В российской системе воспитания сирот самая обычная и распространенная форма — большие государственные детские дома. Обычно они рассчитаны на 100-200 детей. Главное, что дает ребенку государственная система, — это социальные гарантии: жилье по выходе из детского дома, право на бесплатное второе образование и др. Однако приходится признать, что с делом воспитания государство не справляется. Об этом говорят цифры. По данным Генеральной прокуратуры, 10% выпускников государственных детских домов кончают жизнь самоубийством, 40% (!) становятся преступниками, 40% — наркоманами и алкоголиками и только 10% находят достойное место в жизни. Почему так происходит? Дело в том, что у этой системы есть несколько серьезных изъянов.
Во-первых, она устроена как огромный конвейер, «перерабатывающий» жизнь ребенка. Ребенка, оставшегося без родителей, передают по цепочке — из одного учреждения в другое. До четырех лет он живет в Доме ребенка, после четырех — попадает в детский дом, а в семь лет его переводят в школу-интернат (тоже детский дом, но с собственной школой), где он начинает учиться. Часто в таких интернатах младшая школа со своим директором и коллективом воспитателей расположена в одном корпусе, а в старших классах дети переходят в другой корпус, и им опять приходится привыкать к новым воспитателям. В результате за свою жизнь ребенку три, четыре раза приходится начинать все с начала. Детдомовцы привыкают к тому, что взрослые вокруг них — это временщики, которые постоянно меняются. По словам сотрудников детских домов, на 8-10 детей нормативами предусмотрен только один воспитатель в смену, летом — один воспитатель на 15 детей.
Другая проблема — замкнутость «детдомовского» мира. Дети живут в детдоме и здесь же учатся, даже в школе видя вокруг себя только таких же сирот. Кончается учебный год, наступает лето, и весь детдом, 100-150 детей, едет отдыхать на турбазу или в пансионат, куда свозят таких же сирот еще и из других детских домов. Получается, что ребенок просто не знает, как общаться с внешним миром.
К тому же воспитанные в государственном детдоме дети чаще всего не приучены к труду и не хотят работать. Они знают, что их накормят и оденут — государство обязано. У них не только нет необходимости себя обслуживать, это еще и запрещено. Воспитатели не имеют права привлекать ребенка даже к помощи на кухне — это не допускается нормативами по гигиене и технике безопасности. В результате дети растут иждивенцами — не умеют ни готовить, ни убираться, ни зашить свои вещи. И это не просто лень — искажается склад личности, способность принимать решения. Этот «результат» государственной системы воспитания тоже признается всеми.
В дохристианской Руси проблемы беспризорности не было. В родовой общине была традиция заботиться о сиротах всем миром, то есть сообща. С принятием христианства государственная политика также включает заботу о осиротевших детях[8]. В Русской Правде статья 99 обязывала опекунов «печаловаться» — заботиться — о сиротах[8].
Политика призрения детей-сирот впервые, по словам А. Н. Кривоносова, появляется с Ивана Грозного[8]. Сиротскими домами руководит Патриарший приказ[8]. В XVI веке Стоглавым собором установлено создать при церкви богадельни для «сирых и немощных», где использовался педагогический принцип «воспитания в добром наказании»[8].
Решение вопроса началось Петром I, который поощрял открытие приютов, куда принимали незаконнорождённых с сохранением тайны происхождения[8]. Один из первых крупных сиротских государственных домов был возведён в 1706 году новгородским митрополитом Ионой при Холмово-Успенском монастыре. Сиротские монастыри обязаны обучать грамоте, арифметике и геометрии[8]. Одним из таких «сиротских монастырей» стал Новодевичий, который получал из государственной казны приличное содержание на содержание и воспитание сирот.
В 1718 году Пётр Алексеевич повелел «малолетних и нищих ребят» приписывать к суконным и прочим мануфактурам. Численность беспризорников, сирот резко возрастала в период войн и смут, когда разрушались общественные и семейные связи. Время правления Петра было периодом социальных потрясений. Поэтому богадельни и госпитали были переполнены и по царскому распоряжению детей стали отдавать в семьи на воспитание, а тем кому было уже 12 лет передавали на флот юнгами. При преемниках Петра Первого воспитательные дома были закрыты.
В дальнейшем система призрения (заботы) получила развитие при императрице Екатерине II. Под её покровительством существовали «воспитательные дома» и приюты. Основной их задачей было на время дать ребенку приют, а затем передать в «благонравную» семью. В воспитательных домах старались дать «доброе воспитание». Целью императрицы было создание третьего сословия образованных людей, которые будут служить родине и владеть различными ремеслами. Одновременно о сиротах продолжала заботиться церковь. В отличие от западной церкви, которая видела свою главную задачу в том, чтобы дать приют и пропитание сиротам, русская церковь не только давала приют и хлеб, но взяла на себя функцию воспитания, начального образования и лечения детей, оставшихся без родителей. К XIX веку почти все крупные монастыри имели при себе богадельни и детские приюты, а часть из монастырей славилась своими приютами[8].
В XIX столетии, когда в России стали активно развиваться капиталистические отношения, росли города, рушились прежние социальные и семейные связи, произошёл серьёзный рост числа сирот. Война 1812 года, огненным валом прокатившаяся по западным и центральным губерниям, привела к появлению большого количества сирот. Число сирот в воспитательных домах быстро росло, а коренных мер по преобразованию системы призрения принято не было. В результате условия содержания серьёзно ухудшились. Большая скученность, недостаток питания, плохое медицинское обеспечение привело к очень высокой смертности среди сирот. Так, при императоре Александре I смертность в воспитательных домах временами доходила до 75%.
В начале XX столетия рост числа сирот продолжался. По состоянию на 1 января 1911 года в 438 российских приютах были размещены 14 439 детей[8]. Там, где была развита промышленность, приюты создавались при родовспомогательных заведениях для подкидышей и сирот фабричных рабочих. К 1913 г в Российской глубинке существовало 921 учреждение для детей-сирот (не считая воспитательных домов и приютов в крупных городах).
Убежище для бесприютных детей Благотворительного общества при Архангельской городской больнице. 1915 год
К 1917 году в 538 приютах воспитывались 29 650 детей[8]. Приюты принадлежали духовному и военному ведомствам, МВД. Жизнь таких приютов была жестко регламентирована. Значительная часть приютов принадлежала частным благотворительным учреждениям. Многие приюты жили за счет самоокупаемости и самообеспечения, что приводило к вовлечению детей в производство.
Воспитанники приюта принца П.Г.Ольденбургского в мастерской за изготовлением музыкальных инструментов. Фотография К.Буллы 1909 г.
Воспитанницы приюта принца П.Г.Ольденбургского во время выступления на празднике. Фотография К.Буллы. 1913 год.
