Как-то продолжать про Сати вроде и проще, поскольку ведь прошел цикл Сирены, где рассматривался и такой вид «искусства… А еще мы недавно поговорили в цикле Свет и тень о полной победе некрофилии в последние годы в нашей «отдельно взятой стране»… И лишь потому, что наше правительство отрапортовало о перевыполнении единственного показателя, который они нынче планируют «от достигнутого».
15 окт 2020 г. Правительство резко ухудшило прогноз по убыли населения России
На фоне пандемии численность населения России в этом году упадет на 352,5 тыс. человек, следует из новой оценки правительства. Это в 10 раз больше, чем в 2019 году. Через пять лет число жителей страны может сократиться на 1,2 млн
Правительство двукратно ухудшило оценку сокращения общей численности населения России по итогам 2020 года — до 352,5 тыс. человек, следует из октябрьской версии проекта единого плана правительства по достижению национальных целей развития России на период до 2024 года и на плановый период до 2030 года, с которой ознакомился РБК. Документ опубликовал Telegram-канал «Майский указ», подлинность этой рабочей версии подтвердил РБК источник в финансово-экономическом блоке правительства. На снижение населения будет влиять как естественная убыль (превышение смертей над рождениями), так и торможение миграционного притока.
В предыдущем, августовском варианте проекта правительственного плана ожидалось, что сокращение численности населения составит 158 тыс. человек, а уже с 2022 года начнется прирост населения. Теперь же правительство серьезно пересмотрело оценку демографической динамики — скорость сокращения общей численности населения России в 2020 году, по предварительной оценке, возрастет в 10 раз по сравнению с 2019 годом: уменьшение на 352,5 тыс. человек против 32,1 тыс. человек в прошлом году. Более масштабное сокращение наблюдалось в России по итогам 2006 года, тогда население страны уменьшилось на 373,9 тыс. человек.
Ожидается, что в 2021 году численность населения страны снизится еще на 290 тыс. человек, в 2022 году — на 238,1 тыс., в 2023 году — на 189,1 тыс., а в 2024 году — на 165,3 тыс. человек. То есть население России будет сокращаться на протяжении всех четырех лет, а выход на положительные темпы прироста предполагается только в 2030 году. Суммарно население страны, согласно документу, за 2020–2024 годы уменьшится более чем на 1,2 млн человек.
Согласно июльскому указу президента, именно к 2030 году в России должен быть обеспечен устойчивый рост численности населения с учетом эффекта миграции. Предыдущий, майский указ предполагал выход на естественный прирост населения к 2024 году, что было невыполнимо, отмечали демографы.
Новая оценка выглядит намного более реалистичной и адекватной для описания текущей ситуации: произошло резкое торможение миграционных процессов, а естественная убыль населения России значительно ускорилась, в том числе потому что российские семьи откладывают решение завести ребенка в условиях возросшей неопределенности, полагает заместитель директора международной лаборатории демографии и человеческого капитала РАНХиГС Сергей Шульгин.
Суммарный коэффициент рождаемости (число рождений у одной женщины. — РБК), к сожалению, в 2020 году упадет до 1,4 или в лучшем случае удержится на уровне 2019 года (1,504), поясняет эксперт. Глобальная пандемия COVID-19 и ее экономические последствия заставляют семьи отложить решение завести детей, но, по его мнению, этот негативный эффект краткросрочен и не окажет влияния на поколения.
Согласитесь, когда много уже сказано, пусть и по иным поводам, уже намного легче. И я полагала, что главное сказано, все остальное — проходной материал… Проблема лишь в том, что следующим материалом про Сати стояла вот эта довольно свежая заметка, как сама Сати борется с COVID-19 в самоизоляции. Ну, типа как она самореализуется и старается не пополнить грандиозные планы правительства на счет этого самого…
Проблема в том, что Сати в этой статейке с большой теплотой вспоминала Романа Виктюка, который ей поставил спектакль «Нежность». Впрочем, для литературно-музыкальной композиции наименование «спектакль» слишком жирно, как говорят в народе, но… все ведь в последнее время обретает… несколько иной смысл.
Короче, я тоже была потрясена «и всё такое» (с.), когда перед запланированным выходом очередной порции про Сати Романа Виктюка не стало в смысле «совсем». Прямо почти сразу после выхода предыдущей части. Вообще моментально! Раз и нету!
2 мая 2020 г. Сати Спивакова: «Человек начинает стареть, когда перестает учиться»
Эксклюзивное интервью актрисы и телеведущей: о новой книге, спектаклях и жизни в период самоизоляции.
Материал опубликован на портале «Частный корреспондент».
Сати, начнем банально, но что поделать, если пандемия стала нашей постоянной повесткой дня. Как проходит самоизоляция?
Самоизоляция — это новая реальность, в которой оказалась подавляющая часть населения планеты. А главное, эту реальность ничто не предвещало. И мне, наверное, легче, чем другим, если подразумевать одиноких стариков, людей, оказавшихся в больнице, или, не дай Господь, в реанимации. Но каждому трудно по-своему.
Вам наверняка поначалу было тяжело, как женщине активной и деятельной.
Я не думаю, что труднее поначалу. Мне кажется, наоборот. Я с середины февраля не видела дочек, они живут в Париже. Старшую (она живёт в Нью-Йорке) не видела с Нового Года — и сколько ещё мы не увидимся, не обнимемся, Бог знает. Конечно, мы устраиваем видеочаты, каждый день пишем друг другу, но это не заменяет живого общения.
Другой огромный минус для меня, как и для большинства коллег, — невозможность работать. Я очень скучаю по сцене, по гастролям, по съёмкам на телевидении. И тот факт, что все в одинаковом положении, вовсе не утоляет эту жажду! Но в вынужденном сидении в четырех стенах есть и плюсы.
Давайте перечислим?
Во-первых, в последнее время мы с мужем жили на таких скоростях, что толком даже видеться не успевали, не то, что проводить вместе свободное время. А теперь каждый вечер устраиваем киносеанс! Думаю, всего времени самоизоляции не хватит, чтобы успеть посмотреть то, что хочется. Спустя 36 лет совместной жизни нам уютно и хорошо вместе. Это счастье.
Во-вторых, у меня появилось время закончить книгу «Нескучная классика». Ее выпуск планировался к десятилетию программы в апреле этого года, а теперь, к счастью, перенесён на начало сентября. Из-за занятости у меня не получалось закончить редактуру в срок. Ну вот жизнь и организовала огромную временную лакуну.
Вот, кстати, о «Нескучной классике». Сати, вы ведь по образованию актриса.
Да.
И карьера ваша стартовала более, чем успешно. Вы дебютировали в кино всего в 18 лет, к вам сразу пришли главные роли. Но вот вы встретили Владимира Спивакова, и ваша судьба сделала крутой поворот: вы вышли замуж, у вас родились две дочери — одна за другой. Потом вы уехали в Европу и перестали работать. Выучились в Сорбонне. А вернувшись в Россию, вновь поменяли свою жизнь — создали собственную телепрограмму. Это сейчас канал «Культура» невозможно представить без вас. А тогда не страшно было опять начинать все с нуля?
Было не до страха. Я пришла на телевидение почти в сорок лет. И во мне к тому моменту накопилось такое желание самореализации — подобно кипящей воде в кастрюле, накрытой крышкой! Есть такое выражение: если не я, то кто, и если не сейчас, то когда? К тому же в тот момент профессия актрисы была для меня закрыта и вернуться к ней было страшнее, чем пускаться в новое плавание. Но я давно поняла, что человек начинает стареть, когда перестаёт учиться. И точно знаю, что в профессии тележурналиста, как и в профессии артиста, никогда нет абсолютных достижений. Каждый раз надо начинать с нуля.
Неуверенности вообще не было?
Я и сейчас не всегда чувствую себя уверенно. Кстати, многие актеры, даже великие, говорят, что изначально выбрали эту профессию, именно чтобы побороть природную неуверенность.
Ну, сейчас-то по вам уж точно этого не скажешь. Вы — амбассадор мировых брендов, ваше имя связано с высокой модой. Все привыкли, что выглядите безупречно, в изысканных платьях, на каблуках. А вне работы как любите одеваться?
Зависит от настроения. Я всегда одеваюсь минут за 10-15 до выхода из дома. Главное — чувствовать себя комфортно. Одежда должна соответствовать ощущению момента. Я очень люблю платья и каблуки. Но при этом люблю джинсы и свитеры. Дома чаще всего ношу шелковые пижамы.
Мне запомнилась сказанная вами когда-то фраза: «Элегантная женщина — это, прежде всего, уважение к себе».
Вот скажешь иногда что-то, а потом тебя начинают цитировать! Да, элегантная женщина — это уважение к себе, и оно выражается, наверное, в том, что женщина не должна позволять себе даже дома выглядеть неопрятно. Для женщины, на мой взгляд, важно быть ухоженной.
А помните, недавно в соцсетях был флешмоб «10 years challenge»? Я перед этой беседой специально сравнила ваши фотографии — современные и десятилетней давности. Так вот ведь какая штука: все ваши прежние образы были бы актуальны и сейчас. Они словно неподвластны времени. Это тонкое чувство вкуса врожденное?
