Птичка революции

Уже грядет столетие Октябрьской революции, а у нас на дворе гламур и патриотизм в одном флаконе, мода на ар-деко и разгул постмодернизма, куча дурных баб в политике и засилье непотребных дев в ящике и прочей публичной деятельности, короче, шабаш какой-то…

Женщины, женщины, слишком много женщин в областях, пребывание в которых для дам не органично. Зачем? Необходимо знать меру, обладать вкусом и воспитанием, быть доброй и хорошей, умной и тактичной… Интересно, то что для многих поколений было прописной и навязчивой истиной, сейчас втолковывается так же настойчиво …хоть где-то? Или повсюду транслируются инвертированные ценности и образцы?

Эх, а во времена нашей молодости было принято воспитывать молодежь на примерах героев войны и революции… Хотя, И.А.Дедюхова не устает повторять, что в гражданской войне героев не бывает. Да и берегли нас тогда во времена советского официоза от …протяженного, как панель, ряда …ярких личностей. Знаете, запретный плод и «всё такое» …интриговало. С некоторыми именами сталкивалась на страницах книг, иногда и фото попадались …на верблюде. Тогда особо в Египет не мотались, поэтому выглядело экзотично для средней полосы России.

Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

(Г.Шпаликов)

Особа, которую довелось увидеть на фото с верблюдом тоже не случилось покататься на слоне, о её неудачной любви рассказывала Ахматова, всей страной (так получилось) жалеть не пришлось, но ряд товарищей её горько оплакивали.

Вот с детства мне было интересно, что это за чайка революции, или валькирия, или даже фурия такая…

Словосочетание «Комиссарское тело» стало гулять в российском фольклоре после того, как в 1932 году на сцене одного их московских театров была поставлена пьеса В.Вишневского «Оптимистическая трагедия». Напомню этот эпизод.

В отряд анархистов, бывший экипаж миноносца,который возглавляет матрос по кличке «Вожак»  назначена женщина-комиссар. Ей поручено переформировать отряд в Первый матросский полк. Единственный оставшийся на корабле офицер должен стать его командиром и вместе с комиссаром повести полк на фронт.

«Вожак» провоцирует попытку группового изнасилования комиссара. Но комиссар из браунинга хладнокровно в упор стреляет в одного из насильников. После чего произносит фразу, ставшую крылатой: «Ну, кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?» Эта фраза стала идиомой. А женщина-комиссар, выражаясь на современный лад – секс символом революции.

Она воевала в Гражданскую войну на Волге вместе с Всеволодом Вишневским, который сделал ее основным прототипом комиссара в пьесе «Оптимистическая трагедия». Юность комиссара тесно переплетена с событиями «серебряного века» русской культуры. Последние годы жизни Ларисы Рейснер связаны с Афганистаном, Германией, Уралом, и даже с Донбассом и шахтёрами.

Дочь профессора, красавица, поэтесса, любовница Гумилева и Радека, жена наркома и полпреда, звезда ранней советской журналистики и, наконец, — комиссар Балтфлота.

Ларисе Рейснер посвящали свои стихи Мандельштам и Пастернак, а пьеса Вишневского «Оптимистическая рагедия» стала классикой советской драматургии. Лариса, бесспорно, была от рождения наделена множеством талантов, но одновременно и массой причуд. В Красной Армии её знали как легендарную разведчицу. Своим роскошным телом она кормила вшей в степях Поволжья.

Разъезжала в шикарном автомобиле по Петрограду. В голодном городе устраивала царские пиры, облачаясь на них в наряды императрицы. Она лично подписывала приказы о расстрелах, и часто на них присутствовала. А вот саму ее убил стакан обычного коровьего молока.

Красивая женщина, ничего не скажешь. Похоже, опять с верблюдом…

О её красоте писали и упоминали многие.

Старые фотографии. 1907 год, Ларисе двенадцать. Хрупкая гимназистка с милым лицом и не по-детски серьезным взглядом. Прическа самая вольная, тонкие локоны вьются змейками в разные стороны.

А вот через три года: восхитительная красавица, гордая посадка головы, надменный взгляд, приводящий в робость ретивых поклонников.

Темные волосы, закрученные раковинами на ушах, серо-зеленые огромные глаза, которые внезапно могут стать серо-голубыми, белые руки, тонкая талия — ни один мужчина не в состоянии равнодушно пройти мимо. По словам одного из многочисленных поздних вспоминателей, «от ее красоты дух захватывало». Другой восхищен «ее необычной красотой, в которой отсутствовала какая бы то ни было анемичность, изнеженность; это была не то античная богиня, не то валькирия древних саг».

Можно сказать, эталон эпохи. Чуть позже художница в стиле ар-деко Тамара де Лемпицка будет воспевать подобный тип красоты.

Откуда ж такая взялась?

Лариса Михайловна Рейснер родилась 1 мая 1895 года в Люблине (Польша) в семье профессора права Михаила Рейснера. Её отец Михаил Александрович происходил из семьи крещеных евреев. Впрочем, существует и другая версия происхождения этого старинного рода. В 1905 году Рейснеры переехали в Петербург.

Мать Ларисы — Екатерина Александровна, урожденная Хитрово, происходила из очень богатой аристократической семьи. Она была женщиной элегантной, талантливой, но на редкость сумасбродной. Многие гены достались Ларисе от матери. Однако не только по части причуд, но и склонность к изящной словесности.

Михаил Андреевич служил в разных университетах, и семья все время переезжала: Люблин (именно здесь 1 мая 1895 года родилась Лариса), Томск, Париж, с 1905 года – Петербург… Еще во время учебы в Европе – во Франции и Германии, — Рейснер познакомился с русской политической эмиграцией. Он общался с Августом Бебелем и Карлом Либкнехтом, переписывался с Лениным. Впоследствии он сблизился с большевиками и даже оказывал им – как специалист по праву – некоторые услуги. Царивший в доме революционный дух заразил и Ларису, и Игоря.

