Лауреатский случай. Часть Х

Сергей Ткачев: Ой, что-то башка трещит. Дамы, у вас что-нибудь найдется «от головы»?

Натали: От головы? Говорят, гильотина помогает, а от живота — харакири.

Сергей Ткачев: Добрая вы, я посмотрю…

Натали:  Да у меня тоже состоянице «не очень», поэтому юмор исключительно черный. Пойду я посмотрю в аптечке аспиринчику.

Сергей Ткачев: Натали, за что?! Что я вам плохого сделал? Зачем вы меня собираетесь травить медикаментозно? Где Аделаида? У неё рассол должен быть где-то заначен.

Натали:  Да, что вы, Сергей, Чейза что-ли не читывали? Там все его герои с перепоя аспирин пьют. Да и у меня в аптечке американский, как раз, аспирин.

Аделаида: Ой, Сергей, несу-несу вам рассольчик. Не рычите, аки зверь раненый.

Сергей Ткачев: Ох… спасибо, голубушка… (жадно пьет) Хорошо пошло…

Аделаида: Хотя, сама я, Сергей, предпочла лимонный сок с медом. Он тоже так душевно снял все посталкогольные проблемы.

Сергей Ткачев: Да вы глумитесь, дорогуша. Ей Богу, глумитесь…

Аделаида: Ничего подобного. Это Натали толкнула теорию, что с похмелья хорош витамин С, который и можно получить и из аспирина, и с рассола, и, естественно, его много в лимонном соке.

Сергей Ткачев: Вы ещё скажите, что она у вас за эксперта.

Аделаида: Она — не она, а такое экспертное мнение имеется.

Натали:  О! Нашла! Вот аспирин.

Сергей Ткачев: Благодарю, уже без надобности. Я почти в релаксе.

Натали: Я тут что-то про экспертов слышала. Это вы к чему?

Аделаида: Не важно уже…

Сергей Ткачев: Я думаю, тему «экспертной оценки» надо использовать в развитии обсуждения творчества Иосифа Бродского. Ну, мне так кажется…

Натали: Да, да! Есть такой метод «экспертной оценки». Помню! Мы его ещё в институте проходили. Там набирают экспертов в данной предметной области, они и высказывают суждения по какому-либо поводу, оценивая предмет обсуждения по какой-либо шкале. Потом, зная «вес» данных специалистов, производится некоторый нехитрый подсчет и получается средневзвешенная оценка.

Аделаида: Короче, фигня на палочке. Берут некоторого авторитета и выслушивают его мнение. Можно и без подсчетов обойтись.

Сергей Ткачев: Вот и в рассматриваемой статье о Бродском приводится его оценка неким экспертом. Точнее, их там несколько.

01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента

Мнение писателей о личности и творчестве Бродского

Мы не имеем намерения анализировать сочинения этого автора, во-первых, потому, что ещё не прошло достаточно времени, выносящего свой объективный приговор, и любое хоть наше суждение, хоть другое могут решительно оспаривать, и, во-вторых, потому, что для серьезного анализа потребовалось бы много места. Но мы считаем вполне целесообразным процитировать содержательные рассуждения двух писателей, которые непосредственно наблюдали «процесс» присуждения Нобелевской премии Иосифу Бродскому.

Речь идёт о Василии Аксёнове и Льве Наврозове, которые, как и Бродский, эмигрировали из России в США (первый — ещё в 1972 году, второй — позже, в 1980-м). Люди эти довольно разные, но их «показания» во многом совпадают. Ниже приводим отрывки из книги В.Кожинова «Судьба России» (Москва,1997 год).

Василий Аксёнов писал в 1991 году (в статье «Крылатое вымирающее»,
опубликованной в московской«Литературной газете» от 27 ноябpя 1991 года), что
Иосиф Бродский:

Вполне сеpедняковский писатель, которому когда-то повезло, как американцы говорят, оказаться «в верное время в верном месте».

В местах, не столь отдалённых (имеется в виду продолжавшаяся несколько месяцев высылка Иосифа Бродского из Ленинграда в деревню на границе Ленинградской и Архангельской областей по хрущёвскому постановлению о «тунеядцах»), он приобрёл ореол одинокого романтика и наследника великой плеяды. В дальнейшем этот человек с удивительной для романтика расторопностью укрепляет и распространяет свой миф.

