В 60 лет Марио Ботта завершил работу над созданием комплекса Фонда Бодмера. К этому времени он не только спроектировал в самой Швейцарии здания наиболее известных банков, церквей, в том числе и расположенных высоко в горах, спа-комплексов у всемирно известных источников, частные резиденции, административные и общественные здания, музеи и выставочные галереи, библиотеки и театры… но и множество сооружений за границей.
По словам зодчего, только десять процентов своих работ он реализует в Тичино, остальные – за границей не только родного кантона, но и Швейцарии, являясь за ее рубежами своеобразной «визитной карточкой» Отечества.
Хотя до Марио Ботта Конфедерация дала миру гениального архитектора – Ле Корбюзье, в настоящий момент Швейцарию не только в архитектурном мире представляет именно Марио Ботта. Он точно не остался в тени своего предшественника и учителя, но сумел… изменить облик своей страны.
В 2013 году, когда Марио Ботта отмечал свое 70-летие, этот факт подчеркивался… почти с нескрываемым удивлением. Скромный человек, работяга, пользовавшийся не таким уж большим набором изобразительных средств, вызывавший ворчание своими усеченными цилиндрами, но старавшийся в каждом проекте выявить саму его суть… вдруг обрел истинное значение. И особенно это ощущалось после завершения комплекса Фонда Бодмера.
Здесь, пожалуй, следует пояснить, что это за фонд.
Ма́ртин Бо́дмер (итал. Martin Bodmer; нем. Martin Bodmer; фр. Martin Bodmer; 13.11.1899, Цюрих — 21.3.1971, Женева) — швейцарский библиофил и меценат.
Бодмер происходил из состоятельной семьи. Изучал германистику и философию (высшего образования не получил). В 1921 году учредил самую престижную в Швейцарии литературную премию Готфрида Келлера. В 1930-1943 годах в Мюнхене выпускал журнал «Корона». В годы Второй мировой войны был вице-президентом Международного комитета Красного креста. Был дружен со многими выдающимися литераторами, среди которых Сельма Лагерлёф и Поль Валери.
Всю свою жизнь Бодмер посвятил собиранию книг. Целью его жизни было создание библиотеки, которая охватывала бы все области письменного творчества за всю историю человечества. В 1951 году переехал в Колоньи (пригород Женевы), где в специально выстроенном здании открыл «Библиотеку всемирной литературы». Управление коллекцией и музеем Бодмера с 1970 года осуществляет Фонд Мартина Бодмера.
Страна, более известная практичностью, шоколадом, сыром, часами и водами для богатых путешественников, банков без границ… не слишком продвинута в литературе. Герман Гессе, которого нам любят навязывать с необъяснимой настойчивостью, по моему глубокому убеждению, заведомо хуже любого известного русского писателя. Читать такое можно от несварения желудка и в состоянии депрессии, но нормальному человеку весьма заметен случай «на безрыбье и рак — рыба».
В этом отношении Швейцария явно не блещет. И за все время в ней нашелся лишь один человек, собиравший книги со свойственным швейцарскому менталитету фанатизмом. Он действительно сумел собрать весьма обширную библиотеку, равной которой не оказалось во всей Швейцарии. То есть такой Мартин Бодмер не только оказался единственным интеллектуалом, но и «нашим всем» в мире мировой литературы.
 |
 |
| Набросок, сделанный Марио Ботта перед началом работ в Фонде Бодмера, и фасад Фонда Бодмера | |
На долгие годы облик Швейцарии определяла кальвинистская реформация, к которой, кстати, не примыкали южные итальянские кантоны, сохранившие традиционное католическое вероисповедание.
Кальвини́зм — направление протестантизма, созданное и развитое французским теологом и проповедником Жаном Кальвином. Основными течениями в кальвинизме являются пресвитерианство, реформатство и конгрегационализм. Вместе с тем, кальвинистские взгляды имеют распространение и в иных протестантских деноминациях, включая баптистов, пуритан, пятидесятников, методистов, евангельских христиан, а также представителей парахристианских учений, например мормонов.
В период реформации больше было принято… жечь книги, а не создавать или собирать их. Именно поэтому в области духовной жизни, несмотря на длительные (и кровопролитные) поиски удобного (а главное, практичного) способа вероисповедания, наблюдается… некоторая проплешина.
Интересно, что именно сооружения Марио Ботта, а в особенности комплекс зданий Фонда Бодмера позволил Женеве составить конкуренцию Афинам, Дублину, Стамбулу, Лиссабону, Лодзю, Лондону, Мадриду, Парижу, Порту, Риму, Венеции. Эти города вместе с Женевой в прошлом году вошли в номинацию «Лучшее европейское направление для городского туризма выходного дня 2015» престижной награды «World Travel Awards».
Pour la deuxième année consécutive, Genève remporte le prestigieux prix «Europe’s Leading City Break Destination» lors de la cérémonie des World Travel Awards 2015.
Церемония вручения наград «World Travel Awards» в области туризма сравнима с «Оскаром» в киноиндустрии. В 2015 г. она в 22-й раз прошла 5 сентября в отеле Forte Village Resort (Сардиния). Город на Лемане второй год подряд победил в номинации «Europe’s Leading City Break Destination», то есть был избран лучшим направлением в Европе для коротких туристических поездок, преимущественно для проведения выходного дня.
