В советское время мы знакомились с самыми разнообразными литературными новинками, раскрывая для себя миры с новой стороны. Сегодня можно путешествовать по миру, но так и не узнать культуру, историю, саму душу «принимающей стороны».
Нынче новые места принято оценивать по «уровню сервиса». Но много ли дает такое… чисто физическое и весьма поверхностное знакомство?
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что в советское время подбор авторов был избирательным , в духе торжества «партийности в литературе». Но при этом поддерживалась национальная самобытность и высокие литературные достоинства.
Неудивительно, что большинство авторов иностранной литературы, высоко оцененные в СССР, впоследствии получили Нобелевскую премию в литературе.
И хотя в одну и ту же воду нельзя войти дважды, хотелось бы вместе перечитать эссе Льва Осповата о Мигеле Анхеле Астуриасе 1988 года, чтобы попытаться понять… что же изменилось за это время, прежде всего, в нас самих.
Гватемальский писатель, лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» и Нобелевской премии по литературе Мигель Анхель Астуриас (1899-1974) по праву считается зачинателем и выдающимся мастером нового латиноамериканского романа.
Родина Астуриаса, одна из самых малых стран Американского континента, — колыбель великой цивилизации, некогда созданной народом майя. Потомки древних майя, составляющие основную часть населения страны, сумели сохранить в веках богатейшее культурное наследие — мифологию, поэзию, эпос.
Будущий писатель, в жилах которого текла кровь предков-индейцев, еще в детстве приобщился к духовным традициям майя, и это знакомство явилось важнейшим импульсом, побудившим его к литературному творчеству. А другим, не менее важным импульсом стала непримиримая ненависть к насилию, к тиранической диктатуре, давно и прочно укоренившейся на его родине.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Желание вернуться к истокам народного мировоззрения, к мифам, фольклору, эпосу индейцев, — было для Астуриаса прикосновением к душе собственного народа. В жилах Астуриаса текла кровь индейцев-майя, и это кровное родство диктовало особое поэтическое восприятие мира.
Если сравнивать восприятие его поэтического творчества, проникнутого болью за попранное достоинство соотечественников, в советское время и… сейчас, то разница позволяет иначе увидеть «демократические преобразования», прошедшие за это время.
Ведь и в наших жилах течет кровь наших предков-славян, также живших по законам своего Рода, где свято хранилась Честь и Достоинство Человека. Видимо, поэтому герои произведений Астуриаса становятся нам куда ближе и понятнее. Кода-то к «Легендам Гватемалы» мы относились как к экзотике, а сегодня это наша действительность…
И вот таким же гневом пылают наши сердца при виде разграбленного достояния нашей страны, а с ним и уничтожения смысла нашей жизни.
У Астуриаса есть мысль, что маленьких народов не бывает, как не бывает небольшого горя самого немногочисленного народа. А если горе у большого народа, то и трагедия больше.
Но где при этом тот «образ народа», о котором мы когда-то писали школьные сочинения? В нашей литературе сегодня его нет, есть оскорбительные, унижающие человеческое достоинство кальки и клише. Как не вспомнить Астуриаса, поднявшего в поэтической форме легенды и предания Гватемалы для создания в прозаических произведения неповторимого и уникального образа своего народа.
А сегодня наше сознание воспринимает всех сидящих в администрациях, думах, налоговых и других органах — нежитью, живущей нашей жизнью и за нас. И по сути своей они ничем не отличаются от любых других захватчиков, ничем, потому суть их одна — неуемное желание брать себе то, что тебе не принадлежит. А чтобы удержать захваченное не по праву, делается попытка остановить время.
Астуриасу с детства были знакомы такие попытки.
Детство и юность М.-А. Астуриаса совпали с годами правления диктатора Эстрада Кабреры. Вирус насилия продолжал отравлять жизнь страны и после свержения диктатора. Спасаясь от преследований, Астуриас покинул страну в 1923 году. Его изгнание затянулось на десять лет.