Происходит это в результате почти электронного расчёта других верных мест и времён, верной комбинации знакомств и дpужб. Возникает коллектив, многие члены которого даже не догадываются о том, что они являются членами, однако считают своей обязанностью поддерживать миф нашего романтика. Стереотип гениальности живуч в обществе, где редко кто, взявшись за чтение монотонного опуса, нафаршированного именами древних богов (это очень характерно для сочинений Бродского), дочитывает его до конца. Со своей свеженькой темой о бренности бытия наша мифическая посредственность бодро поднимается, будто по намеченным заранее зарубкам, от одной премии к другой и наконец к высшему лауреатству (то есть к «нобелевке»)… Здесь он являет собой идеальный пример пpевpащения «я» в «мы»…

Коллективное сознание сегодня, увы, пpоявляется не только столь жалким мафиозным способом, как упомянутый выше, но и в более развёрнутом, едва не академическом виде… Изыскания идеологизированных учёных подводят общество к грани нового тоталитаpизма… Мы все,.. так или иначе были затронуты странным феноменом «левой цензуры», основанной на пресловутом принципе «политической пpавильности.,.» (то есть Иосифу Бродскому присудили премию прежде всего за «политическую правильность» и верность определённому «коллективу»). Исследует, как он опpеделяет, феномен «Иосиф (на Западе — Джозеф) Бродский» и Лев Наврозов (см. его эссе «Лжегении в вольных искусствах», опубликованное в издающемся в Москве «pоссийско-амеpиканском литературном журнале» «Вpемя и мы» за 1994 год, 123). Он признает, что существовала:

«для нас в России прелесть стихов Бродского 60-х годов (тут же, впрочем оговаpивая, что сия «прелесть» несовместима «с той галиматьей, которую пpедставляют собой существующие переводы этих стихов на английский язык»). Но даже в 60-х годах, — продолжает Наврозов, — было бы нелепо считать эти стихи Бродского равноценными поэзии Блока, или Мандельштама, или Пастернака, или Цветаевой… Юмор заключается в том, что ни Мандельштам, ни Цветаева (ни Толстой, ни Чехов) Нобелевскую премию не получили. А Пастеpнак… получил её, лишь когда разpазился политический скандал в конце его жизни по поводу его pомана… Стихи Бродского 60-х годов не пережили 60-е годы. А его стихи, написанные в звании «американского профессора поэзии», потеpяли… прелесть его стихов 60-х годов… Написанное им с тех пор — это профессиональные упpажнения в версификации.»

Бродского, пишет далее Наврозов, пpедставляют в качестве «узника ГУЛАГа», хотя у него очень мало:

«подобных внелитературных оснований для получения Нобелевской премии… Бродский развил необыкновенно искусную деятельность, чтобы получить Нобелевскую премию, и я сам был невольно вовлечен в эту деятельность, пока не сообразил, в чём дело», и «как же может Запад судить о прелести стихов Бродского 60-х годов, если их переводы сущая галиматья?.. Бродский стал играть роль водевильного гения…» и т.д.»

Кто-нибудь, вполне веpоятно, скажет, что столь резкие суждения Аксёнова и Наврозова обусловлены их завистью к лауpеату. Подобный мотив нельзя целиком исключить, но в то же вpемя едва ли можно утверждать, что дело вообще сводится к этому. В частности, нет сомнения, что перед нами не сугубо индивидуальные точки зpения Аксёнова и Навpозова; эти авторы существуют в США в определённой среде, и не могли бы выступить наперекор всем тем, с кем они так или иначе связаны. А эта среда знает действительную «историю лауреатства» Бродского неизмеримо лучше, нежели его безудержные московские хвалители, хотя далеко не каждый из этой самой среды готов — подобно Аксёнову и Наврозову — высказаться о сути дела публично.

Аделаида: Тут важный момент. Как говорит И.А.Дедюхова, «важно, от кого мы это слышим».

Сергей Ткачев: Причем, в данном утверждении следует улавливать пару моментов — это и степень компетентности «кого», и его репутация. То есть, «ума без совести не бывает».

Аделаида: Знаете, а молодому поколению, да и, честно сказать, мне самой эти имена известны не столько своими произведениями, сколько скандальной славой диссидентов.

Натали: Ой, а представляете, я тоже была почти «диссиденткой».

Аделаида: Что?! Окститесь, не наговаривайте на себя лишнего.

