Покровский С.Г. — Необычный взгляд на Первую мировую

Я бы здесь подчеркнул, что ситуация начала века не давала России шансов прожить спокойно.
Либо атака, либо превращение в фактическую колонию.

У Уткина в книге «Первая мировая война» приводятся следующие цифры. На территории России постоянно находились около 170 тыс. граждан Германии и 120 тыс. — Австро-Венгрии.
Германский капитал был очень силен в банковской сфере, в значительной степени контролировавшей экономику. Практически вся химическая промышленность, 70% электротехнической — были филиалами германских фирм. На Германию приходилось почти 50% экспортно-импортных операций.

Принципиальным был вот какой момент:
Характеризуя особенности германских промышленных инвестиций в России в начале ХХ века, исследователь проблемы Л.Я.Эвентов отмечал, что немецкий капитал «обслуживал интересы своей национальной индустрии путем открытия в России филиалов крупных германских промышленных объединений — электрических, химических, машиностроительных и т. д.- или путем учреждения внешне самостоятельных, но фактически подсобных предприятий, занимавшихся добыванием сырья для отечественных предприятий и сбытом их продукции. При этом осуществлялась увязка и с задачами внешней торговли». Подобное подчинение германского капитала в России интересам индустрии своей страны делало его привлечение сравнительно менее выгодным для российских торгово-промышленных кругов.

Известная торговля рельсами на Латинскую Америку — обслуживалась германскими посредниками.
Собственно на внутреннем российском рынке германские товары теснили товары русских промышленников.

Фактически шло ползучее превращение России в германскую колонию. Русский образованный класс, работая на предприятиях германского капитала, — оказывался вторичным по отношению к германским менеджерам и специалистам, проводившим свою политику, которая мало общего имела с целями создания суверенной, обслуживающей именно русские интересы, экономики.

Сформировавшаяся в недрах немецкой науки концепция «Миттельйороп» в сущности была первой ступенькой пока еще цивилизованного нацизма, заключавшегося в управляемом из Германии и Австро-Венгрии развитии более низких народов России — на пользу германскому развитию. Эта концепция уже фактически действовала. А к началу войны была дополнена планами отторжения от России части народов на западе и на юге — прибалтийских, польского, украинского, финского, кавказских. Они должны были попасть в сферу прямой включенности в зону германского экономического и военно-политического доминирования, стать зоной расселения нескольких миллионов немцев как проводников германских интересов.

Фактически первая мировая война с этой точки зрения для России имела характер не империалистический, а национально-освободительный.
А сложившееся в период германского доминирования в русской промышленности структурные диспропорции — фактически диктовали необходимость переустройства экономики методами индустриализации сверху — в государственных интересах.

Таким образом, социалистическое преобразование России также было предопределено. Оно было необходимо как национально-освободительное. Как назначенное передать русскую экономику в руки русской интеллигенции, преследующей глубинные национальные интересы империи.

Та же структурная деформированность русской экономики в ходе войны породила жесточайший экономический кризис. Ориентированные на экспорт или на работу с обязательным включением германских компонент предприятия и даже целые экспортноориентированные отрасли превратились в ходе войны в лишние или паразитические. Которые выискивали для себя области применения, но при этом фактически не справлялись со взятыми обязательствами. Главным образом по причине инженерно-технической неготовности справляться со сложными заказами.

Часть буржуазии предпочла вообще нарушить закон о запрете экспорта, и попыталась решить свои проблемы за счет возобновления незаконным образом крупномасштабного экспорта в прежний адрес — военному противнику. Это еще более поляризовало страну — уже в плане разделения образованных сословий на патриотическую и космополитическую части.

Германия была уже беременна нацизмом. Это очень хорошо подчеркивается отношением к пленным русским солдатам в первую мировую войну. Оно еще не стало полноценным прототипом того, что происходило во вторую мировую, но уже содержало в себе основные элементы. Условия предполагали массовую смертность русских пленных солдат и оскорбляющие достоинство условия жизни пленных офицеров.
Перед войной немцы на территории России вели себя не как частные лица, а как представители нации, осуществляющей экспансионистскую колонизаторскую политику.
На уровне идеологии немцы уже ставили перед собой задачи сокрушения русской нации, само существование которой они рассматривали в качестве угрозы собственной цивилизации.