Поначалу, живя в Англии, он намеревался изучать политическую экономию. Но два события, вернее, два глубоких переживания увлекли его на иной путь. Первым из них Астуриас был обязан Британскому музею: встреча с выставленными здесь памятниками культуры майя взволновала его безмерно; он словно увидел воочию древний лик своей родины, услыхал зов, долетевший через века. А второе, решающее, он испытал, когда приехал в Париж на каникулы и, бродя по опустевшим коридорам Сорбонны, наткнулся на объявление о предстоящем курсе лекций профессора Жоржа Рейно, посвященном мифологии древних майя. «Это подействовало на меня как удар молнии», — вспоминал Астуриас.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Михель был старшим из двух сыновей судьи-метиса Эрнесто Астуриаса и учительницы Марии (Розалес) Астуриас. Из-за несогласия с политикой гватемальского диктатора Эстрады Кабреры, который пришел к власти в 1898 г., родители Мигеля лишились работы, и семья Астуриас была вынуждена перебраться в г. Салама к родственникам. В столицу Астуриасы вернулись лишь в 1907 г.
Будучи студентом Гватемальского университета Сан-Карлоса, он в 1920 г. принял участие в восстании против Кабреры. Диктаторский режим пал, но восстание не создало нормального механизма прихода к власти людей, способных работать в государственном управлении, а не изображать очередного наместника бога на земле.
Отметим, что и после государственного переворота начала 90-х, в результате которого у нас расчленили страну, — лапшой на уши навешивается мысль, что любые преобразования в обществе становятся возможными не в результате труда лучших представителей народа, а в результате таких вот «восстаний» или уличных беспорядков. Непременно толпы из молодых людей, ничего еще не сделавших в жизни, не имеющих твердых принципов, проверенных жизнью и временем.
В начале ХХ века такого рода опасные социальные иллюзии захватили и молодого Астуриаса. Но после он сам выяснил, что все восстания лишь расчищают дорогу еще более слабому, никчемному и беспринципному субъекту.
В эйфории после свержения диктатуры Астуриас участвовал в создании Народного университета Гватемалы, бесплатного вечернего учебного заведения для рабочих, где преподавали учителя-энтузиасты. В этом он пошел, конечно, по стопам своей матери-учительницы.
В 1923 г. он получает ученую степень по юриспруденции в Университете Сан-Карлоса за работу «Социальные проблемы индейцев», удостоенную премии Гальвеса. Как видим, здесь он воплощает чаяния отца-юриста.
Политическая атмосфера в Гватемале сгущалась. Различные военные группировки не прекращали борьбу за власть, почувствовав легкость ее свержения и доступность. Обстановка продолжала оставаться весьма напряженной, чем-то напоминая Германию середины 30-х годов ХХ века: каждую ночь на улицах проходили стычки различных партий и политических кружков. Дело доходило до жестоких массовых драк на «идейной» почве и даже до перестрелок.
После того как один из друзей Мигеля за открытое выражение своих политических взглядов был жестоко избит возле собственного дома, родители Астуриаса, опасаясь за жизнь сына, отправили его для продолжения образования в Европу. То есть это было не «изгнание», а отъезд по требованию родителей, которые уже поняли, что их сын непременно ввяжется в потасовку.
Отметив про себя попытку героизации этого фрагмента биографии, задумалась, сколько же зла в нашу жизнь внес этот аспект героизации беспорядков, государственных переворотов и захватов власти авантюристами под видом «классовой борьбы». Вспомнила, как нам в советское время бубнили об «исторической неизбежности пролетарской революции».
А в жизни… и сами родители уехали подальше, хотя знали, что не смогут устроиться по профессии, да и сына отправили в Европу, изучать юриспруденцию в Англии, поскольку нормальные и реальные люди весьма далеки от стереотипных представлений о «революционном творчестве масс».
Так какие же они на самом деле?
Он остается в Париже. Посещает лекции Жоржа Рейно. Становится его учеником, потом помощником, потом ближайшим сотрудником, высококвалифицированным специалистом, не уступающим самому мэтру во всем, что касается культуры майя. Он глубоко изучает знаменитый эпос майякиче «Пополь-Вух» — «Книгу народов».