Натали: Не буду. Но как-то приехала ко мне в гости девушка, когда я сама только школу закончила, и у меня был перерыв между вступительными экзаменами и зачислением в институт. Нас двоих бросили одних в квартире, и мы за ленью таскались в столовку и питались финскими конфетами с ликером, которые мне папа оставил. Они тогда были жутко дефицитные.

Сергей Ткачев: При чем тут конфеты? Они как-то повлияли на ваш образ мыслей. Разве, только что, ликёр воздействовал…

Натали: Конфеты ни при чем. Поток воспоминаний …или сознания… Просто девушка, училась в библиотечном институте и была из Питера. Поэтому она прошерстила мою библиотеку и обнаружила там детскую приключенческую повесть Аксёнова «Мой дедушка — памятник», которую я с упоением читала и перечитывала в детстве, не зная, что подвергаюсь откровенной диссидентщине. Гостья мне пояснила, что книги Аксенова тогда уже изымались из библиотек.

Аделаида: И?! Вы от книжки избавились?

Натали: Ещё чего? Это же раритет. Опять же, я была ярой поклонницей фантастики. И, как можно после «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери «поднять руку на книгу»?

Сергей Ткачев: Хм, подпольщицей вы, я полагаю, были не сильно долго. С 80-го по перестройку…

Натали: Да я с момента начала учебы в институте надолго забыла об этой истории с книжкой Аксенова. Матанализ вкупе с физикой быстро «чистит мозги».
А вспоминать, про этот факт стала недавно, когда сработала ассоциативная связь: у Аксенова «Мой дедушка памятник», а у меня «Мой дедушка — следователь»…

Аделаида: Да, ну вас! Всё бы вам нагнетать…

Натали: Хорошо, не буду.

Сергей Ткачев: Что там Ирина Анатольевна про Аксенова писала?

Натали: Всё, отказываюсь!

Аделаида: Что отказываетесь?

Натали: Отказываюсь искать, что ИАД писала о шестидесятниках. Она столько понаписала и уже так давно, что её всю на цитаты растаскали, и задолбаешься фильтровать в поисковиках. Короче, она написала, что он был гад.

Сергей Ткачев: Ну, вы преувеличиваете. Она наверняка написала что-то весьма нелицеприятное, но полагаю, вряд ли, использовала озвученный вами термин. Он, конечно, выразителен, но малоинформативен. Обычно она дает расширенную и аргументированную характеристику своим персонажам.

Натали: Ладно, ладно… пусть, не гад…

Аделаида: Но как же нам с ними разобраться?

Натали: А очень просто. Мне весьма симпатична вот эта реплика Ирины Анатольевны: «Смотри, сейчас колоться будет!» Нахожу я в ней какие-то почти родственные нотки.

Аделаида: Так что же смотреть будем?

Натали: Очередной бездарный современный сериал.

Сергей Ткачев: Глумитесь? Да я на такое не подписывался.

Натали: (угрожающе) А придется…

Аделаида: Сергей, не бойтесь, я с вами. Я поняла о чем она там так коварно говорит. Это сериальчик по книжке Аксенова «Таинственная страсть». Смотреть мы его не будем потому, что его посмотрели другие несчастные и поделились своим горем в сети.

Натали: Ой, подумаешь, плохой сериал. Нашли чего бояться.

Аделаида: Да жалко времени на эту муть. Тем более, что важно в нем (в контексте нашей беседы) не то что он плохой, а описание его героев, точнее некоторых коллизий, по которым можно составить суждение о них. Дать, так сказать, характеристику.

 

Сериал  «Таинственная страсть»

Молодой же Ваксон – ангелоподобное создание, остро реагирующий на все происходящее в стране. Сериал – это история большой любви между Ваксоном и его будущей женой Раллисой.
Молодые люди познакомились и полюбили друг друга в каком-то медвежьем углу, куда выпускника медвуза направили на работу.
Ваксон показан как замечательный врач: он говорит пациенту: «Да поздно уже бросать курить – все рано помрете скоро».
Ралисса же жила в этом жутком поселке, потому что ее интеллигентную маму-учительницу географии репрессировали. Из учительниц мама переквалифицировалась в крановщицы.
Из-за мамы и рухнула великая любовь главных героев. Мама упала с крана, сломала позвоночник, лечить ее, разумеется, не собирались, но тут в город приехал знаменитый режиссер-документалист Кочевой (Роман Кармен). Он влюбился в Ралиссу и пообещал ей помочь маме в обмен на замужество. Бедная трепетная девушка согласилась. Она стала московской светской дамой.
Ваксон тоже перебрался в Москву, женился на дочке знакомых своей мамы, но его брак был несчастным. Жена оказалась мещанкой, все не так понимала, не так говорила.
Он возобновил отношения с любовью всей своей жизни.