Профессор Рейснер, читал курс политических наук. В отличие от других профессоров и преподавателей он не скрывал своих социал-демократических взглядов. Более того, даже читал лекции для рабочих, и сочинял политические сатиры, которые пользовались в народе немалым успехом.

Однако в биографии профессора присутствовала одна странность, не прояснённая до сих пор. Дело в том, что докторская диссертация профессора называлась для вольнодумца довольно неожиданно: «О Божественном происхождении царской власти». Так что определённо сказать сложно, кем являлся Михаил Александрович в рабочем движении: убежденным революционером или завербованным провокатором.

Гимназию она закончила с золотой медалью. Училась в Психоневрологическом институте и одновременно была вольнослушательницей в университете — единственная женщина среди мужчин. В огромной аудитории она смотрелась, как пятно красной краски на сером листе бумаги. Однажды известнейший юрист, профессор Петражицкий, который был ярым противником эмансипации, начал прямо по ходу лекции подробно, сочно, со всевозможными деталями описывать, что происходит во время полового акта. Он надеялся, что Лариса покраснеет и убежит с лекции — как бы не так. Она лишь поглядела на профессора удивленно своими огромными глазами и продолжала усердно конспектировать.

В годы серебряного века, которые очень скоро сменятся каменным веком революции, среди молодых интеллигентных мальчиков и девочек не писать стихи считалось дурным тоном. В «Бродячей собаке» и «Приюте комедиантов» появлялись и настоящие поэты, и великое множество бездарных юнцов, которые ничуть не стеснялись выносить на суд жадно внимавшей публики свои жалкие вирши.

Во время Первой мировой войны – в 1914-15 годах – Лариса вместе с отцом издавали полуреволюционный-полудекадентский журнал «Рудин», названный так в честь героя Тургенева. В заявлении от редакции было сказано, но журнал призван «клеймить бичом сатиры и памфлета всё безобразие русской жизни, где бы оно не находилось». Лариса не только писала для журнала стихи, статьи и очерки, но и делала основную организаторскую работу: искала средства, договаривалась с типографией, закупала бумагу… Александр Блок называл журнал «грязным, но острым». «Рудин» просуществовал полтора года – его запретила цензура, — но Лариса успела составить себе имя в тогдашних литературных кругах.

Увлечения Ларисы Рейснер включали и работу в институте Бехтерева над проблемами бессмертия человека, и блестящее катание на коньках. Превыше всего она ценила в человеке творчество, радовалась раскрытию всех его способностей. И революцию она приветствовала прежде всего за открывшуюся возможность для каждого человека, независимо от происхождения, пользоваться всем богатством культуры, созданной человечеством.

В тот день 1916 года Рейснер читала в «Приюте» свои стихи. Гумилев сидел молча, слушал, потом подошел и попросил разрешения проводить. «Ионический завиток», как называли Ларису — она произвела определенное впечатление на поэта, обожавшего женскую красоту. Прелесть легкой, ни к чему не обязывающей интрижки, вкус победы, которую он уже предвкушал, соблазнили его. Вердикт был вынесен и обжалованию не подлежал: «Красивая девушка, но совершенно бездарная».

Впрочем, чувство с его стороны исчезло так же быстро, как и появилось. Вскоре Гумилева призывают в армию, он служит в гусарском полку. Они обмениваются письмами. Лариса пишет ему страстные, нежные, сумасшедшие послания, полные любви, а он ей — надменные, холодные и выспренние.

Ее «каменное сердце» (как ошибся Георгий Иванов!) готово прощать любимому человеку почти все. И когда Гумилев однажды назначает встречу в доме свиданий на Гороховой — предложение, немыслимое для девушки ее культуры и воспитания — она приходит туда. А позже скажет: «Я так его любила, что пошла бы куда угодно». Она ждет поэта из армии, считает себя его невестой. А у Гумилева параллельным курсом развиваются несколько интрижек, увлечений и серьезных романов, причем он даже не стремится это особо скрывать. По воспоминаниям юной красавицы Тумновской, на многих литературных вечерах он ухаживает за ней и за Ларисой одновременно, «уходя под руку то со мной, то с ней». А Анне Ахматовой Гумилев бросает циничную фразу: «У меня есть, кто бы с удовольствием пошел за меня замуж — вот Лариса Рейснер, например… Она с удовольствием бы…»

Много позже Анна Ахматова с некоторым удивлением вспоминает, как Лариса несколько раз приходила к ней в гости. В голодном уже послереволюционном Петрограде Ахматовой кто-то подарил несколько картофелин, она сварила суп, и тут появилась Рейснер — «откормленная, в шелковых чулках и пышной шляпе». И тоже принесла какую-то еду. Цель ее визитов была одна — поговорить о Гумилеве. «О Николае Степановиче говорила с яростным ожесточением, непримиримо враждебно, была как раненый зверь».

Только в 1920 году комиссар Рейснер, которая обожала Ахматову, рассказала ей, как это случилось. Оказывается, Гумилев пригласил Ларису в какую-то мерзкую гостиницу и там быстро » все сделал». «Я его так любила, — призналась Лариса бывшей жене своего возлюбленного,- что даже не поняла, как это произошло».

Кто-то из общих друзей пошутил, что это знаменательное свидание произошло в борделе на Гороховой. Впрочем, существует и другая информация, будто бы, Гумилев предлагал жениться на Ларисе, но та отказалась, и даже заявила, что очень любит Анну Андреевну и не посмеет сделать ей такую пакость. Теперь уже трудно сказать, насколько эти слова соответствуют действительности.

Что точно известно, роман Рейснер с Гумилевым продолжался почти весь 1916 год. Влюбленные обменивались пылкими письмами, которые после их смерти были опубликованы. Свои послания с фронта и обращенные к Ларисе стихи Гумилев подписывал «Гафиз», Рейснер он называл «Лери».

