А.-де-Бушервилль.-Потерянный-ужин.-1874
Аделаида: Вот видите! У нас все получилось! С каким приятным хрустом пришел Новый год! Вот где радость жизни, как говорит сестричка нашего Анатольича! Кстати, знаете, о чем я иногда очень сильно жалею?
Натали: О чем?
Аделаида: О том, что наша Ирина Анатольевна категорически плюет на свою поэзию и никак не желает радовать нас иногда… Нет, иногда радует, конечно, но… не так часто, как этого иногда хочется.
Сергей Ткачев: О чем речь, дамы? Кто-то вас иногда радует, когда вам иногда хочется? И чем же вы недовольны? Капуста осталась?
Аделаида: Капуста осталась… Правда, мы так хорошо отмечали, что я с одной банкой чуть не навернулась…
Сергей Ткачев: В меня пугаете… Все целы? Как капуста?
Аделаида: Да цела ваша капуста! А вот вы совершенно не о том подумали, как всегда! Я-то имела в виду, насколько хорошо получается у Ирины Анатольевны стихи. А она это откровенно презирает.
Сергей Ткачев: Да запрезираешь тут… После Нобелевской премии «Иосику Бгодскому», как она его называет. А еще называет паразитом, нытиком, унылым чмом и неграмотным тупицей… и другими, не менее лестными, а главное, точными в его случае эпитетами. Ну, вы же в курсе…
Аделаида: А она бы взяла и плюнула на это! Взяла бы и напротив показала…
Сергей Ткачев: Скажу вам так… Бессмысленно и бесполезно с ней об этом говорить.
Аделаида: Помнится, очень давно прочла начало ее романа «Позови меня трижды…», поэтическое вступление. А прочла на Пасху, ночь в церкви простояла… Хоть пришла в дом с огнем… а на душе было тяжело. Чувствовала, как любовь умирает вокруг. Я это не могу в словах высказать. Такое ощущение было… всеобщей лжи и похорон любви. Сама из природного упорства держалась. И уж не знаю, как этот роман попал тогда в руки. Но как только эти строчки прочла, так уже не отрывалась. И очень точные впечатления от того времени, все так совпало… Будто поговорила о жизни с родными людьми.
Мне говорят, что нет любви в помине,
Она мертва, а жизнь — лишь пот и кровь.
Но почему безумцы и поныне
Творят свою бессмертную любовь?
Я вижу их истории начало
В улыбке глаз и ветре в волосах,
Но надо, чтобы Время зазвучало
В наивных и беспечных голосах.
Не сочиняют свыше наши встречи,
Не оставляют горечь на потом.
Мы сами зажигаем cердцем свечи,
Чтоб тот огонь нести из Храма в Дом…
Сергей Ткачев: Ну, верно, стихи какие-то живые, трогательные… Но в прозе у нашего классика получается лучше, намного лучше. По крайней мере, чувствуешь, что иногда она не просто трогает, а и за глотку берет… такой крепкой цепкой ручкой.
Натали: Кхм… На горло не дави — …не люблю! В прозе все ясно, а поэзия… на случай какой-то, что ли?
Аделаида: Ну, вы уж вообще, Натали…
Сергей Ткачев: Может и верно! Поэзия-то, в отличие от прозы, далеко не бесспорна. К тому же, сестра и литературу считает «большим погостом». И говорит, что каждый писатель должен кому-то наследовать, проводить в последний путь и т.д. Есть тут этот… похоронный аспект.
Натали: А на общественную сцену вышла она в тот момент, когда «с придыханиями и приседаниями» (с.) в качестве супер-пупер литературы подавалась диссидентщина, а в основном «Лолита» Набокова и «что-то-там из Бродского» — в качестве нынешней вершины литературного творчества. Помнится, по ее предложению никто из ее оппонентов, доказывавших, каким гениальным поэтом является Бродский, не смог прочесть ни одного четверостишия наизусть по ее предложению и на спор.
Аделаида: С Бродским явно у нас тяжелый случай голого короля. В то время, как Дедюхову цитируют и в прозе абзацами, не соображая, что все сказанное ею именно в таких выражениях («неразделимых смысловых синтагмах», как она это называет, когда иначе это не скажешь), уже вошло в плоть и кровь.
Сергей Ткачев: Дамы, все хотел поинтересоваться… а вот вне литературы вы кем мою сестрицу считаете?