А на самом деле Майя Кармен (Майя Афанасьевна Змеул) родилась в июне 1930 года в Москве, в семье героя гражданской войны, советского историка Афанасия Андреевича Змеула. Через несколько лет после рождения Майи отец возглавил Всесоюзную академию внешней торговли. Во время Великой Отечественной войны отправился на фронт и был агитатором отдела пропаганды Политуправления. После войны Змеул становится руководителем внешнеторгового объединения «Международная книга». Майя Змеул относилась к той категории молодёжи, которую называли «золотой». У дочери именитого внешторговского начальника, руководившего престижным учреждением, которое имело офисы во многих странах, было всё, о чём другие только мечтали.
Мать Майи рано умерла. Отец женился во второй раз. Но с мачехой отношения наладились быстро.
В 1951 году Майя вышла замуж. Её первым мужем был внешторговский работник Морис Овчинников. Через 3 года у супругов родилась дочь Елена. Но вскоре брак рухнул. Майя встретила знаменитого на всю страну режиссёра Романа Кармена и влюбилась. Он ради неё тоже покинул семью – развёлся с женой Ниной Орловой, с которой прожил 20 лет. Но в 1970 году у Романа Кармена случился инфаркт. Для восстановления здоровья семья отправилась в Ялту. Там и состоялась роковая встреча Майи Кармен и Василия Аксёнова.
Майя и Аксенов стали встречаться, вместе отдыхали в Сочи, Коктебеле и Прибалтике. Разводиться с мужем Майя не хотела. Он болел, она за ним ухаживала. Вместе они часто выезжали за границу. Аксенов тоже не разводился. Все знали об этом романе, с Аксеновым говорил на эту тему Юлиан Семенов: просил оставить Майю Кармену. В 1978 году Кармен умер.
В мае 1980-го влюблённые сыграли свадьбу. Отметили событие в Переделкино, на даче, где собрались близкие друзья. А уже в июле того же года 48-летний Василий Аксёнов и 50-летняя Майя с дочерью Алёной и внуком Ваней отправились в Париж. Через пару месяцев они переехали в Америку, собираясь там пожить некоторое время. Планировалось, что это будет 2 года. Но писателя оперативно лишили гражданства. Так супруги и остались в США на долгие 24 года, хотя гражданство вместе с московской квартирой вернули через 10 лет.

В « Таинственной страсти» Аксенов описывает их жизнь немного не так. Познакомились Ралисса и Ваксон в 1968 году, а не в 1970. Ребенка она родила в 19, а не в 24 года. Ему очень нравилось подчеркивать развратность Ралиссы. Главным в их отношениях был секс. Подружка Ралиссы рассказала ему, что та имела прозвище «Раллик» за то, что имела множество мужчин и с каждым могла быть не больше трех месяцев. С Ваксоном на тот момент они встречались уже полтора года, чем он очень гордился.
Именно то, что Ралисса была первосортная блядь особенно его в ней прельщало. Он гордился тем, что отбил ее у множества мужчин, включая богатого и знаменитого мужа.
Также ему нравилась ее бешеная энергия, бесстыдство, безрассудство, сочетающееся с большой практичностью.
А в фильме – это такая тихая скромница, трогательная, трепетная. Зачем?

Аделаида: Ой, а это-то зачем? Зачем столь подробный рассказ про моральное разложение?

Натали: А это то, что было характерно для той среды. И это то, что является индикатором недееспособности описываемой среды.

Сергей Ткачев: Да, конечно, индикатор. Но индикатор того, что и поговорить больше было особо не о чем. Слишком благополучно, никаких особых проблем и насущных тем. Это индикатор ограниченности.

Фильм тягучий, нудный, лживый. Тщательно фиксируются знаковые события эпохи: построение берлинской стены, травля Пастернака, расстрел в Новочеркасске, ввод войск в Чехословакию. А ничего хорошего как будто и не было. Нет ни возвращения книг, запрещенных при Сталине, ни масштабного жилищного строительства, ни целины, ни Братской ГЭС.
Умудрились испортить даже полет Гагарина. Ваксон сказал, что есть вещи,которые делают, чтобы порадовать друзей, а есть — которые делают на зло врагам. Полет Гагарина — чтобы досадить врагам.

