Сергей Ткачев: Да вы не нервничайте!
Натали: Но я все равно нервничаю! Вот сейчас придет кто-нибудь и что он подумает?
Сергей Ткачев: Ну, извините, что впервые явился вовремя! Как просили к четырем, так и пришел. Простите, не догадался, что «к четырем» — это «не раньше восьми».
Натали: А я виновата, что приглашаешь к четырем только, чтобы никто не вздумал собираться к двенадцати? Ну, почему мужчины все понимают так… буквально?
Сергей Ткачев: Да какая вам уже разница? Я понимаю, если б вы, Натали, извините, были девушкой на выданье. Вам теперь должно быть уже все равно. Хоть к четырем, хоть к двенадцати. Вам теперь должен быть сам факт важен.
Натали: Мне, конечно, важен сам факт вашего появления, когда у меня еще ничего не готово, а никто из дам пока даже не подумал составить нам кампанию. Но еще не до такой степени, знаете ли. Честно говоря, думала, что еще успею принять ванну, выпить чашечку кофе… Тут вы, да еще с… этим вот.
Сергей Ткачев: Между прочим, его зовут Джерри, он мой друг.
Натали: Поздравляю!
Сергей Ткачев: Да что с вами, люди! Нельзя с собакой зайти в гости чуточку раньше двенадцати ночи!
Натали: (подозрительно) Вы это конкретно к кому-то обращаетесь?
Сергей Ткачев: Фу, Джерри, фу! Извините, Натали, как-то совсем не подумал…
Натали: Да какая теперь разница? Мне теперь даже сам факт уже неважен. Валяйте, Джерри! Выходите, Александр! Никто же не думал, что Сергей теперь ходит в гости с собакой-ищейкой.
Александр Перешеин: Здравствуйте все!
Натали: Виделись! Извините, оставлю вас… ненадолго. Не скучайте тут без меня.
Сергей Ткачев: Конечно- конечно!
Александр Перешеин: Привет, Сергей! Я тоже слишком буквально понял приглашение, а тут как раз ты… с Джерри. Это мальчик или девочка?
Сергей Ткачев: Не знаю, это вообще-то не моя, я ей под хвост не заглядывал. Меня ее прогулять Ирина Анатольевна послали. Ты сам-то давно здесь?
Александр Перешеин: В каком смысле? А… в этом… Нет, недавно. Я тоже подумал, что хорошо бы хоть раз прийти вовремя. Даже не подумал, что нынче так не принято. «И все такое», как любит говорить Ирина Анатольевна.
Сергей Ткачев: Ну, хотя бы без собаки. Фу, Джерри! Отдай тапок! Вот ведь скотина… Не знаешь, что это с Натали?
Александр Перешеин: Понятия не имею. Ну, рассказывай, как съездил по диким степям Забайкалья?
Сергей Ткачев: Где золото моют в горах? В целом — неплохо. Удивило, что солярка, дизельное топливо — дороже, чем у нас — на 30-40%. А у китайцев, которые покупают ГСМ у нас же — наоборот дешевле. В том же соотношении.
Александр Перешеин: Потом еще удивляются, что Сталин за такое бы непременно расстрелял.
Сергей Ткачев: Ну да, у нас только удивляться Виссарионычем могут. Природа там, конечно… грандиозная. Но даже теплиц не поставить — из-за дорогой солярки и очень дорогой энергии. Дорогой — в сравнении с теми же китайцами, которые покупают ее у нас, естественно. Все делается, чтобы китайцы богатели на жлобстве наших «естественных монополистов», которое те совершенно беззастенчиво проявляют именно в отношении нашего гражданскому населению. И когда все это сравниваешь с китайцами, то все сравнения получаются в пользу Виссарионовича. А вы тут как?