Для решения проблем беспризорных детей в Российской Империи существовало большое количество приютов и воспитательных домов, находившихся, в частности, в ведении Ведомства Учреждений Императрицы Марии и Попечительства о трудовой помощи — в частности, в последнем существовала система Ольгинских приютов.
Во время Первой мировой и Гражданской войн произошёл резкий всплеск беспризорных детей.
Ярославль. Николаевский детский приют. Открытка (до 1917 г.)
По данным БСЭ, в 1921 году их число было около 4—6 млн чел. и около 2,5—4 млн чел. в 1923 году[1]. Однако А. Ю. Рожков указывает, что в 1922 году было около 7 млн беспризорников[10], а А. Н. Кривоносов указывает на 4,5 млн и 7 млн человек в 1921 и 1922 годах соответственно[11]. Для решения этой проблемы понадобилось 15 лет. В СССР борьбы с беспризорностью стала политической задачей, так как огромное число беспризорников и сильный рост детской преступности нарушали стабильность государства.
После Октябрьской революции 1917 года система частных благотворительных учреждений была ликвидирована. Проблему сирот полностью взяло на себя советское государство. Главными факторами в борьбе с правонарушениями подростков были признаны воспитательная и предупредительная работа. Цели воспитания были изменены, подчинены новой идеологии. Личность должна была подчиняться целям общества. Кроме того, необходимо учесть тот фактор, что детская безнадзорность и преступность (часто страшнее взрослой) приобрела характер эпидемии. Проблему необходимо было решать и в кратчайшие сроки. Поэтому для ликвидации детской беспризорности были мобилизованы буквально все имеющиеся силы и привлечены все ресурсы, а их в разорённой длительной войной, разрушенной стране, и так было крайне мало.
В 1917 г. в детских домах было около 30 тыс. детей, в 1919 г. — 125 тыс. в 1921-1922 гг. — 540 тыс. несовершеннолетних. О детях заботились самые различные органы и ведомства: НКВД, Народные комиссариаты просвещения и здравоохранения, партийные органы, комсомол, профсоюзы, женотделы и т. д. Беспризорниками также занимались милиция и уголовный розыск. В 1920 году была создана детская милиция.
В городах учреждали воспитательно-трудовые школы, детские приюты, развивали индивидуальное шефство и наставничество. Появилась уникальная советская школа перевоспитания «трудных» подростков (часто фактически закоренелых преступников), в которой выдающуюся роль сыграл советский педагог Антон Семёнович Макаренко
Детьми занимались и общественные организации, учреждённые представителями интеллигенции. В 1918 году по инициативе В.Г. Короленко в Советской России была учреждена Лига спасения детей. Лига создавала детские колонии, клубы и сады. Учреждения Лиги обычно занимали 2-3 комнаты, где занимались с небольшими группами детей в 20-30 человек. С 1921 года все заведения Лиги перешли в распоряжение Московского отдела народного образования. Ещё одной подобной организацией был Совет защиты детей под председательством наркома просвещения А. В. Луначарского.
В 1923 году детские дома перевели на содержание местных бюджетов. В итоге число детдомов и детей в них резко сократилось. В 1923 году, по сравнению с 1922 г., численность детдомов сократилась с 6063 до 3971, детей в них — с 540 тыс. до 253 тыс. человек. В последующие пять лет численность детей в детских домах сократилась ещё вдвое. Причём положение детей в них было весьма плачевным. Особенно тяжёлое положение было в приёмниках-распределителях.
Однако в целом стабилизация и положительная динамика развития советского государства привела к естественному сокращению беспризорности, волну наиболее неприглядных явлений удалось сбить, хотя до полного решения проблемы было ещё далеко.Развивался институт патроната, когда детей передавали в семьи трудящихся под контролем местных органов власти и общественности.
В результате в 1926 году советское правительство приняло Положение о борьбе с беспризорностью и утвердило трехлетний план этой борьбы. В 1928 году была поставлена задача в кратчайшие сроки уничтожить детскую беспризорность. Упор был сделан на борьбе с уличной преступностью. «Изъятие» беспризорников с улиц приняло характер военных операций, в которой участвовали сотрудники ОГПУ, милиции и угрозыска. После облав, беспризорников размещали в приемниках и детдомах. Для этого пришлось срочно разгрузить приемники-распределители и детдома. Сирот передавали в семьи крестьян и кустарей. Чтобы заинтересовать их, им предоставляли дополнительный земельный надел на каждого ребенка, освобождали от единого земельного налога на 3 года, ребенок получал право бесплатного обучения, семьи получали единовременное пособие.
К 1924 году в детских домах размещено 280 тыс. чел., через два года 250 тыс. чел., а в 1927—1928 годах 159 тыс. детей. Однако к концу 1920-х годов с беспризорностью покончить не удалось. По данным Крупской, количество безнадзорных несовершеннолетних составляло к началу 1930-х годов более 2 млн. детей.
В 1935 г. было опубликовано постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности». Действительно удалось сбить волну массовой беспризорности, создать систему по борьбе с малолетними правонарушителями, их перевоспитанию, вовлечению в нормальную жизнь советского общества. Полностью завершенной ликвидация детской беспризорности считалась уже в середине 1930-х годов[1].
После начала Великой Отечественной войны поднялась новая волна беспризорности, увеличилась детская преступность. Советской власти снова пришлось принимать чрезвычайные меры по организации борьбы с детскими правонарушениями и ликвидации беспризорности. Новый рост числа беспризорных наблюдался в России с начала 1990-х годов.
Педагог новой формации, он создал свою систему воспитания, причем, работал только с «трудными» подростками — таких сегодня помещают в спецшколы и колонии для несовершеннолетних. И, как утверждает статистика, 85 % этих ребят не встает на путь исправления. То есть налицо педагогический брак, а у Макаренко его почти не было. Для сравнения напомним, что среди почти 3000 воспитанников коллективов под рук. А. С. Макаренко не известно ни одного рецидива, причём многие исследователи судьбы этих выпускников отмечают, что «они были счастливыми людьми».
Феномен? Безусловно. И главное, появился Антон Семенович вовремя: создавалось новое государство, а значит, срочно требовались новые методики в воспитании и образовании. Вернуть детям детство и вновь заставить их поверить, что, кроме зла, в мире живут доброта, уважение к личности, искренность, благородство — задача не из легких. И Макаренко удалось решить ее.
Макаренко собрал и дополнил разрозненные приёмы в целостную систему, описав её в ряде произведений — в частности в «Педагогической поэме». Получившаяся система обеспечивала хорошие результаты, основой этой системы стали трудовое воспитание и демократия (самоуправление) ученического коллектива. Фактором, сдерживавшим применение системы в дальнейшем (с 1960 годов), стало то, что в СССР было законодательно запрещено эксплуатировать детский труд, иными словами детям до 16 лет запретили заниматься любым производительным трудом[2].