Аделаида: Иногда… полной размазней! Уж извините меня, Сергей Анатольевич!
Натали: Нет, в целом вы же не станете возражать, что Ирина Анатольевна носом чует (зачеркнуто)_ всегда в курсе происходящего, поскольку у нее основной художественный метод — выстраивание ассоциативных связей. И страшно подумать, что было бы, если бы она этот прием применяла в жизни.
Аделаида: Да далеко бы пошла! Вот за это и сержусь! Могла бы сейчас… ого-го!
Сергей Ткачев: Если бы ее не сдерживали саму более строгие нормы общественной морали. Что, кстати, очень заметно и по всем другим русским писателям.
Натали: А по кому сие незаметно, так тот и не писатель вовсе.
Wilhelm Amberg
Сергей Ткачев: Так вы замечательно разобрались во всем, мои очаровательные собутыльницы. Девчонки, Бейлис надо допить, чтоб врагам не достался. С первого января эти паскудные жлобы акцизы на Бейлис и Мартини повышают… Следят, что моя сестрица пить предпочитает… Они и не догадываются, что она отлично домашние наливки готовит… с полоборота.
Натали: Вот гады! А в чем мы разобрались-то?
Сергей Ткачев: Ну, вы же ее идиоткой не считаете?
Аделаида: Ну, уж нет! Вот этого вы нам не припишете!
Натали: Мы-то понимаем, чем такая неосмотрительность… чревата. Так Ирине Анатольевне и передайте!
Сергей Ткачев: Поэтому я вам скажу, что… к нынешней позиции ее подводили… не всегда считаясь с ее осмотрительностью и умением выстраивать ассоциативные связи. Уж она-то отлично сообразила, что писать про «еловую готику русских равнин» в пафосном духе стишков Бродского, — у не получится намного лучше, чем у кого-либо.
Натали: Я поняла… а потом она, сама того особо не ожидая, оказалась на местечковом юбилее Михаилу Александровичу Шолохову…
Сергей Ткачев: Именно так! «Сама того не ожидая»… Но что еще можно было ожидать, если моя сестрица вдруг оказывается на таком юбилее?..
Натали: Да, там, пожалуй, уже ничего неожиданного не произойдет.
Аделаида: Помнится, где-то потом читала, что по творческому методу реализм Шолохова ей не совсем близок, но, выступив на его юбилее, ей пришлось со своей сказовой манерой идти именно в русле жесткой реалистической манеры Шолохова.
Сергей Ткачев: Короче, Ватсон, как бы это фантасмогорически не звучало. В настоящей литературе, как в магии словом, — каждый новый инициированный так или иначе наследует кому-то. Такие у них там порядочки. Сестрица, зная, что продолжает сказовую манеру Гоголя, Лескова, Булгакова, — решила пристроиться с дифирамбами к Набокову и Бродскому…
Натали: Она, видимо, считала, что за такими моськами-«корифеями» и «кгупными фигугами» никто не заметит такого… хм… слона?
Сергей Ткачев: Нет, она хотела войти органично, бес скандала, отлично понимая, что ее-то на таком фоне не заметить будет сложно. Так, кстати, поначалу и происходило!
Натали: А потом?..
Сергей Ткачев: А потом начало происходить то, что обычно происходит при посещении слоном посудной лавки. все начало куда-то исчезать, как-то само по себе уничтожаться. Хватились исчезновения всей «совгеменной гусской литегатугы» за год до 100-летнего юбилея Шолохова, на распределении премии «Русский Букер-2004».
Натали: Так вот оно что…
Сергей Ткачев: Оно самое! Ну и… попытавшись «наследовать» тому же «Иосику» Бгодскому», сестра столкнулась с теми, вместо кого его выставили.
Натали: Так она поэтому стихи писать начала?
Сергей Ткачев: Нет, не только. Стихи она раньше писала, чтобы моментально достигать истока всех ассоциативных связей, необходимых для большой прозы. Со временем она все это удерживала и без стихов. Стихи были необходимой подпоркой, а точнее — камертоном.
Аделаида: А… я помню спор начала «нулевых», когда она говорила, что в литературе любой нелегитимно возвеличиваемый писатель или поэт — одним существованием в литературе вне эстетической триады «автор-образ-читатель» — уничтожает 10-15 жизней тех, кто должен говорить в это время, а многие из них и вообще… инициированы на творчество словом.