Александр Перешеин: А мы тут пока собачками не обзавелись, но в целом неплохо. Слыхал такую песенку? Помнишь, из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»? Сейчас ее итальянцы поют! Того и гляди, что китайцы подхватят. А что делать, если нынче таких песен не пишут, а наши поют — хуже китайцев? (протягивает смартфон)
Сергей Ткачев: Неужто из-за цен на солярку?
Натали: (из ванной комнаты, декламирует сквозь слезы, стараясь перекричать шум льющейся из кранов воды и смартфон Александра Перешеина)
О, ты позором и стыдом
Пятнаешь нашу честь и покрываешь дом!
За мной! Под ключ! И жди решенья —
Пойду расследовать твои все прегрешенья
И степень нашего стыда!»
Привел вас в дом — и вот втолкнул сюда.
Но милость небо мне послало:
Я вас здесь встретила, я вас здесь увидала.
Из-за любви, из-за любви одной
Блуждала в доме я тайком, как дух ночной,
Из-за любви решила я томиться,
Не открываясь вам, в пожизненной темнице.
Сергей Ткачев: (в сильном смущении, вставая) Слушайте, мы лучше с Джерри пойдем, нам лишние проблемы не нужны! Извините, если помешали…
Александр Перешеин: …и все такое! Да нет никаких проблем, это монолог пойманной на месте преступления дамы — со вчерашнего вебинара по Кальдерону. Там рассматривалась его комедия «Дама-невидимка». Или «Дама-оборотень» — как кому повезет. Как говорится, кому — комедия, кому — трагедия.
Ох, и дом и сам хозяин —
Все в руках нечистой силы.
Чтобы черт меня побрал!..
Здесь живет такая дама,
По прозванью невидимка, —
Это — демон, это — дьявол
В виде женщины!
Сергей Ткачев: (с невыразимым облегчением, усаживаясь обратно) А… это у вас типа литературного салона. Совсем не то, что я подумал.
Александр Перешеин: А представляешь, что я подумал?.. Подумал, что попал прямо в комедию Кальдерона!
И какое же безумье
Так нелепо рисковать
И в опасности кидаться,
Слепо и не рассуждая!
Вот я в доме знатной дамы,
«Светлости» по меньшей мере.
Полон тягостных предчувствий
И от дома так далеко…
Что такое? Дверь как будто
Отпирают?.. Кто-то входит…
Но хорошо, что у Кальдерона в пьесах собак не было. Представляешь, что можно подумать, когда сидишь в кладовочке, в темноте… ждешь, когда ты свалишь… вдруг тебя кто-то зубами начинает тащить в гостиную…
Сергей Ткачев: Извини, друг! Но мы пока с Джерри не настолько близки, я честно орал «Фу!» А почему ты в кладовку-то забился? Это же всего лишь я! Ну, с Джерри, правда. Так что с того?
Александр Перешеин: А это ничего, что твоя собака за второй тапочек принялась? Может, ты бы ей сказал, чтоб она… ну, чтоб этого не делала, а?
Сергей Ткачев: Да как я ей скажу? Это же не моя собака, а у Ирины Анатольевны. Блин, тут несколько раз подумаешь, прежде чем ей что-то сказать. Думаешь, а вдруг она ответит? А у вас всегда после вебинаров ситуации так литературно обостряются?
Александр Перешеин: О, ты даже не представляешь, что тут было после «Тараса Бульбы»! Мороз по коже! Ходил потом, все читал вслух эту речь Тараса Бульбы о товариществе и никак не понимал, отчего же это вещь так не нравится нашим московским либералам… Некоторые в этой повести, знакомой всем с детства, даже находят «шовинизм», «экстремизм» и «звериный антисемитизм». Сплошные «изьмы», столь созвучные текущему моменту…
Аделаида: (входит с улыбкой и объемистой корзиной): Здравствуйте! Сереженька, с приездом!
Сергей Ткачев: (с нескрываемым удовольствием принимая у нее корзину) Спасибо, Аделаида, что хоть ты здесь не говоришь стихами!
Аделаида: (с испугом замечая Джерри, дожевывающего второй тапочек) Ой, ты собачку привел!.. А зачем? Раньше ты собак к нам не водил!