Когда Антон Семёнович оказался лицом к лицу с несовершеннолетними правонарушителями, ему пришлось далеко не сладко:
«В поисках педагогических работников я дошёл было до полного отчаяния… Все боялись «босяков», и никто не верил, что наша затея окончится добром. Первые месяцы нашей колонии для меня и моих товарищей были не только месяцами отчаяния и бессильного напряжения, — они были ещё и месяцами поисков истины… Я с отвращением и злостью думал о педагогической науке: «Сколько тысяч лет она существует!.. Сколько книг, сколько бумаги, сколько славы! А в то же время пустое место, ничего нет, с одним хулиганом нельзя управиться, нет ни метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет. Какое-то вековое шарлатанство… »
Макаренко подверг острой критике буржуазную и мелкобуржуазную педагогику. Он писал, что буржуазная и мелкобуржуазная педагогика металась от муштры детей и подавления их личности к абсолютной свободе детей от обязанностей, от авторитарной педагогики слепого повиновения детей к анархической теории «свободного воспитания».
К концу года (1919) на Полтавщине окончательно установилась советская власть, и через несколько месяцев губернский отдел народного образования предложил Макаренко возглавить учреждение, которое в лучших традициях советского новояза именовалось «Основной детский дом для морально‑дефективных детей №7». Детская колония на 45 воспитанников должна была разместиться в 6 км от Полтавы на хуторе Трибы, который представлял собой десяток разграбленных построек. Осень прошла в хлопотах по приведению в относительный порядок одного корпуса, а в декабре в колонию прямиком из тюрьмы прибыли с десяток воспитанников.
Макаренко не боялся подростков с уголовным прошлым. Он был убежден, что «расстояние между моральной социальной нормой и моральными социальными искривлениями очень незначительно». Цель педагога – «пройти это расстояние как можно быстрее». Использовавшийся им для этого метод удивления, или «взрыва», который представлял собой не что иное, как «разрыв шаблона», требовал тонкой проницательности, изобретательного ума и актерства, приправленного изрядной дозой иронии. Все это подкреплялось искренней верой в возможность иной, лучшей жизни.
Криминально‑авантюрные устремления воспитанников Макаренко направил в нужное русло, сплачивая коллектив рискованными предприятиями, такими как организация отрядов по борьбе с грабителями на дорогах, незаконной порубкой леса и самогоноварением.
Успехи на ниве педагогики подрывались нищенским положением колонии. Вместо реальной помощи губнаробраз зачастую ограничивался ценными советами, вроде рекомендации ловить бродячих собак и вытапливать из них жир в ответ на просьбу о керосине для освещения. Почва в Трибах представляла собой сыпучий песок, так что Макаренко с завистью взирал на расположенное по соседству, в селе Ковалевка, имение, до революции принадлежавшее богачу Вильгельму Трепке. Даже в разоренном состоянии оно манило 80 га чернозема, лугами, садом, жилыми и хозяйственными постройками. Легкость, с которой губисполком согласился весной 1921‑го передать колонии имение Трепке, сводилась на нет тем фактом, что земли имения были захвачены окрестными селянами. Здесь на руку сыграло то, что Макаренко возглавлял вовсе не институт благородных девиц. Выяснение отношений с «рейдерами» вылилось в ряд стычек, из которых колонисты вышли победителями.
На хозяйственном фронте прорыв последовал после того, как Макаренко в апреле 1924‑го пригласил 27‑летнего Николая Фере на должность агронома колонии, носившей теперь имя Горького. Под его руководством колонисты добились приличной урожайности – 30 ц пшеницы с гектара. Фере начал внедрять многопольный севооборот с упором на кормовые культуры и взял курс на развитие более прибыльного животноводства.
Доходы от сельхозпроизводства позволили Макаренко организовать театр, в зимний сезон бесперебойно выдававший по новому спектаклю в неделю для окрестных селян.
Как Макаренко управлялся со своим обширным хозяйством? Он сформировал в колонии систему самоуправления. Была введена разбивка по отрядам, за которыми закреплялись места в спальнях и столовых. Отряды насчитывали от 7 до 15 человек, а их командиры (сначала назначавшиеся, а потом выбиравшиеся на общем собрании) входили в совет во главе с секретарем. Совет собирался раз в неделю для решения хозяйственных и организационных вопросов. Еженедельно составлялись сводные отряды, через командование которыми прошли все способные колонисты, причем постоянные командиры попадали туда только в качестве рядовых. Дежурные воспитатели лишь контролировали работу отрядов. Такая «командирская педагогика» обеспечивала сознательную дисциплину и кадровый резерв, сделав горьковцев своего рода «закваской» во всех последующих начинаниях Макаренко.
Макаренко в марте 1926‑го принял предложение Харьковской комиссии помощи детям взять под крыло Куряжскую колонию. Куряж, находившийся в 8 км от столичного Харькова, сулил заманчивые перспективы: 100 га земли, просторные монастырские постройки, электростанция, водопровод и мастерские. Но при первом знакомстве царившая там разруха остудила пыл Макаренко: загаженный из‑за отсутствия уборных двор, пущенные на дрова двери и полы…В конце мая, выгрузившись из вагонов, горьковцы под барабанную дробь стройной колонной вступили в ворота и предстали перед изумленными куряжанами, для которых началась новая жизнь.
В те годы, когда Макаренко начинал свою работу в колонии имени Горького, многие педагоги не освободились ещё от идеалистического, слащавого отношения к детям в духе «свободного воспитания». Макаренко часто упрекали в излишней требовательности и суровости по отношению к воспитанникам, он заявлял о необходимости наказаний.
«Я в течение восьми лет должен был видеть не только безобразное горе выброшенных в канаву детей, но и безобразные духовные изломы у этих детей. Ограничиваться сочувствием и жалостью к ним я не имел права. Я понял давно, что для их спасения я обязан быть с ними непреклонно требовательным, суровым и твердым. Я должен быть по отношению к их горю таким же философом, как они сами по отношению к себе» (1. Т. 1.С. 91).
Макаренко предостерегал от сентиментального любования детьми. «Дети — цветы жизни»,— любили повторять педагоги и многие родители, однако многие из них не дали себе труда задуматься над этими прекрасными словами, из которых вовсе не следует, что «нужно цветами любоваться, ахать, носиться, нюхать, вздыхать». Надо подумать, какие плоды могут развиваться из этих цветов. Следование мелкобуржуазной теории «свободного воспитания» развивает у детей эгоизм, лень, барство, избалованность и расхлябанность. В обращении с детьми не нужно сентиментального заласкивания, поцелуев, объятий и т. п., но необходимо «чувство меры в любви и строгости, в ласке и суровости». В отношении к детям нужна «требовательная любовь»: чем больше уважения к человеку, тем больше требований к нему.