Одновременно Астуриас занимается журналистикой, пишет стихи. Молодой поэт из экзотической Гватемалы, к тому же знаток индейской мифологии, заинтересовал французских сюрреалистов. Арагон, Деснос, Элюар становятся его друзьями. Интерес был взаимным.
Бунтарские манифесты сюрреалистов, ниспровергавшие буржуазную цивилизацию, ратовавшие за возвращение к «примитиву», за возрождение «младенческого» состояния человека, не могли не вызвать сочувствия у Астуриаса — сочувствия, в котором, впрочем, присутствовал легкий оттенок превосходства. Многое из того, к чему стремились его французские друзья (и чего они на практике так и не достигли), уже содержалось в его собственном опыте. Но чтобы оценить и реализовать этот опыт, полезно было взглянуть на него «чужими глазами».
Почти все исследователи констатируют, что Астуриас «прошел школу сюрреализма». Здесь следует сделать одну существенную оговорку: ученик оказался довольно строптивым и далеко не безоглядно следовал рекомендациям учителей. Программные принципы сюрреализма он подчинял своим целям, превращал их во вспомогательные приемы. Так, в частности, обстояло дело с «автоматическим письмом», к которому Астуриас прибегал лишь на строго определенной стадии творческого процесса — после того, как замысел созрел и обдуман во всех деталях. Можно понять, почему порою в ответ на дотошные расспросы о том, как именно повлиял сюрреализм на его творчество, Астуриас отмахивался: «Ищите мой сюрреализм в «Пополь-Вух!»
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Итак, все Астуриал сделал, как велели ему папа и мама. Он приехал в Лондон, решив стать честным судьей как его отец. Потом пошел на выставку в Британском музее об индейцах майя… и стал ходить сюда все чаще. Очевидно, он вдруг выяснил, что одно дело — учить народ, а совсем другое — учиться у народа.
Наверно, он понял, что пока не имеет понятия о душе собственного народа, хотя и принял эпизодическое участие в восстании против диктатора Кабреры.
Он продолжает учиться, а на каникулы поехал в Париж, где попал на лекцию об истории своего народа. И вот здесь он понял, что должен создать образ своего народа. Он должен выступить своеобразным адвокатом, защитником своего народа. Но защищать не в суде, не качая права, а на литературном поприще.
Забавная история получилась с сюрреализмом, послужившим для Астуриаса своеобразным толчком. В советское время читала, что он был поражен, столкнувшись с искусством, столь близким к творчеству индейских народов, — в сытом буржуазном мире, где было лишним и потусторонним. Словно люди рисовали то, что диктовали им на уровне подсознания, а не то, что им на самом деле хотелось. Так сказать, «в бунтарском духе».
В 1930 году в Мадриде увидела свет его первая книга в прозе — «Легенды Гватемалы» {Русский перевод — М., «Художественная литература», 1972.}. Мифологические легенды переплетаются в ней с преданиями колониальных времен, красочные картины родной природы соседствуют с воспоминаниями о детстве. Образный и причудливый язык местами стилизован под индейскую речь; автор еще только нащупывает путь к органическому стилю, способному передать мировосприятие индейца.
Между тем одновременно с «Легендами Гватемалы» Астуриас начал писать произведение совсем иного характера. Его замысел возник из юношеского рассказа «Нищие политики», над которым писатель работал еще на родине. Это был роман о диктатуре — «Сеньор Президент» {На русском языке роман «Сеньор Президент» вышел тремя отдельными изданиями (М., «Художественная литература», 1959, 1968, 1970).}. «У меня имелось в запасе все то, что довелось мне услышать под гнетом Эстрада Кабреры, — говорил Астуриас, — и я начал припоминать разные вещи. Я рассказывал их во весь голос… Так я и принялся за роман «Сеньор Президент». Я рассказал его прежде, чем написал».
С рукописью законченного романа возвратился Астуриас на родину в 1933 году. О публикации нечего было и думать — генерал Убико, очередной «сеньор президент», правивший Гватемалой, не уступал Эстрада Кабрере. Книга увидела свет лишь тринадцать лет спустя.