Так при известном освещенье
Картина может чаровать,
А при ином в нас вызывать
Способна даже отвращенье, —
Так грубо будет превращенье.
Амур — художник, и не раз
С людьми творил он шутки эти.
Меня в одном увидев свете,
Найдете радостью для глаз,
В другом же оскорблю я вас.
Извини, это я от неожиданности. А где Натали?
Александр Перешеин: Заперлась в ванной. Тоже стихи Кальдерона читает.
Аделаида: (пытаясь оттолкнуть Джерри, который подозрительно принюхивается к ней) Отчего-то меня это не удивляет. Ну, давайте, накроем на стол, тогда обстановка сама собою разрядится. Вы о чем говорили? О Кальдероне?
Сергей Ткачев: Нет, о «зверином антисемитизме» Николая Васильевича Гоголя.
Аделаида: В самом деле? А мне вот непонятно, что там такого «эсэсовского» совершил Тарас Бульба в предместье Варшавы? Может, этот Максим Шевченко, как всегда, просто выдает желаемое за действительное? Или просто вообразил, будто вправе судить таким образом Николая Васильевича Гоголя?
В то время, когда происходило описываемое событие, на пограничных местах не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий мог везти, что ему вздумалось. Если же кто и производил обыск и ревизовку, то делал это большею частию для своего собственного удовольствия, особливо если на возу находились заманчивые для глаз предметы и если его собственная рука имела порядочный вес и тяжесть. Но кирпич не находил охотников и въехал беспрепятственно в главные городские ворота. Бульба в своей тесной клетке мог только слышать шум, крики возниц и больше ничего. Янкель, подпрыгивая на своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сделавши несколько кругов, в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и вместе Жидовской, потому что здесь действительно находились жиды почти со всей Варшавы. Эта улица чрезвычайно походила на вывороченную внутренность заднего двора. Солнце, казалось, не заходило сюда вовсе. Совершенно почерневшие деревянные домы, со множеством протянутых из окон жердей, увеличивали еще более мрак. Изредка краснела между ними кирпичная стена, но и та уже во многих местах превращалась совершенно в черную. Иногда только вверху ощекатуренный кусок стены, обхваченный солнцем, блистал нестерпимою для глаз белизною. Тут все состояло из сильных резкостей: трубы, тряпки, шелуха, выброшенные разбитые чаны. Всякий, что только было у него негодного, швырял на улицу, доставляя прохожим возможные удобства питать все чувства свои этою дрянью. Сидящий на коне всадник чуть-чуть не доставал рукою жердей, протянутых через улицу из одного дома в другой, на которых висели жидовские чулки, коротенькие панталонцы и копченый гусь. Иногда довольно смазливенькое личико еврейки, убранное потемневшими бусами, выглядывало из ветхого окошка. Куча жиденков, запачканных, оборванных, с курчавыми волосами, кричала и валялась в грязи. Рыжий жид, с веснушками по всему лицу, делавшими его похожим на воробьиное яйцо, выглянул из окна, тотчас заговорил с Янкелем на своем тарабарском наречии, и Янкель тотчас въехал в один двор. По улице шел другой жид, остановился, вступил тоже в разговор, и когда Бульба выкарабкался наконец из-под кирпича, он увидел трех жидов, говоривших с большим жаром.
Янкель обратился к нему и сказал, что все будет сделано, что его Остап сидит в городской темнице, и хотя трудно уговорить стражей, но, однако ж, он надеется доставить ему свидание.
Бульба вошел с тремя жидами в комнату.
Жиды начали опять говорить между собою на своем непонятном языке. Тарас поглядывал на каждого из них. Что-то, казалось, сильно потрясло его: на грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламя надежды – надежды той, которая посещает иногда человека в последнем градусе отчаяния; старое сердце его начало сильно биться, как будто у юноши.