*  *   *

Да, Аксенов был откровенным и мог казаться даже циничным, но он был обаятельным, в нем жила веселость и желание жить, которое, вообще, отличает шестидесятниках. Наесться, наглядеться, узнать как можно больше, компенсируя свое сложное детство, пришедшее на военные и послевоенные годы, тем более, что у многих шестидесятников родители были репрессированы. Это отдельный вопрос, почему именно дети таких родителей стали властителями дум в СССР, и чем это для всех обернулось,

Сергей Ткачев: Там интересно посмотреть на то, что теперь пытаются поставить в заслугу этим героям эпохи. говорят, что в сериале переиначили и сам сюжет романа. Но так ли это важно? Основное имеется. Вот это самое пресловутое диссиденство, которое имеет под собою лишь стремление к личному благополучию. Понимаемому, кстати, весьма примитивно…

Аделаида: Да что вы?! Вон говорят, что они ощущали эпоху?

uborshizzza
3 ноя, 2016 19:02 (UTC)
Ну и слава богу. По-моему, он потерял время, когда жил в США. Он был из тех авторов, которым удавалась современность. Ему нужно было держать руку на пульсе страны. За то время, что он пропадал, его стиль устарел. А ведь он мог внести свой вклад в осмысление 90-х. Он пытался это сделать в «Редких землях», и роман во многом справедлив, но Аксенов уже был не тот.

С другой стороны, осуществил свою мечту о жизни на Западе. Как он гордился своим домиком в Ницце! Аксенов был модник, сибарит — США были его мечтой. В целом же семья в США многое потеряла. Внук Майи, которого немолодая пара растила как своего собственного сына, стал наркоманом и погиб. У падчерицы тоже были какие-то сложности — она и прожила мало. А с единственным сыном Аксенов отношения испортил.
Но Аксенов не унывал — такой был человек.

Натали: Не-а. Они ощущали среду. Причем избранную. И не понятно по какому критерию?

Сергей Ткачев: Проблема в том, в чем и проблема метода «экспертных оценок». По каким критериям отбираются сами эксперты? Почему дается «слово» тому или иному автору? Что это слово создает?

Натали: Но вот же ещё по этому поводу

Общество мертвых поэтов

08.11.2016

Рассказчик-протагонист, врач и прозаик Аксен «Ваксон» Ваксонов, уверенно и агрессивно противостоит лживому советскому режиму. Он жесток и проницателен. Безоговорочно верит западным радиоголосам, ни во что не ставит партийно-правительственную сволочь, культурную обслугу режима, а в особенности гэбистов. Почитает Сталина за преступника всех времен. Принципиален, брутален, уверен в себе как носителе истины. Вооружен сарказмом и, кажется, предельно опасен. Сильно напоминает частных детективов из романов Хэммета и Чандлера, из американской нуар-продукции.

Похоже, этот неподкупный детектив нашел преступника и вступил с ним в обреченную на победу схватку. Ваксон очевидным образом режиму грозит. Не сомневается в его, режима, пускай нескором, но верном демонтаже. Он, например, легко опознает в толпе физиков замаскированного агента КГБ и буквально вынуждает того отвезти себя и подлежащего несправедливому судилищу поэта Процкого, читай Бродского, на вокзал.

В салоне автомобиля гэбисты пытаются бороться с литераторами за символическую власть, за доминирование и… по всем статьям проигрывают. Агенты неосторожно добиваются от Процкого стихов вслух. Тот ломается, словно до поры щадит неосторожных простаков, не знающих о колдовской силе туманных образов, а потом стремительно наносит удар убойной силы: монотонно, чтобы не сказать заунывно, декламирует.

А-а-а-а-а! Помогите!

Сейчас я скажу вещь, которую придется если не одобрить, то переварить. Наперекор замыслу автора исходного романа, наперекор художественной воле сценаристки Елены Райской, продюсеров Эрнста и Евстигнеева я солидаризируюсь с ошалевшими от туманных образов и заунывной интонации гэбистами. В качестве массового зрителя недоумеваю, ведь победа волюнтаристски Ваксону и Процкому приписана. Отдана незаслуженно.