В буржуазной педагогике под влиянием Гербарта установилось ограниченное понимание дисциплины — только как дисциплины послушания. Она обычно ограничивалась отрицательными требованиями: «не шали», «не ленись», «не опаздывай» и т. д. Подобному пониманию дисциплины Макаренко противопоставляет своё требование активной дисциплины, или, как он выражается, «дисциплины борьбы и преодоления».
«В советском обществе, — говорил он, — дисциплинированным человеком мы имеем право называть только такого, который всегда, при всяких условиях сумеет выбрать правильное поведение, наиболее полезное для общества, и найдёт в себе твердость продолжать такое поведение до конца, несмотря на какие бы то ни было трудности и неприятности».
Таким образом, дисциплина в понимании Макаренко — это не только дисциплина торможения, но и дисциплина стремлений, активности. Она не только сдерживает, но и окрыляет, вдохновляет к новым победам и достижениям. В итоге полтавский наставник пришёл к важному выводу: дисциплина — это не метод, а результат воспитания.
А вот методы на пути к заветным «благородным характерам» Антон Семенович практиковал самые разные: «наряды» и «аресты» (в японской эманации — «время и место для хансей», то есть самоанализа), поощрения и зарплаты. И самый главный — вовлечение всего коллектива в управление хозяйством.
Макаренко затеял создание деревообделочной мастерской. Новое занятие заставило колонистов вплотную соприкоснуться с миром нэпманов‑дельцов. Например, подряд от местного общества пчеловодов на 10 000 ульев обеспечил владелец лесопилки Попов, который «договорился» с медолюбивым начальством о поставке для их изготовления своих пиломатериалов. Те оказались дрянного качества.
Хозяйственный энтузиазм и дисциплина скоро снискали колонии благоволение республиканского Наркомпроса, который стал использовать ее как витрину своих достижений. За полтора года в колонии побывали 32 иностранные делегации. Репутация горьковцев была так высока, что их даже привлекали для наведения порядка в коллекторе для беспризорников.
Макаренко разработал проект организации Всеукраинской детской трудовой армии, состоящей из семи корпусов, 21 дивизии и 63 полков численностью по 1000 человек. Во Всеукраинском ЦИКе, в свою очередь, созрел фантасмагорический план поручить Макаренко организацию колоний для 40 000 украинских беспризорников на границе с Афганистаном. Интерес к работе Макаренко, сопровождавшийся публикациями в прессе, вышел ему боком. Вдова Ленина Надежда Крупская, в ту пору член коллегии Наркомпроса РСФСР, углядев в порядках, заведенных Макаренко, пережитки прошлого, подвергла их критике на VIII съезде комсомола в мае 1928‑го. Посыпались проверки, и в сентябре 1928 года Макаренко отстранили от руководства колонией.
В апреле 1927‑го украинские чекисты решили увековечить память Феликса Дзержинского, создав образцово‑показательную коммуну для беспризорников. В пригороде Харькова построили двухэтажное здание со всеми удобствами для 150 воспитанников. Осенью 1928 года коммуна имени Дзержинского стала основным местом работы Макаренко. Чекистам было плевать на претензии Наркомпроса.
Первые два года коммуна содержалась на отчисления от зарплаты чекистов. Курировавший заведение от ГПУ Александр Броневой (дядя будущего знаменитого артиста) с радостью принял предложение Макаренко перейти на самоокупаемость. Педагогу был выдан карт‑бланш.
У карт‑бланша было имя – Соломон Борисович Коган. Макаренко проявил прозорливость, назначив 60-летнего Когана начальником производства. Оборотные средства Коган раздобыл, заключив договор на поставку мебели для аудиторий Харьковского электротехнического института, образованного в апреле 1930 года. А поскольку у вуза еще не было своих помещений, Коган выбил аванс на постройку склада для хранения мебели. Полученные 150 000 рублей были потрачены совсем на другое. За две недели коммунары соорудили из горбылей и всякого хлама столярный цех площадью 1800 кв. м. Закупили бывшее в употреблении оборудование для литейного, гальванического и механического производства и наладили выпуск металлических изделий. Тогда же заработал швейный цех для девочек. Для проживания мастеров‑кустарей, привезенных Коганом из Киева, выстроили глинобитный дом.
Основная сложность заключалась в необходимости обеспечить производство станками и материалами, а работников – продуктами, но тут в распоряжении Когана были киевские связи и целый штат снабженцев. Медь для масленок добывали из гильз со свалок военных арсеналов, мясо для столовой доставали по окрестным селам. Соломон Борисович нещадно боролся с излишествами, омертвляющими оборотный капитал. Результат его трудов не заставил себя ждать. В апреле 1930‑го ребята получили первую зарплату, а в июне коммуна перешла на самоокупаемость.
Самоуправление в коммуне набрало полную силу, так что в октябре того же года из штатного расписания исчезла должность воспитателя. Подростки быстро освоили тонкости производства. Совет командиров не раз вступал в аргументированные споры с начальником производства из‑за его пристрастия к мелочной экономии, которая оборачивалась браком и простоями.
Макаренко начал постепенно подготавливать почву для перевода дел на индустриальные рельсы. Здесь методы работы Когана были неуместны: «Вообще, барахольщик. Нашу продукцию только потому принимают, что другой нет. Производственник от деморализации», – говорил о своем начпроизводства Макаренко. В сентябре 1930‑го он добился открытия в коммуне рабфака Харьковского машиностроительного института.
Дзержинцам было на что ориентироваться: перед глазами находился пример трудовой коммуны ОГПУ в подмосковном Болшево. Эта коммуна представляла собой производственный комплекс, включавший трикотажную, обувную и коньковую фабрики. Впрочем, харьковчанам был не чужд снобизм по отношению к «легкой индустрии», их устремления простирались гораздо дальше.
Начало 1931 года в коммуне протекало в череде совещаний с участием Броневого и инженеров ведущих харьковских предприятий, возглавляемых Николаем Горбуновым. Обсуждались проект организации машиностроительного завода и то, какую продукцию он должен выпускать. В итоге решили взяться за производство электродрелей: они требовались авиационной и судостроительной промышленности и на их закупку за границей тратилась драгоценная валюта.
За образец взяли инструмент австрийской фирмы «Петравиц». Изделие состояло из сотни деталей, при его изготовлении было необходимо выдерживать допуски в десятки микрон. Требовалось построить производственное здание, спальный корпус на 300 человек и жилье для инженерно‑технического персонала, приобрести станки, оснастку. Смета составила миллион рублей, 600 000 из которых должна была выделить коммуна. ГПУ обещало дать остальные деньги и помочь с приобретением импортного оборудования. Весной закипела стройка, а в коммуне начался производственный штурм: нужно было зарабатывать недостающие средства. Осенью в отстроенном двухэтажном производственном корпусе стартовали работы по монтажу оборудования, а специалисты Харьковского электромеханического завода стали обучать ребят. Главным инженером назначили Горбунова, коммерческим директором – Когана.