Натали: Нобелевская премия, призванная закрепить нетипичность выбора лауреата, всегда направлена на закрепление уничтожения жизни тех, в пику кому протаскивают явно недостойного претендента.
Сергей Ткачев: Причем, такой по сути является сегодня любая литературная премия, а тем более Нобелевская… Это такой… чисто ростовщический приемчик, может и маркетинговый по мелочи… нарушающий эстетическую триаду «автор-образ-читатель», а с ней и свободу совести. Потому что совесть ростовщикам не нужна, вредна в бизнесе.
Натали: Да и идеология цензуры в русле «партийности в литературе», возникшая после Нобелевской премии… Опаньки! Дамы, ведь тут-то и надо бы выпить, вы не находите?
Сергей Ткачев: По-моему, мы подошли к важному выводу, за который нас точно не премируют…
Натали: Вот и славно! Давайте, сами себя отметим! Ну, мы готовы! Продолжайте!
Сергей Ткачев: Так я и говорю, что сегодня вся эта идеологичность присуждения Нобелевской премии не только до тошноты похожа на идейную подоплеку «Ленинской премии мира», но один в один совпадает с… партийностью в литературе, которая вообще-то всегда выступала вразрез с национальными идеями от слова «нация», а не «национальность»…
Аделаида: Да, и что-то уж слишком подозрительно содействовала закреплению грабежа стран третьего мира, способствовала разрушению государственности не только в бывших колониальных странах, но и в СССР.
Сергей Ткачев: Звучит спорно… лишь на первый взгляд. Ведь все, кому смогли как бы в пику нашим спецслужбам всучить Нобелевскую премию, вдруг при развале СССР стали навязываться в качестве шедевров литературы… при весьма сомнительных литературных качествах.
Натали: С Солженицыным это построение более бесспорно, чем с Бродским. С поэзией, особенно современной, все так мутно… Откровенно не люблю, Аделаида, не обижайтесь.
Краткая биография. Иосиф Бродский (1940 — 1996)
Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в еврейской семье. В 1955 году, в неполные шестнадцать лет, закончив семь классов и начав восьмой, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». Это решение было связано как с проблемами в школе, так и отношением к советской системе (о чём он позже писал в своих эссе — наше примечание).
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
Аделаида: Да мне самой она не нравится, можете не извиняться!
Сергей Ткачев: Да, что вы? …всё так буквально воспринимаете? Слишком развито образное мышление?
Натали: У меня не очень. Я всю поэзию обычно на своём ребенке проверяю. Особенно, когда она была маленькой. Там тогда был абсолютно чистый натурный эксперимент. Смысла дитё ещё полностью уловить не могла, велась исключительно на это …как его… поэтическое поле …или волну.
Сергей Ткачев: Я гляжу вас уже штормит, дорогуша. Может, по маленькой?
Натали: Нет, спасибо. Я рассказать хотела, как мы сходили на поэтический вечер Михаила Казакова.
Аделаида: Опять вы будете нудить про свои культурные мероприятия?
Сергей Ткачев: Да, полно, Аделаидушка, вы это от зависти, что самой не удалось компанию составить. Я постараюсь вам компенсировать ваши эмоциональные потери. А вы, Натали, продолжайте, продолжайте, не отвлекайтесь.
Натали: Короче, как-то в пятницу забрала ребенка из гимназии с парой мешков её вещей , заскочили в стоматологию вырвать ей зуб. Причем, забыла полис, пришлось расстаться с некоторой суммой, которая была существенна в тот момент.
Аделаида: Ой, сколько ненужных подробностей.
Сергей Ткачев: Аделаида, пора бы привыкнуть к её манере повествования. У неё ж всегда «через тернии к звёздам».
Жан Батист Шарден
Натали: Именно, Сергей. Вот такие почти без денег, замотанные с кучей барахла и кровоточащим ребенком мы приперлись в филармонию и стали выторговывать самый дешевый билет, поскольку надо было оставить определенную сумму на завтрашний поход на камерный концерт.
Аделаида: Нет, ну вы посмотрите, как она выпендривается. Типа, культурная очень… Так ведь и рвется вся к таинствам Слова…
Натали: А что делать? Так вот и рвалась, раньше интернетов не водилось… Зато бывали вполне бюджетные мероприятия… и гении раньше даже просто по улицам хаживали, вам-то при столицах это куда привычнее. А мне-то ж надо было дитё приобщать.