Очевидный разгром Франции при отсутствии русского фронта — создавал в Европе условия, аналогичные тем, которые возникли в начале второй мировой войны. Россия оставалась один на один с агрессором, который не задумываясь обрушил бы второй удар на Россию.

Не было у Российской империи маневра невступления в войну. Русский нейтралитет означал бы только то, что в войне с Францией и Англией немцы опирались бы на продовольственную и сырьевую базу России. Продукция скотобоен в Польше и Белоруссии, а Прибалтике — продолжала бы исправно поступать в Германию. Туда же поехало бы и экспортное зерно урожая 1914 года. Русские заводы достраивали бы ненужные линейные корабли, а артиллерийские, патронные и прочие оружейные заводы так и стояли бы, как это было в первой половине 1914 года, когда Тульский оружейный завод выпустил за предвоенные месяцы 23 штуки винтовок.

После этого выяснилась бы картина, что России приходится воевать в одиночку против Германии, Австро-Венгрии и Турции, имея винтовок только для 4.5 миллионов солдат.

Как мы помним, даже в условиях войны прогерманский элемент в русском бизнесе в 1914-1915 годах очень умело уводил сырье от оборонной промышленности. А подряды на изготовление нужного фронту доставались тем, кто их проваливал. В условиях нейтралитета это было бы еще эффективнее. Т.е. Россия вряд ли сумела бы воспользоваться отведенными ей месяцами мирной жизни для подготовки к будущим боям.

Думаю, что набивший оскомину тезис об участии России в ненужной ей войне — пора уже пересмотреть. Война ей была необходима.
Но только не в качестве импералистической. Серьезных завоевательных задач у России и вправду не могло быть. Война была остро необходима как составная часть КОЛЛЕКТИВНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ в условиях наличия сильного агрессора, идеология и практика которого в отношении России уже вполне оформились, причем не просто в колониальную доктрину, а в доктрину раскалывания русского народа и его отбрасывания на Восток.

Возможность сепаратного выхода из войны, возникшая в 1917 году, была следствием тех сверхусилий, которые были вложены в войну с русской стороны. Германия и Австро-Венгрия были уже достаточно ослаблены, чтобы их можно было считать временно пройденной опасностью для России. Но были еще достаточной силой для военного сдерживания прочих хищников, уже нацелившихся на расчленение России.

При таком рассмотрении сталинский Советский Союз превращается в прямого правопреемника русской национальной политики.

А вот Февраль приобретает дополнительный зловещий смысл. Для Антанты после вступления Америки в войну тоже становится очевидным поражение Германии. Теперь союзники начинают демонтаж России. Мавр сделал свое дело, дескать.

К 1914 году крупные помещичьи землевладения на Украине, на Дону, в Центрально-Черноземной области и в Поволжье — превратились по сути в капиталистические, причем в самые эффективные по продуктивности высококультурные зерновые хозяйства. Которые ориентировались главным образом на экспорт зерна.

С началом мировой войны, которое пришлось как раз на конец сбора урожая, экспорт из Российской империи был запрещен.
Т.е. 12.5-15 млн. тонн хлеба свежего урожая никуда из страны не уехали. Следующий урожай 1915 года тоже никуда не уехал.
В 1916 происходит кризис сельского производства из-за нехватки рабочих рук.
Но два успешных урожая 1914 и 1915 года не просматриваются ни в каком увеличении запасов зерна на станциях, портовых складах, элеваторах, в магазинах и пр.- против обычного сезонного увеличения.
А цифра экспортного избытка очень большая, скажем, типичный годовой максимум указанных запасов составлял 60 млн пудов, а тут к ним по всей логике должно бы добавляться 70-90 млн. пудов. Нет их! — вот в чем проблема. Исчезли.

Хочу подбросить необычную идею.

Я уже здесь говорил об исчезновении экспортного избытка зерна. А ведь война началась как раз в уборочную. Экспортные отгрузки еще не начинались. И тут запрет экспорта. Это обязано было застать хлеботорговцев врасплох. Основное черноморское направление отгрузок зерна прочно закрылось. А ссыпка зерна на ссыпных пунктах хлебородного Юга уже вовсю шла.

А теперь я говорю. Оно в ж/д вагонах поехало навстречу немцам в Польшу и Западную Белоруссию.
Если бы оно не поехало, то собственного продовольственного потенциала немцам хватало бы в лучшем случае до января. Они своим хлебом могли кормить только 26 миллионов из 60. Но продовольственной проблемы у них в первый период войны не обнаружилось.