В массовом искусстве, а кино и телевизионный сериал по определению оно самое, убеждает эмоциональная насыщенность, провоцирующая непосредственную чувственную реакцию. Стихотворения Процкого, равно, впрочем, как и персонажей более эстрадного толка, вызывают здесь недоумение. Ведь это изощренные филологические упражнения, механизм их восприятия принципиально отличается от механизма считывания броского аудиовизуального материала.

Авторы, по сути, делают антикино, интегрируя в тщательно реконструированную аудиовизуальную среду 50–60-х годов тексты иной природы и по умолчанию признавая производителей этих текстов значимыми экранными героями.

Я чрезвычайно ценю Евгения Евтушенко в качестве поэта-песенника. Опус Давида Тухманова на стихи «Любимая, спи», записанный в начале 70-х одновременно Леонидом Бергером и Валерием Ободзинским, более чем убедителен. Эстрада и кино сопредельны, именно потому недавний многосерийный байопик, посвященный судьбе последнего, не велик, но безупречен. Песни из репертуара Ободзинского, даже и перепетые там исполнителем средних достоинств, служат эмоциональным якорем, на бессознательном уровне отсылая к оригинальным записям великого певца и тем самым убеждая в социальной значимости главного героя. Зритель верит, что этот человек заслуживает центральной драматургической позиции.

Но когда Ян Тушинский, персонаж «Таинственной страсти», чьим прототипом является Евтушенко, зачитывает «Любимая, спи» в кадре на пляже, вспоминается то ли Козьма Прутков, то ли капитан Лебядкин, то ли Дмитрий Александрович Пригов. Да просто потому, что место бытования печатного слова — иное. На киноэкране значимость поэтического тропа необходимо отдельно и с усилием обосновывать. Зря, что ли, коммерчески сориентированные мастера Голливуда тяготеют к мюзиклам.

Надо учиться у американцев не тому, как побольнее ущипнуть давно ушедшего в историю гиганта, Советский Союз, а тому, как придумывать и воплощать на экране убедительную образность. Впрочем, отечественные мастера кино со времен Пятого съезда и тотального перестроечного демонтажа отчаялись продать свои чаще неловкие творения массовому зрителю. Вот уже четверть века их целевая аудитория — небольшая ангажированная корпорация «грамотных», «читателей», которые превыше яркой образности и солидарного зрительского восторга ценят некую априорную концепцию, как правило, протестного характера.

Американцы в любой биографии вынуждены акцентировать универсалии, ведь иначе их продукцию попросту не станут покупать. Американцы нашли бы способ по-настоящему «оживить» и Бродского, и Вознесенского, и Рождественского, и других. А наши знают, что их целевая аудитория заранее обложилась томиками любимых поэтов, что публика эта все равно станет смотреть сериал через призму своих идеологических предпочтений. Этих людей не нужно развлекать и увлекать, они изготовили в домашних условиях и приняли внутрь определенного рода чувства до просмотра.

Таким образом, авторы принципиально отказываются работать с массовым зрителем. Они нарушают конвенцию о сотрудничестве. Они, как уже было сказано, предписывают определенные реакции на персонажей, стихи и события, не считая нужным элементарно эти реакции обосновывать.

Более того, регулярно оскорбляют массового человека. Гэбисты, недоуменно и самоуничижительно комментирующие слишком сложносочиненное для экрана произведение Процкого, подаются как придурки. Как недочеловеки. Повторюсь, у меня, неангажированного зрителя, равно такая же реакция и на стихотворение не на своем месте, и на его чтение в невыразительной манере. Эмоционально я здесь заодно с гэбистами. Голливудские авторы солидаризировались бы со мною: они от меня зависят, меня учитывают, со мной сотрудничают.

Российские маркируют мою, заметьте, непосредственную и подлинную реакцию как придурошную. Это ошибка. Это непрофессионализм. Это элементарное непонимание кинематографических азов.

Мне легко впадать в подобное менторство: линия поведения поэтов-шестидесятников в этом сериале именно такова, я ее калькирую, и только.

Аделаида: Но, ведь делались попытки поэтами той плеяды к, так сказать, «правильной позиции». Не очень удачные, но делались…

В поэме «Братская ГЭС» Евтушенко писал: «Поэт в России — больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, кому уюта нет, покоя нет». Эти строки стали программным заявлением не только самого Евтушенко, но и всего поколения поэтов-шестидесятников.

Натали: Гражданство! Прям веет этим самым духом из века 19-того:

Суров ты был, ты в молодые годы
Умел рассудку страсти подчинять.
Учил ты жить для славы, для свободы,
Но более учил ты умирать.