Одновременно шел прием новых коммунаров. Для работы в обмоточном отделении, где требовалась аккуратность, набирали девочек из других детдомов. Подбором воспитанников, способных освоить сложные станки, Макаренко занимался лично. Все беспризорники, по его наблюдениям, делились на три категории: деятельные ребята, бродяжничающие по всей стране и перемещающиеся на скорых поездах; те, кто ограничивается катанием на заднем буфере трамвая; и большинство, которое «никуда не бежит и ничего не ищет».
Воспитанники коммуны имени Дзержинского. На столе – выпущенная ими продукция: электродрели «ФД-1» Фото DR
Первая категория была крайне немногочисленной, но именно ее представители требовались Макаренко. Искать их следовало, конечно же, на вокзале. Метод «взрыва» безотказно воздействовал на впечатлительных подростков, а командирское ядро довершало остальную работу.
У меня уже была очень хорошая организация коммунаров. Из 150 человек 90 человек были комсомольцами в возрасте от 14 до 18 лет, остальные были пионерами.
Все были крепко связаны, были очень дружны, обладали очень красивой, точной, бодрой дисциплиной, прекрасно умели работать, гордились своей коммуной и своей дисциплиной. Им можно было поручать довольно ответственные задания, даже физически трудные, даже трудные психологически.
Вот какой метод я применял для того, чтобы произвести наиболее сильное впечатление на мое новое пополнение. Конечно, этот прием был многообразен, он заключался и в самой подготовке помещения: спальни, рабочих мест, класса, в подготовке внешней обстановки, в виде цветов, зеркал. Коммуна жила очень богато, потому что была на хозрасчете. Мы так принимали детей. Мы их собирали всегда в скорых поездах. Это было в Харькове. Ребята, ехавшие в скорых поездах, – это был наш контингент; мы имели право на этот контингент. Скорые поезда Москва – Минеральные Воды, Москва – Сочи, Москва – Кисловодск перевозили кандидатов в мою коммуну. Все эти скорые поезда проходят через Харьков ночью, и мы этих ребят тоже собирали ночью.
Семь-восемь коммунаров, один из которых назначался временным командиром на одну ночь, отправлялись для того, чтобы собрать этих ребят. Этот временный командир всегда отвечал за работу отряда и всегда сдавал рапорт после окончания задания. Временный отряд в течение 2-3часов собирал беспризорных с крыш, из уборных, вытаскивал из-под вагонов. Они умели собирать этих «пассажиров». Я никогда не сумел бы их найти.
Сотрудники НКВД, стрелки отводили мне комнату на вокзале. В этой комнате происходил первый митинг. Этот митинг заключался не в уговаривании ребят идти в коммуну, а носил такую форму. Наши коммунары обращались к ребятам с такими словами: «Дорогие товарищи, наша коммуна испытывает сильные затруднения в рабочей силе. Мы строим новый завод, мы пришли к вам с просьбой помочь нам». И беспризорные были уверены, что это так. Им говорили: «Кто не хочет, – может ехать дальше скорым поездом».
Идальше начинался тот метод удивления, который я хочу назвать методом взрыва.
Обычно ребята всегда соглашались помочь нам в нашем строительстве. В этой комнате они оставались ночевать. А на другой день в 12 часов вся коммуна с оркестром – у нас был очень хороший большой оркестр, 60 белых труб, – со знаменем, в парадных костюмах с белыми воротниками, с наивысшим шиком, свензелями и т. д. выстраивалась в шеренгу у вокзала, и, когда этот отряд, запахивая свои кафтаны, семеня босыми ногами, выходил на площадь, сразу раздавалась музыка, и они видели перед собой фронт. Мы их встречали звуками оркестра, салютом как наших лучших товарищей. Потом впереди выстраивались наши комсомольцы, девочки, следом за ними шли эти беспризорные ребята, и потом еще шел взвод. И вся эта группа шествовала очень торжественно по восемь человек в ряд.
Граждане плакали от умиления, но мы видели, что это только техника и ничего сентиментального.
Когда их приводили в коммуну, они отправлялись в баню и выходили оттуда подстриженные, вымытые, одетые в такие же парадные костюмы с белыми воротниками. Затем на тачке привозилась их прежняя одежда, поливалась бензином и торжественно сжигалась. Приходили двое дежурных по двору с метлами и сметали весь пепел в ведро. Многим моим сотрудникам это казалось шуткой, но на самом деле это производило потрясающее материальное, если не символическое впечатление.
Воспитанники коммуны во время марша по улицам Харькова. Фото предоставлено О.И.Цебржинским.
Из этих беспризорных, которых я собирал с поездов, я мог бы назвать только двух-трех человек, которые не стали на надлежащие рельсы. Но эти ребята никогда не забудут их приема на вокзале, этого оркестра, новые спальни, новое обращение, новую дисциплину, и навсегда у них останутся сильные впечатления.
Я привел один из примеров того метода, который я называю методом взрыва.
Ситуация с качеством и ритмичностью производства постепенно налаживалась, годовой план в 7000 изделий был успешно выполнен, после чего завод наладил выпуск электрошлифовалки «ФД‑2», а также электродрелей «ФД‑3» и «ФД‑4» по образцу американской Black & Decker. С импортных шарикоподшипников и мерного инструмента перешли на собственные. Можно было почивать на лаврах, но Макаренко увлекла новая задача.
Приоритетом советского народного хозяйства было производство средств производства, власть осознавала необходимость наладить массовый выпуск таких потребительских товаров, как радиоприемники и фотоаппараты. Однако при уровне оптической промышленности начала 1930‑х годов в Союзе удалось запустить в серию лишь пластиночные фотокамеры «Фотокор‑1» – громоздкие, неудобные в обращении и к тому же не отличающиеся надежностью.
Мировую моду уже тогда определяла компактная пленочная Leica немецкой фирмы Leitz. Попытки ее скопировать на ленинградском опытном заводе Всесоюзного объединения оптико‑механической промышленности (под маркой «Пионер») и московском заводе «Геодезия» (под маркой «ФАГ») ограничились выпуском примерно тысячи камер. В качестве оправдания за низкое качество оптики ленинградцы ссылались на влажный климат. Харьковский климат оказался более благоприятным: когда в июне 1932 года Броневой показал Макаренко новейшую Leica II, тот убедил его, что коммунары справятся с ее производством.