Лев Осповат старается подчеркнуть «революционный дух» в жизни и произведениях Астуриаса, дабы он приобрел особую идеологическую ценность для партийного руководства литературными кругами. В советское время было принято поддерживать все революционное и прогрессивное, но, желательно, подальше от дряхлеющего ЦК КПСС.
Но реальная жизнь писателя всегда дает и реальную основу прочтения его творчества. Вроде бы Осповат и не слишком погрешил против истины «в духе партийности в литературе», но есть здесь небольшие отличия, оказывающиеся все более существенными.
Астуриас учился у Жоржа Рейно в течение пяти лет и за это время перевел на испанский язык его основные работы. То есть, прежде чем предложить публике свое, он позволил своему учителю заговорить его голосом на испанском.
«Легенды Гватемалы» («Leyendos de Guatemala»), поэтическая интерпретация мифологии майя, адаптированной к восприятию современного читателя, была издана в Мадриде в 1930 г., а в 1932 г. получила премию Силла Монсегура.
Это не просто дань своему народу, жалостливая любовь или желание сделать профессию из принадлежности к какому-либо народу. Это нынче принято таким образом спекулировать на этнической принадлежности.
Астуриас оставил туманный Альбион, поняв, что Жорж Рейно занимается тем, чем должен заняться он сам – создать образ своего народа. Из-за этого решения он кардинально меняет свою жизнь, начиная с самых глубинных фольклорных истоков. «Легенды Гватемалы» — это познание души собственного народа.
В это же время был написан первый роман Астуриаса «Сеньор Президент» («El Senor Presidente»), навеянный воспоминаниями о режиме Кабреры.
С первых же строк «Сеньора Президента» автор погружает читателя в стихию звучащей речи. В художественной системе романа эта стихия имеет первостепенное значение, примерно такое же, каким наделяет ее индейская мифология.
Стремление возвратить языку его первозданную силу, зародившееся у Астуриаса еще в ходе изучения эпоса «Пополь-Вух», получило стимул и в тех устных рассказах, в которых складывался замысел романа. Так в измерениях живой речи прошлое встречалось с настоящим и резко высвечивало его. Народно-эпическое, мифологическое видение, присущее индейцам и запечатленное в слове, стало критерием автора, изображающего и оценивающего современность.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Советские комментаторы непременно пытались разглядеть «мрачный сюрреализм» и в романе «Сеньор Президент». Но здесь, скорее, можно почувствовать влияние драматических произведений Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» и «Король забавляется».
Роман начинается у портала старого собора, где собираются нищие. По вечерам под сень портала Господня со всех концов города стекаются нищие и калеки, привыкшие проводить ночь на его холодных ступенях. На этот раз они становятся очевидцами того, как немой дурачок Пелеле в порыве дикого припадка убивает прохожего, который приставал и издевался над ним. А наутро всех их забирают в полицейский участок, где расследуются обстоятельства ночного происшествия, представшего важным политическим делом, поскольку жертвой оказался полковник Хосе Парралес Сонриенте.
На наших глазах закручивается авантюрный драматический сюжет, где действуют коварные обольстители, интриганы, политические авантюристы, благородные синьоры… не обошлось и без роковой красавицы, гибнущей из-за козней подлеца, угодившего в собственные сети.
Здесь нет никакой «стихии звучащей речи», ничего из «народно-эпического», абсолютно нет и «мифологического видения, присущего индейцам».
Мне кажется, это пока такая… прикидка, рекогносцировка, сопоставление масштабов. Как срыв нищего дурачка Пелеле мог закрутить такую бурю в самых верхах? Если его жизнь ничего не значит, то как же травля, устроенная этому изгою даже среди нищих, могла вовлечь столь сильных мира сего в жесткое противостояние?
В момент такой рекогносцировки спадает флер избранности со всей «элиты», мы видим случайных людей во власти. Попав на место, им не предназначенное, они озабочены лишь идеей-фикс — во чтобы то ни стало, удержаться во власти, остановить время.
А рядом с ними те, кто помогал прийти к власти. Они отлично видят, что ставленник их — фигура марионеточная и взаимозаменяемая. Это такое же сообщество нищих, сползающихся к храму после дневной спекуляции на своих физических увечьях и нищете.