Победителей выбирали более 180 000 профессионалов из мира туризма, а также простые любители поездок в другие города – они голосовали онлайн в рамках опроса, проведенного в марте-июне этого года. Женева получила широкую поддержку участников проекта.
На церемонии награждения были особо отмечены такие преимущества города Кальвина, как высокое качество услуг по приему туристов, а также широкий спектр предложений для интересного и насыщенного времяпровождения на берегах Лемана.
Вот одно из последних предложений выходного дня от Genève Tourisme, размещенных на сайте организации: романтическое путешествие на двоих вдоль берегов Женевского озера. Приехав в город Кальвина, туристы гуляют по городу, а на следующее утро отправляются на машине вдоль побережья в город Монтре на швейцарской Ривьере. Пакет Forfait Grand Tour включает 1 ночевку в номере на двоих в 3-х или 4-х звездочном отеле с завтраком в Женеве + аналогичную ночевку в отеле Montreux Riviera, 2 дня аренды автомобиля, бесплатный проезд в общественном транспорте Женевы и Монтре. Цена удовольствия: от 305 франков с человека. Предложение действует до 4 января 2016 года.
При этом основной достопримечательностью выставлен комплекс зданий Фонда Бодмера. Сама Женева представлена… как пиратский порт Тортуга. Все тут побывали, попользовались удобствами, выяснив, как здесь надежно и выгодно производить часы и хранить деньги.
Женева традиционно привлекала туристов не только как знаменитый конгресс-центр и место расположения десятков международных организаций, но и как сцена значительных исторических событий, где переплелись судьбы многих народов. Со времен гельветов и древних римлян, графов Женевских и герцогов Савойских, до эпохи Жана Кальвина и Гийома Фареля, город продолжает привлекать своим богатым историческим прошлым тысячи гостей.
Здесь обосновались в свое время английские часовщики, здесь развивали свои предприятия банкиры и финансисты, ювелиры и ремесленники. Расположенная в живописном месте на берегу крупнейшего альпийского озера, в обрамлении величественной гряды Альп и горной цепи Юра, Женева словно задумалась над смыслом бытия, призывая нации к миру и согласию. В самом воздухе ее будто разлито ощущение благоденствия и покоя – именно приятный женевский ландшафт был призван в свое время благотворно воздействовать на членов Лиги наций, основанной здесь после Первой мировой войны. Члены заседаний должны были приходить в благодушное настроение, взирая на голубые воды Лемана и остроконечные шапки Монблана и Салев.
Прошли годы, теперь во Дворце Наций поселились сотрудники европейского отделения Организации Объединенных Наций. Но туристы не менее шумной и, наверное, еще более дружной толпой устремляются взглянуть на собор святого Петра и искрящийся всеми цветами радуги в лучах солнца женевский фонтан Jet d’eau, посидеть в ресторане пятизвездочного Hotel des Bergues и на тихой, «семейной» террасе Madeleine.
Женева традиционно привлекала туристов не только как знаменитый конгресс-центр и место расположения десятков международных организаций, но и как сцена значительных исторических событий, где переплелись судьбы многих народов. Со времен гельветов и древних римлян, графов Женевских и герцогов Савойских, до эпохи Жана Кальвина и Гийома Фареля, город продолжает привлекать своим богатым историческим прошлым тысячи гостей.
Отметим, что Женева не выдвигалась как культурный центр. Главным победителем среди европейских номинаций – «Europe’s Leading Destination» (лучшее европейское туристическое направление), – в 2015 г. стал Санкт-Петербург. С российской северной столицей за это звание боролись Амстердам, Барселона, Берлин, Эдинбург, Флоренция, Стамбул, Йоркшир, Лиссабон, Лондон, Париж, Порту, Рим, Венеция. В 2014 году эта награда досталась английскому Йоркширу.
Конечно, в Женеве предлагается качественный сервис по вполне доступным европейцам ценам, но как раз перед 70-летием Марио Ботта они поняли, что, благодаря его творчеству, их не только воспринимают в мире… несколько иначе, чем раньше. Без уточнений. Но они вдруг обрели интересный облик, срослись и сроднились с новыми формами, поскольку они отлично выявляет их суть… хотя бы в стремлении к удобству, рациональности и простоте. К покою и гармоничности.
Конечно, Ле Корбюзье намного более известный швейцарец даже в архитектурном мире. Неудивительно, что Марио Ботта все время спрашивают о нем, ведь он приложил немало усилий, чтобы пройти у него в юности стажировку.
Обычно наиболее банальный вопрос о Ле Корбюзье звучит вроде бы лестно, но не совсем уважительно к обоим архитекторам, очень разных по творческой концепции: «Скажите, а как так получилось, что в Швейцарии (такой ма-а-аленькой!) родились два таких известных (таких бо-о-ольших!) архитектора?»