Фотоаппарат оказался гораздо сложнее электроинструмента: деталей в нем было в три раза больше, а допуски при изготовлении оптической части измерялись уже микронами. Помогало коммунарам экспериментально‑конструкторское бюро харьковского НИИ метрологии и стандартизации, расчет объектива провел ленинградский Государственный оптический институт. В октябре 1932‑го на харьковском заводе «Оружейник» собрали три первых опытных фотоаппарата «ФЭД» («Феликс Эдмундович Дзержинский»), которые отправились на госэкспертизу. Спустя месяц был утвержден проект нового производства с плановой мощностью 30 000 фотоаппаратов в год. Кстати, в 1932‑м завод Leitz в Ветцларе выпустил около 35 000 камер. Через два года коммунары приступили к серийной сборке продукции на новом заводе.
Фотоаппарат «ФЭД» («ФЭД-1»)
Финансовые показатели работы коммуны впечатляли: в 1935 году прибыль достигла 5 млн рублей. Для сравнения: средняя зарплата рабочего тогда составляла 170 рублей. Основной доход приносило производство фотоаппаратов: ежегодно выпускалось около 15 000 экземпляров, каждый из которых стоил в рознице 528 рублей.
Фотоаппарат «ФЭД-2»
Производственные успехи неизбежно вели к тому, что коммуна, разросшаяся до 600 человек, должна была трансформироваться из стартапа, в котором несовершеннолетние работали по четыре часа в день, в обычное производство. Такое предприятие не могло позволить себе терять квалифицированные кадры в лице повзрослевших ребят. «Для того чтобы держать этих молодых рабочих в повиновении, нужен такой какой‑нибудь Макаренко – старший надзиратель», – не питал иллюзий Антон Семенович.
Его огорчало, что первый выпуск рабфака прошел незамеченным – в отличие от выпуска первой тысячи электродрелей, который отпраздновали с помпой. И с этих позиций самым значимым наследием харьковского этапа жизни Макаренко стали не выросшие из коммуны нынешние предприятия «Коммунар» и «ФЭД», а воспитанные им беспризорники.
Кого‑кого, а надзирателей в ГПУ было предостаточно. 1 июля 1935‑го Макаренко покинул коммуну. Новый начальник Вениамин Берман принялся наводить свои порядки, удостоив предшественника следующей характеристики: «Макаренко играл в Коммуне скромную роль… Был он очень умный человек, своеобразный, со своими идеями, среди которых было немало идей фикс, любил он и выпить… но Коммуна производила сильное впечатление… Много было и неправильных линий у Макаренко, работа его в Коммуне носила даже несколько анархический характер».
А.С.Макаренко был первый, кто рассматривал коллектив, в который погружён человек, как средство воспитания. Основные достижения, которых добился Макаренко, разрабатывая этот взгляд, можно сформулировать в нижеследующих пунктах.
- Макаренко разработал теорию коллектива-воспитателя. Коллектив А.С.Макаренко рассматривал, как устойчивое сообщество, объединенное общей целью и более или менее общим проживанием. Хотя теория Макаренко началась в трудовой колонии для беспризорных, но применима она и в школьных и в рабочих коллективах, где, хочешь-не хочешь, а проводишь почти треть жизни. Воспитание в коллективе формирует у каждого из членов присущие этому сообществу нормы, отношение к окружающим и отношение к жизни. До Макаренко педагоги рассматривали коллектив, как собрание индивидуальностей. Макаренко обратил внимание на возникающий в коллективе эффект, который в современном научном лексиконе носит название «синергия». Объединённое воздействие не равно сумме воздействий каждого. Эффект синергии может быть, как положительный, так и отрицательный.
- Макаренко изучил, как влияют на формирование каждого из членов строение и организация коллектива. Сюда же входят вопросы взаимоотношений между коллективом и личностью, а также взаимодействия между коллективами. Он установил, что разрыв социальных связей наносит вред воспитуемому. Правильное же их построение способствует правильному развитию индивидуума. При этом каждый член коллектива не должен относиться пассивно к своему положению в сообществе. Каждого нужно научить элементам взаимодействия с коллективом (а более широко говоря, с обществом), которые бы способствовали полному раскрытию индивидуальных талантов.
- В качестве практического применения этих знаний А.С.Макаренко разработал методику организации воспитания в коллективе. Воспитание по Макаренко — это установление и укрепление правильных отношений в коллективе, как на уровне структуры коллектива, так и на уровне индивидуальных взаимоотношений его членов. Сюда входит формирование сознательной дисциплины.
- По мнению А.С.Макаренко педагог, воздействуя на коллектив, правильно его формируя, использует его не только, как инструмент индивидуального воспитания. Воспитывающий коллектив воспроизводит общественные отношения на своём специфическом уровне. Верно также и обратное. Если педагог умеет правильно сформировать коллектив, он изменяет к лучшему отношения во всем обществе в целом.
Многих привлекает убеждение А.С. Макаренко, что: «Нормальный человек не может адаптироваться к «социальной помойке», в условиях помойки «воспитывается только хорошо адаптированная сволочь».
К Макаренко приходили дети, которые настолько уже были испорчены, что не могли жить в нормальном обществе: воры, хулиганы, девочки-проститутки. Родители привозили своих детей, когда уже сами не могли с ними справиться. А Макаренко — мог. Он достиг такого мастерства в воспитании детей, что мог с уверенностью сказать: «Воспитание — легкое дело». Настолько это стало легко для Макаренко, что в колонии им. Дзержинского он полностью отказался от воспитателей, и на его попечении оказалось 600 бывших правонарушителей. Были учителя в школе, инженеры на заводе, но детский коллектив в 500-600 человек жил в известной степени самостоятельно. Макаренко был уверен, что дети самостоятельно по сигналу вовремя встанут с постели, приведут в порядок себя и все помещения коммуны. В коммуне никогда не было уборщиц. Воспитанники все убирали сами, притом так, что все должно было блестеть, ведь в коммуну приходило по 3-4 делегации в день. Чистоту проверяли белым носовым платком.
В коммуне, как и в колонии, были правильно организованные отношения между первичными коллективами (отрядами) и общим коллективом. Общий коллектив коммуны был связующим звеном между личностью и обществом. В каждый момент воздействия на коммунара происходило воздействие и на коллектив. В то же самое время воздействие на коллектив было также воздействием на личность.
Система организации коллектива в коммуне была такой же, как и в колонии. Высшим руководящим органом было общее собрание коммунаров. Большую роль играл совет командиров производственных отрядов. Во главе совета командиров стоял секретарь. Важную роль в жизни коммуны играли комсомольская и пионерская организации.
В коммуне и в колонии в практические дела включались элементы игры с юношеским задором, с чувством радости. Учеба была обязательной для всех. Дежурство, хозяйственные работы, наряды не освобождали воспитанников от школьных занятий.
В коммуне была возможность заниматься в различных кружках: художественной самодеятельности, технических, предметных, спортивных. Были клубы, кинотеатр, библиотека. В театре спектакли ставились воспитанниками. Коммунары часто посещали харьковские театры. Много внимания уделялось физическому воспитанию коммунаров.