Но идиллия продолжалась недолго. Меньше года. Затем «Гафиз» охладел к Ларисе. Больше она его уже не вдохновляла, и он ее покинул. Для Рейснер то был двойной удар. Она уже знала, что её ненаглядный поэт «крутил роман» одновременно с Анной Энгельгардт. На ней он впоследствии и женился.

После Октябрьского переворота Рейснеры оказались среди победителей. Михаил Андреевич входил в комиссию по составлению декретов новой власти. Игорь Михайлович после Февральской революции был секретарем большевистского депутата в Петроградской думе Дмитрия Мануильского, а с приходом к власти большевиков начинает работать Народном комиссариате юстиции и Коммунистической академии. Не отстает и Лариса. После Февраля она вела активную пропагандистскую работу среди моряков Балтийского флота – как известно, именно моряки-балтийцы сыграли главную роль в октябрьских событиях. Существует легенда, что во главе балтийцев, взобравшихся ночью 25 октября на палубу крейсера «Аврора» и распорядившихся дать тот самый холостой залп – сигнал к штурму, — была женщина невероятной красоты. Лариса Рейснер. Женщина была на самом деле, хоть на борт и не поднималась – графиня Панина, глава делегации Городской думы Петрограда. Но фигура Ларисы была столь ярка, что, неуклонно, безудержно обрастала легендами еще при ее жизни.

Вот как описывала Лариса Михайловна свое посещение Зимнего дворца в первые часы после Октябрьского переворота: «Там, где жили цари последние пятьдесят лет, очень тяжело и неприятно оставаться. Какие-то безвкусные акварели, Бог знает кем и как написанные, мебель модного стиля «модерн»… Какие буфеты, письменные столы, гардеробы! Боже мой! Вкус биржевого маклера «из пяти приличных комнат» с мягкой мебелью и альбомом родительских карточек. Очень хочется собрать весь этот пошлый человеческий хлам, засунуть его в царственный камин и пожечь все вместе во славу красоты и искусства добрым старым флорентийским канделябром».

Сразу после Октябрьского переворота Лариса работала под началом наркома просвещения Анатолия Луначарского – отвечала за охрану сокровищ Зимнего дворца. Параллельно она была корреспондентом газеты «Известия». Именно в этом качестве она в ноябре 1917 года отправилась в Москву.
Ей предложили ехать военным эшелоном. На вокзале Лариса услышала фамилию командира – Раскольников; попросила отвести к нему. Представившись, она напросилась ехать вместе с ним – понимая, чо отказа не последует.

 

Федор Федорович Раскольников (настоящая фамилия Ильин) был одним из виднейших деятелей большевистской партии, занимал в ней видные посты. Он возглавил отряд матросов, который был послан в Москву, где еще подолжались бои. Однако, к моменту прибытия эшелона в Москву, бои уже прекратились, и через несколько дней Раскольникова вызвали в Москву. Вместе с ним уехала Лариса. С поезда они сошли уже мужем и женой.

Вызов из Москвы был связан с тем, что 17 ноября 1917 года Раскольников был назначен комиссаром Морского генерального штаба: новая власть проводила чиску старых кадров в органах управления. Лариса всегда была рядом с мужем. Настолько, что из-за нее у Раскольникова были неприятности.
Однажны она попросила мужа взять ее на заседание Совнаркома, членом которого был Раскольников. Она пришла – вызывающе красивая, невероятно элегантная, благоухая духами, в модных высоких красных ботинках. На фоне мужчин в потрепанных военных мундирах и поношеных костюмах она смотрелась фантастически. Ленин косился на нее, постепено раздражаясь, затем потребовал вывести всех посторонних, а оставшимся наркомам устроил разнос. Впредь пускать на заседания посторонних было запрещено.

Раскольников, как и Лариса, стал прототипом героя советской драматургической классики. Только не русской, а украинской. Это «Гибель эскадры» Александра Корнейчука. Именно он явился посланцем Ленина, организовавшим затопление Черноморского флота, дабы он не достался немцам, как того требовали кабальные условия Брестского мира.

А вот ещё один факт уже из другого жанра. Фёдор Раскольников вошёл и в другую советскую классику. Если конкретнее — в классику антисоветского фольклора. Подтрунивая над приверженностью новой власти к аббревиатурам (наркомпрос, комбед, ликбез и т.п.), должность Раскольникова в шутку иногда называли «замкомпоморде» — заместитель комиссара по морским делам. Именно эту должность занимал Федор Раскольников, когда судьба свела их с Ларисой Рейснер.

А вообще-то, Федор Раскольников был личностью зловещей. Он прославился как один из организаторов неудавшегося большевистского переворота 3-5 июля 1917 года, а затем, сразу после октябрьского переворота в Петрограде, — как усмиритель антибольшевистского восстания в Москве.

Это по его приказу подчиненные ему красноармейцы палили из пушек по Кремлю, в упор расстреляли сдавшийся гарнизон. Это его бойцы еще несколько дней отлавливали и расстреливали на месте мальчишек-юнкеров по всей первопрестольной. Эти «подвиг» героя революции не прошли мимо вождей. Вскоре он был назначен комиссаром Морского генштаба — своего рода красным лордом Адмиралтейства.

Летом 1918 года Раскольников был направлен на Восточный фронт – к тому времени самый напряженный участок боевых действий. Там дрались между собой военные отряды всех политических направлений, а в Поволжье и в Сибири образовались самостоятельные правительства. Лариса поехала с ним – она была назначена заведующей агитацией и пропагандой при реввоенсовете фронта. Кроме того, «Известия» поручили ей регулярно писать о ходе боевых действий: из очерков, написанных в волжском походе, составилась потом книга «Фронт».