Объясняя это свойство страны (такой ма-а-аленькой!) порождать (такие бо-о-ольшие!) зодческие таланты, Ботта обычно отвечает: «Полагаю, что большую роль в этом играет швейцарский климат, который не назовешь мягким, и потому при возведении построек необходимо все тщательно просчитать с точки зрения прочности и безопасности».
О своей профессии Марио Ботта отзывается с нескрываемой страстью: «Можно жить архитектурой, можно получать от нее радость, можно от нее даже умереть. Мне нравится в этом занятии то, что оно никогда меня не покидает».
Директор Фонда Бодмера Шарль Мела не жалел похвал в адрес архитектора: «Главное для Марио Ботта – его творение, которое он хочет воплотить, а себя самого он отодвигает на второй план. Какие необыкновенные конструкции возникают в воздухе перед этим взглядом? Многие замечают, прежде всего, прекрасные черты его характера: скромность, ум, живость характера».
Идея проекта, который осуществил Ботта в Фонде Бодмера, – создать нечто вроде зарытого ларчика. При этом ничто не выдает его присутствия под землей, кроме пяти стеклянных параллелепипедов высотой около трех с половиной метров, выстроенных по направлению к Леману, куда направляется и взгляд посетителя.
Таким образом, стеклянные конструкции помогают по-новому воспринять окружающее пространство, вместе с тем деликатно указывая на существование выставочного пространства внизу (в которое они и пропускают солнечный свет).
В творчестве Марио Ботты народный стиль альпийских шале не просто присутствует, но неожиданно и довольно гармонично сочетается с приемами модернизма и хай-тека. Критики отмечают, что ему удается свести воедино, казалось бы, несочетаемое: огромные угловатые массивы из грубо тесанного камня и ажурную вязь стеклянно-металлических фасеток — громоздкость первобытных мегалитов с изяществом технологий космической эры. По сути это народный швейцарский вернакуляр, только в современном исполнении.
Марио Ботта является автором проекта другой, не менее знаменитой в Швейцарии библиотеки еще одного известного швейцарского коллекционера Вернера Экслина, профессорам Цюрихского Политехнического института (ETH Zürich).
Библиотека Вернера Экслина состоит из 50 000 томов, причем самые ранние из них относятся к 17 веку. В большинстве своем, это источники по истории и теории архитектуры и философии.
Хотя место для постройки обусловлено близостью собственного дома Екслина (эти два здания соединяет над землей стеклянный павильон, а под землей – несколько новых помещений для личного пользования коллекционера), ее местоположение несет и символическое значение.
Библиотека стоит на старом паломническом пути в испанский город Сантьяго-де-Компостела, в соборе которого находятся мощи апостола Иакова. Поэтому и сам Екслин, и Ботта рассматривали новое здание как точку пересечения путей духовного и материального мира, а также – узел культурных связей между Северной и Южной Европой. На проектирование и строительство небольшого сооружения ушло десять лет.
В плане библиотека напоминает лежащую на прямой перекладине латинскую D. Снаружи ее стены облицованы розовым веронским камнем. Внутри осью здания служит крутая лестница, связывающая все его уровни. В вестибюле выставлены различные произведения искусства из коллекции Екслина; оттуда посетитель попадает в читальный зал, состоящий из двух этажей книгохранилища и расположенный в центре здания.
Кроме функций библиотеки, новое сооружение будет служить и как научный центр: там будут проходить учебные курсы по архитектуре барокко, международные конференции и так называемые «Айнзидельнские архитектурные симпозиумы».
Сам Марио Ботта считает проекты библиотек — уникальной возможностью совершить своеобразное паломничество в святилище человеческого духа. Он является и автором проекта более масштабного сооружения такого типа, — Городской библиотеки Дортмунда.
Говоря о Марио Ботта, невозможно не отметить один из контрастов и его творчества, и швейцарского общества в целом, где научились с уважением относиться к мировоззрению… гениев, чего уж там. Даже делается предварительная скидка в духе доброжелательства: а вдруг человек окажется гением?
У нас, заметим, привыкли попирать именно гения в угоду «всеобщего равенства» с серостью, а нынче и с откровенной уголовкой. А во всем мире начинают понемногу проникаться пониманием, насколько сложно гению не «пробиться в жизни», как это себе представляет серость, а продвигаться в творчестве, насколько сам процесс творчества — мучительный и тернистый путь.
Так вот на счет знаменитой «полосочки» Марио Ботта. Смотрите, с одной стороны — кальвинизм и реформация, с другой стороны — ревностный католик Марио Ботта, считавший своим долгом получить благословение Церкви на создание наиболее своих знаменитых проектов. И в то же время он создает синагогу, как душевный долг, поскольку проектировал здания швейцарских банков.
К списку ярких событий в жизни архитектора можно добавить его встречу с Папой 
Архитектор и Папа Римский Иоанн Павел II (rts.ch) Римским Иоанном Павлом II (1920-2005). Побеседовали они по поводу Собора Воскресения Христова в округе Эври (Франция). Это была «волнующая встреча», по словам зодчего, во время которой глава римско-католической церкви высоко оценил его труд.