Врожденное? Знаете, я не верю в это понятие. Стиль, как и вкус, формируется с годами. Формируется внутренним содержанием, ощущением уместности, чувством гармонии души с окружающим миром. Мне повезло с учителями. Помню, ещё совсем молодая, я встречала женщин очень известных, таких как Майя Плисецкая, Катрин Денёв, — и мысленно подмечала: вот какой мне хочется стать. Это были прежде всего интересные личности, а потом уже иконы стиля.
Мой личный стиль формировали еще и мужчины — профессионалы моды. Приведу лишь один пример. Это 12 лет дружбы с великим кутюрье Аззедином Алайя, который был гением. Он научил меня очень многому. Его нет с нами уже больше двух лет, и с его уходом я почувствовала, что потеряла второго отца. Если хотите главный совет по стилю: less is more. Как говорила Габриэль Шанель, перед выходом из дома посмотрите на себя в зеркало и снимите с себя последнее украшение из тех, что вы надели.
Это правило вы соблюдаете везде — даже в театре, который вернулся в вашу жизнь. Мне очень понравился ваш спектакль «Нежность». Ничего лишнего: невесомые, полупрозрачные декорации, и тут появляетесь вы — в темном, сдержанном наряде, купающаяся в облаке из золотых листьев. Королева эффектного выхода.
То, о чем вы говорите, — это все Виктюк! Это Роман Виктюк — король эффектного выхода. Вообще, режиссер — генерал, а артисты — только солдаты. «Нежность» — очень дорогой для меня спектакль. Он вернул мне профессию, которая казалась утраченной навсегда. Но «Нежность» мы играем все реже. С момента премьеры прошло уже шесть лет. За эти годы появились еще спектакли: «Машина Мюллер» в Гоголь-центре, в постановке Кирилла Серебренникова, один из самых нашумевших спектаклей Москвы, который уже четыре года идет с аншлагом, «Высокая вода венецианцев» в Школе современной пьесы. А самая любимая сейчас постановка — это «Метафизика любви» в Театре наций в постановке Дмитрия Сердюка.
Готовясь к каждой роли, я много читаю, изучаю массу дополнительных материалов, смотрю все постановки, которые могут помочь в работе, и, как нас учили в ГИТИСе, переписываю роль от руки в специальную тетрадку, куда потом вношу замечания режиссера.
Как же вы организуете досуг сейчас, чтобы восполнить такой насыщенный график? Опять мы вернулись к теме карантина…
Скажу так: я ещё в процессе идеальной организации. Пока что успеваю сделать за день половину дел, намеченных накануне. В частности, уже пару раз протирала пыль с беговой дорожки, уже расстелила коврик для йоги, но… дальше не продвинулась. Да и требующие разборки шкафы с книгами и одеждой смотрят на меня с укором, а я каждый день говорю им: завтра, дорогие, завтра!
А теперь, по традиции этой рубрики устроим небольшой блиц. С какой картиной вы бы ассоциировали свой характер?
Наверное, с портретом Иды Рубинштейн Серова.
Серов В. А. Портрет Иды Рубинштейн, 1910 г.
Три прилагательных, которые опишут, какая вы мама.
Они все будут с приставкой «не»: нетребовательная, ненавязчивая и неконсервативная.
Три прилагательных, которые опишут, какая вы жена.
Понимающая (надеюсь). Заботливая (надеюсь). Мудрая (надеюсь).
Три качества, за которые вы больше всего цените Владимира Теодоровича?
Таких качеств гораздо больше, чем три. Не буду говорить: «талант». Это не обсуждается. Если назвать только три: щедрость, чувство юмора и терпение.
А что бы вы сказали себе 20-летней, будь у вас такая возможность?
Верь в себя!
Благодарим Рубена Ишханяна за помощь в организации интервью.
Беседовала Данара Курманова, «Частный корреспондент».
И много «душевной щедрости» добавило кому-нибудь это интервью восковой куклы? Может, кому-то и добавило, а вот режиссерами всех этих «куколок» почти сразу… «заинтересовались выше», как иногда говорили в советское время. Это я не только по поводу Романа Виктюка. Поступил и еще один отклик по предыдущей части.
Артист считает, что нельзя издеваться над русской классикой
Актер Александр Лазарев-младший предельно жестко высказался о творчестве режиссера Константина Богомолова, мужа телеведущей Ксении Собчак. Откровение прозвучало в ходе интервью актера Петру Лидову в рамках YouTube-шоу «Изолента Live».
По словам Лазарева, Богомолов приходил работать в Московский государственный театр «Ленком» и поначалу буквально очаровал художественного руководителя Марка Захарова. Однако потом, как утверждает Лазарев, Захаров в Богомолове разочаровался.
Лазарев рассказал, что однажды услышал отрывок из разговора, в котором Богомолов сказал: «И вот тут спускается космическое нечто».
«Я понял, что это все», — говорит Лазарев.
КОНСТАНТИН БОГОМОЛОВ.ФОТО: НАТАЛЬЯ МУЩИНКИНА
Актер добавил, Богомолов поставил в «Ленкоме» два спектакля — .»Борис Годунов» и «Идиот»».
«И превращаются эти два произведения русского искусства в омерзительную дрянь», — сказал Лазарев, отметив, что не смог досмотреть до конца даже первый акт.
Настасью Филипповну в спектакле Богомолова играла молодая актриса, рассказывает Лазарев-младший. «Он раздел ее донага, посадил за решетку, и она детским голосом рассказывала про менструальную кровь», — заметил Лазарев.
Актер также рассказал, что в спектакле Богомолова есть сцена, где «Пушкин пошел пописать в кусты». Лазарев считает, что втаптывать в грязь русскую классику нельзя.
Ну-у-у… я полагаю, что этот «выстрел» не из страданий за «русскую классику». Раньше хорошо удавалось втаптывать в грязь, а сейчас почему вдруг нельзя? А чем, собственно, весь этот московский театральный бомонд занимался все эти годы?.. Даже странно такое слышать… Но ведь слышится и другое! Нечно вроде доноса слышится… И чисто на женский манер, когда дама просыпается не дома и не с мужем и старается обойти все разборки сакраментальным заявлением: «Вообще-то я не такая!» Я этому у ИА научилась. если что.
Поэтому хорошо понимаю те чувства, которые вдруг заставили Александра Лазарева высказаться так… безапелляционно. Сама испытала в чем-то схожие чувства, увидев некролог Виктюка. Такой сложный коктейль из разнообразных чувств… на фоне понимания, что русская классика в защите не нуждается, она вполне может сама и «сапогом в рыло», «и ножичком чик-чирик».
Это нам надо научиться выставлять барьеры в обществе всей этой мертвечине и мерзости. Классика-то останется… но уже для других! что останется от нашей жизни, когда в ней вдоволь покуражились всякие «нескучные классики»?..
Да и тут же хочется поинтересоваться у самого Александра Лазарева… про Пушкина. Значит, с Пушкиным нельзя, хоть он давно помер, а вот молодую женщину можно пееред всеми раздеть донага и посалить в клетку? Совсем уже мозгами съехали на жидкой почве этой содомии, местечковом бескультурье и хамстве, при полном отсутствии совести?.. А русская классика как была имперским искусством, так и осталась! От словосочетания нравственные императивы! И с каждого спросится по ним… а не по тому, как кто «раньше думал».
Далее хотелось бы отметить роль Сати Спиваковой нашем тупом андеграунде. Она сыграла в фильме Ренаты Литвиновой «Последняя сказка Риты» 2012 г.
Тут надо обратиться к статье о фильме ИА — «Сказка о смерти». Лучше нее все равно сказать нынче некому и нечего. Главное, что выводы безупречные, нравственные императивы на карауле.
У нас постоянно возникают какие-то «ложные новости», нередко идущие с сайта фальшивок Фогньюс. При этом можно почувствовать, что… сама по себе «ложная новость» настолько похожа на нашу действительность, настолько учитывает поведение конкретных персонажей, что выглядит хорошо подогнанным по конкретной фигуре костюмчиком.
Поэтому иногда кажется, что некие «фигуры» намеренно заказывают этому сайту такого рода «новости», чтобы затем их опровергнуть, привлекая дополнительное внимание… и, конечно, намеренно снижая уровень доверия к блогерам, «купившимся» на очередной фейк.
…Со второй половины октября Рената Литвинова начала рекламную компанию по продвижению своего нового фильма «Последняя сказка Риты». Наивысшей точкой раскрутки на телевидении этой «сказки» стало участие Литвиновой в программе «Познер» на Первом канале.
Именно в этой передаче Познер сказал, что никакой души нет ни у него, ни у Ренаты, да и вообще ни у кого. А саму программу он закончил обращением к Маркину, после чего был скандал с депутатом, которому он якобы ответил через сайт Фогньюс… Но давайте пройдемся еще раз по этому пятачку конца октября и начала ноября, чтобы ощутить… сказку (мистификацию) происходящего.