В Казани пришлось разделиться: Лариса осталась при штабе, а Раскольников отправился в Нижний Новгород, где была сформирована Волжская военная флотилия. Флагманским судном стала яхта «Межень», ранее принадлежавшая царской семье. В бой флотилия вступила 5 августа: белые подбирались к Казани. 7 августа Казань пала. Перед выходом из Казани Раскольников увиделся с Ларисой в штабе: она навешивала на себя документы, которые собиралась вынести из города. Договорились, что она с двумя матросами будут пробираться в Свияжск (в 20 верстах от Казани), а Раскольников подойдет туда со своим отрядом.

Однако в Свияжске он нашел не только Ларису, но и Льва Троцкого: он сидел в каюте Ларисы, неодетый, рядом с неубранной постелью…
Для Ларисы Троцкий был примерно тем же, чем и Раскольников: воплощением революционной стихии, которую она мечтала подчинить себе. Троцкий, второй человек в государстве, великолепный оратор, человек невероятной харизмы – покорить его как мужчину означало приобщится к революции, к власти…
Раскольников смог и понять, и простить. Эпизод с Троцким не сыграл никакой роли в их отношениях.

На царской яхте «Межень», которую Раскольников превратил в свой плавучий штаб на пути из Свияжска к Нижний Новгород наряжалась в одежду членов царской семьи, к этому времени уже расстрелянной большевиками. «Она по-хозяйски расположилась в покоях бывшей императрицы, — вспоминал один из участников походов на «Межени», — и, узнав из рассказов команды, что императрица нацарапала алмазом свое имя на оконном стекле кают-компании, тотчас же озорно зачеркнула его и вычертила рядом, тоже алмазом,
​свое имя». По поводу этого алмаза в платине ходили разные слухи. То ли этот царский алмаз был из Эрмитажа, то ли Троцкий подарил из имущества уже расстрелянной семьи царя…?

В ночь с 28 на 29 августа 1918 года Каппель под Свияжском разгромил 2-й Петроградский полк, набранный из рабочих Петрограда — полк бежал к Свияжску, где стоял штаб и лично тов. Троцкий.  Авангард Каппеля отбивали при  участии конвоя Троцкого.  Тов. Троцкий сильно напугался, — опасность угрожала ему лично, а он страсть как этого не любил, —  и, соответственно, разозлился. Разозлившись же, он приказал расстрелять командира и комиссара  2-го Петроградского полка наособицу, а весь остальной состав полка подвергнуть децимации — расстрелу каждого десятого. Возможности полка при этом никто не разбирал, тем более — как там воевали эти самые конкретные десятые. Расстреляли всего 41 человека, «вблизи Вязовых трупы расстрелянных побросали в воду и для верности поутюжили винтами катеров. А 30 августа утром жители Свияжска выловили несколько обезображенных тел. То были погибшие петроградские рабочие — полиграфисты, не обученные даже азам военного дела. Несчастных хоронили монахи на монастырском кладбище Успенского монастыря» (Широкорад, «Великая Речная война»).

Тут как раз в Свияжск прибыла Лариса Михална, валькирия революции, и очень этому делу восхитилась. И еще в 1924 году опубликовала в очерках «Фронт» (глава «Свияжск») восхваление этой децимации, где особо подчеркивала, что в том и вся прелесть, что расстреляли не виновных, а кого попало, не отмеряя меру за меру, а в высоком пафосе, стоящем выше таких обывательских мелочей:

«Об этом расстреле много потом говорили, особенно, конечно, в тылу, где не знают, на каком тонком волоске висела дорога на Москву и всё наше, из последних сил предпринятое наступление на Казань. Говорят, среди расстрелянных были хорошие товарищи, были такие, вина которых искупалась прежними заслугами – годами тюрьмы и ссылки. Совершенно верно. Никто не утверждает, что их гибель – одна из тех нравоучительных прописей старой военной этики, которая под барабанный бой воздавала меру за меру и зуб за зуб. …Чтобы победить в 18 году, надо было взять весь огонь революции, весь ее разрушительный пыл и впрячь его в вульгарную, старую как мир схему армии».

«…В конечном итоге именно этот революционный инстинкт дает окончательную санкцию, именно он очищает новое, творимое право от всех глубоко запрятанных, контрреволюционных поползновений. Он нарушает лживейшую формальную справедливость во имя высшей, пролетарской, не позволяет гибкому закону закостенеть, оторваться от жизни, лечь на плечи красноармейцев мелочной, раздражающей, ненужной тяжестью«.

И в самом деле: до чего мелочная тяжесть — выяснять, кто там побежал, кто отступил, кто прикрывал отступление… Только красноармейской клиентуре, подлежащей расстрелу, докука…

Утверждают, что именно она решила исход сражений за Казань  летом 1918 г., появляясь, как настоящая валькирия, в самых опасных местах и вдохновляя солдатов на бой. Впрочем, сыграло свою роль и другое:  Казань  в то время — о, как  Ларисе  везло на героев! — защищал ни кто иной, как знаменитый эсэр и террорист Борис Савинков . Тайну их отношений не узнает уже никто, а смутные легенды о некой женщине, сломившей волю Савинкова и заставившей его отступить, рождают больше вопросов, нежели ответов.

В середине ноября флотилия дошла до Нижнего Новгорода, и Раскольникова тут же вызвали в Москву, где получил назначение на Северный фронт. Лариса осталась в Москве в качестве коммисара морского Генштаба: здесь после переезда правительства жила ее семья. Рейснеры – как обычно – чувствовали себя вправе стоять над остальными. Они заняли целый особняк, где – в это голодное время – давали пышные приемы. В народе ходили слухи, что Лариса даже принимает ванны из шампанского. Сама она говорила: «Мы строим новое государство. Мы нужны людям. Наша деятельность созидательная, а потому было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достается людям, стоящим у власти». Говорили, что именно из-за нее погиб ее помощник коммисар Телегин: при пожаре цирка шапито кинулся ловить шиншиллу – на шубу Ларисе, — и сгорел…

В это время Раскольников – по приказу Троцкого – в Балтийсколм море пытался организовать морской набег на Ревель (Таллинн), где в то время стояли английские суда. Раскольников как никто другой знал, что Балтфлот был не в том состоянии, чтобы принимать участие в боях, но ослушаться приказа было невозможно. 26 декабря Раскольников на миноносце «Спартак» подошел к Ревелю. Англичане быстро догнали «Спартак» и окружили его. Всю команду взяли в плен; Раскольникова и еще одного моряка увезли в Англию в качестве заложников.