Ежегодно в коммуне подводились итоги учебно-воспитательной работы, организовывались производственные и художественные выставки. А.С.Макаренко добивался, чтобы трудовые показатели сопутствовали обучению и воспитанию. Коллектив постоянно рос и богател. Стали тоньше, более углубленно рассматриваться проблемы духовного развития воспитанников, формирования активной гражданской позиции.
И эта коммуна (300 несовершеннолетних голов, причём не только мальчиков, но и девочек) смогла построить и запустить сначала производство электродрелей, а позднее — завод фотоаппаратов, выпускавший знаменитые ФЭД. В то время в СССР сосуществовали многочисленные формы собственности: и артели дореволюционного типа, и кооперативы, и вновь народившиеся акционерные общества, и ТОЗы, и социалистические совхозы, и коллективистские коммуны. В этом разнообразии почин Макаренко не бросался в глаза. Когда в 1935 году полностью была опубликована «Педагогическая поэма», её идеи для целей социалистического строительства оказались не нужны. А может, неправильно были поняты или раскрыты чиновниками? Или нашлись во власти троцкисты, пытавшиеся на корню зарубить здравую идею? При жизни А.С. Макаренко подвергался многочисленной критике. В 20-е годы это были статьи в украинской печати, во второй половине 30-х годов появились разгромные рецензии на его «Книгу для родителей», «Флаги на башнях» и другие работы. Только в 1940 году, уже после смерти, он был «канонизирован» как выдающийся советский педагог.
А.С. Макаренко разработал стройную педагогическую систему, методологической основой которой является педагогическая логика, трактующая педагогику как «прежде всего практически целесообразную науку». Такой подход означает необходимость выявления закономерного соответствия между целями, средствами и результатами воспитания. Узловой пункт теории Макаренко — тезис параллельного действия, т. е. органического единства воспитания и жизни общества, коллектива и личности. При параллельном действии обеспечиваются «свобода и самочувствие воспитанника», который выступает творцом, а не объектом педагогического воздействия. Квинтэссенцией методики системы воспитания, по Макаренко, является идея воспитательного коллектива. Суть этой идеи заключается в необходимости формирования единого трудового коллектива педагогов и воспитанников, жизнедеятельность которого служит питательной средой для развития личности и индивидуальности.
Макаренко достойно оценили только как детского учителя и наставника – в 1988 году UNESCO назвала его одним из четырех наиболее значимых педагогов XX века. Но он же был и одним из самых оригинальных хозяйственников прошлого столетия. Как мне кажется, теория и практика управления Макаренко – это не прошлое. Это интеллектуальное сокровище, за которым – будущее.
Результатом макаренковской «огранки» стало появление тысяч выдающихся характеров. Гости колонии и коммуны единодушно замечали, что «горьковцы» и «дзержинцы» выделяются и внешним видом, и реакциями в различных ситуациях. Важнейшим проявлением стереотипа поведения этой консорции была способность к сверхнапряжению, умение выдавать колоссальное количество работы. Макаренко ещё восемьдесят с лишним лет тому назад продемонстрировал грядущий скачок эффективности систем управления и развития.
Сегодня эту систему называют моделью акционерного общества с участием на паевых началах всех работающих. Но труды Макаренко в настоящее время пользуются большей популярностью не на родине, а за рубежом – например, в Германии и Японии, где систему педагога рекомендуют изучать руководителям предприятий. Подход Макаренко в наши дни реализуется, как ни странно, в бизнесе, а именно в самых передовых компаниях. Увязка доходов сотрудников с общей прибылью предприятия, воспитание новых сотрудников и приобщение их к корпоративной культуре через ядро коллектива, самоуправление в творческих командах и контроль формата — это золотой фонд современного бизнеса.
Находки Антона Семёновича как в области педагогики и андрагогики (т.е. улучшение характера «вполне совершеннолетних» на работе и в быту), так и в плоскости менеджмента (в классическом смысле термина) были вполне революционными и позднее проявились в других странах. Расскажем о некоторых из них, относящихся к бизнесу.
1) Поосевое управление — то, что только через 40 лет в послевоенной Японии получит название «развёртывания политик», а компания Bridgestone Tire в 1964 году наречёт «сияющими иглами» («Хосин Канри»). Три основные оси — качество, затраты, дисциплина поставок — и две дополнительные — всеобщий уход за оборудованием и всеобщее обучение — вполне проявились в работе колонии им. Горького и коммуне им. Дзержинского и красочно изображены в нескольких произведениях Макаренко.
2) Цепочки экспертов — в виде хозяйственной комиссии, столовой комиссии, комиссии по праздникам и т.д. Лишь через полвека такие цепочки появятся в Харцбургской модели управления профессора Рейнхарда Хона (Германия) и, в частности, в розничных гигантах Aldi Nord и Aldi Zud.
3) Корпоративный университет. Включал в себя (коммуна им. Дзержинского) школу, рабфак Харьковского машиностроительного института, преобразованный в техникум с двумя отделениями — электромеханическим и оптико-механическим, а также театр, клуб, оркестр. На Западе первый корпоративный университет появится в 1961 году в McDonald’s.
4) Сверхгибкие «скрипты». В повседневной бизнес-деятельности не обойтись без инструкций, стандартных операционных процедур и прочих рецептов и бюджетов. Как правило, преобладают скрипты жёсткие, редко встречаются полужёсткие. Создать стандарт и его вариации — это меньше половины дела. Осуществлять его непрерывное изменение и адекватное применение (или неприменение) — вот где вызов. К примеру, в отношении наказаний Антон Семенович говорил:
«Нельзя дать общих рецептов… Каждый поступок является всегда индивидуальным. В некоторых случаях наиболее правильным является устное замечание даже за очень серьёзный проступок, в других случаях — за незначительный проступок нужно наложить строгое наказание».
Японцы сформулируют свою теорию «кайзен» (непрерывное совершенствование производственных и вообще любых процессов) ближе к 1980-м. Немного позже американские управленцы начнут говорить об управлении по гибким целям и системе scrum с её межфункциональными командами, нефиксированными бюджетами и т. п.
5) Мультипроектное управление — полтавский мастер называл его «самым важным изобретением нашего коллектива за всю его историю». Так называемые «сводные отряды» создавались не более чем на неделю и получали короткое определённое задание.
«Разнообразие типа работы и её длительности определило и большое разнообразие таких отрядов. В колонии появилась сетка сводных, немного напоминавшая расписание поездов…».