А как раз четверть российского урожая зерна прекрасно закрывала продовольственную проблему немцев на год. Зерно не могло пересечь фронт. Но оно могло дождаться прихода фронта туда, где оно было заготовлено для немцев.
Но для этого Русская армия должна была быть разбита в четко рассчитанные сроки между Одером и Вислой. Там, где немцы имели гигантское преимущество в маневре по развитой ж/д сети. А у русских за спиной было бы бездорожье Восточной Польши и Западной Белоруссии.

Но тогда немцы еще до войны должны были знать, что русские пойдут в Силезию, залезут в польскую мышеловку.
Французский крик о помощи и команда французского генштаба о передислокации русских войск на силезское направление тоже должны были быть спланированы заранее.
И это при том, что планы Русской армии предполагали сдачу Польши.
Все должно было происходить быстро. Иначе Германия оставалась перед лицом голодной зимы и весны 1914-1915 года. Чтобы в условиях войны хлебные эшелоны в разумное время попали в руки немцев, они должны были перемещаться в условиях военной неразберихи изменных планов ведения боевых действий обязательно на левый берег Вислы. Если бы русские армии не ушли от Вислы чуть ли не за 300 км, то перевозки в прифронтовой зоне огромных продовольственных запасов было бы исключено. Это становилось возможным только если Варшавский железнодорожный узел оказывался глубоко тыловым.
После этого известный удар с севера вдоль левого берега Вислы. — Тот самый который 9-ая немецкая армия начала 8 октября 1914 года.

А еще один исчезнувший экспортный избыток урожая 1915 года мог дожидаться немецкого августовского наступления на линии Гродно-Брест. Опять-таки глубоко в тылу русской армии, который быстро перешел в немецкие руки после сдачи Варшавы. Там же реально могли размещаться и серьезные запасы мяса и мясопродуктов скотобоен и мясоперерабатывающих предприятий Бреста, Лиды, Гродно.
Становится осмысленным создание дефицита соли на Русском Севере. Сотни тысяч голов скота в Вологодской, Ярославской губерниях, лишенные соли в рационе приходилось продавать перекупщикам. Иначе скот просто сдыхал бы. А запасов особых ни у кого не было. Соль перед войной была вполне доступным продуктом.
Скотобойни и мясопереработку Западной Белоруссии никто не стал бы закрывать. Но перед войной вся их продукция шла в Берлин. Российского мясного рынка не существовало.
А Вологодщина специализировалась на молокопродуктах: масле и сыре, поставляя их по всей России. В гражданскую она оставалась в руках большевиков и вполне могла решить многие проблемы голода. Коров и овец там еще в начале 20 века было за миллион. Но этот продовольственный потенциал в гражданскую никак себя не проявил. Значит, стада уже не стало. Все объясняет соль.

Получается весьма интересное преобразование самого взгляда на Первую мировую.
Объясняется и неоказание помощи Францией во время неудач Русской армии. Очень вероятен просто сговор фрацузского и германского генштабов. Силезский вектор наступления продиктовали-то нам французы.
Объясняется и саботаж начала производства снарядов Путиловым, представлявшим интересы прежде всего французского капитала.
Объясняется и довольно долгая невысокая активность Западного фронта даже со стороны немцев.

Получается, что сама война не была лобовым столкновением двух империалистических блоков, а была хорошо подготовленной операцией по уничтожению именно России. Причем осуществленному новым методом. С помощью получения ключевого для Германии средства ведения войны — продовольствия — из самой России. С помощью «пятой колонны».

Война изменила свой характер и стала ожесточенной только тогда, когда Германия уткнулась в бездорожье Белоруссии, так и не добившись решительного уничтожения Русской армии ни на левом, ни на правом берегах Вислы.

Собственно продовольственная игра, без которой война давно закончилась бы поражением Германии, несомненна. Но она как раз четко указывает, кто был агрессором и кто диктовал дату начала войны. Уж во всяком случае не сербский студент.

Возможно, какие-то дополнительные резоны к началу мобилизации в России просто аккуратно скрываются. Скажем, Германия могла начать скрытую мобилизацию или передислокацию уже полнокровных войск.
Во всяком случае дата 1 августа должна была быть соблюдена железно. Иначе продовольственная игра не удалась бы. Ее тут же вскрыло бы несказанное удивление капитанов зерновозов на Черном море.