На вопрос журналиста телепрограммы, что бы он изменил в телестудии (которую планировали переделать в 2014 году), Марио Ботта ответил: «Разница в том, что телевизионщики показывают не реальное пространство, а то, что они хотят, то, что им удобнее. Мы же, простые каменщики, создаем реальные вещи, поэтому высказывать мнение в этом случае не так легко».
Он заявил, что не может развернуться полностью в родном Тичино, и потому ездит по свету, добавляя ему оригинальности. Он давно заявил, что отказывается передавать будущим поколениям мир более бедный, чем тот, в котором живем мы.
Теоретические работты Марио Ботты стали одним из первых европейских манифестов новой архитектурной эпохи — эпохи постмодернизма. Ботта встал в ряд идеологов постмодерна, не только проектируя образцы нового стиля, но и выпуская монографии по теории архитектуры и преподавая ее студентам университетов Европы, Азии и обеих Америк.
Разрез католического храма, выполненный Марио Ботта со своими студентами
В 1976 году он вступил в должность приглашенного профессора в Государственном политехническом институте в Лозанне, а в 1988 году занял профессорское кресло в архитектурной школе Йеля, одного из самых престижных университетов США. В ходе основания нового Швейцарско-Итальянского университета в 1996 году Ботта был приглашен в качестве составителя программы для вновь созданной Академии архитектуры в Мендризио, где с октября 1996 года он руководит учебным процессом.
Заслуги синьора профессора и одновременно одного из самых плодотворных зодчих планеты оценены по достоинству рядом наград международного архитектурного цеха и правительств разных стран. Марио Ботта с 1984 года — почетный член Американского Института Архитектуры (AIA), лауреат премии CICA Award 1989 и 1993 годов; Европейской премии в области культуры 1995 года.
С 1977 года он также почетный член Королевского Института Британских Архитекторов (RIBA), а в 1999-м стал кавалером французского Ордена Почетного легиона. Послужной список более чем похвальный, а список работ более чем внушительный.
Свой самый знаменитый швейцарский вернакуляр в современном исполнении зодчий реализовал в 2004-2009 года в Милане в здании штаб-квартиры компании Campari.
Сооружение находится на территории старого производственного комплекса Campari и включает в себя историческое здание фабрики начала 20 в.
И, несмотря на очень современное и динамичное прочтение классических традиций в постмодернизме, сегодня Марио Ботта поражает тем, что до сих пор работает по старинке, так и не освоив компьютера.
В архитектурную практику компьютер плотно вошел с конца 90-х, когда Марио Ботта было далеко за полвека, он бы уже сложившимся мастером, считая появление рапидографа вершиной технической мысли и воплощением тысячелетней мечты архитекторов.
Рапидо́граф (капиллярная ручка) — инструмент для выполнения точных чертёжных работ. Состоит из небольшой трубки и баллончика для туши. Внутри трубки расположена тонкая игла, которая отвечает за стабильную подачу краски.
Марио Ботта не стыдится честно признаться, что ни разу в жизни не пользовался компьютером и до сих пор не знает, как это делается. Немного краснея, он подтверждает со смехом: «Да, я бы не смог его включить».
Однако, можно и не интересоваться уровнем компьютерной грамотности, поскольку его работы дышат тем истинным, не заимствованным, изначальным творчеством, когда архитектор имеет только ватман, бумагу, мировоззрение, традиции, профессиональные основы, творческий порыв и желание сделать мир чуточку лучше. И разве этого мало?
Кроме того, он никогда не берет отпуск: «Я не люблю прерывать течение своих мыслей. Я люблю свою работу и потому не вижу причин, по которым я должен делать паузы».
Может поэтому он в свои годы лучится энтузиазмом и энергией, а о свое работе говорит, что «Даже спустя столько лет я смотрю на свою работу с волнением. Это – творение, которое живет своей жизнью, продолжает развиваться».
Постпостмодернистская неоклассика Марио Ботты зиждется на классике античного средиземноморья, а именно строгих геометрических линиях и системе ордеров эллинских и римских сооружений.
Мы уже отмечали, что постройки Марио Ботта уходят корнями к структуре древнеримского атриума, жилые помещения которого группировались вокруг внутреннего двора, открытого небу в центральной части.
Потому-то его здания могут показаться неискушенному посетителю «всего лишь» простыми геометрическими фигурами. Контраст крупных масс и легких ажурных деталей, глухие кирпичные стены, скупо прорезанные световыми щелями или внезапно разорванные стеклянными порталами, за что их часто называют бункерами-бельведерами, — делают общественные здания Ботта неожиданными и незабываемыми, будто напоминая о времени. Оно отсеивает ложное, выявляя истинное. Хотя термин «бункер-бельведер» является оксюмороном, т.е. сочетанием несочетаемого.
Для частных домов Ботта характерны следующие элементы: захватывающие дух атриумы, зенитные фонари, почти лишенные дверей «перетекающие» внутренние пространства. Жилая площадь его домов составляет 200…240 м2, строительный объем — около 1000 м3, применяемые материалы: кирпич, бетонные блоки, каменная плитка, металл, стекло.
 |
 |
|
Вилла Виганелло |
|
Вилла Бьянки (Casa Bianchi)
В проектах частных домов Ботта вовсю применяет захватывающие дух атриумы, прошибающие пространство ярким светом зенитные фонари, почти лишенные дверей, «перетекающие» один в другой интерьеры. Жилая площадь его домов составляет 200–240 квадратных метров, а объем — порядка тысячи кубометров.