Сразу скажу, что стоило мне решить для себя, что нынешняя российская политика — невероятно грязная, маргинальная область человеческого грехопадения, почти нечеловеческой безнравственности (на уровне амебы), как все это начало обретать черты фантасмагории в реальности.
И разве не хотелось бы, отодвинув эту «политику», — «поговорить о жизни и о смерти», поговорить о «странностях любви»?.. В текучке событий, в давлении, которое на нас оказывают ежедневно и со всех сторон, мы забываем о том главном, ради чего живем.
Но, предлагая вначале посмотреть этот ролик, который вызвал какое-то колебание обычно инернтной студенистой массы «зрителей за кадром», о которых я и понятия не имела, — все же хочу предупредить, что мы все живем отнюдь не ради смерти. Да и Рената Литвинова живет, чтобы творить, чтобы занимать собою практически все титры, начиная со сценариста.
Поэтому не стоит слишком сильно увлекаться этим сладким ароматом… разложения. Однако замечу, что сама я весьма легко поддаюсь этим мистическим рассказам и фантазиям… впрочем, теряя со временем интерес к этой маленькой нише «современного киноискусства», в которой никто, кроме Ренаты не поместится. Потому и Познер заранее согласился, что у него души нет, чтобы не говорить о творчестве Литвиновой, о самом поводе приглашения на программу — всерьез.
Как мы видим, здесь используется тот же самый принцип, что и в «современной литературе»… признаваемой таковой официально. Автор создает свой собственный образ, приукрашенный, далекий от реальности — так называемый, «образ лирического героя». Все это, конечно, происходит из-за неумения создать иной жизнеспособный образ, который читатель (зритель) мог бы достроить (оживить) на основе своего опыта и своего воображения, замыкая эстетическую триаду «автор-образ-читатель».
Я сразу замечу, что в выстраиваемом образе Ренаты Литвиновой — лично для меня есть такая манящая сладость декадентского тления, к которой я немедленно прилипаю, как «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк«. Потом я с силой отлипаю от этого образа, поскольку он абсолютно чужд моей жизни, среде… Да и сама Рената Литвинова, насколько я ее могла наблюдать, не всегда равномерно могла поддерживать эту трепетную сусальность.
И сила инерции при отлипании… относит меня слишком далеко, чтобы рассматривать серьезно «драматургию образа» талантливой имитаторши Литвиновой — при создании ею насквозь искусственного, но столь же обаятельного образа… рафинированного, почти бесплотного создания.
Давайте полюбуемся ею чисто эстетически! Как цветной мозаикой в калейдоскопе. Это столь же завораживающее действие. Заметим, что большего она от нас и не добивается.
Последняя сказка Риты, 2012 г. (Сати Спивакова)
И в силу того, что все еще нахожусь под впечатлением… вначале некролога по Роману Виктюку, а после вдобавок поговорив о победе некрофилии над всеми жизненными смыслами… а при этом говорила с писателем земли русской, которую уничтожали отнюдь не понарошку… то при пересмотре картинок к фильму сразу выделился этот визуальный рядок… по которому сразу понятно, кто намеренно продвигал всю эту мертвечину.
«Последня сказка Риты» 2012 г.
«Последня сказка Риты» 2012 г.
«Последня сказка Риты» 2012 г.
И эта «визуалочка», все эти «современные прочтения классики» здорово напоминают деяния «некрополиста» Анатолия Москвина из Нижнего Новгорода.
Вообще надо понимать, что все эти искусственные куклы, бездушные, с напрочь оторванными от реальности мозгами, — именно нас воспринимают мертвыми куколками, украшенными цветочками. Чисто в некрофильском духе.
В то время как нам приходится зажимать носы от их смердящего разложения… И обратим внимание, что далее будем приводить все публикации 2016 года. А это, напомним, год, когда были опубликованы Панамские документы, раскрывшие всю омерзительную суть обворовывания страны и всего общества через подобные «перфомансы» якобы с претензиями ничтожных уродов и уголовных шестерок на «высокое искусство» (см. На Панаму).
И далее от этой погани несусветной валит прямой наезд: «Чего бояться? Да никто не будет нас запрещать. Вы скажите сначала, что мы нарушили? Какую статью и какого кодекса?» Конечно-конечно! И после публикации Панамских документов многие были уверены, что ничего не изменится, только деньги вдруг начали обходить их стороной. А еще им перестали удаваться всякого рода некрофильские и сатанинские штуки, утратили смысл.
17.03.2016 г. «Приходится выбирать между колбасой и культурой»
Кирилл Серебренников — о скандальной премьере «Машина Мюллер» и возможной эмиграции
Один из главных культурных героев Москвы, художественный руководитель «Гоголь-центра» рассказал “Ъ-Lifestyle” о скандальной премьере «Машина Мюллер», возможной эмиграции и цветах к памятнику Сталину.
Cати Cпивакова фото Машина Мюллер
— Почему Мюллер и почему именно сейчас?
— Каждый режиссер должен поставить Мюллера. Только тогда он понимает, на что способен. Есть всего три драматурга, совершивших революцию в театре через свои тексты. Это Чехов, Брехт и Мюллер. Все остальные — литература для театра. А они — литература, равная театру.
— К премьере приурочена большая образовательная программа, цикл лекций, встреч. Не верите в свою публику?
— Наоборот. Хочу помочь. Я прекрасно понимаю, что это тяжелая, философская литература. И хотя мы все старались сделать ее максимально понятной зрителю, при переходе из одного языка в другой что-то теряется. Ну и потом, с какой стати зрители должны знать что-то о Мюллере? Для большинства это абсолютно новый автор. И как оказалось, он им очень интересен. На встречу-разговор о Мюллере, которую мы организовывали днем, пришло большое количество людей. И еще большее не смогло прийти, потому что некуда было посадить всех желающих.
— Публика всегда пасует перед современным художником, всегда отстает от него? Иначе как объяснить такой интерес к текстам Мюллера, которым 30–40 лет?
— Знаете, бывают такие художники, что публика оказывается в авангарде. Страшные консерваторы, они тянут искусство обратно, не дают вырваться на другие территории. Так что вопрос, как мне кажется, не в публике и художнике, а в диалоге между ними. Насколько одни услышали других. Картину или инсталляцию еще можно спрятать в чулан. «Отложить» до лучших времен. А спектакль должен быть услышан здесь и сейчас. Если публика уходит во время действия, то спектакль не состоялся, художника не услышали.
— С «Машины Мюллер» никто не уходит, значит, услышали. И все-таки. Если бы вам пришлось объяснять человеку, далекому от современного театра, о чем ваш спектакль. Что бы вы сказали?
— Легче застрелиться, чем ответить на ваш вопрос. Про дыру творения. Все.
Машина Мюллер
— Вопрос, который волновал еще до премьеры. Откуда идея пригласить режиссера Богомолова в качестве артиста? Как вам работалось вместе?
— Я уверен, что Богомолов-артист — это открытие нашего спектакля. У него несомненный актерский дар. О таких артистах, как он, можно только мечтать. Умный, талантливый, яркий, трудолюбивый. И уговаривать никто никого не уговаривал, я предложил Косте роль — он сразу согласился. Мне с ним было интересно. Как и с Сати Спиваковой, как и со всеми из «Машины».
— «Машина Мюллер» — радикальный спектакль. Сложные тексты, обнаженные перформеры. Вы не боитесь, что сейчас начнется волна агрессии в вашу сторону, разговоры о запретах, протесты?
— Мне кажется, что все эти пугалки сочиняет пресса. Прошли премьерные пять спектаклей. Может, какие-нибудь злыдни сидят где-то и точат свои ятаганы. Но мы слышим только невероятные слова благодарности. Люди пишут восторженные отзывы на сайте, подходят и благодарят лично. Чего бояться? Да никто не будет нас запрещать. Вы скажите сначала, что мы нарушили? Какую статью и какого кодекса?
— Но вы же не станете отрицать давление на театр и новую политику Минкульта.
— Давление ощущается, но, вы знаете, какая штука. Оно в России ощущалось всегда. Если у театра с властью все хорошо — это значит, что он никому не нужен. Самые страшные годы — 90-е и начало 2000-х, на театр не давил никто. Театр был на фиг никому не нужен: ни обществу, ни власти. Поэтому я склонен расценивать некие напряженности между театром и властью и между театром и обществом как здоровую ситуацию. Как знак жизни вообще. Если этого нет, значит, все умерли.
— Фраза «“Гоголь-центр” — модное место» вам льстит?
— Обязательно. Кто-то называет местом силы. Кто-то — модным, важным. Разные слова. Но это место, в которое люди хотят попасть. В голову не приходит жаловаться и мечтать о чем-то лучшем. Такого нет нигде. У нас потрясающие зрители. Умные, интеллигентные люди. Они как та Россия, о которой мы все мечтаем. Когда находишься в «Гоголь-центре», вообще не понимаешь, что в стране не так. Почему кто-то жалуется. Мне часто повторяют новости из телевизора. А я телевизор не смотрю 15 лет принципиально. Для сохранения экологии мозга. Нахожусь все время в театре, который сам придумал. Мне с моими друзьями и коллегами здесь хорошо. Может быть, это башня из слоновой кости. Хотя я так не думаю. Мы же не отгораживаемся от проблем. Мы их проговариваем, обсуждаем, спектакли ставим. Но при этом чувствуем себя абсолютно свободными.