Лариса, узнав о поражении, тут же примчалась в Нарву – поближе к центру событий. Она разработала сумасшедший план сухопутного рейда через всю Эстонию в Ревель для освобождения Раскольникова, и даже смогла добиться утверждения этого плана в Реввоенсовете. Уже был сформирован отряд; все было готово. Не состоялся рейд только потому, что стало известно – Раскольников в Англии.

Его освободили димломатическим путем: обменяв его и его товарища по несчастью на семнадцать английских офицеров; англичан к месту обмена привезла лично Лариса. Она же, словно под конвоем, увезла Раскольникова в Петроград…

В июне 1920 года Раскольникова назначают командующим Балтийским флотом, и Лариса переехала к нему. Они поселились – в основном, конечно, она, потому что Раскольников все время проводил на кораблях, — в апартаментах бывшего военного министра Григоровича в Адмиралтействе. По воспоминаниям поэта Всеволода Рождественского, комната была забита волжскими трофеями: статуэтками будд, экзотическими тканями, бесчисленными флаконами духов и английскими книгами. И среди этого варварского веиколепия – сама Лариса, в расшитом золотом халате, и над нею, на стене – наган и старый гардемаринский плащ…

В Петрограде Лариса окунулась с головой в светскую жизнь – теперь у нее снова были для этого и возможности, и средства, и время. Как обычно, общественное мнение мало что для нее значило: когда она ехала по разоренному Петрограду в роскошной машине, ухоженная, в новенькой морской шинели, невероятно красивая, — горожане готовы были плевать ей в след. О ее прогулках с Александром Блоком на лошадях, специально для нее привезенных с фронта, много и осуждающе судачили по петроградским гостиным.

«Из Москвы приехала Лариса Рейснер, жена известного Раскольникова, — вспоминала тетушка поэта, М. А. Бекетова. — Она явилась со специальной целью завербовать Ал. Ал. в члены партии коммунистов и, что называется, его охаживала. Устраивались прогулки верхом, катанье на автомобиле, интересные вечера с угощеньем коньяком и т. д. Ал. Ал. охотно ездил верхом и вообще не без удовольствия проводил время с Ларисой Рейснер, так как она молодая, красивая и интересная женщина, но в партию завербовать ей его все-таки не удалось, и он остался тем, чем был до знакомства с ней…»^[

Она всеми силами хотела вернуться в столь любимый ею мир литературной богемы, и литераторы – некоторые со страхом, некоторые с восхищением, кто от голода, кто с любовью, — принимали ее. Среди ее друзей были Рождественский и Михаил Кузьмин, Осип Мандельштам и Борис Пастернак. Лариса преклонялась перед гениями. Однажды она, узнав, что Анна Ахматова голодает, приволокла к ней огромный мешок с продуктами.

Но и в этом мире она вела себя с усвоенным чувством вседозволенности. Однажды она захотела прийти на маскарад в «Доме искусств» — в бесценном костюме Льва Бакста к балету «Карнавал». Драгоценное платье охранялось целым взводом костюмеров, но Лариса все же смогла появиться в нем на балу – вызвав неимоверный фурор. К сожалению, вкоре там появился сам директор государственных театров Экскузович – и платье немедленно вернули на место. Вернувшись, Лариса наблюдала, хихикая в кулак, как директор пытается дозвониться в костюмерную.

Она открыто наслаждалась своей красотой, молодостью и положением, невзирая на сплетни и потоки грязи в свой адрес. Лариса говорила: «Надо уважать людей и стараться для них. Если можно быть приятной для глаз, почему не воспользоваться этой возможностью».

Правда, по городу ходили и другие, куда более впечатляющие слухи. О них есть в дневниках Гиппиус, но, конечно, ничего нет в осторожных рассказах Ахматовой. Поговаривали, что три десятка бандитских бескозырок нагрянули в Мариинскую больницу, где лежали два кадета, бывшие министры Временного правительства. Люди всем известные, честные, Шингарев и Кокошкин. Полтора десятка бандитов вошли в палату и там при свете фонариков садистски пытали, а потом зверски убили на больничных койках обоих. Кто заказал убийство, кто подначивал, кто адресок дал? Догадайтесь…

Суд был. Названы были на суде имена матросов-убийц, но хозяин, Балтфлот, их не выдал. Хотя имена заказчиков не назвали, нетрудно было их угадать. Так и сошло с рук и убийцам-матросам, и красавцу Раскольникову, и папе Рейснеру, и доченьке Рейснер…

А в 1918 году Николай Гумилев легкомысленно вернулся в большевистский Петроград. Делать ему в Лондоне было нечего, работы он не нашел, жалованье платить в военном шифровальном ведомстве перестали, начальство еле-еле наскребло ему денег на обратную дорогу. Он, как и многие на Западе, не представлял себе, что за люди пришли к власти в России. Вернувшись, он пошел на культурное сотрудничество с этой властью (кусок хлеба был нужен ему и жене с дочерью), но свое отвращение к палачам скрывал плохо.

С Ларисой Рейснер Гумилев не только прервал отношения, но даже перестал раскланиваться, о чем никто не писал в тридцатые годы (и Ахматова об этом разумно умолчала). Но вскоре после Второй мировой войны написала свои воспоминания Ольга Арбенина, где рассказано, что, встретив Ларису в театре, Гумилев ей не поклонился и удивил этим Ольгу: «Я стала бранить Гумилева за то, что он “не джентльмен” в отношении женщины, с которой у него был роман. Он ответил, что романа у него не было (он всегда так говорил), а не кланяется с ней потому, что она была виновна в убийстве Шингарева и Кокошкина».