В романе нет прямого указания, что речь идет о Гватемале, там лишь дается неопределенное «Где-то в Латинской Америке». Но с переносом некоторых коллизий Виктора Гюго Астуриас настолько попал в точку с определением масштабов личности латиноамериканских диктаторов, что по политическим соображениям роман этот был издан лишь в 1946 году в Мексике, за счет самого автора.
В поисках манеры изложения Астуриас нашел нечто большее — точку опоры, художественную позицию. Уже в первом романе она заявила о себе с захватывающей новизной. Своего рода «коллективный герой» романа — парализованное страхом перед диктатором гватемальское общество, докатившееся едва ли не до обожествления Сеньора Президента.
Так возникает эпизод, когда одному из персонажей, предчувствующему свою гибель, является — прямо в президентском дворце — видение зловещего индейского божества Тохиля. Эпизод этот перекликается с соответствующим местом из эпоса «Пополь-Вух». На первый взгляд смысл переклички однозначен: Сеньор Президент уподоблен Тохилю — оба внушают людям мистический ужас. Однако художественная идея Астуриаса сложнее. Не одна, а две мифологии присутствуют и взаимодействуют в его романе.
Первая, коренная, питающая поэтику гватемальского писателя, — мифология индейцев майя-киче, запечатленная в «Пополь-Вух». Другая, насаждаемая сверху, используемая как орудие прогнившей эксплуататорской системой, — «мифология XX века», кровавая и человеконенавистническая мифология фюреров, дуче и каудильо. Требующая миллионных людских гекатомб, не соответствующая уровню цивилизованного мышления, а противоречащая ему, она не может быть ничем обоснована и оправдана. Это злокозненная и убийственная ложь.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Это не совсем верное суждение. Хотя чисто авантюрный сюжет время от времени вдруг прерывается «потоком сознания» из «Легенд Гватемалы».
Дорога устремлялась по крутому откосу вниз, на дно ложбины, чтобы взметнуться затем вверх, подобно ракете, в поисках города. Первая темная стена. Первый белый дом. Дыру в какой-то стене прикрыла вывеска с фамилией Онофров Она чувствовала, что все сомкнулось вокруг ее горя Воздух Все В каждой слезе планетная система. Сороконожки ночной росы падали с черепиц на узкие тротуары Кровь стыла в жилах Что с нею? Мне плохо, очень плохо! А завтра что с ней будет? То же самое, и послезавтра то же! Она спрашивала себя и себе же отвечала И послезавтра то же.
Вес всех мертвых заставляет землю поворачиваться к ночной мгле, а к дневному свету вес живых. Когда мертвых будет больше, чем живых, настанет вечная, бесконечная ночь живые не смогут перевесить, заставить вернуться день.
Экипаж остановился. Улица вела дальше, но для нее путь кончался здесь, она стояла перед тюрьмой, где, сомнений нет Она все теснее прижималась к стене На ней не было траурных одежд, но у нее уже появилось чутье летучей мыши Страшно, холодно, гадко; она не чувствовала ничего, припав к стене, которая вот-вот отзовется эхом залпа.
Мигель Анхель Астуриас «Сеньор президент»
Но это не обращение к мифологии, это уже сформированная обращением к душе собственного народа творческая манера. Астуриас рассказывает на свой лад истории о деспотах во власти, но уже своим языком. Он просто говорит, как индеец майя, поскольку в нем самом проросли корни… маиса.
Хотя авантюрный дух классической французской литературы сказывается и здесь.
Кара де Анхель получил приказ срочно явиться в загородный дом Президента. Он пытливо вглядывался в лицо Камилы, смотрел, как проясняется ее горящий взор, оживает стекло глаз, и, подобно трусливому пресмыкающемуся, извивался в муках сомнений: идти или не идти? Сеньор Президент или Камила, Камила или Сеньор Президент.
Он еще чувствовал на своей спине настойчивое постукивание пальцев, слышал переливы молящего голоса трактирщицы. Ведь представлялась возможность просить за Васкеса: «Идите же, я останусь, присмотрю за больной!»