Аделаида: Да просто вам нынче надо меня попрекнуть! А я вот все в кучу не смешивала, потому на подобные мероприятия всегда прибывала… заранее подготовленная.
Натали: Всё больше не буду… Не ради попреков, а потому что у меня почему-то не получалось заранее подготовиться, у меня слишком много всегда бытовой неурядицы вылезало… будто нарочно, чтоб я ни один концерт не попала. Приходилось преодолевать… Ну, наконец-то мы попали в зал. На голую сцену вышел Михаил Казаков и начал читать стихи… Это была его стихия. Он делал это изумительно. Понимание строки было исключительным и при этом без малейшей претенциозности. Читал, как дышал.
Ребёнок просто растворилась в этом процессе, зал, кстати, тоже. Всё ушло куда-то, мы выпали в иную реальность.
А в финале он стал читать Бродского. Вот, собственно, к этому я так долго и подводила. Казаков рассказал, что они дружили, рассказал, как любит поэзию Бродского, но …. та-да-да-дам… зачастую её не понимает!!! Это сказал человек, который только что продемонстрировал тончайшее проникновение, хочется сказать, пропитывание поэтическим материалом. Видно было его искреннее восхищение талантом Бродского, он сказал, что работает с его стихом, но ….не может понять. И начал читать… Тут не поняли и мы, а ребёнок «сдох» и начал ныть, хотя до этого она забыла об усталости и кровищи, хлеставшей у неё из ранки.
Аделаида: Короче, тест вашим ребенком Бродский не прошел?
Натали: Не-а! Самое примечательное, что до того она с упоением выслушала прочтенный Казаковым «Пророк» А.С.Пушкина, который тот исполнял, всячески окрашивая голос. На что она спросила: «Он поёт?» — настолько выразительным было звуковедение.
Сергей Ткачев: Давайте, почитаем сравнительно недавнюю статейку по поводу Иосифа Бродского, отмечая, что многие вещи после сказанного Дедюховой — действительно, уже невозможно сказать иначе.
Аделаида: Особенно, через десять лет после сказанного.
Сергей Ткачев: А это… само собой при наших храбрецах львиное сердце.
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
Данной статьей мы продолжаем цикл статей, рассказывающих о Нобелевских лауреатах из России в области литературы. В статье пойдёт речь о лауреате Иосифе Бродском, поэте-диссиденте.
Иосифу Бродскому Нобелевская премия «за многогранное творчество, отмеченное остротой мысли и глубокой поэтичностью» была присуждена в октябре 1987 года. К тому времени поэт был гражданином США и выступал против советской власти. В связи с этим следует отметить, что конфликт литературы и власти был всегда, но настоящие писатели понимали грани нравственности, при этом не считали возможным писать и говорить о родной стране негативно.
Шведская академия избирала в России только вполне очевидных «диссидентов» и прошла мимо несомненно очень весомых (каждое по-своему) имен, не имевших такой репутации: Михаил Пришвин, Максим Горький, Владимир Маяковский, Алексей Толстой, Леонид Леонов, Александр Твардовский (которого, кстати, ещё в 1940-х годах исключительно высоко оценил лауреат Иван Бунин) и др.
Аделаида: Так что же награждалось в этой Нобелевской премии? «Конфликт литературы и власти»? Или все же сама литература?
Сергей Ткачев: Не могу избавиться здесь от ощущения, что манипуляции общественным сознанием в данной ситуации присутствуют явно… с нашей стороны. Там ведь вообще-то выдвижение идет от каких-то национальных сообществ… ну, как это там называется?
Натали: Да неважно как это называется. Это называется подставой. Читатели, их мнение тут совершенно ни при чем! Возможно, это проще назвать грязной политикой.
Аделаида: А никак это больше и не назвать, ведь раз этот нобелевский комитет даже не рассматривал кандидатуры перечисленных выше писателей, то им точно наплевать на русскую литературу в частности и на литературу вообще.
Сергей Ткачев: Ну, я немного другое имею в виду… Я имею в виду, что Бродского выдвигали именно спецслужбы, которые и делали из него диссидента. Такое вот ощущение возникает.
Натали: А этому ниже также есть подтверждение! Сейчас дойдем! Мне тоже пришлось пересмотреть ряд стереотипов. Я думала, что Бродского выдвигали исключительно еврейские круги.