Мандельштам рассказывал, что дома у Ларисы случилась в связи с этим жестом Гумилева настоящая истерика. Ей трудно было простить «отсталому монархисту» такое непонимание международной обстановки и благотворности красного террора. Сообщают, что она отомстила поэту, выбросив его фамилию из списка Балтфлота на получение пайка за литературные выступления. Выступления эти служили для поэтов одной из немногих возможностей заработать на хлеб.

Вокруг — разруха, голод, расстрелы. Она сама принимает в них участие. Ее бывшие друзья перешептываются, говорят, как она мило развлекала болтовней и кормила завтраком некоего капитана Щаста, пока шли последние приготовления к его расстрелу без суда и следствия. Осип Мандельштам рассказывал жене, что Лариса однажды устроила у себя вечеринку, исключительно для того чтобы облегчить чекистам арест своих гостей. А в кругах петербургской интеллигенции новый слух, который подтверждается наблюдениями очевидцев.

Возможно, что приглашение адмиралов «в западню» – правда. И было это, видимо, связано с «делом Щастного» и делом о минной дивизии Балтийского флота. Алексей Михайлович Щастный (1881–1918) был родом из дворян Волынской губернии, блестяще окончил Морской корпус, участник японской войны, в 1912-м – капитан 1-го ранга, награжден орденами Святой Анны, Святого Станислава. До войны 1914 года читал лекции по радиотелеграфу.

Дни отречения Николая II стали трагедией флота. 1–4 марта 1917 года флотские экипажи уничтожили немало офицеров на кораблях в Кронштадте, Ревеле, Гельсингфорсе. Александр Колчак, посетив в апреле 1917 года Петроград и увидев, что начинается анархия, деградация общества, сказал: «Мы стоим перед распадом нашей вооруженной силы».

В середине ноября 1917 года, в день отставки командующего Балтийским флотом адмирала Развозова у начальника обороны Моозунда собрались флагманы и старшие офицеры штаба флота, морские офицеры Гельсингфорса – всего около 200 человек. Общая резолюция – бойкотировать большевиков. Открыто вступили в борьбу с советской властью адмиралы Развозов, Бахирев, Паттон, Старк, Тимирев, Шевелев и сотни офицеров и гардемаринов.

Часть офицеров решила, что, оставшись на службе, они принесут родине большую пользу. Разный выбор делали офицеры, связанные даже дружески. Например, А. Колчак и В. Альтфатер. Временное правительство назначило Альтфатера начальником Военно-морского управления штаба Северного фронта. В 34 года ему присваивают звание контрадмирала. «Я не политик, – пишет он в одном из писем, – я не понимаю того, что происходит, но глубоко люблю свою родину и свой народ и хочу служить им как могу».

В ноябре 1917 года командующим Балтийским флотом был выбран матросами Алексей Михайлович Щастный. «Я не рвался к власти и был утвержден вопреки. Подтвердить это может контр-адмирал Альтфатер, член коллегии по морским делам», – скажет он в последнем слове на суде.

А. М. Щастный стал одной из самых трагических фигур в истории русской революции. Он был проклят и белыми, и красными. Товарищи по кадетскому корпусу не простили ему назначения из рук Ленина. Приняв на себя личную ответственность за судьбу Балтийского флота, Щастный его спас. Под носом у немцев он успел вывести из Гельсингфорса более 160 судов в феврале 1918 года, после срыва немцами перемирия и начала их наступления. А. Щастный советовался с В. Альтфатером, они оба участвовали в Брест-Литовских переговорах, на которых Совет народных комиссаров дал обязательства уничтожить или разоружить свои корабли. Щастный их спас, проведя за ледоколами по так называемому «альтфатерскому фарватеру» (по мелководью вдоль северного берега Финского залива). Сам А. М. Щастный пришел с последним кораблем. Этот поход, который казался невероятным, историки назовут Ледовым.

Лариса Рейснер в очерке «Первое мая в Кронштадте» напишет:

А. М. Щастный, верный рыцарскому понятию чести, 25 мая подает в отставку. Контрактная основа, введенная для рабоче-крестьянского состава флота, привела уже к невиданному хаосу, старожилы были распущены. Щастный старался быть независимым, открыто говорил правду. Когда понял бессмысленность этого, подал в отставку.

Его вызвали в Москву на заседание Наркомата военных и морских сил. А. М. Щастный привез свои заметки – тезисы доклада на будущем съезде моряков. В них – боль за престиж флота и родины из-за неудачно заключенного мира, протест против разжигания междоусобицы, доносов. Л. Троцкий в тот же день А. Щастного арестовал.

Весть об аресте стала полной неожиданностью для высших военных кругов. Прокатились митинги в его защиту с требованиями открытого следствия. Следствие дублировал Л. Троцкий. Ходили слухи, что гибель А. Щастного объясняется конфликтом с вспыльчивым, деспотичным Троцким. Он арестовал А. М. Щастного в своем кабинете после резкого разговора. «Щастный хочет стать диктатором», – говорил Троцкий в суде.

Троцкий выспрашивал свидетелей – как относился к советской власти Алексей Щастный? Федор Раскольников, один из шести свидетелей, написал, что Щастный с сожалением говорил о том, что приходится работать с советской властью, потому что нет другой структуры. Главный комиссар Блохин, который поддерживал Щастного, ответил Раскольникову: «Возможно, вы его поняли иначе, чем я».

На просьбу защиты вызвать свидетеля Альтфатера последовал отказ. 20 июня – в разгар чехословацкого мятежа – суд приговорил А. М. Щастного к расстрелу по обвинению в подготовке контрреволюционного переворота и в государственной измене. Из последней речи Алексея Михайловича Щастного: «Я считал, что в свободной стране можно свободно указать на те мотивы, из-за которых покидаешь свой пост… Присутствие одного лица на скамье подсудимых делает несерьезным обвинение в заговоре…»

А. М. Щастного расстреляли 21 июня в Александровском юнкерском училище. И уже безо всякого суда расстреляли членов экипажа Минной дивизии, которые на своем матросском митинге требовали диктатуры Балтфлота вместо советской власти. Разруха, голод в Петрограде и Москве стали причиной матросских требований. На митинге в помещении Минной дивизии в Петрограде 11 мая принимали участие Ф. Раскольников и А. Луначарский, которые выступали против этих требований.