Для нас важно, что вычисляемое наличие мощных скрытых поставок продовольствия противнику, такое, при котором оно должно было быть тщательно и заблаговременно спланировано, исключает разговор о самом наличии у России выбора.

Именно отсутствие неожиданно возросших складских запасов — указание на готовность хлеботорговых АО к началу войны именно с Германией. И именно около 1 августа. Когда вовсю идет отсыпка зерна свежего урожая, а традиционный маршрут отгрузки — морской через порты Юга. Закрытие экспорта не вызвало никакой неразберихи с перенацеливанием зерновых потоков, которое обязательно отразилось бы на статистике складских запасов.

Если бы Германия не имела гарантий продовольственного обеспечения длительной войны, она просто не сунулась бы в войну против России. До продовольственных регионов России она за разумное время добраться в начале 20 века просто не могла. Она имела шансы на победу исключительно в условиях тщательно подготовленной измены тех, кто мог контролировать продовольственные потоки.

В том-то и дело, что на блицкриг они (немцы) в первой мировой рассчитывать принципиально не могли. Это миф.

Вот смотрите. Война начинается 1 августа. До начала октября с момента объявления войны всего-то два месяца. А октябрь в болотисто-лесистых Восточной Польше и Западной Белоруссии — это уже распутица. Железных дорог мало, они преимущественно коммерческие, разбитые вдрызг с непонятными возможностями полотна, очень малым количеством запасных путей. При этом Восточная Польша и Западная Белоруссия — очень слабо развитые территории. Ни тебе продовольствия для войск, ни фуража для конной тяги. Зима мягкая. Считай, та же распутица. Наступать на Россию через эти края можно со второй половины июня следующего года.
Что собственно и произошло. Восточная Польша немцами была взята в августе 1915. К распутице дотянулись еще по Западной Белоруссии до Барановичей. И все. Фронт, на котором германским железным дивизиям противостояли тогда солдаты с одной винтовкой на пятерых и батареи без снарядов, — встал.

Генштабы пропускную способность дорог и сезонную проходимость местности учитывали в первую очередь. Что наш, что германский.

Война с Россией изначально рассчитывалась на расшатывание национальных и экономических проблем России. Еще войска не вошли в соприкосновение, а уже стали распространяться обращения германского и австрийского генштабов к националистам. А это — на годы. Пока те организуются, пока государство потеряет силы их преследовать…
Получается, что Россия в военно-техническом отношении вполне соответствовала тому, какой ожидалась война.

Неожиданностью оказалась продовольственная обеспеченность Германии.

В принципе даже простое затягивание начала активных действий было для нее невыносимым. Оно истощало германские продовольственные ресурсы, причем очень быстро. А приближавшаяся осень закрыла бы Россию от удара германских армий бездорожьем Восточной Польши. И это бездорожье требовало бы еще и большого расхода фуража на подвоз тех же снарядов гужевым транспортом. Опять таки при вяло текущей лесной позиционной войне без бестолковых крупных перемещений войск и имущества, скрыть поставку больших товарных количеств зерна было бы невозможно.

Франция по сути выступила союзником Германии в войне против России.
А сама история первой мировой достаточно долго была забытой для советского народа именно по причине того, что надо было скрыть роль хлеботорговых АО, которые вплоть до коллективизации держали руку на хлебных ресурсах Юга.

У обеих войн: Первой и Второй мировой была одна общая черта: промышленная Германия могла побеждать Россию только за счет вовлечения ее же ресурсов, прежде всего продовольственных.

Только во вторую мировую она решала вопрос захвата этих ресурсов быстрым движением мобильных сил.

В первую мировую этой мобильности у германской армии не было. Обеспечение себя важнейшим ресурсом для ведения длительной войны она не могла осуществлять иначе как через заговор. Через опору на «пятую колонну».

«Пятая колонна» второй мировой позволяла безнаказанно двигаться мобильным немецким силам, а сама сдавала гигантсткие пограничные склады армейских баз снабжения.

Интересно, что ровно та же стратегема сработала и в отношении СССР при его разрушении в конце 20 века. Нас захватывали с помощью товарной интервенции за счет наших же ресурсов: энергетических, лесных, сырьевых, даже интеллектуальных.