С умелым использованием естественного и искусственного света, пронизывающего внутренние объемы и подчеркивающего пластику лаконичных фасадов, связаны и два наиболее характерных компонента «авторского почерка» Марио Ботты.
Вилла Робиа
Это пристрастие к зенитным фонарям, при значительной высоте потолков создающих в интерьере ощущение воздушности и простора, и лаконичная скульптурность внешнего облика, эффект которой усиливается с помощью отделки фасадов плитами двух контрастных цветов с четким членением поверхности на составляющие элементы.
Вообще использование контраста Марио Ботта преподносит в качестве национального бренда, — как «швейцарскую полосочку», а не лично свой творческий почерк. Он адресует зрителя к тирольским шляпам и курткам, историческим одеяниям папских гвардейцев, дизайн которых сложился именно на таком контрасте.
Обычно обзоры творчества этого современного архитектурного гения, гуру постмодернизма завершают словами Марио Ботта о том, чему он посвятил свою жизнь: «Ценности, которые несет в себе человек, это те ценности, которые должны быть выражены в архитектуре».
В его случае слова с делом не расходятся и можно было бы поставить точку. Но в нашем случае опять получается многоточие, поскольку мы в последнее время накопили столько ценностей на зарубежных счетах бюджетных воров, столько культурных ценностей лишились… что очень многие впечатления не укладываются в дозволенную лексику по словарю Ожегова. А многие абсолютно истинные афоризмы, вроде изречения Марио Ботта выглядят издевкой. И опять-таки в нашем случае, прежде всего в отношении самого Маэстро.
Итак, на вершине мировой известности… Марио Ботта приглашается на конкурс в Санкт-Петербург. Ему 60 лет, ему нужен масштабный проект, завершающий важный этап осмысления нового типа общественного центра, выражающего его мировоззрение на общество… не в качестве «толпы зрителей», а в качестве… не просто публики, а заинтересованных соратников по эпохе и важных участников любого творческого процесса.
Звучит несколько тяжеловесно, но зато правильно отражает суть. Вы заметили, что и архитектура Ботто вроде бы тяжеловесна, а суть отражает?
Непонятно было лишь одно: почему для участия в конкурсе, где в архитектурных решениях требовались тонкие подходы неоклассицизма (чего впоследствии так и не хватило публике), приглашались намеренно звезды постмодернизма?
Такое впечатление, что мировых знаменитостей определенного творческого направления пригласили в Санкт-Петербург к участию в конкурсе, чтобы обоср… или как это по словарю Ожегова?.. Чтобы негативно и пренебрежительно отозваться об их творчестве.
Давайте, постараемся отследить публикации того времени.
16.06.2003 г. Мариинский тупик. В Петербурге, в Академии художеств выставлены 11 проектов международного конкурса на строительство нового здания Мариинского театра. Русские и западные архитекторы сражаются за то, чтобы создать адекватный образ России — новый по форме, театральный по содержанию. Поле битвы перед решающей схваткой обозревает Григорий Ревзин.
Как они видят Россию
Строитель Национальной библиотеки в Париже и олимпийских стадионов в Берлине, личный друг президентов, премьеров и канцлеров, француз Доминик Перро предлагает выстроить в Петербурге огромную металлическую гору.
Гора выглядит отчасти как кокон, из которого должно что-то вылупиться, отчасти как кристалл. Внутри кокона располагается черный параллелепипед, в котором, собственно, находится новый театр. Зачем он укрыт коконом — не очень понятно: между стенами театра и укрывающей его структурой образуются щели удивительных форм и неясного назначения, которые нужно освоить. Чем, сам Перро пока не знает. Это пространство, по его мнению, вызов для города и вызов для театра; осваивая его, они должны себя показать. Россия — гигантское бесформенное пространство, которое еще предстоит понять.
Великий архитектор Швейцарии и Италии Марио Ботта, портреты которого, кажется, скоро станут печатать на деньгах, предлагает выстроить театр в виде огромного каменного блина, мощью и бесформенностью отчасти напоминающего средневековые русские крепости. Там, в крепости, Валерий Гергиев с труппой сидит подобно феодальному герцогу, предельно таинственный и отгороженный от города. Над этой стеной парит огромный стеклянный прямоугольник (в нем разнообразные вспомогательные помещения). Выглядит так, будто земля и небо Петербурга поменялись местами: прямоугольные кварталы стали светящимися миражами, а облака — каменной твердью. Россия — страна наоборот, где перевернуты земля и небо и где люди, сидя в мощной бесформенной земле, мечтают о небесном порядке прямоугольников.
Сравнительно молодое, но уже очень известное дарование из Голландии, Эрик ван Эгерат, предложил театр под названием «Рука ангела». Автор настоящего текста ошибся в интерпретации образа и счел, что две колоссальные ладони, охватывающие вход в театр,— это образ аплодисментов. Однако он не учел, что с одной стороны у ладони один палец, а с другой — два. Все объяснил Валерий Гергиев; когда главный архитектор Петербурга Олег Харченко подвел его к проекту, он улыбнулся и изобразил рукой, будто держит скрипку. Стало ясно, что театр изображает крупную обобщенную скрипку.