— В репертуаре «Гоголь-центра» множество спектаклей на социальные темы. Вы показываете Россию такой, какая она есть. Со всеми ее ужасами и неужасами тоже. Это такая позиция — контрпропаганда?
— Абсолютно верно. Контрпропаганда — вот то, что мы делаем. И то, что должен делать любой честный театр. В пропагандистских СМИ человек расценивается как объект этой самой пропаганды. Как тот, кого надо обмануть, кому надо всучить товары или идеологию, как потенциальный электорат или потребительская масса. У нас человек расценивается как личность, с которым ведется персональный разговор. В этом принципиальная разница. Мы за человека, и никого не хотим ни обмануть, ни разочаровать, ни оболванить.
— А эпатировать?
— Эпатировать — слово не точное. Заставить сбить шелуху. Мюллер цитирует замечательную фразу Жене: «Единственное, на что способно произведение искусства, это пробудить тоску по другому состоянию мира. И эта тоска революционна». Мне близка эта позиция: зритель, глядя на сцену, должен понять, что в нашем мире что-то не так. Что нужно что-то менять. В этом смысле «разрушение», о котором мы в театре так или иначе говорим, оно принципиально другое. Это не разрушение отлично построенной стенки или жилого дома. А разрушение тюрем, Берлинской стены, косности и лжи вокруг. Всего того, что нам мешает быть свободными людьми.
— Того, что мешает, очень много вокруг. Что ужасает больше всего?
— Цветы к памятнику Сталину. Могу объяснить, откуда все это берется. Что на самом деле цветы они несут не Сталину, а своим предкам, которые при Сталине вроде как хорошо жили. Или своим идеям, страхам или иллюзиям. Тем не менее это род недуга, род слепоты. То, что не дает возможности вырваться из плена заблуждений и измениться. Я был потрясен, когда увидел все эти фотографии. Не несколько сумасшедших или нанятых людей. А длинная очередь. Коленопреклоненные люди на снегу на могиле палача. Хотя я думаю, что людей, которые возмущены или обеспокоены неосталинизмом, больше, чем людей в этой очереди. Ужасно то, что даже не власть этот маразм культивирует. Это сидит, как бацилла, внутри народа. У нас, как писал Мюллер, не произошло «освобождение мертвецов». Немцы, с их комплексом вины, они задумались. Под дулами американцев своими руками хоронили жертв лагерей. Не фашисты, не нацисты, не палачи. А обычные люди хоронили, которые делали вид, что ничего не происходит. Жили обычной жизнью, просто иногда кричали «Хайль Гитлер» или говорили «Этот еврей и правда был неприятный человек, может быть, и хорошо, что он исчез». И вот они своими руками стали закапывать полусгнившие останки. Я думаю, что именно тогда немецкая нация изменилась. И стал возможен рывок в развитии сознания. А у нас этого не случилось. Мы ни в чем не чувствуем себя виновными. Имперские замашки продолжают нас питать. XX век нас не отпускает.
— И тем не менее вы из такой России никуда не рветесь. Много работаете в Европе и, наверное, могли бы уехать. Что вас останавливает?
— Я никуда бежать не хочу. Не разделяю мир на здесь и там. Живу так, как мне интересно. У меня нет панических настроений, и я не хочу культивировать их в себе. Хотя я понимаю, почему вы спрашиваете. Поток эмиграции сегодня преступно большой. Мы в «Гоголь-центре» делаем все, чтобы этот поток был меньше. Наличие честного свободного искусства, интересной культурной жизни может быть одной из причин, почему люди задумаются, уезжать им или нет. Согласитесь, если вам скажут: «Тут будет проголодь, зато есть выставки Кранаха и Серова, “Гоголь-центр”, премьера Мюллера и еще 150 тысяч разных и интересных событий». Вы же будете выбирать между «колбасой» и вот всем этим.
— Что объединяет вас и вашу команду, всех людей, с которыми вы дружите и работаете.
— Свобода, честность, безумие в хорошем смысле слова. «A Little Bit of Maddness». Театр учит нас лишний раз осознать: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Каждый год меняет во мне все. Ни стен, ни потолка нет. Я пробую разное и новое. Не хочу и не буду себя ни в чем ограничивать. Буду работать, как чувствую и как считаю нужным.
Пять причин смотреть «Машину Мюллер» в «Гоголь-центре»
Самая смелая интеллектуальная провокация на московской сцене
Бесстрашный спектакль Кирилла Серебренникова, действующий на зрителя как электрошок. 18 обнаженных артистов образуют коллективное тело и выстраивают модель мира. Вечное столкновение красоты и смерти, любви и насилия, войны и тишины. Крайняя степень актерской и человеческой свободы завораживает, а в сочетании со сложными полифоническими текстами Мюллера (их произносят Сати Спивакова, Саша Горчилин и Константин Богомолов) дает все основания назвать «Машину» уникальным явлением на столичной сцене. Это абсолютно европейский спектакль. Спектакль про торжество телесности, страх смерти и тоталитарную шизофрению, подразумевающий сотни интерпретаций. Каждая будет спорной. Но превозносимая режиссером эстетика телесности оправданна. Тело — единственный актерский инструмент, не способный солгать. Особенно если речь идет о внутреннем освобождении постоянно рефлексирующего человека XXI века.
Тотальное погружение в философию Хайнера Мюллера
В основе спектакля — виртуозная компиляция текстов немецкого драматурга Хайнера Мюллера, крупнейшей театральной фигуры после Бертольта Брехта. Его драмы — радикальные трактовки пьес древнегреческих трагиков, Шекспира, Брехта, произведений Шодерло де Лакло, ранней советской литературы. Мучительно сложные для восприятия, рассыпающиеся на цитаты, непременно включенные в контекст истории и мифов. Главные темы — постапокалипсис и тоталитаризм «здесь и сейчас». Кирилл Серебренников остановился на «Квартете» (Мюллер настаивал: играть его должны двое), «Гамлет-машине» (грандиозная «одиночная» работа Саши Горчилина), двух рассказах, эссе и фрагменте беседы с кинорежиссером-экспериментатором Александром Клуге. «Квартет» — убийственно комичный и вместе с тем изощренный диалог любовников, анализирующих либидо-истерику и разврат десадовского масштаба («я хочу лакать ваши фекалии»). Место действия — салон кануна Французской революции и бункер после третьей мировой войны. «Гамлет-машина» — странный и страшный монолог Гамлета, озвучивающего не только свое сумасшествие, но и Офелии, и еще сотни-другой героев. Новый Гамлет «болеет» этой планетой, его тошнит ее войнами, рвет ее кровью. Вся «мощь разочарованного» преломляется в гениальном поэтическом тексте.
Сочетание основополагающих для спектакля пьес кажется невозможным. Это в чистом виде деконструкция. Сюжета, логики, лжеморали. Но смотрится и слушается она на одном дыхании.
Долой счастье подчинения.
Да здравствуют ненависть, презренье, восстание, смерть.
Истина откроется вам тогда,
когда она ворвется в ваши спальни с ножами мясника.
Идеальный пример синтетического театра
Спектакль Серебренникова парадоксальным образом объединяет в себе яркие актерские работы, «голый» перформанс, эффектную хореографию Евгения Кулагина, «барочную» музыку Александра Сысоева (Московский ансамбль современной музыки исполняет ее вживую, вставляя эстетические «шпильки» в действо про некрасивое в человеке, инстинкты пола и вечную потребность войны), сложное видео Ильи Шагалова (хроника «века-волкодава» и жутковатые абстракции), мощный вокал Артура Васильева (участника шоу «Голос» и обладателя уникального женского сопрано). Спектакль «Машина Мюллер» сам напоминает гигантскую машину. В ней все неотъемлемо и работает как часы.
Визуальное совершенство
Спектакль фантастически красив. Совершенные тела обнаженных перформеров, умопомрачительный танец Ольги Добриной (актрисы Гоголь-центра, геройски отважившейся продемонстрировать рубенсовскую красоту на сцене), эротическая игра теней и вспышки теплого света. Впечатляют костюмы главных героев (автор — Серебренников): черные атласные корсеты и бархатные юбки, высокие котурны в виде черепов и игривые накладки с кисточками на соски, кепки, украшенные кристаллами, короны из пластиковых роз, «солнечные» диадемы и пр. Налицо торжество двух взаимоисключающих стилей — эстрадно-эротического и почти музейного, классического.
Актерское дарование Константина Богомолова
То, что режиссер Богомолов еще и актер, до настоящего момента знали только его фанаты и завсегдатаи церемонии вручения премии «Гвоздь сезона» (Богомолов и Епишев — его ведущие, ежегодно устраивающие на сцене отвязный капустник). В «Машине» его безусловное дарование смогли оценить все. Главный плюс — убийственная самоирония, которой Богомолов одаривает даже самый пошлый или злой текст про непотребства любого рода. Он — идеальный исполнитель роли современного Вальмона из «Опасных связей». Глумление надо всеми и надо всем, вульгарности, произнесенные тоном лукавствующего «ангела». То, что делает постановки Богомолова сенсациями, как выясняется, суть его актерской природы. Даже если вы не поклонник Богомолова-режиссера, изысканную клоунаду в его исполнении стоит увидеть хотя бы раз.