До сих пор мультипроектное управление является, наверное, самым сложным для любого предприятия. Даже тотальное управление качеством с парой десятков проектов на одного сотрудника в год мало кому удается привить. Однако система Макаренко обеспечивала подготовку проектных управленцев высочайшего уровня, благодаря чему колония им. Горького «отличалась к 1926 году бьющей в глаза способностью настроиться и перестроиться для любой задачи, и для выполнения отдельных деталей этой задачи всегда находились с избытком кадры способных и инициативных организаторов, распорядителей, людей, на которых можно было положиться».
Это та самая матричная схема, которая в учебниках по теории управления называется сравнительно модерновой и рождённой якобына Западе (так А. С. Макаренко её успешно применял в 1923 году!). Организаторская цель системы Макаренко — трудиться не с роботизированными сотрудниками, а с людьми, сохраняющими живость восприятия и реакций.
Виртуозность создания стандартов заключается в том, что многие из них создаются человеком только один раз, для одной конкретной ситуации.
Если немцы, изучавшие и внедрявшие систему Макаренко, делали ставку на труд, то японцам очень понравилось сочетание ответственности и творчества, а также круговой коллективной поруки. В 1950-е годы работы Макаренко стали там издавать массовыми тиражами — для руководителей предприятий. И теперь практически все японские фирмы строятся по лекалам трудовой колонии нашего педагога. Японцы (и не только они) почтительно называют Антона Семеновича отцом мировой педагогики. Из его наработок умное руководство японских компаний успешно использует следующее: мотивированный труд, жесткую дисциплину, гибкую систему поощрений и «чувство локтя», то есть умение работать в коллективе и чувствовать себя его самым нужным винтиком. В японской интерпретации учение Макаренко выглядит так:
1. Труд – самоотверженный, результативный, а потому хорошо оплачиваемый.
Труд, выполнять который работник считает честью. А работодатель гордится, что может предложить хорошие условия труда и приличную оплату.
2. Дисциплина – жесткая, бескомпромиссная.
Прийти на работу за полчаса до начала, уйти после того, как дневная норма будет выполнена. Перекуров нет: работник с вредными привычками увольняется сразу же. Пустого времяпрепровождения нет, всё рабочее время рассчитано до минуты. Обед – в строго отведенного для него время. Туалет – по мере необходимости. Учет рабочего времени производится электронными устройствами и передается руководству.
3. Система поощрения, создание стимулов и мотиваций.
Постоянное повышение заработной платы. Чем лучше работаешь, чем больше пользы приносишь, тем больше получаешь. Все об этом знают, а чтобы не забывали, на самом видном месте в любом предприятии (чаще всего в холле напротив входных дверей) вывешиваются два электронных табло. На первом — фамилии работников, и расположены они не по алфавиту. На первом месте выведены иероглифы — «Гордость корпорации», то есть имя работника, который в этом месяце «был очень полезен нашему с вами бизнесу». На последнем месте – «Тот, за которого нам с вами стыдно, но мы с надеждой смотрим на него».
На втором табло — итоги прошедшего года. По мнению руководства, быть отстающим в одном месяце – это «допущенная слабость или упущенная возможность». Но если так выглядит результат за год, то отдел кадров и сам работник будут знать, кого уволят в первую очередь. Табло – это наглядное напоминание о перспективах как радужных, так и печальных. По мнению японцев, прекрасный воспитательный и дисциплинирующий момент.
О денежных премиях тоже не забывают. Их размер напрямую зависит от прибыли предприятия, а она, эта прибыль, никогда не скрывается. Ею гордятся, на ее повышение направлена деятельность всех сотрудников. Имеется развитая система бонусов, на которые, в частности, можно приобрести акции. С их покупкой работникам помогают юристы компании. «Серых и черных» зарплат на японских предприятиях нет. Расчет заработной платы каждого сотрудника чист и прозрачен. И, прежде всего, это касается руководства. Высокая зарплата топ-менеджеров – это оплата их доли ответственности за прибыль предприятия и его четкую, бесперебойную работу.
4. Ответственность всех и каждого.
Главное качество хорошего работника, по мнению японских работодателей, это чувство коллективизма и преданность компании. Если для выполнения срочного заказа потребуется задержаться на рабочем месте до утра или выйти в выходной, никто не станет возражать. И, главное, наденет на лицо улыбку и будет работать с огоньком. Старание не будет показным. Японцы знают, что чувство локтя и вера в силу коллектива творят чудеса.Если работник не соответствует занимаемой должности, то его на работу не примут, а если уж приняли, то незамедлительно уволят.
Если кризис больно ударил по экономике, и корпорация понесла убытки, то первыми увольняются (сами!) руководители. «Не справились, не оправдали, не смогли предотвратить, простите», – такие слова они произносят, прощаясь с сотрудниками. Так же поступают министры и президенты, то есть члены правительства. И их не переводят на руководящую должность в другую отрасль экономики. Они идут работать с большим понижением, чтобы вновь заслужить уважение. Потерять лицо – страшная беда. Очиститься можно только самоотверженным трудом, другого пути нет.
И вдвойне обидно, что эти самые принципы Макаренко теперь возвращаются к нам. В виде «корпоративных мероприятий», «тим-билдинга» и «умения работать в команде», в виде «воспитания сотрудника путём повышения его мотивации».
Это всё придумал и воплотил Макаренко. Но — нет пророка в своём отечестве. Его труды у нас не переиздавали довольно долго. Кстати, последнее переиздание его собрания сочинений было осуществлено — вот где позорище-то! — одной западной косметической компанией. С характерным предисловием:
«Он сделал для процветания нашей фирмы больше, чем кто бы то ни было».
«Три кита» знаменитой на весь мир системы педагога Антона Макаренко — воспитание трудом, игра и воспитание коллективом — у нас в постсоветское время были причудливо искажены.
Продолжение следует…
Использованы материалы:
Семейные тайны Антона Макаренко: о чем молчали потомки легендарного педагога
Детский дом: миссия невыполнима?
Антон Макаренко — прообраз эффективного управленца ХХI века
Вечно молодой: Антон Макаренко как управленец XXI века
А применимо ли сегодня педагогическое наследие Антона Макаренко?
Как японцы Макаренко полюбили?
Из истории детской беспризорности в России
Сиротские учреждения в России. Исторический обзор
Читать по теме:
- Сталин в педагогике. Часть I
- Сталин в педагогике. Часть II
- Сталин в педагогике. Часть III
- Сталин в педагогике. Часть IV
- Сталин в педагогике. Часть V
- Сталин в педагогике. Часть VI
2 комментария
Вспомнилось, что писала Ирина Анатольевна о ФЗО.
Прообразом могла быть и система Макаренко. Только в случае Антона Семеновича был бережный к детям и, в то же время, настойчивый подход в решении задач, то в случае ФЗО был, по факту, выжимающий молодой организм (особенно девичий, в период полового созревания) до сухого жмыха.
Так и хочется крикнуть: «Сталина на вас нет!»