Зато уже практически мифологическая фигура, профессор из Австрии Ханс Холляйн, совершивший в архитектуре постмодернистскую революцию еще в эпоху позднего Брежнева, сделал свой образ более наглядным. У него театр похож на очень большой рояль.
Образ России у обеих звезд похож, он чист и светел, здесь люди как дети, они думают, что музыкальный театр должен быть похож на музыкальный инструмент. Хорошо, что в качестве темы для международного конкурса в Петербурге не избрали родильный дом.
Гуру из Японии, культовая фигура 70-х Арата Исодзаки, наоборот, сделал очень абстрактный театр. В 20-е годы русские авангардисты, несколько оторвавшись от земных реалий, проектировали будущие здания для расселения коммунистического человечества по Вселенной, и называлось это «планиты землянитов». Это были разноцветные супрематические плоскости, наслаивавшиеся друг на друга. По мнению сэнсэя, дерзновенный полет мысли Малевича, Лисицкого и Леонидова был трагически прерван тоталитаризмом, и теперь он его продолжает. Его театр именно что «планита землянитов», почему-то присевшая на берегу Крюкова канала. Образ России — раннеперестроечный, страна освобождается от тоталитарности и прямо продолжает искусство эпохи ленинских норм.
Главное, что поражает— отсутствие Петербурга. Ни одна из звезд Петербургом особенно не заинтересовалась, что естественно, но страшно жалко. Естественно потому, что современная западная архитектура не рассматривает российскую школу как значимого собеседника — для них мы третий мир, которому нужно показать современный западный стандарт. Раз так, зачем оглядываться на контекст, нужно построить современный театр так, как будто он стоит нигде — в Каракумах, в Африке, в Австралии— неважно. Жалко потому, что это очень обеднило их проекты. Чем сильнее вызов, тем значимее ответ, здание, соревнующееся со стоящим рядом шедевром, заводит любого архитектора сильнее, чем здание в чистом поле. По-своему это действительно лучшие в мире архитекторы, и из их столкновения с архитектурой Питера могли родиться шедевры. Но они проглядели Санкт-Петербург, и здания, ими предложенные, не сравнимы с теми проектами, которые когда-то сделали их звездами. Для их собственного творчества «Mariinsky II» стал одной из рядовых работ, которые включают в общий портфолио, но выбрасывают из «The best of…».
Запоздалая победа Эрика Мосса
Действия петербургских властей выглядят крайне странными. Они не объяснимы никакой логикой, кроме человеческой. Здесь необходима предыстория.
Два года назад бывший председатель Госстроя РФ Анвар Шамузафаров пригласил для проектирования театра американского архитектора Эрика Мосса. Тот сделал крайне вызывающий, провокативный проект, театр-взрыв, гигантские стеклянные мешки, вываливавшиеся из прямоугольного объема театра наружу, в город.
Тогда петербургские архитекторы встали на дыбы — наносится оскорбление нашему великому национальному наследию, никому не известный американец разрушает среду Петербурга. Фигуру Мосса объявили дутой, его приглашение — преступным и коррупционным, его архитектуру — возмутительной. «Его слава создана московскими журналистами»,— заявил председатель комитета по охране памятников Санкт-Петербурга Никита Явейн. Мосс тем временем получил седьмое место на конкурсе на восстановление WTC в Нью-Йорке, то есть вошел в десятку главных архитекторов мира.
Главный архитектор Петербурга Олег Харченко потребовал международного конкурса, с помощью Германа Грефа удалось полностью нейтрализовать еще не снятого тогда Анвара Шамузафарова и при поддержке министра культуры Михаила Швыдкого объявить заказной международный конкурс с бюджетом в полмиллиона долларов. Сначала с логикой сторонников конкурса можно было согласиться. В конце концов, поддерживать Эрика Мосса можно было только на фоне того убожества, которое предложили петербургские архитекторы. Архитектурная школа Петербурга—это иногда чрезвычайно изящные и рафинированные решения на уровне проектов, но на уровне того, что реально построено (половина построенного — в соавторстве с главным архитектором города), это малоубедительно. Но тут главный архитектор и не требует передать заказ своим — он требует международного конкурса. Действительно, может быть, стоит отказаться от американского радикала и попробовать поискать европейских архитекторов, которые способны качественно взаимодействовать с традиционной городской средой. Но дальше происходит нечто странное. В списке приглашенных к участию зарубежных архитекторов нет ни одного, который отличался бы этими качествами. Ни одного, кто строил оперные театры Европы. Позвали тех, чья репутация основана как раз на способности к радикальному жесту, кто взрывает городскую среду и создает аттракционы невиданных и невероятных пространств. В Европе такие здания, разумеется, строят, и это действительно лучшие европейские мастера. Но зовут их в специфических случаях. Когда нужно реабилитировать какой-нибудь промышленный район у окружной дороги, заброшенную военную базу на острове в Средиземном море, полумертвую окраину непрестижного жилья. Тогда их прекрасные сооружения служат катализаторами развития территорий. Но в историческом центре они строят крайне редко и никогда — в таком масштабе.