Редкое говно без сюжета и каких-либо серьезных мыслей, но ведь типа «смотрится на одном дыхании». А там как раз программируется последующая расчлененка, вполне оправдывается и даже возводится в ранг «искусства». Типа шелухи на нас много, так это торжество вульгарности призвано с нас «Заставить сбить шелуху». И весьма дорогостоящим образом. Ведь ни один человек, имеющий выбор, не станет участвовать в этом дерьме. А театральные мистерии — это соучастие!
Конечно, это явное разрушение, это… некое деструктивное зрелище, угнетающим образом действующее на психику. Никаких целей и задач искусство оно и не преследует по умолчанию. Но там повсюду впихивается мысль, будто это такое «разрушение», которое должно нас всех «сделать свободными».
В этом смысле «разрушение», о котором мы в театре так или иначе говорим, оно принципиально другое. Это не разрушение отлично построенной стенки или жилого дома. А разрушение тюрем, Берлинской стены, косности и лжи вокруг. Всего того, что нам мешает быть свободными людьми.
Как заметила наш Классик, с которым не соскучишься (в отличие от невыносимо скучной Сати), никакой «свободы» без материальной свободы не бывает. И уничтожать профессиональные области сложных технических и есстественно-научных профессий перекачиванием денег через это отъявенное говно и мерзость… ну, это надо уже пройти все стадии саморазрушения, освободиться от жизни, стать куколкой этих «некрополистов» от «высокого искусства».
Там ведь и зрители не нужны, как выяснилось по всем постановкам Серебренникова! Там вообще никто не стремится как-то замкнуть эстетическую триаду… Это прямой наезд на психику и сознание! Театр вообще вышел из мистерий, из разного рода религиозных действ… А тут откровенный снос моральных основ! Чтобы все уголовные беспределы в государственном управлении воспринимались как должное.
И смешно сейчас рассматривать все эти оправдания откровенного глумления над настоящим искусством попытки каким-то образом оправдать бесчинство и напялить какое-то жалкое платьице этим «королям сцены», которым так и хочется растелешиться… Хотя бы потому, что «деньги поменяли своих хозяев» (с.), уже прошел процесс над финансовой составляющей этого торжества аморальности, бесстыдства и хамства. Да, Серебренникова типа выпустили совсем на волю, но уже голенького, без финансовых потоков (см. Серебряное копытце), а кому он нужен без денег?..
1 апреля 2016
Хайнер Мюллер и русская интеллигенция
У поклонников и хулителей новой премьеры Кирилла Серебренникова «Машина Мюллер» вышел заочный спор: стала ли эта премьера подлинным открытием Хайнера Мюллера для России или же Мюллера уже давно открыли русской сцене Теодорос Терзопулос («Квартет», 1993 г.) и Анатолий Васильев («Медея. Материал», 2001 г.), а сейчас его вообще пора закрывать, потому что есть мнение, что Мюллер устарел. Да-да! Одна актриса вроде бы сказала об этом где-то в кулуарах лет двадцать тому назад. Предвидела, так сказать. А теперь многим уж и вовсе стало ясно, что Россия питается объедками с чужого (европейского) стола вместо того, чтобы… ну вы понимаете.
Я не знаю, устарел ли Мюллер вообще. Если это и так, то в странах загнивающей Европы этого никто пока не заметил. Но для России его закрывать уж точно рано. Я вообще не уверена, что он будет тут когда-нибудь по-настоящему открыт, ибо Мюллер чужд российской сцене так же, как чужда России сама левая идея, воплощением которой он стал. «Прежде это считалось парадоксом, но теперь доказано», как говаривал Гамлет.
В стране, развернувшейся в начале века в левом марше, если приглядеться, все давно уже с правым уклоном — и власть, и народ, и, что совсем уж парадоксально, сама интеллигенция, включая большую часть ее малюсенькой диссидентской части. Тут редко думают о будущем, но часто грезят о прошлом — о дореволюционных временах, о сталинских временах, об оттепельной эпохе, о 90-х годах. У каждого свой ретроспективный идеал, но он почти всегда ретроспективный. Это было так, даже когда Россия называлась СССР, а в гимне еще пели про «победу бессмертных идей коммунизма». Товарищ Сталин и Александр Солженицын, члены брежневского Политбюро и большая часть авторов журнала «Континент» были равно далеки от идей левых европейских интеллектуалов, а слово «революция» давно уже стало в России страшным ругательством и синонимом слова «разруха». Исключения столь редки, что их можно считать статистической погрешностью.
А Хайнер Мюллер — это левый интеллектуал per se. И понять его драматургию можно, только более или менее поняв, что вообще значит быть левым интеллектуалом в современной Европе. Тогда ларчик с пьесами Мюллера хоть чуть-чуть приоткроется. Правда, если он приоткроется, от него скорее всего отпрянет в недоумении большая часть самых радикально настроенных борцов с путинским режимом. О представителях самого режима и их вдохновенных певцах речи нет — им Хайнер Мюллер вот уж точно нужен как зуб в носу.
Все, что пишется об авторе «Гамлет-машины», об этом бурном, несущем обломки наших представлений прекрасном потоке сознания, обычно сводится к двусоставной мантре:
— в произведениях Мюллера описывается мир после страшной катастрофы;
— произведения Мюллера есть предвестие страшной катастрофы.
Но сама по себе эта мантра не только мало что позволяет понять в его драматургии, она еще и звучит как нонсенс. Какой такой катастрофы можно бояться в мире после катастрофы? Все ж уже разрушено, разрушать больше нечего.
Этот парадокс и определяет суть Мюллера. Он не скорбит, как можно было бы подумать, о разрушенном. Скорее наоборот. Он полагает, что разрушенный мир был куда страшнее самих руин (взгляд, категорически недоступный российскому интеллигентскому сознанию, привыкшему почти всегда сокрушаться о потерянном). Он разрушен не в результате забвения неких устоев, а в результате следования этим устоям (sic!).
«Я больше не желаю умирать. Я больше не желаю убивать. (Рвет фотографию автора на куски.)». Это цитата из «Гамлет-машины».
Весь величавый мир прошлого, все основания, на которых строилась классическая культура, — долг чести, верность разнообразным идеалам — не больше чем бурдюк с кровью, словно бы говорит нам Мюллер. Каждый герой классической пьесы, как и каждый человек вообще, находится во власти химер, и именно они приводят мир к гибели. И новой катастрофой станет создание новых «принципов» и новых химер. Они обяжут нас к новым жертвам во имя новых идеалов.
отсеченные руки
скрюченные от труда руки
(наши руки)
те что писали заново нашей кровью законы землиСильнее, чем кто бы то ни было в драме, Мюллер выразил мысль о том, что разрушение — это и есть созидание. Мир можно сохранить только посредством постоянной ревизии правил игры, постоянного выхода за пределы навязанных правил, постоянного выхода за пределы своего «я».
Не случайно герой «Гамлет-машины» — это Гамлет, играющий сразу много ролей. Он должен побывать в шкуре и самого принца, и Клавдия, и Офелии. Тогда есть шанс, что кровавый круговорот вещей в природе удастся остановить. «Мое же место, если драме суждено быть, по обе стороны линий фронта, между фронтами, над ними… Я — солдат в башне танка с пустой башкой под шлемом, я — сдавленный крик под гусеницами. Я набрасываю петлю, когда казнят зачинщиков, выбив из-под ног табурет, и сворачиваю себе шею».
Мюллер чужд российской сцене так же, как чужда России сама левая идея, воплощением которой он стал.
Мюллер не проклинает руины, не ужасается им. Человек в новом страшном мире обречен на блуждания в потемках собственного «я» и в бесконечном лабиринте мироздания, но это лучше, чем сияющие чертоги новой гармонии, и лучше разрушенного к чертовой матери мира классической культуры. Того мира, который всегда был для интеллигентной России неким прибежищем в борьбе со свинцовыми мерзостями жизни, с тиранией, с политической несвободой. Толстой и Достоевский, Аполлон Бельведерский и Венера Милосская, Шекспир и Чехов, Серов и Леонардо да Винчи против Сталина и Путина, против Брежнева и Андропова, против всех членов Политбюро и всех уродов из Государственной думы вместе взятых. Там они, а тут мы. Там тьма невежества, а тут свет просвещения. Но мюллеровские руины — это руины всего сразу. Это ground zero.
Он ведь не просто на некий политический режим покушается. Он покушается на любую репрессивность и в конце концов на все мироздание.
В пьесе Мюллера «Квартет», парафразе «Опасных связей» Шодерло де Лакло, диалоги героев лишь на первый взгляд могут показаться выяснением отношений предельно распущенных и извращенных умов, либертарианцев, уже переживших все возможные сексуальные революции. На самом деле де Мертей и Вальмон выясняют тут отношения не друг с другом, а с бытием. А диалог между ними лишь притворяется жестокой словесной игрой двух любовников.