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
Последним из русских писателей, в 1987 году, Нобелевскую премию получил «изгнанник» Иосиф Бродский. Тоже «борец с режимом» и ненавистник многих советских поэтов и прозаиков. Известны его пренебрежительные высказывания о Константине Симонове, Давиде Самойлове, Александре Межирове, Евгении Евтушенко. А между тем двое последних были противниками режима никак не менее убеждёнными, чем сам Бродский. Но дали — Бродскому, как самому надёжному из всех борцов, живущему к тому же за пределами СССР.
Или тем самым Нобелевский комитет хотел в очередной раз сказать, что нет русской и советской литературы, нет достойных, по их мнению представителей, на эту премию?
За что и кому присуждается Нобелевская премия в области литературы?
С 1901 года Шведская академия языка и литературы присуждает премии, считающиеся наивысшим и лишённым тенденциозности признанием достижений в области искусства слова. Писатель-лауреат должен предстать согласно решения Нобелевского комитета (о самой премии, читайте статью) в глазах миллионов людей как несравненный талант или даже гений, который на голову выше других, не снискавших сей верховной и имеющей всемирное значение награды. Но соответствуют ли реальному положению вещей эти представления, прочно укоренившиеся в общественном мнении — а вот здесь возникает вопрос.
Иосиф Бродский — поэт в России практически не известный, вдруг стал лауреатом самой престижной литературной премии в мире, что вызвало удивление как в мировой, так и в советской литературной среде.
Кто сейчас вспомнит имя первого лауреата нобелевской премии области литературы, получившего её в декабре 1901 года, — французского поэта Рене Франсуа Армана Сюлли-Прюдома? Его не знают, и толком никогда не знали даже в его родной Франции.
И таких, мягко говоря, сомнительных лауреатов в рядах «нобелевцев» предостаточно! А ведь в то же самое время жили и творили Марк Твен, Эмиль Золя, Ибсен, Чехов, Оскар Уайльд и, конечно же — Лев Толстой!
Сергей Ткачев: Как мы выяснили, Льва Толстого выдвигали, причем, от Российской Академии наук! Он сам написал письмо с просьбой не присуждать ему премию.
Аделаида: Ну, там, кстати, вся эта зарубежная писательская мелочь начала строчить доносы и возмущения.
Натали: Чем лишь доказали, что вопросы литературы их нисколько не волнуют.
Сергей Ткачев: На этих-то плевать, но случай с матерым человечищем лишь подтверждает, что этот нобелевский комитет непременно работает с какими-то кругами, которые… хотя бы умеют читать на русском.
Аделаида: Ну, уж несомненно.
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
Когда исследователи знакомятся с длинным перечнем литераторов, в разное время отмеченных Нобелевским комитетом, невольно ловят себя на мысли, что никогда не слышали четыре фамилии из каждых десяти. Да и пятеро из оставшихся шести тоже не представляют из себя ничего особенного. «Звёздные» труды их давно и прочно забыты. Сама собою в голову приходит мысль: выходит, что Нобелевскую премию в области литературы присуждали за какие-то другие заслуги? Если судить по жизни и творчеству того же Иосифа Бродского, то да!
Однако за последние двадцать пять лет шведская академия не заметила в литературе России ничего достойного, кроме награждённого в 1987 году Иосифа Бродского, который к тому времени уже шестнадцать лет жил в США и даже стал сочинять стихи на английском языке.
В связи с кончиной Иосифа Бродского, последовавшей в январе 1996 года, в средствах массовой информации появились своего рода беспрецедентные оценки: «великий русский поэт», «последний великий русский поэт», «Пушкин нашего времени» и т.п. Притом подобные определения подчас изрекали явно малокультурные лица.
Прежде чем рассматривать вопрос о присуждении премии Бродскому, следует сказать, что поэтам особенно «не везло» в коридорах шведской академии. О виднейших русских поэтах (Анненский, Блок, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Маяковский, Гумилев, Хлебников, Клюев, Есенин, Цветаева, Ходасевич, Мандельштам, Георгий Иванов, Ахматова, Заболоцкий, Твардовский и др.) вообще не приходится говорить. Обычно ссылаются на то, что их плохо (или совсем не) знали в Европе, что характеризует компетентность шведских экспертов, и, конечно, подрывает мнение об «авторитетности» самой Нобелевской премии, за рамками которой оказалась одна из богатейших поэтических культур XX века. Ведь единственный русский поэт — Борис Пастернак — стал лауреатом благодаря его вызвавшему громкий идеологический скандал роману.