«Мы расстреляли Щастного», – запомнил Лев Никулин слова Ларисы Рейснер, которая в запальчивости борьбы говорила иногда чудовищные слова обвинений.

Кронштадтское восстание можно назвать одним из самых кровавых мятежей за всю российскую историю. По приказу Л.Троцкого было расстреляно около тридцати тысяч человек. Мятеж был жестоко подавлен, но только совсем недавно выяснилось более подробные причины этой кровавой резни, а также имена тех, кто спровоцировал эти беспорядки на самом деле.

Имена этих людей подверглись забвению. Это были командующий Балтфлотом Федор Раскольников и его подруга Лариса Рейснер. Именно она, как сегодня свидетельствуют историки, играла главную роль во многих эпизодах «красного мятежа».

В 1918-м году Троцкий назначил Раскольникова командующим Волжско-Каспийской военной флотилией. Лариса Рейснер все время была рядом, активно участвуя в командовании флотилией и матросами. Однако все это время ее интересовало не столько уничтожение врагов революции, сколько захват их имущества. Ее агенты обыскивали все имения и знатные дома, забирали драгоценности и лучшие платья, привозя их Ларисе, которая в то время жила на своей плавучей резиденции – бывшей царской яхте. Она занимала каюту императрицы Александры Федоровны.

Страна, охваченная гражданской войной, голодом и смутой, даже не подозревала, как живут слуги самопровозглашенной Советской власти. А когда муж Рейснер – Раскольников – был назначен командующим Балтфлотом, и супруги перебрались в Петроград, их имущество, отнятое у низложенных аристократов, стало расти еще быстрее.

Сегодня многие историки считают, что матросы Балтфлота восстали, недовольные поведением Раскольникова, Рейснер и других командиров, обнаглевших от вседозволенности. Это был самый настоящий народный гнев, к которому позднее прибавились остатки эсеров.

Мало кто знает, что один из их лидеров – Виктор Чернов, который находился в вынужденной эмиграции, обещал восставшим помощь из-за границы: оружие и продовольствие. В своем письме руководителям восстания Чернов недвусмысленно намекнул, что эсеры воспользуются ситуацией, чтобы цепная реакция мятежей и восстаний докатилась до Москвы и свергла бы большевиков.

Сами же большевики не могли остаться равнодушными к таким угрозам. Ведь именно эсеры долгое время были их главными конкурентами в борьбе за власть.

Однако мятежный Кронштадт не торопился принять помощь эсеров. Временный Ревкомитет не хотел делить власть с эсерами. Его председатель – Петриченко – считал, что к помощи из-за границы можно будет прибегнуть только в самый последний момент, когда все другие варианты будут исчерпаны. Но до этого дело не дошло. Льву Троцкому пришлось подчищать за своими ставленниками последствия их любви к роскоши. Он бросил на подавление мятежа все свои силы.

Повсюду начались выступления против Троцкого и его сторонников; к ним принадлежали и Раскрольников, и Лариса. В январе 1921 года Раскольников после тяжелого разговора с Лениным подал в отставку со всех постов, и после этого вместе с Ларисой уехал к Черному морю.
Их дальнейшую судьбу определила случайная встреча в пути. Заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан предложил Раскольникову пост полпреда советского правительства в Афганистане. Наркомату иностранных дел катастрофически не хватало кадров, и Раскольников – человек образованный, с двумя высшими образованиями, знающий иностранные языки, — был ценнейшей находкой.

Раскольников согласился. Лариса отправилась вместе с ним.

Раскольникова с женой послали в Афганистан разруливать сложную восточную ситуацию и переманивать местных правителей с английской стороны на большевистскую.

Ларисе первой в истории пришлось осваивать роль жены советского посла. Она с ней справилась. Белая красавица с открытым лицом, на горячем скакуне – афганцы столбенели. Ларису с охотой принимали на женской половине дворца эмира Амануллы-хана, его мать относилась к ней как к дочери.

Красные дипломаты еще и передали эмиру сведения о готовящемся против него заговоре (который был или не был – иди сейчас гадай, но это классический способ вхождения в доверие к восточному правителю со времен Пурима) – и Аманулл-хан вообще проникся к русским. Издал указ с требованием всем афганцам, состоявшим в бандах басмачей в советском Туркестане, вернуться домой. Перекрывал, насколько мог, каналы поддержки из Афганистана движения басмачей.

Англичане негодовали. Требовали от Москвы отозвать не в меру активную посольскую чету.

Однако при стольких удачах, при экзотической и роскошной жизни восточного двора (или, скорее, комфортабельного шпионского подворья, куда Лариса взяла с собой для помощи литературного сексота с псевдонимом Лев Никулин) были и кое-какие вполне ощутимые разочарования.

Во-первых, неудачная беременность и выкидыш. Потом доползла до Афганистана весть о расстреле Гумилева. Похоже, Лариса испытала при этом угрызения совести. Не беремся точно определить долю ее вины в происшедшем, но странные письма Рейснер тех дней свидетельствуют о настоящем потрясении. В письме к Ахматовой, рассчитанном на посольскую цензуру, Лариса выражает бывшей жене Гумилева соболезнование лишь в связи со смертью… Блока. Зато в письме к самому близкому человеку, к матери (видимо, переданному с оказией), Лариса взывает о помощи – детям Гумилева. Она спрашивает, сможет ли мать взять на воспитание Леву и Леночку. В этом же письме можно найти самую отчаянную фразу из всех, что написала плодовитая Лариса (а может, и все былые возлюбленные русского конквистадора): «Если бы перед смертью его видела – все бы простила ему, сказала бы, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца».