А.Н.Некрасов

Аделаида: А в чем проблема?

Сергей Ткачев:  А проблема в отсутствии профессионализма. А отсюда и откровенная неискренность, в силу непонимания, искусственная восторженность… и прочее лицемерие…

Натали: Помните, у Чехова, кажется: «Надо дело делать!»

Сергей Ткачев:  Причем, масштабное. По-настоящему можно раскрыться лишь на чем-то значимом. Братская ГЭС, конечно, вдохновила, но без профессиональной подготовки не хватило понимания. Материал надо знать. А как его можно знать без соответствующей профессиональной подготовки? Поэтому и не получилось осмысления.

Аделаида: Поэтому, без решения глобальной задачи, остается только личное. А на личном далеко не уедешь, если тебя не вывозят.

Натали: …а вывозят под строго определенные цели, которые интересны самому заказчику этого «вывоза».

01.10.2015 Иосиф Бродский — мания имперского величия поэта-диссидента

Уместно ещё процитировать здесь стихотворение об Иосифе Бродском, принадлежащее одному из наиболее талантливых современных поэтов -— Евгению Курдакову, который в юные годы был близко знаком с будущим лауpеатом. Стихотворение это появилось в N3 журнала «Наш современник» за 1991 год, то есть на полгода ранее только что цитированной статьи Василия Аксёнова. Евгений Курдаков, между прочим, в определённой степени воспроизводит манеру Иосифа Бpодского, и его стихотворение можно даже понять как пародию, но пародию высокого плана, котоpая с творческой точки зpения превосходит свой оpигинал:

Воpмотанья и хрипы ровесника, сверстника шёпот,
То ли плохо ему, то ль последний исчерпан припас,
То ли просто не впрок предыдущих изгнанников опыт,
Что и в дальней дали не смыкали по родине глаз?

В причитаньях, pоптаньях давно не родным озабочен
И родное, не мстя, оставляет ему на пока
Инвентарь маpгинала: силлабику вечных обочин,
Да на мелкие нужды — потрепанный хлам языка,

Утки-обеpиутки свистят между строчек по-хаpмски
В примечаньях к прогнозам погоды с прогнозом себя
С переводом на pусско-куpгузский, на быстроизданский
По ходатайству тех, кого вмиг подвернула судьба.

Эти мобиле-нобели, вечная шилость-на-мылость
Hа чужом затишке, где в заслугу любой из грешков,
Где бы можно пропасть, если в прошлом бы их не сучилось.
Этих милых грешков из стишков, из душков и слушков

Под аттической солью беспамятства мнятся искусы,
Только соль отдаленья по сути глуха и слепа:
Растабары, бодяги, бобы, вавилоны, турусы,
Кpенделя, вензеля и мыслете немыслимых па…

(По материалам издания «Судьба России» (В.Кожинов, Москва, 1997, http://insocinf.com/10660120.htm).

Чтобы понять, в чём заключается «значение» творчество Бродского, приведём некоторые примеры его литераторства.

Так пишет «поэт» Иосиф Бродский — о своей бывшей Родине — России:

Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
Се вид отечества, лубок.
Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей — куча на полу.

(http://vnssr.my1.ru/news/nobelevskaja_premija_instrument_masonov_rusofobov_i_parazitov/2015-10-02-39422).

Такое «правильное» отношение к России не могло быть оставлено Нобелевским комитетом без внимания — И. Бродский был удостоен звания лауреата.

Также для понимания идеологических взглядов и отношением к России поэта приведём его высказывания из «Записной книжки 1970 года»:

Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай. Приходится умозаключить, что когда речь идёт о политической системе, отсутствие логики есть признак здоровья, Дон Жуан, Казанова, Маркиз де Сад — все они своего рода Александры Ульяновы сексуальной революции.

«Вы должны немножко набраться терпения», — сказал NN, зав. отделом поэзии в журнале. «Да? — сказал я. — Я, по-моему, могу его уже выделять».

Вторая мировая война — последний великий миф. Как Гильгамеш или Илиада. Но миф уже модернистский. Содержание предыдущих мифов — борьба Добра со Злом. Зло априорно. Тот, кто борется с носителем Зла, автоматически становится носителем Добра. But second World War was a fight of two Demons (Перевод: «Но вторая мировая война была борьбой двух Зол») — http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt.