Самым, на первый взгляд, непонятным было присуждение премии Михаилу Шолохову. Ну, действительно, русский патриот, казак, и его произведение «Тихий Дон» — гордость не только русской литературы, но общечеловеческое достояние. Всё сходится. Не сходится только известная позиция держателей премии и присуждение её самому заслуживающему на тот момент русскому писателю. Что, они там, в Нобелевском комитете, с ума посходили что ли? Нет.
Дело в том, что в пятидесятые-шестидесятые годы Михаил Шолохов был в СССР самым авторитетным писателем и деятелем культуры и неоднократно решался противостоять Хрущёву. Вступал с ним в полемику. И на Западе на него посматривали, как на самого сильного противника не только Хрущёва, но и вообще всей тогдашней системы. И, видимо, решили его подержать именно в этом качестве. И просчитались. Меньше всего дивидендов Запад извлек из присуждения Нобелевской премии Шолохову.
Аделаида: Но обратим внимание, что, хоть уже премию Бродскому и подают в нормальном человеческом ключе, но, тем не менее, саму эту премию суют именно в ростовщическом смысле!
Сергей Ткачев: Да, сколько типа дивидендов извлек Запад из какой премии.
Натали: Не дать Шолохову премию за «Тихий Дон» было невозможно.
Сергей Ткачев: Вообще, за что должна была присуждаться премия по литературе? За художественные образы, уже проникшие в чужие языки, в иные культуры, захватившие сознание людей…
Аделаида: Поэтому я считаю, что премия уже сама себя дискредитировала полностью, когда не была вручена Льву Толстому. Смотришь на наиболее масштабные проекты Голливуда, а никуда тамошние кинематографисты не могут деться от «Войны и мира» и «Анны Карениной»! Как надо после всего этого «голливудского пойла» (с. сами знаете чьё) показать, что немного в курсе мировой культуры, так и идут новые экранизации.
Натали: Так и «Тихий Дон» не стал исключением. Но видно, как современные кинематографические образы не дотягивают до уровня художественных образов Михаила Александровича.
Сергей Ткачев: Думаю, потому и сам 100-летний юбилей Шолохова был во многом определен этой премией… Раз мало выручили дивидендов, так решили хоть обосрать после смерти.
Натали: Конечно, дали-то не тому!
Аделаида: Кстати, Ирина Анатольевна и вместо Бродского называла другого поэта, более приемлемого с точки зрения человеческой порядочности, раз уж приспичило награждать именно местечковую тусовку, — Павла Анатокольского.
Па́вел Григо́рьевич Антоко́льский (19 июня (1 июля) 1896, Санкт-Петербург — 9 октября 1978, Москва) — русский советский поэт, переводчик и драматург. Внучатый племянник скульптора М. М. Антокольского.
Павел Антокольский родился в Петербурге в семье помощника присяжного поверенного. Его отец, Григорий Моисеевич (умер в 1941 году), работал в частных фирмах, позже, вплоть до 1933 года, служил в советских учреждениях. Мать Ольга Павловна (умерла в 1935 году) посещала Фребелевские курсы. В 1904 году семья переехала в Москву. Учился на юридическом факультете МГУ (не закончил).
Печататься начал в 1918 году. Первую книгу стихотворений издал в 1922 году. В 1919—1934 годах работал режиссёром в драматической студии под руководством Е. Б. Вахтангова, позже преобразованную в Театр им. Е. Вахтангова. Для этой студии написал три пьесы, среди них «Кукла Инфанты» (1916) и «Обручение во сне» (1917—1918).[4] В годы революции дружил с М. И. Цветаевой.
Интересовался историей и духовной жизнью Ордена тамплиеров; под влиянием мистических идей написал для Театра им. Е. Вахтангова инсценировку романа Г. Уэллса «Когда спящий проснётся»[5].
Во время Великой Отечественной войны руководил фронтовым театром. Член ВКП(б) с 1943 года. Весной 1945 года приехал в Томск в качестве режиссёра Томского областного драматического театра имени В. П. Чкалова.[6]
Переводил произведения французских, болгарских, грузинских, азербайджанских поэтов. Среди переводов — повесть Виктора Гюго «Последний день приговорённого к смерти», романтическая драма «Король забавляется» того же автора.