Такое ощущение, что Эрик Мосс совершил переворот в сознании организаторов конкурса. Раньше они защищали Петербург, но кажется, будто в душе у них на самом деле была вовсе не идея сохранения, а потаенная любовь к авангардным аттракционам плюс ревность к тому, что эти аттракционы устраивают не они, а какой-то Анвар Шамузафаров из московского Госстроя. Мосс их словно раскрепостил. В итоге вместо одного иностранного звездного проекта, взрывавшего среду Петербурга, мы получили шесть проектов. Будто бы городским властям не понравилось не то, что Эрик Мосс разрушает их город, а то, как.
Как мы видим их
Ни один из представленных зарубежных проектов не может быть реализован без нарушений российского законодательства об охране памятников. Остается вроде бы надежда на русских участников. Уж они-то знают законодательство, уж они-то любят город, уж они-то сделают театр именно для Петербурга.
Как бы не так. Увидев проект Мосса и сопоставив его с желанием Гергиева иметь современный «звездный» театр, они решили не ударить в грязь лицом. И не ударили — их проекты рядом с западными смотрятся практически также. Как выдающиеся, превосходные бомбы в момент начала взрыва.
Марк Рейнберг создал образ Мариинского театра в индустриальном стиле, вдохновленном едва ли не Центром Помпиду. Юрий Земцов и Михаил Кондиайн решили, что снести для нового театра здание ДК Первой пятилетки и Литовский рынок маловато будет, и снесли еще соседний квартал с пятью жилыми домами. В принципе за это их нужно снимать с конкурса, несмотря на всю эффектность их хай-тека. Сергей Киселев чрезвычайно внимательно отнесся к функциональному наполнению театра, его проект самый реалистичный с точки зрения потребностей заказчика (и финансовых возможностей). Внешний вид театра его интересовал меньше — он нарисовал стандартное респектабельное модернистское здание, очень модное в силу сегодняшнего западного лозунга «назад к 70-м». Очень похожий проект предложило московское бюро «Остоженка». Пожалуй, единственный русский проект, который не сделан по стандартным рецептам «как у них»,— это работа Андрея Бокова.
Боков— единственный из 11 конкурсантов, кто не сносит ДК Первой пятилетки. Это сталинское здание ленинградской школы, прекрасный образец неоклассики, становится для него той «петербургской фактурой», которой нет ни у кого. То, что у остальных оказывается внешним фактором — дикое напряжение между блистательной архитектурой классического Питера и космическими станциями современности,— у него становится внутренней темой проекта. На сталинский фасад ДК брошен фантастический металло-хрустальный покров, стянутый стальными кантами, он рвется невским ветром, как парус, и в этой энергии разрывов парадоксальным образом обретает свою устойчивость. Как ни странно, по-настоящему петербургский — нервный, трагичный, очень сложный проект— создал московский архитектор. Причем для него конкурс оказался тем самым сверхвызовом, который заставил его превзойти себя самого — хотя Андрей Боков строит у нас и ГМИИ имени Пушкина, и литературный музей Пушкина, и стадион «Локомотив», такого качества он не достигал со времен Музея Маяковского, первого здания русской деконструкции (1989 год), появившегося одновременно с западной. Невероятно усложнив себе задачу, он добился наслоения пространственных и временных фактур: такое ощущение, что через проект волнами проходят пласты и сегодняшнего Запада, и сталинизма, и петербургской классики, и финского болота. Спасибо конкурсу— что-то выдающееся мы благодаря ему все же получили.
Что дальше?
Но вряд ли этот проект выиграет. Жюри должно принять решение 28 июня. Жюри международное, конкурс тоже, и все идет к тому, что победит иностранец. Это совпадает и с интересами Гергиева, который хочет театр, выстроенный западной звездой, и с интересами Харченко. Губернатор Яковлев уходит, Харченко нужно зацепиться за большой городской проект, чтобы не уйти вместе с ним — сопровождение проекта иностранной звезды подходит для этого как нельзя лучше.
Конкурс проходит в момент смены власти в городе. Выставку проектов открывал губернатор Яковлев. Он то ли не в курсе происходящих в городе событий, то ли в забытьи — на открытии он заявил, что после завершения конкурса и строительства здания можно переходить к реконструкции старой Мариинки, а она между тем уже началась. Те события, которые считаются в городе перспективными, посещает Валентина Матвиенко, ее отсутствие создало впечатление, что федеральная власть в Мариинке не слишком заинтересована. Между тем, чтобы реализовать любой из иностранных проектов, нужна воля колоссальной силы.
Харченко тут не годится, он чиновник, главная задача которого — не принимать на себя излишней ответственности. Годится Гергиев, но главная проблема Гергиева с этим конкурсом — отсутствие у него архитектурного советника, которому он доверяет. Гергиев, разумеется, обладает безошибочным художественным чутьем, превосходным пониманием людей, но он не понимает проектного языка и не умеет читать архитектурных планов. Даже если он станет толкать какой-либо проект, остановить его проще простого. Он гений, но любой мелкий архитектурный чиновник может привести его в смятение, начав доказывать, что в проекте театра неудобно расположены стояки канализации или системы кондиционирования.