Выйдя на улицу, он тяжело вздохнул. Сел в экипаж и покатил к президентскому дому. Стучали лошадиные копыта о брусчатку, монотонно струился шум колес. Крас-ный за-мок, У-лей, Вул-кан. Он внимательно, по слогам читал названия магазинов; вечером они были гораздо заметнее, чем днем. Эль Гуа-да-ле-те Экс-пресс Ку-ри-ца с цып-ля-та-ми. Порой его глаза натыкались на восточные имена: Лон Лей Лон и К0 Хван Се Чан Фу Хван Ен Чон Чан Лон Сей Ен Сой… Он продолжал думать о генерале Каналесе. Вызывают, наверно, чтобы сообщить…
Не может быть! А почему бы и нет? Его схватили и убили или не убили, а просто поймали. Внезапно поднялось облако ныли. Ветер играл с экипажем, как тореро с быком. Все может быть! Выехав за город, экипаж покатился плавнее, словно тело, которое из твердого состояния перешло в жидкое.
Мигель Анхель Астуриас «Сеньор президент»
Далее говорить про «вековую покорность масс» и «слепоту обывателей» по этому поводу… уже нелепо. Так обычно говорят люди, не уважающие свой народ, окружающих, привыкшие высокомерно оценивать людей в массе.
Весь ход повествования наглядно демонстрирует, как вековая покорность народных масс, слепота обывателей, оголтелый индивидуализм одиночек, соединяясь, приводят к- тому, что в сознании целого общества грубо размалеванная маска заурядного палача превращается в лик всемогущего божества. Две мифологии, отражающие два полярно разведенных во времени этапа развития человечества, встречаются в одной точке, и встреча эта чревата неисчислимыми бедствиями.
Писатель из маленькой центральноамериканской страны сумел обнажить здесь одну из самых жгучих и трагических проблем современности, по значению своему выходящую за пределы Латинской Америки. «Сеньор Президент» положил начало художественным открытиям и свершениям Астуриаса. Незадолго до окончания второй мировой войны в Гватемале развернулись события, предвещавшие подъем освободительного движения на всем континенте.
В июне 1944 года диктатура Убико была свергнута объединившимися патриотами, которые одержали победу в революции 20 октября и добились проведения всеобщих выборов. Гватемальская революция сообщила творчеству Астуриаса мощный импульс. «Теперь, когда наши народы обретают самосознание, — скажет он вскоре, — мы, писатели, обязаны сделать все, чтобы читатели расслышали их голос в наших книгах». И в 1949 году появляется его новый роман — «Маисовые люди» {Роман «Маисовые люди» выходил дважды в русском переводе в серии «Мастера современной прозы» (М., «Прогресс», 1977; М., «Радуга», 1985).}.
Название романа объясняется мифом о сотворении людей, переданным в эпосе «Пополь-Вух». Согласно мифу, сотворение это предпринималось богами трижды. Две попытки окончились неудачей: Несовершенные существа, созданные из глины, а затем из дерева, были уничтожены творцами. Лишь на третий раз люди, созданные из маиса, оказались жизнеспособными и разумными — от них-то и пошло человечество.
Отсюда — традиция, еще в конце прошлого века сохранявшая силу закона для индейских племен Гватемалы. Эта традиция требует относиться к маису как к собственной плоти, свято чтить его, взращивать и употреблять в пищу лишь в меру жизненной необходимости. С теми же, кто принимался производить маис на продажу, хищнически истощая почву, индейцы вступали в отчаянную борьбу.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Мне очень близок роман Астуриаса «Маисовые люди», видимо потому, что чувства индейцев, созвучны нашим чувствам, когда мы сегодня видим откровенный безпредел властей, давно потерявших чувство стыда и совести. Все, что происходит в романе, как будто происходит с нами: янки вырубают и жгут леса, осушают реки, обедняют почву, растя маис на продажу. Они пришли на чужую землю устраивать свою жизнь и не хотят считаться ни с чувствами, ни с обычаями коренного народа. Что же остается индейцам? Они сражаются, пока есть оружие.