А это подсказка. Найти то болезненное место снабжения Запада из нашей страны, пережав потребление которого можно начинать контрнаступление с соответствующим наказанием «пятой колонны». Самое внешне кажущееся очевидным — это энергоресурсы. Но от тоговли ими мы сами в немалой степени зависим.

Наверняка есть что-то исключительно важное для Запада и не особо ценимое нами, которое сдается вполне незаметно. Так, чтобы никто не узнал каналов, иначе пережмут. Труба — это слишком откровенно.

Я неоднократно поминаю, что коммерческие дороги, составлявшие 40% фонда ж/д России к началу первой мировой, были в отвратительном состоянии. Полотно разбито, второй колеи на многих нет, мало запасных путей, локомотивный и подвижной состав практически полностью изношен.
Причем именно коммерческие частные ж/д обеспечивали ссыпку хлеба и перевозки коммерческих грузов в меридиональном направлении. Государственные ж/д преимущественно имели широтную ориентацию и их главным назначением были предстоящие в войне с Германией воинские перевозки.

Частные ж/д никто не собирался ремонтировать, обновлять технику на них. Просто жадность?
Но что означает изношенность коммерческих дорог. Разрушение дорог и техники на них означало разрушение и тесно переплетенного с железнодорожным хлеботоргового бизнеса.
Восстановление железных дорог — дело не быстрое, сильно зависящее от сезона. Зимой и по раскисшей земле такие работы практически недопустимо вести. Просядет насыпь — и поезд под откос.

А возили-то они главный экспортный товар России. То, что приносило наибольшую доходность из-за нехватки продовольствия в Европе. По яйцу Россия вообще была монополистом экспорта. Доход от продажи яйца в Германию перед войной составлял почти пятую часть от хлеботорговли. Еще пятую — масло. Жмыхи и отруби(фураж) вобще более трети хлебных доходов.

Получается, весь частный сектор ж/д транспорта фактически готовил свои бизнесы к распаду. Вел дело к забрасыванию этих бизнесов за ненадобностью.

Что это означает?
1) Итогом предстоящей войны должно было стать разрушение товарного сельского хозяйства России, которое бы просто потеряло выходы на потребителей продукции.
2) Бизнес, кормивший огромное число персонала частных ж/д, ссыпных пунктов, пунктов приема яйца, масла, шерсти, кож, — предполагал потерю перспективы для этого персонала и переориентации на новые виды деятельности.

Вообще-то я не вижу иных названий для этого, кроме оплаченного участия в геноциде по крайней мере сельского населения России.
К 1908-09 годам абсолютное пренебрежение к состоянию частных ж/д выглядело уже вполне явным для военных железнодорожников России.
Вариантов, кроме разрушения хозяйства села вдоль традиционных маршрутов обслуживания закупки и экспорта сельхозпродуктов, я лично не вижу.

Не потому ли Первая мировая оказалась для нас десятилетиями «неизвестной», что там слишком много, что в уцелевшей России надо скрывать по сей день? Ибо можно ответить по-полной.

Русский (еврейский) ЧАСТНЫЙ бизнес в ж/д и хлеботорговле был уникален. В нем сам черт не мог разобраться, кто и чем владеет. Это были холдинги. У такого-то АО столько-то процентов акций другого АО. Когда этих АО всего два, разобраться можно. А десять, двадцать, сто?

Количество связей растет с числом участников как факториал. Это — быстрее экспоненты. Схватишь за руку одного, а ему хоть бы хны. Да что ВЫ, я миноритарный акционер. Ну да, решением собрания акционеров, директор. Но у меня-то сопли. 3% акций. Все решает собрание.
Правда, у этого миноритарного акционера есть акции еще сотни АО на сумму в сотню или тысячу раз превышающую акции в своем. И именно поэтому десятки миноритарных акционеров его АО подчинены именно ему. Но для закона — он никто и ничто. Исполнитель воли собрания. Которое целиком в его ежовых рукавицах.

Вот и весь сказ.
Победа социализма в России имела важное и СКРЫВАЕМОЕ измерение. Все эти сложные и запутаные связи, не поддающиеся юридическому расследованию совершаемых в этой «мутной воде» преступлений, были гениально разрулены «военным коммунизмом» — обесцениванием всего, что мерялось деньгами. … Советская печатная машина уже к весне 1918 года превратила деньги в полный хлам. И параллельно обезвредила гадючьи клубки Акционерных Обществ.