Федеральная власть в стороне, городской власти нет, Гергиев в патовой ситуации. Это значит, что проект будет идти советской дорогой. То есть по комиссиям. Сначала конкурсное жюри выбирает проект, потом Минкульт создает дирекцию строительства, и город создает дирекцию строительства, тем временем органы охраны выставляют свои претензии, их пытаются снять и т. д. Так у нас происходит с Большим театром, где все комиссии пять лет не могут принять решение, что делать с портиком Осипа Бове, похороненным в кирпичной кладке внутри театра в незапамятные времена — то ли расчищать, то ли переносить, то ли еще чего.
Путь по комиссиям— нормальный, но так может двигаться только самый бесконфликтный проект, ведь комиссия — фигура общего согласия. Для провокативного проекта западной звезды это тупик. Так что если говорить о прогнозах, то они ясны.
Выиграет иностранец. Перро, Эгерат или Ботта. До строительства дело не дойдет.
Григорий Ревзин // Коммерсантъ-Власть, 16.06.2003, «Коммерсантъ-Власть», №23, 16-22.06.2003
Карьеру Марио Ботта с милыми «шуточками» от Грефа и Швыдкого на фоне «неприступного» Гергиева… здесь можно было бы и закончить. Если бы после этого не было сложнейшей и куда более скромной по уровню бюджетного распила реконструкции Ла Скала.
Прогнозы этой статьи не оправдались. Но… осадок остался. Следовало бы так и завершать все льстивые обзоры признанного гения постмодернизма именно так. Мол, несмотря на то, что он там сам считает про свои бельведеры-катакомбы, атриумы и полосатые вернакуляры с прорезями-бойницами, а мы его давно раскусили, еще до приглашения на конкурс.
Кстати, намного определеннее о мировых архитектурных тенденциях высказались авторы другой заметки, в лексике которой уже наблюдаются некоторые отступления от рекомендаций словаря Ожегова («прозрачные какашки»). Зато понятно, почему именно в Санкт-Петербурге нынешний министр культуры использовал нашумевшее определение «Рашка-говняшка».
Идеей расширения территории Мариинки за Крюковым каналом Валерий Гергиев впервые поделился с Борисом Ельциным в 1997 г. Но договориться об этом удалось лишь с и. о. президента Владимиром Путиным, посетившим город в 2000 г.
Первый заказной тендер на строительство общественно-значимого объекта был организован в 2001 г. Победу разделили петербургский арх. Олег Романов и американец Эрик Оуэн Мосс из Лос-Анджелеса. Гергиев о проекте Мосса: «В проекте Мосса мне нравится как раз то, что он раздражает, будоражит. Не вина Мосса, что он живет в Америке, а не в Санкт-Петербурге и наших правил не знает. Архитектура у него все равно отличная». Она была очень эпатажной, и в народе получила клички «мусорные пакеты» и «прозрачные какашки«.
Проект Эрика Мосса (хорошо что «это» не построили)
Следующий заказной конкурс стартовал в июне 2002 г. Среди нескольких проектов представленных несколькими зарубежными и российскими архитектурных бюро, руководством театра был избран проект Доменика Перро с заманчивым названием — «Золотой купол» или «Платье императрицы».
Проект Доменика Перро. Конечно, это тоже вызов Старому Питеру — но хотя бы какая-то идея, авангард.
Проект Алексея Денисова. Идея построить новое здание близкое по стилистике к историческому зданию.
Проект Араты Изодзаки (молчу).
Проект Проект Марка Рейнберга (Россия)
Проект Braun & Schlockermann-Arcadis
Проект компании RFR (Франция)
Проект Эдуарда Мирера (Россия)
Проект КБ ВиПС (Россия)
И, всем уже известный, проект Diamond Schmitt Architects (Канада).
Что до нашего героя, то до него в этом обзоре не снизошло (огромное спасибо!). Но, как мы уже поняли из первой статьи, все его предложения сводились к «огромному каменному блину, мощью и бесформенностью отчасти напоминающего средневековые русские крепости», где нам предстояло находиться «подобно феодальному герцогу». А с самого начала ясно, что нас-то больше интересуют портреты на деньгах. И уж точно не Маро Ботта, а американских президентов.
Однако в жизни получается не все так вот запросто, как кажется гражданам, ничтожесумняшеся оказавшимся в роли министра финансов или министра культуры России. Поэтому и творчеству упомянутых архитекторов, как и воплощению в жизнь истинных задумок реконструкции наиболее прославленных сцен страны, мы непременно посвятим «Каменной летописи мира«.
Мы видим, насколько подобные оценки не соответствуют действительности, которая с течением времени вносит свои правки, оставляя неизменной настоящую архитектуру — «музыку, застывшую в камне».
Читать по теме:
- Музыка в камне: Марио Ботта. Часть I
- Музыка в камне: Марио Ботта. Часть II
- Музыка в камне: Марио Ботта. Часть III
- Музыка в камне: Марио Ботта. Часть IV