И вроде бы янки побеждают, пользуясь своими преимуществами физической силы, однако начинают сбываться проклятия колдунов-индейцев, захватчиков охватывает мистический ужас, когда они видят сначала прекращение рода Мачохона, индейца, ставшего на сторону захватчиков, затем гибель полковника Годоя. «Сама земля помогает им»- говорят янки, предчувствуя расплату за совершенное.
Такая борьба и развертывается в романе. В основу книги положен реальный конкретно-исторический конфликт между крестьянами, ведущими архаическое натуральное хозяйство, и представителями буржуазного уклада, вторгающимися в их жизнь. Однако воссоздается и развивается этот конфликт в строгом соответствии с тем, как воспринимают и осмысливают происходящее герои Астуриаса — индейцы майя-киче.
«В «Маисовых людях» нет уступок читателю, — заявлял автор. — Нет сюжета. Не важно, понятны вещи или нет, — они просто даны».
Это запальчивое утверждение не вполне справедливо. Верно, что автор немилосерден к читателям и нимало не озабочен тем, чтобы его легко понимали. Неверно, что нет сюжета — если, конечно, определять сюжет не элементарно: события в книге взаимосвязаны и взаимообусловлены, только не по правилам рациональной логики, а по законам мифологического мышления.
Язык в «Маисовых людях» еще более самостоятелен и «конструктивен», чем в первом романе Астуриаса, — он играет здесь исключительную, ведущую роль, какой, быть может, еще никогда не играл ни в одном произведении собственно художественной, то есть выделившейся из устного творчества, литературы.
Сам писатель не раз говорил, что в системе мифологии майя-киче слова не просто обладают ритуальным значением, но составляют сущность системы. Возвращая звучащему слову исконные права (пусть даже с некоторой долей искусственности — не забудем, что качествами индейской речи писатель наделяет испанский литературный язык!), Астуриас делает его движущей силой повествования.
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Роман пронизан множеством сюжетов, через которые автор пытается донести мировозрение индейцев, их ценности, их живое восприятие мира. Невольно начинаешь вместе с индейцами воспринимать все живым и мыслящим: деревья, насекомых, горы и т.д.
Значение сделанного Астуриасом в «Маисовых людях» трудно переоценить. Впервые за несколько столетий развития романного жанра не только в странах Латинской Америки, но и в Европе и США, была создана художественная модель мифологического сознания, представившая это сознание по-новому.
Там, где принято было видеть иррациональную, алогичную или «дологическую» стихию, гватемальский романист обнаружил иную логику, иной способ освоения мира, возможности которого оказались не исчерпанными до конца и для нашей эпохи.
Но вместе с тем он на собственном опыте продемонстрировал, какими опасностями чревата абсолютизация этих возможностей. Книга его, вызвавшая восхищение знатоков, оказалась доступной лишь основательно подготовленным читателям — те же, о ком и от чьего имени он писал, попросту не поняли ее, даже когда выучились грамоте.
По мере того как народ Гватемалы вовлекался в борьбу за землю и свободу, против помещиков, против империализма, Астуриас испытывал возраставшую тягу к масштабному изображению социальной действительности, к осмыслению исторических судеб своей страны. Созревает решимость, которую годы спустя он окончательно выразит такими словами: «Мы не должны позволить, чтобы о нашем континенте судили исключительно по его мифам».
Л.Осповат. Мигель Анхель Астуриас и его «Банановая трилогия»
Маисовые люди — это те, кто не берет у природы больше, чем смогут съесть. Они не превращают природу, свою родину — в предмет купли-продажи. Они противостоят тем, кто пытается выжать из природы ради «сферы потребления» все до капли.
…В последнее время невиданного грабежа природных богатств России в виде «сырьевой экономики» все чаще вспоминаю этих маисовых людей Астуриаса с их особой философией. Свобода? Да, свобода. Только не личная свобода, а свобода земли от стяжателей и паразитов. Вот это, пожалуй, будет немного ближе к первоисточнику.
Продолжение следует…
Читать по теме:
Запись вебинара Мигель Анхель Астуриас «Зелёный папа»