То есть Советский Союз он считал Злом.

Сергей Ткачев:  А здесь интересны критерии, по которым определяется, где добро, а где зло. Как видим по дальнейшему тексту, действительность оценивалась исключительно относительно себя любимого.

Аделаида: То есть, речь только о первом уровне «личность- общество-государство».

А вот как он пишет о себе в эссе «Меньше единицы», 1973 год:

Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало признать выродками. Чего, однако, не произошло. И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо — над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно-прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать. Рано утром, когда в небе ещё горели звезды, мальчик вставал и, позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был приколот к стене над его ещё теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной в школу.

Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как железное небо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на лёд и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Всё это время он думал о том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался, поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и нёсся по лестнице в свой класс.

Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене над стулом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладёт на парту тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею. (http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt).

Натали: Вот она настоятельная необходимость в получении системного образования. Без него даже одаренная личность не в состоянии расти над собой до уровня общества и государства.

Сергей Ткачев:  Ой, Ирина Анатольевна считает, что третий уровень дано осмыслить не всем. У некоторых на нем полбашки срезано.

Аделаида: Грубо, конечно, но справедливо. Потому что отсутствие этого уровня вон далее по тексту пытаются заменить идеологическими клише.

Западные беснования в ходе «холодной войны» шестидесятых и семидесятых годов были столь сильны, что зачумлённая западная общественность, обливаемая потоками тупой и грязной лжи, чуть ли не всякое деяние советской власти воспринимала как выпад против гипотетической свободы, объективно, впрочем, едва ли определимой вне постижения сути бредовых страхов зачинщиков «холодной войны». Человек посажен советской властью в тюрьму? Если, положим, он не успел никого убить, да ещё и писал «стихи», то законное преследование его, разумеется, есть следствие борьбы советской власти с гипотетической свободой.

Таким образом и попал в великие поэты Иосиф Бродский — психически больной графоман, который не сумел закончить даже восемь классов средней школы, наверняка по болезни (шизофрения — об этом будет сказано дальше), но при этом сумел стать профессором в нескольких американских университетах. Можно ли было даже в бреду выдумать более злобную насмешку над разумом и поэзией?

Безусловно, главной и единственной чертой жизни Бродского, вызывавшей в укреплении западной демократии интерес к нему, было его преследование советской властью по закону, за тунеядство. Тунеядство его, впрочем, было вызвано не злостным нежеланием строить коммунизм вместе с советской властью, а обычной для шизофреников социальной неадаптированностью. Вопрос этот на суде, конечно, возник, причём по требованию защиты Бродского, а не КГБ, как провозгласили правозащитники:

Защитник: Вы находитесь на учёте в психиатрическом диспансере?

Бродский: Да.

Защитник: Проходили ли вы стационарное лечение?

Бродский: Да, с конца декабря 63-го года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко в Москве.

Защитник: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешает вам подолгу работать на одном месте?

Бродский: Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.

Судья: Вы говорите, что у вас сильно развита любознательность. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?

Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.

Судья: Отвечайте.

Бродский: Я был освобождён от военной службы. Не «не захотел», а был освобождён. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни (http://www.dm-dobrov.ru/publicism/brodsky.html).

Успешная попытка американских деятелей возвеличить Бродского нанесла, конечно, чудовищный урон современной поэзии. Представьте, например, чем должен счесть поэзию современный молодой человек, прочитавший шизофреническую пачкотню «поэта» Бродского? Безумием? Уделом выродков? Недоразумением? Конечно, умный сочтет недоразумением американских деятелей, но все ли умные-то? Как же быть с заблудшими, души которых испоганили западные либералы, выдав им шизофренический бред за величие души?

Продолжение следует…

Читать по теме:

• Лауреатский случай. Часть I
• Лауреатский случай. Часть II
• Лауреатский случай. Часть III
• Лауреатский случай. Часть IV
• Лауреатский случай. Часть V
• Лауреатский случай. Часть VI
• Лауреатский случай. Часть VII
• Лауреатский случай. Часть VIII
• Лауреатский случай. Часть IХ
• Лауреатский случай. Часть Х
• Лауреатский случай. Часть ХI
• Лауреатский случай. Часть ХII
• Лауреатский случай. Часть ХIII
• Лауреатский случай. Часть ХIV
• Лауреатский случай. Часть ХV
• Лауреатский случай. Часть ХVI
• Лауреатский случай. Часть ХVII