«О рабство плоти. Какая мука жить и не быть божеством. Обладать сознанием и не иметь власти над материей».
«Время — это дыра творения, в ней поместится все человечество. Для черни церковь заткнула эту дыру Богом, а мы-то знаем, она мрачна и бездонна. <…> Мысль, что это дивное тело с годами покроется морщинами, этот рот иссохнет, эти груди увянут, а лоно съежится под плугом времени, — эта мысль глубоко вонзается в мое сердце <…> Я хочу освободить вашу кровь из темницы вен, внутренности — от бремени тела, кости — от смертельной хватки мышц. Как иначе я могу трогать руками и видеть глазами то, что бренная оболочка отнимает у моего взора и прикосновения. Я хочу выпустить ангела, обитающего в вас, на свободу в одиночество звезд».
Герои Шодерло де Лакло говорят о своих чувствах, о странностях любви вообще, об извращенности наших влечений. Они выясняют отношения друг с другом. Герои Мюллера говорят о жизни и смерти и выясняют отношения с ними.
Путами является не только авторитарный (тоталитарный) режим. Да и любой политический режим. Путы — это вообще все! Наши социальные роли, наши сексуальные роли… Сама природа человека, сама темница нашего тела. Чтобы не подчиниться своему естеству, надо выйти за пределы своего естества. Мюллер, собственно, — певец такой вот перманентной революции, видящий одновременно все ее опасности.
Но его пьесы вовсе не об утрате гуманистических ценностей, они скорее о фальшивости этих ценностей! Они не об ужасах «саморазрушения личности» и «выпадения из культуры», той самой культуры, которая есть главная религия нашей интеллигенции; они, если угодно, о необходимости такого разрушения и такого выпадения. Где-то рядом с героями Мюллера словно бы примостился невидимый Шива: он исполняет на обломках мира свой знаменитый танец.
* * *
Я не знаю, можно ли говорить о том, что Кирилл Серебренников наконец открыл немецкого драматурга русскому зрителю. Он, кажется, к этому и не стремился. В «Машине Мюллер» нет жесткого концепта и какого-то внятного послания русской публике. Зато в ней есть очень важные интуиции по поводу Мюллера.
Серебренников рифмует мир немецкого драматурга с самой российской действительностью — агрессивной, пестрой, абсурдной, зависшей между политическим и эстрадным шоу.
Он смело компонует разные тексты Мюллера («Квартет», «Гамлет-машина», письма и дневники), словно бы подчеркивая — рваное сознание принадлежит тут всем и никому.
Он смело путешествует из социального измерения в метафизическое, смело монтирует политический накал и бытийственный размах. Вальмон и де Мертей в самом начале его спектакля помещены то ли в больницу, то ли в дом престарелых, и это очень интересный и плодотворный ход. (Было бы еще сильнее, если бы герои этого дуэта так и остались на сцене стариками, почти полутрупами. Тогда их разговор о сексе, смерти и их неразрывности обрел бы новые важные обертоны.)
Он уравнивает все музыкальные жанры — от попсы до барочной арии. Он то и дело оборачивает гиньоль трагедией, а трагедии придает вид гиньоля. Сценический текст его спектакля вообще соткан из разнородных совершенно элементов, так же как сотканы из парадоксов тексты самого Мюллера.
Он, наконец, размывает границу между профессиональным и непрофессиональным лицедейством. Профессиональный артист тут один. Это Александр Горчилин, он читает текст «Гамлет-машины» и делает это прекрасно. Кроме него в «Машине Мюллер» участвуют занесенный на сцену прямиком из передачи «Голос» Артур Васильев, чья андрогинная вокальная природа окончательно стирает грань между полами, и две знаковые личности с тянущимся за ними шлейфом их жизни и судьбы: Сати Спивакова (де Мертей), мужественно освоившая громаду сложнейшего текста, и Константин Богомолов (Вальмон), обладающий, как выяснилось, мощной актерской харизмой. Участие последнего в спектакле придает всей затее особый смысл.
Театральный почерк Богомолова на самом деле куда ближе Мюллеру, чем почерк самого режиссера спектакля, склонного к идеализму и не чуждого романтическим порывам театрального строителя. Богомолов иной! Он сам — Шива русской сцены, бесконечный разрушитель, трикстер, дезавуирующий каждую вроде бы самую святую и пафосную истину. И тут, в океане мюллеровского текста, он поистине в своей стихии.
Но главная интуиция Серебренникова — это как раз та самая обнаженная натура, о которой уже столько было сказано. Дело не в ней как таковой (чтобы увидеть голых людей, достаточно, как известно, пойти в баню), а в ее очень верно почувствованной двойственности. Обнаженные тела его идеально сложенных перформеров здесь одновременно — символ абсолютного раскрепощения и тотальной несвободы. И, кажется, впервые на русской (да и не только русской) сцене это становится так очевидно. Кто там больше похож на невольника — меняющие свои обличья и наряды герои «Квартета» или обреченная на наготу массовка? Уж точно не массовка. Недаром при самом появлении перформеров на сцене на заднике высвечивается слово «музей». Это тела с пьедесталов, из того самого мира «классической культуры», от которого в пьесах Мюллера в буквальном смысле не осталось камня на камне. Они не только уязвимость воплощают, но еще и репрессивность. Их пластические композиции не противостоят в спектакле видеопроекциям Ильи Шагалова с видами разрушенных городов и теснящих толпу омоновцев, они словно бы срифмованы с ними. Любое отклонение от правильных пропорций тут почти преступление. И когда ближе к финалу на сцену выбегает полнотелая Ольга Добрина, ее пышная плоть выглядит как вторжение самой жизни в отдающий мертвечиной мир оживших скульптур и в геометрически выверенную хореографию Евгения Кулагина.
Эта двойственность обнаженных тел, эта несвобода, притаившаяся не где-то вовне, а внутри самого человеческого существа, — главное прозрение спектакля. Серебренников, вообще-то склонный к очень внятным рационалистическим построениям, тут словно бы двигался на ощупь. Но он двигался по направлению к Мюллеру.
Для того же, чтобы Мюллер был действительно открыт в России, нам нужен не просто один яркий спектакль по его пьесам. Нам нужен еще зритель, который сможет разглядеть в обнаженном теле не только нарушение общественных конвенций, но и темницу духа; нам нужно студенчество, которое увидит в революции не только разруху, но и обновление мира; нам нужны критики, которые будут бояться не неуважения к традициям, а чрезмерного почтения к ним; нам нужны молодые режиссеры, которые осмелятся сбросить идолов современной русской сцены Серебренникова и Богомолова с «парохода современности», — но где же таких взять? Нам, наконец, нужна интеллигенция, которая перестанет мечтать о возвращении в старый добрый уютный мир прошлого. Тот мир, прах которого Мюллер смахнул с европейского театра и отряхнул от своих ног.
И прочее бла-бла-бла… И типа все вокруг — всего лишь мертвые куколки «некрополиста» из Нижнего Новгорода, который рассаживал своих «деток» перед телевизором и врубал им «детские передачи» на свой вкус.
<…>История Анатолия Москвина прогремела на всю страну в ноябре 2011 года. Сотрудники полиции обнаружили в квартире некрополиста 26 кукол, оказавшихся телами мертвых девочек. В течение десяти лет Москвин выкапывал их на кладбищах разных районов области, а потом высушивал с помощью специального раствора из соли и соды.
«В день его задержания возле дома работало много журналистов, нас не пускали внутрь, но мы видели, как из квартиры выносят кукол, — рассказала «Ленте.ру» нижегородская журналистка Кира Лановская. — Они выглядели словно тряпочные, обшитые тканью. Пишут, что в квартире не было запаха, но это не так: даже по улице пошел какой-то смрад. Как будто ты поднимаешься на чердак, а там стоит старый сундук, запах сырости с гнилой примесью, что-то такое».
<…>По словам источника в правоохранительных органах, если бы не мумии, квартира, в которой жил Москвин и его родители, выглядела бы совершенно обычно: советский интерьер, множество книг, фарфоровые куклы на шкафах. Мертвых кукол Москвин держал в своей комнате. Почти всех. Одетые в платья мумии сидели на диване. Некоторые имитировали чаепитие: для них на столике был поставлен детский игрушечный сервиз.
«Внутрь мумий были вмонтированы механизмы от музыкальных игрушек или шкатулок. При прикосновении они говорили что-то вроде «Папа, я люблю тебя» или пели песенку «Мишка очень любит мед». Когда их начали выносить, из тел послышалась музыка, это было жутко», — рассказал собеседник «Ленты.ру».
<…>В некоторых телах следователи обнаруживали личные вещи умерших девочек. Внутри одной из них был зашит кусок могильной плиты с ее именем, в другой — больничная бирка с датой и причиной ее смерти. В груди третьей находилось высушенное человеческое сердце.
Разложившиеся трупы Москвин «дорабатывал»: набивал тела тряпками, обшивал капроновыми колготками, пришивал головы плюшевых игрушек. Он вставлял в глазницы девочек пуговицы или игрушечные глаза, чтобы те могли «смотреть» с ним мультфильмы. На допросах некрополист заявлял, что любил своих девочек и заботился о них, как о живых.