Павел Антокольский умер 9 октября 1978 года. Похоронен в Москве, на Востряковском кладбище, рядом с умершей десятью годами ранее его женой и музой, актрисой Вахтанговской студии З. К. Бажановой.
Натали: Ну, как видим, здесь нормально люди вписываются в историю и культурный подтекст России, не выделяются в какой-то местечковый загон, живут одной жизнью с обществом и страной.
Сергей Ткачев: Более того! У Павла Антакольского есть щемящая поэма «Сын», написанная в память о сыне, погибшем под Сталинградом за Родину.
Аделаида: Ирина Анатольевна выделяла у него настоящий поэтический стиль, превосходные переводы…
Сергей Ткачев: И мы знаем, что такое очень мало приносит дивидендов Западу.
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
Словом, руководствоваться вердиктами шведской академии при уяснении действительных ценностей поэзии XX века невозможно, что относится и к Иосифу Бродскому.
Представляя лауреата, постоянный секретарь Шведской академии профессор Стуре Аллен начал речь словами:
Для нобелевского лауреата Иосифа Бродского характерна великолепная радость открытия. Он находит связи, даёт им точные определения и открывает новые связи. Нередко они противоречивы и двусмысленны, зачастую это моментальные озарения, как, например: «Память, я полагаю, есть замена хвоста, навсегда утраченного в счастливом процессе эволюции. Она управляет нашими движениями…»
Краткая речь Стуре Аллена отразила перемены, начавшиеся на востоке Европы.
В конце 1987 года в СССР набирали силу горбачевская «Перестройка» (http://inance.ru/2015/10/perestrojka/) и гласность, что сделало более «гласными» и шведов. Стуре Аллен упомянул конфликт Бродского с советским режимом:
Сквозь все испытания — суд, ссылку, изгнание из страны — он сохранил личную целостность и веру в литературу и язык, — не стеснялся представитель академии и в характеристике этого режима («тоталитарный»).
Аделаида: Как уж достали эти местечковые претензии на «имперский стиль»!
Натали: Интересно, что у Сталина этот стиль был органичным и безусловным, а вот у его оппонентов… идет такая базарная дешевка!
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я. Лернером, М. Медведевым и А. Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за «паразитический образ жизни».
8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». 13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве.
Вот выдержки из стенограммы заседания суда:
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Фото из зала суда
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием.
13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными) в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская.
В ссылке
За рубежами СССР стихотворения Бродского в то время продолжают появляться как на русском, так и в переводах, прежде всего на английском, польском и итальянском языках.
В 1967 году в Англии вышел неавторизированный сборник переводов «Joseph Brodsky. Elegy to John Donne and Other Poems / Tr. by Nicholas Bethell». В 1970 году в Нью-Йорке выходит «Остановка в пустыне» — первая книга Бродского, составленная под его контролем. Стихотворения и подготовительные материалы к книге тайно вывозились из России или, как в случае с поэмой «Горбунов и Горчаков», пересылались на запад дипломатической почтой.
В 1971 году Бродский был избран членом Баварской академии изящных искусств.
4 июня 1972 года лишённый советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту: в Вену.
Аделаида: Жидковато получается… для «имперского стиля».
Натали: Да и этот расцвет в «ссылке»… чтоб не работать?
Аделаида: Эта «ссылка» вроде лагеря «труда и отдыха» (а куда еще день такое?) — выявляет и другой типичный нобелевский проект с Солженицыным…
Сергей Ткачев: Получается, что каждый раз, когда нам в литературе подсовывают нечто, что точно заведомо ниже среднего уровня, под явно не литературными критериями общественного признания…
Натали: Добавьте, без художественных образов! Без образов, которые могут выжить и без присуждения Нобелевской премии.
Сергей Ткачев: Совершенно верно! Полностью без образов, по надуманным причинам… там всегда наезд на «имерио» (лат. «власть) — то есть попытка закрепиться во власти не легитимным путем.
Натали: Как Ирина Анатольевна говорит, подсознательное в литературе всегда вылезет.
Сергей Ткачев: Конечно! А еще она говорит, что на литературу будет наезд, как только в стране проходит тихий государственный переворот в пользу людей, которые затем непременно осуществят передачу ростовщикам этой самой «империо» — в нарушении конституционных прав граждан.