Раскольников и Афганистан вдруг равно опостылели Ларисе. Пообещав мужу выполнить какие-то его поручения и просьбы, она ринулась домой и еще с дороги сообщила Раскольникову, что между ними все кончено. Никакие его уговоры и обещания ее не смягчили…

Но в столице к ней вернулись все ее прежние химеры – мировая слава, мировая революция, баррикады, баррикады… Впрочем, не она одна бредила баррикадами. Большевики просто уверены были, что спасти их от изгнания из России и краха может только мировая революция, их саботажно-подрывной Коминтерн. Самые большие надежды они возлагали на расшатанную войной Германию. Авторитетнейшим московским специалистом по германскому бунту считался член политбюро Карл Радек. Он долго сидел в германской тюрьме, а потом для Лубянки и Кремля изобретал хитрые заграничные разведоперации. Ему-то и предстояло помочь германским коммунистам, а стало быть, ускорить европейскую революцию.

В 1923 году, через два года после отъезда с Раскольниковым в Афганистан, Лариса, несмотря на мольбы несгибаемого, стального большевика, покидает его и уезжает в Москву. Там ее ждала встреча с другим революционером, интеллектуалом и провидцем — Карлом Радеком. Вместе с ним она едет в Германию, сражается в Гамбурге на баррикадах неудавшейся, коммунистической революции. Поразительно, но именно в это время Радек произносит свою знаменитую речь памяти Шлагетера о необходимости сотрудничества коммунистов и нацистов в деле борьбы против буржуазии. И кто знает, не сыграла ли свою роль в превращении Радека в сторонника красно-коричневого альянса именно увлекавшаяся буддизмом большевистская валькирия Лариса  Рейснер ? По меньшей мере, в «Оптимистической трагедии», написанной в 1932 г, Комиссар, прообразом которой была  Рейснер , фактически воплощает именно линию «национал-большевизма», соединяющего революционную волю коммунистов к построению нового, свободного мира, с романтический жертвенностью патриоток, готовых умереть за большевистскую власть

На первые свидания с Ларисой Радек брал с собой дочь Софью, на следующие – книги. Он всерьез занялся литературным воспитанием Ларисы – читал ее рукописи, заставлял изучать философские книги, работать над стилем. Именно под влиянием Радека Лариса, избавившись от излишних красивостей и научившись ясно мыслить и четко излагать мысли, стала настоящим журналистом.

Осенью 1923 года Ларису и Радека командировали в Германию. Там Советское правительство, желая разжечь пожар мировой революции, спровоцировало восстание в Гамбурге. Радек должен был стать одним из руководителей немецкой революции, а Лариса была призвана описать в своих очерках создание нового социалистического государства. Но гамбургское восстание провалилось, и Радек и Лариса вернулись в Москву. Литературным итогом этой авантюрной поездки стала книга Рейснер «Гамбург на баррикадах».

Во время этой поездки Лариса навестила в Берлине Ольгу Чехову. Именно тогда, по мнению некоторых исследователей, и началась работа Чеховой на советскую разведку…

А роман Ларисы и Радека продолжался. Дело, правда, осложнялось тем, что Радек был женат и разводиться, несмотря на свое явное увлечение Ларисой, пока не собирался. Но Радек был для Ларисы не только мужем (пусть и неофициальным), но и учителем, духовным наставником. Как она говорила, именно он вернул ей веру в свой талант, угасшую за время бездействия в Афганистане.

Радек, которому советское руководство поручило очередной этап мировой революции, после неудачи в Германии впал в немилость. У Ларисы, судя по всему, тоже. Она заявила ему, что хотела бы иметь ребенка. Выдающегося, как она. …От Троцкого. Верный Радек передал это предложение своему кумиру.

Свобода тех времен не имела пределов. Им всем оставались считанные годы. Ларисе, как оказалось,  – меньше всех. Она уже получила назначение собкором «Известий» в Париже. Готовила четвертую книгу. Но выпила сырого молока. В феврале 1926-го в Москве, где тогда свирепствовала эпидемия брюшного тифа, это была вольность непозволительная.

В Кремлевской больнице при ней дежурила мать, покончившая самоубийством сразу же после смерти дочери (по другой версии — через год на её могиле). Писатель Варлам Шаламов писал: «Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах она не бывала… Гроб стоял в доме печати на Никитском бульваре. Двор был весь забит народом — военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы. За гробом вели под руки Карла Радека…»

Мандельштам посвятил ей мадригал. Пастернак, который к тому времени похоронил многих близких, только на ее смерть откликнулся стихотворением – «Памяти Рейснер». Биографы считают, Пастернак был в нее безответно влюблен. Возлюбленную героя «Доктора Живаго» назвал Ларисой в честь нее.

Карла Радека вскоре объявили «врагом народа». Раскольников сбежал во Францию и там погиб при очень подозрительных обстоятельствах – говорят и о самоубийстве, и об убийстве агентами НКВД. Троцкий после многих лет скитаний и нескольких покушений погиб от удара ледоруба в Мексике.

Использованы материалы:

• Комиссарское тело. Лев Израилевич
• Лариса Рейснер
• Лариса Рейснер. Галина Пржиборовская
• И красавица, и чудовище
• ЛАРИСА РЕЙСНЕР: ПРОФЕССОРСКАЯ ДОЧКА, КРАСАВИЦА, ПОЭТЕССА, ЖЕНА НАРКОМА И ПОЛПРЕДА, ЗВЕЗДА РАННЕЙ СОВЕТСКОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ, КОМИССАР БАЛТФЛОТА…
• Рейснер Лариса Михайловна. 1895–1926
• ВАЛЬКИРИЯ РЕВОЛЮЦИИ
• «Мы расстреляли Щастного»
• Ищите женщину
• Лариса Рейснер и новейшие опыты децимации