«Вы избавились от тел, а я их подобрал», — говорил Москвин. У каждой из его девочек было свое имя и своя история. Среди них были и «нелюбимые дети», которых он держал в гараже.
<…>— Если честно, у меня были любимые дети, — говорил некрополист. — Я любимых детей планировал оставить у себя дома в любом случае. Тех, которые мне меньше нравились, я планировал вывезти в гараж, и чтобы они жили там, в гараже. Если кто-нибудь из детей мне переставал нравиться, я его (…) закапывал в его же собственную могилу. [С детьми] обращался нежно, ласково, вежливо, даже старался матом при этих детях не ругаться. Поскольку при детях нельзя. Тем более, что все они до этого были девочки. Так что старался держать себя на высоте.
Дело в том, что я очень страдал от одиночества, особенно в летний период времени, когда родителей не было, и когда они забирали кота. Соответственно, я работал за компьютером. У меня такая работа журналистская, что я много чего писал, в основном за компьютером. Я их [кукол] рассаживал, у них были просверлены дырочки под глазки, я им включал мультики, я им включал детские песенки, я им сам пел песни.
По словам Москвина, это были «обычные детские песни», которые он стал бы петь, будь у него «живая дочка». Кроме того, некрополист ел вместе со своими куклами и общался с ними в то время, когда работал за компьютером. «То, что я делал бы с живыми детьми, я делал с этими. Я считал, что они живые — просто временно мертвые…»
Только смердеть это неожиданно начало с ноября 2011 года, то есть, уже после того, как не удалось превратить в аналогичную «временно живую» куколку нашего Классика. А вообще это продолжалось долгие годы. Но потому и продолжалось, что непосредственно в «святая святых», в центре театрального сердца России откровенно и беззастенчиво действовали некрофилы от искусства. Ведь все понимают, что за их прикрашенными личиками — тот самый трупный запах разложения.
Естественно, большое искусство, особенно столичное искусство — творит нацию. У нас нынче и возведение теплого сортира в деревне Нижние Зверюги входит в «программы национальных проектов», так некоторым хочется на расчлененке, устроенной единой нации советского народа создать отдельную нацию «россиян». Только приемчики при этом применяются на уровне сдвинутого некрополиста из Нижнего Новгорода.
Однако… ведь не лишним будет опять-таки выявить эту связь! Вроде такая вот Рената Литвинова ненормальная и «сама по себе», но сразу после ноябрьских обысков 2011 года у нижегородского некрополиста начинает судорожно, на скорую руку снимать бессюжетную «Последнюю сказку Риты», таскаясь с гробиком литературного персонажа из «Дамы с камелиями» Александра Дюма (сына). Потом пиарит это совершенно беззастенчиво… хотя все это и по сути, и по составу — вообще никак не отличается от действий некрополиста, театральных постановок некрофилов Москвы, некрофильских попыток умерщвления Дедюховой.
Когда говорят про «запахи», сразу вспоминается рассказ Дедюховой, когда она на очередной суд (!!! ее судили еще три раза после вынесения приговора, чтобы закрепить незаконную «лингвистическую экспертизу» Байметова, которую он написал сам, в ходе своих собственных копирований непонятно чего в Интернете) пришла, случайно взяв с собой настоящий ладан, который ей привозил ее зять (кстати, мусульманин) из Медины. И там красивую судью начало корчить, они требовала прекратить заседания и удалиться Дедюхову, от которой типа «воняет».
Но тут есть одно выступление Константина Богомолова, который еще не знает, что пройдет совсем немного времени, и именно ему побьют морду как подонку.
22 янв 2019 г. Актер Максим Виторган подрался в кафе в центре Москвы с режиссером Константином Богомоловым
03.06.2016 г. Константин Богомолов: «Сознательным подонкам надо бить морду»
Даже если в театре вы бываете не чаще одного раза в год, фамилию Богомолов вы слышали. Самый резонансный режиссер последних лет поставил спектакль «Князь» в «Ленкоме» — ажиотаж вокруг не стих до сих пор. “Ъ-Lifestyle” поговорил с Константином Богомоловым об этом, а также о русском театральном искусстве, вкусах публики, самовлюбленности и «темноте внутри нас».
— Константин, вы единственный режиссер, который реагирует на любой отзыв о своих спектаклях, в том числе и резко отрицательный. Что вам это дает?
— Вы не правы. Я не реагирую на любой отзыв о спектаклях. Я реагирую на хамство или какую-то откровенную дичь, исходящую от людей, которые, как я полагаю, несут зло собой, своими действиями. И я считаю нужным и правильным таким людям отвечать, не подставлять другую щеку, а, наоборот, бить морду. Есть глупцы. Бог с ними. А вот сознательным подонкам надо бить морду. Кулачно, словесно, как угодно. Я не соглашаюсь с теми моими коллегами и друзьями, которые говорят: «Костя, будь выше этого, не вступай в полемику». Людям, которые несут зло, отвечать можно и нужно. В конце концов, мне они не нанесут ущерб, но кого-то еще сожрут, на кого-то донесут, кому-то поставят палки в колеса и сделают гадость. Я не боюсь и не переживаю за себя. Но я считаю необходимым потратить энергию, силы и нервы на то, чтобы вступить с подонками в драку и своим примером дать им отпор. Это может помочь кому-то в будущем.
— Такие примеры были?
— Ну, я вас умоляю, не сижу и не думаю, помог я кому-то или нет. Я говорю вам о своих принципах.
Константин Богомолов впервые вышел в свет после «драки» с Максимом Виторганом, 25.01.2019 г.
— Успех — опасная вещь. Обычно он довлеет над человеком, диктует какие-то вещи. Какие у вас отношения с успехом?
— Ничего плохого в успехе я не вижу. Успех — это прекрасно. Это инструмент достижения новых и новых целей. Возможность сделать что-то большее. И не более. Успех тогда опасен, когда для человека он является целью. Когда человек растерян перед успехом. Когда неироничен. А я — я настолько знаю себе цену, настолько самовлюблен, что меня не один успех не будет устраивать. Это и шутка, и серьезно.
— Что за это время изменилось в вашем отношении к профессии, пониманию театра?
— У меня не было никогда никакого отношения к профессии и какого-то понимания, что такое театр и зачем он нужен. Я не думаю об этом, я делаю спектакли. Идеология — это технология. Я говорю с артистами о профессии, только чтобы они играли, как мне нужно. А размышлять о том, зачем нужен театр — увольте. Я могу сказать от противного. Я не занимаюсь и никогда не занимался политическим театром, который мне приписывают. Мне глубоко неинтересно искусство, которое обращено к социальным проблемам общества. Мне претит пафос проповеди или улучшения человека и общества. Я с собой разбираюсь.
— Но то, что происходит за окном, не может не влиять на театр. И как вам кажется, «больше ада» в стране — это навсегда?
— Реальность зависит от нас. От того, что внутри нас. Внутри нас — начальная точка любого внешнего ада. Если хотите вырвать сорняк из общественной почвы, поймите: его корень в вас. Глубоко в вас. Разберитесь с собой.
Мне глубоко неинтересно искусство, которое обращено к социальным проблемам общества.
— Значит в нас, русских людях, сплошная темнота.
— Во всех людях много темного. И я, честно говоря, в этом отношении не вижу разницы между русским обществом и немецким, бельгийским, итальянским или китайским. Темноты везде много. От этого никуда не денешься. Я очень прагматичный человек и существую по месту. В моих силах максимально полноценно реализовать себя в этой эпохе. В этом пространстве. А даже если не будет возможности реализовать, я найду другую реализацию, поеду куда-то, еще что-то.
— Спектакль «Князь» поднимает страшную тему — насилие над детьми. Что послужило причиной того, что вы именно ее вычитали, вычленили из Достоевского?
— Это настолько очевидная тема у Достоевского, настолько частая, настолько на переднем плане, что ничего вычитывать и вычленять было не надо. На мой вкус, это основная тема и мотив «Идиота». Для меня это было абсолютно очевидно.
— В ваших спектаклях, в том числе в «Князе», актеры, включая самых любимых и знаменитых, играют так, как не играли никогда и ни у кого. Могли бы сформулировать, чего вы от них хотите?
— Чего я хочу от актеров? Я хочу, чтобы они не изображали, что они на сцене живут и умирают. Чтобы они смирились перед невозможностью сделать то, что хочется сделать. Чтобы они прекратили попытки чего-то достичь и добиться какого-то результата на сцене. Чтобы к ним пришло настоящее, большое смирение, равнодушие к залу, успеху, достижению цели, к воплощению чего-то. Чтобы они растворились в тексте. Чтобы не режиссер умер в них, а чтобы они умерли… я бы не сказал — в замысле… В том, что мы конструируем вместе. А если глобально формулировать, я хочу от актеров смирения перед невозможностью понять, постичь и реализовать.
— А вам в качестве актера это удается?
— Это не мне судить.
— Эта история с вашим актерством, она регулярная? Ведь если бы вы захотели, пробоваться на роль Тьмышкина к вам сбежалось бы пол-Москвы.