Натали: А с нашим классиком не поспоришь!
01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента
В июле 1972 года Бродский переезжает в США и принимает пост «приглашённого поэта» (poet-in-residence) в Мичиганском университете в Энн-Арборе, где преподает, с перерывами, до 1980 года. С этого момента закончивший в СССР неполные 8 классов средней школы Бродский ведёт жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Он преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.
«Преподавал» в его случае нуждается в пояснениях. Ибо то, что он делал, было мало похоже на то, что делали его университетские коллеги, в том числе и поэты. Прежде всего, он просто не знал, как «преподают». Собственного опыта у него в этом деле не было… Каждый год из двадцати четырёх на протяжении по крайней мере двенадцати недель подряд он регулярно появлялся перед группой молодых американцев и говорил с ними о том, что сам любил больше всего на свете — о поэзии… Как назывался курс, было не так уж важно: все его уроки были уроками медленного чтения поэтического текста… (Лев Лосев — Поэт на кафедре: Вступление (в кн. Иосиф Бродский: труды и дни. М.: Независимая газета, 1999)
В 1977 году Бродский принимает американское гражданство, в 1980 году окончательно перебирается из Энн-Арбора в Нью-Йорк, в дальнейшем делит свое время между Нью-Йорком и Саут-Хэдли, университетским городком в штате Массачусетс, где с 1982 года и до конца жизни он преподавал по весенним семестрам в консорциуме «пяти колледжей».
Похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции.
Сергей Ткачев: То есть Нобелевская премия — это один из инструментов поддержания устойчивости существующей системы, а она — толпо-«элитарная», потому и нужны премии и награды, чтобы провозглашать «элитность» одних и убогость других.
Аделаида: Конечно же Бродский был одарен, как бы мы его сейчас не хаяли.
Натали: Кто б спорил. И в связи с этим обстоятельством ему и была выдана Нобелевская премия , как говорит ИАД «авансом». Планов на него было громадьё.
Аделаида: Вы опять в конспирологию ударяетесь?
Натали: Отнюдь! Об этом и сама Ахматова говорила, точнее проговаривалась.
Сергей Ткачев: Жаль, что даже такие испытания не дали значимого творческого результата.
Аделаида: Не пойму, а в чем не срослось?
Salvatore Postiglione
Сергей Ткачев: А в том, о чем не перестает, и не устает повторять И.А.Дедюхова, в отсутствие нравственной основы и третьего уровня системы «личность-общество-государство».
Натали: Можно, конечно пораззоряться на тему, что отсутствие нормального системного технического образования. Ведь, что такое поэтический дар? Особенно у Бродского. Это виртуозное владение словом, умение выразить чувства и мысли совершенным образом. То есть — форма. А где содержание? Где содержание, спрашиваю я вас?
Аделаида: Не надо нас спрашивать! Мы не Бродский…
Сергей Ткачев: Всё содержание, как уже отмечалось, пригребла себе моя сестрица, поскольку Бродский до него то ли не додумался, то ли пренебрег. Ему итак было неплохо с Нобелевкой. Особых страстей, переживаний, событий на его долю не выпало. Слишком много он получил помощи, поддержки и признания …авансом. И мотивации их отрабатывать уже не стало. А личность была инфантильной, за Родину душа не болела. Ну, не был он носителем менталитета нации. Он был носителем лишь своего личного совершенства, поэтому его стишки только для переписки рафинированных влюбленных, массовый читатель/зритель обходится попсой. И даже своего «Пророка» не создал, Казакову приходилось читать Пушкина. Увы!
Натали: Да, уж! Но читал так, что младое поколение пробирал до косточек…
Продолжение следует…
Читать по теме:
- Лауреатский случай. Часть I
- Лауреатский случай. Часть II
- Лауреатский случай. Часть III
- Лауреатский случай. Часть IV
- Лауреатский случай. Часть V
- Лауреатский случай. Часть VI
- Лауреатский случай. Часть VII
- Лауреатский случай. Часть VIII
- Лауреатский случай. Часть IХ
- Лауреатский случай. Часть Х
- Лауреатский случай. Часть ХI
- Лауреатский случай. Часть ХII
- Лауреатский случай. Часть ХIII
- Лауреатский случай. Часть ХIV
- Лауреатский случай. Часть ХV
- Лауреатский случай. Часть ХVI
- Лауреатский случай. Часть ХVII