— Какая разница, сколько бы сбежалось. Это не суть. Если вы меня спрашиваете конкретно про «Князя», я не знаю, сколько это продлится. В будущем Тьмышкина может сыграть кто-то другой. Конечно, почему нет. А если вообще по поводу моей актерской карьеры, то здесь точно: это временное явление. Оно как внезапно возникло, так же быстро и внезапно прекратится. Мне не нравится этим заниматься. Я определенно намерен прекратить эти опыты.
— Могли бы вы описать своего героя.
— Нет, не могу. Я не делаю на сцене героев и не ваяю персонажей. Можете вы описать Збруева? На сцене Збруев. И в этом спектакле это гораздо более реальный Збруев, чем тот, которого вы, вероятно, видели до сих пор. А уж говорить мне про себя в роли какой-то… И поймите: это противоестественно, что я выхожу на сцену.
— Это правда, что вы будете снимать фильм по рассказу Владимира Сорокина «Настя»?
— Да. Но я не хочу говорить об этом подробно.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ— Тогда давайте поговорим про Wiener Festwochen. Вы совсем недавно ездили туда с «Идеальным мужем».
— Это был второй мой приезд на Венский фестиваль. Я этому очень рад и рад за свои спектакли и театры, где работаю. Когда-то туда ездил мой латвийский спектакль. Вообще я очень горд за успехи русского театра в Европе. Сейчас русское театральное искусство на очень хорошем счету, оно существенно выросло, догнало европейское театральное искусство. И большая роль в этом, кстати, Марины Давыдовой. И ее назначение программным директором Венского фестиваля — самый большой знак успеха для русского театрального искусства. Это большое достижение. Но… Надо работать, тупо работать. Самое пошлое — попав в элитный клуб, начать кричать в объектив Instagram: «Мама, я в элите!» В эту секунду мы снова становимся провинциалами на европейском пространстве. Мы все этим болеем понемногу. Надо учиться достоинству.
— А как быть с внутренними изменениями театральной среды? К примеру, новым назначением в ГИТИСе, вызвавшим горячие споры в профессиональном сообществе (ректором был назначен критик Григорий Заславский, обладающий репутацией государственника. — “Ъ”)?
— Каждый сам хозяин своей судьбы. И каждый сам выбирает себе путь. Они не младенцы все там. Хотят — будет такой, не хотят — будет другой. Вот и все.
— Спектакли каких русских режиссеров вам интересны? За кем вы следите?
— Я не успеваю следить полноценно по причине своей дикой занятости. Что мне интересно? Мне всегда был интересен Волкострелов. Он человек очень талантливый и, к сожалению, пока не имеющий достаточных возможностей для самореализации. У нас такой театр пока не в чести среди директоров и художественных руководителей. Кто еще? Я всегда любил Погребничко, все, что происходило и происходит в его театре. Мне очень жаль, что я не имею возможности регулярно там появляться. Бесконечно уважительно отношусь к Анатолию Александровичу Васильеву. Это великий мастер. Могу соглашаться с тем, что он делает, могу не соглашаться. Но он выдающийся человек и художник. Есть, наконец, люди, являющиеся сегодня не только крупными режиссерами, но и подвижниками, организаторами. Это Юхананов, Серебренников. Вот это русские режиссеры, которые мне интересны в силу близости моим эстетическим и мировоззренческим позициям
— Вы сказали, что директора не готовы к театру, допустим, Волкострелова. А публика, как вы думаете, готова?
— Какое-то количество публики готово, какое-то — нет. Это же еще вопрос грамотной работы служб продажи билетов, пиара. Но к такому театру надо приучать. По-любому. Воспитывать надо вкус.
Наталья Витвицкая
Как вы понимаете, на все эти вопиющие выходки, в первую очередь, должна была прореагировать РПЦ. И уж… чтобы не удивляться последующему, поставим отмазку протоиерея Андрея Ткачева. Он просто свел все к тому, что, дескать, были времена «когда слова «искусство» и «культура» ассоциировались с тем, что поднимает человека над грязью», а сейчас у нас большая праччечная в искусстве по отмыванию кровавых денег, так типа… что поделать… О, времена! О, нравы! (с.)
27.06.2016 г.Протоиерей Андрей Ткачев: Современное искусство — Содом и Гоморра
Идея осовременивать литературу, театр, музыку и другие направления культуры путем нарочитого отрицания традиционных и поиска новых, необычных, иногда даже вычурных форм появилась в конце XIX — начале XX века. И в наши дни свободные фантазии некоторых так называемых авангардистов не перестают эпатировать зрителей. Так, премьера оперы «Золотой петушок» режиссера Кирилла Серебреникова на сцене Большого театра сопровождалась резкой критикой в СМИ, негодованием общественности в соцсетях и криками «Позор!» в зрительном зале. Еще более резкую реакцию вызвала премьера спектакля того же режиссера под названием «Машина Мюллер». Зрителей шокировали лексикой на грани нецензурщины, героями, меняющимися полами друг с другом, и без малого двумя десятками обнаженных артистов на сцене «Гоголь-центра».
Было время, когда слова «искусство» и «культура» ассоциировались с тем, что поднимает человека над грязью, над бытом, над мордобоем, над «блевотиной пьяного вернувшегося мужа», над матерщиной уставшей от жизни женщины, над хулиганством детей, которым жрать нечего, которые бегают по подворотням и, так сказать, «щипают» пьяных прохожих по карманам. Но культура — это наверх, наверх, наверх. Как Пушкин умирал — говорил: «Вверх, вверх, вверх, в горнию, в горнию». Настало время, когда культура… опускает человека в помойку.
«Гоголь-центр». Николай Васильич, я тебя умоляю! Ты помолись Богу за всех тех, кто паразитирует на твоем имени! Потому что на Николае Васильевиче паразитирует… какая только шваль не паразитирует на нем! И на Украине и в России. Это святой человек, имевший горький смех и пророчество носивший в себе о жизни будущего мира. Имевший любовь к Богу и покаяние, Николай Васильевич Гоголь. И это святое имя сегодня какая шваль только не носит в зубах. Николай Васильич, ты там как-нибудь помолись, вообще, чтобы у них «руки повыкручивало». У тех, которые пишут твое имя на разных афишах.
Вообще, голый человек — это стыдное явление. Вы знаете, что собаки голых не кусают? Арабы заметили, что собака, у которой течет с морды пена от злости, голого человека не кусает. Потому что стыдно голого кусать. Слишком уж он позорный какой-то. Как червячок, вытащенный из личинки. Ну, гляньте на себя голого в зеркало. Это же позор сплошной! И эти вот голые люди скачут по сцене, топчут там пятками, грохочут по это самое. И какая-то мадам, понимаешь, такая, трех детей родившая. Это что, вообще, такое? Это что?
Большевики, между прочим, когда такие формы культурной жизни находили в загнивающем буржуазном элементе, таких людей всех к стенке ставили и стреляли из пулемета «Максим». Дешево и сердито. И уничтожали всех в пух. И, между прочим, были правы. Потому что педерастия, разврат, свальный грех, эти все голые пляски на сцене перед малолетками. Эти бабы сумасшедшие между дураками голыми. Это все не что иное, как полный заворот кишок в голове. И это конец света, между прочим, понимаете? Вот это все, «этот стон у нас песней зовется». То есть, это все безобразие называется именем высоким «искусства».
Друзья мои, я буду первым человеком, который будет звать вас на выставки, на премьеры разных спектаклей, на балет, на симфонические различные такие оркестры, выступления и прочее. Но я же буду первый, который скажу вам: да чтоб они сгорели, сволочи! Это что такое? Искусство, что ли? Вот это — искусство? Вот этот голый идиот с этой голой дурой, вот здесь пляшущие, топчущие пятками по сцене, — это искусство? Да нет, друзья мои. Это Содом и Гоморра. И гнев Божий проливается на головы идиотов, которые называют безобразие искусством. Понимаете, друзья мои? И нам нужно воспитать в себе такой хороший вкус — для того, чтобы отличать красивое от безобразного, нравственное от безнравственного, ведущее вверх от ведущего вниз.
А если мы это не разберем и все вместе назовем искусством — ну, друзья мои, нам будет конец. Как и всем остальным. А мы же не хотим, как всем остальным. Мы хотим лучше. Я хочу лучше. Всем остальным — просто конец, а я хочу лучше. Наверняка вы тоже так хотите. Поэтому, чтобы быть лучше, нужно идти вверх, а не туда, в задницу. Прости, Господи!
Подробнее: Протоиерей Андрей Ткачев: Современное искусство — Содом и Гоморра
А далее уже разыгрывается новый спектакль, который показывает, что под действием этого некрофильского культа и в РПЦ давно все стали куколками, а Виторган и Богомолов помирились на почве… окончательного приобщения Собчак к коллекции некрофильских куколок…
15.09.2019 г. «Жуткая жуть». Жена Бобровского оценила идею с катафалком на свадьбе Ксении Собчак
Продолжение следует…
Читать по теме:
- Сати. Часть I
- Сати. Часть II
- Сати. Часть III