– Слушайте, жиды! – сказал он, и в словах его было что-то восторженное. – Вы всё на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского; и пословица давно уже говорит, что жид самого себя украдет, когда только захочет украсть. Освободите мне моего Остапа! Дайте случай убежать ему от дьявольских рук. Вот я этому человеку обещал двенадцать тысяч червонных, – я прибавляю еще двенадцать. Все, какие у меня есть, дорогие кубки и закопанное в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу с вами контракт на всю жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду на войне, делить с вами пополам.
– О, не можно любезный пан, не можно! – сказал со вздохом Янкель.
– Нет, не можно! – сказал другой жид.
Все три жида взглянули один на другого.
– А попробовать? – сказал третий, боязливо поглядывая на двух других, – может быть, бог даст.
Все три жида заговорили по-немецки. Бульба, как ни наострял свой слух, ничего не мог отгадать; он слышал только часто произносимое слово «Мардохай», и больше ничего.– Слушай, пан! – сказал Янкель, – нужно посоветоваться с таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у! то такой мудрый, как Соломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает. Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
Жиды вышли на улицу.
Тарас запер дверь и смотрел в маленькое окошечко на этот грязный жидовский проспект. Три жида остановились посредине улицы и стали говорить довольно азартно; к ним присоединился скоро четвертый, наконец, и пятый. Он слышал опять повторяемое: «Мардохай, Мардохай». Жиды беспрестанно посматривали в одну сторону улицы; наконец в конце ее из-за одного дрянного дома показалась нога в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтанья. «А, Мардохай, Мардохай!» – закричали все жиды в один голос. Тощий жид, несколько короче Янкеля, но гораздо более покрытый морщинами, с преогромною верхнею губою, приблизился к нетерпеливой толпе, и все жиды наперерыв спешили рассказать ему, причем Мардохай несколько раз поглядывал на маленькое окошечко, и Тарас догадывался, что речь шла о нем. Мардохай размахивал руками, слушал, перебивал речь, часто плевал на сторону и, подымая фалды полукафтанья, засовывал в карман руку и вынимал какие-то побрякушки, причем показывал прескверные свои панталоны. Наконец все жиды подняли такой крик, что жид, стоявший на стороже, должен был дать знак к молчанию, и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды не могут иначе рассуждать, как на улице, и что их языка сам демон не поймет, он успокоился.
Минуты две спустя жиды вместе вошли в его комнату. Мардохай приблизился к Тарасу, потрепал его по плечу и сказал: «Когда мы да бог захочем сделать, то уже будет так, как нужно».
Тарас поглядел на этого Соломона, какого еще не было на свете, и получил некоторую надежду. Действительно, вид его мог внушить некоторое доверие: верхняя губа у него была просто страшилище; толщина ее, без сомнения, увеличилась от посторонних причин. В бороде у этого Соломона было только пятнадцать волосков, и то на левой стороне. На лице у Соломона было столько знаков побоев, полученных за удальство, что он, без сомнения, давно потерял счет им и привык их считать за родимые пятна.
Мардохай ушел вместе с товарищами, исполненными удивления к его мудрости. Бульба остался один. Он был в странном, небывалом положении: он чувствовал в первый раз в жизни беспокойство. Душа его была в лихорадочном состоянии. Он не был тот прежний, непреклонный, неколебимый, крепкий как дуб; он был малодушен; он был теперь слаб. Он вздрагивал при каждом шорохе, при каждой новой жидовской фигуре, показывавшейся в конце улицы. В таком состоянии пробыл он, наконец, весь день; не ел, не пил, и глаза его не отрывались ни на час от небольшого окошка на улицу. Наконец уже ввечеру поздно показался Мардохай и Янкель. Сердце Тараса замерло.
– Что? удачно? – спросил он их с нетерпением дикого коня.
Но прежде еще, нежели жиды собрались с духом отвечать, Тарас заметил, что у Мардохая уже не было последнего локона, который хотя довольно неопрятно, но все же вился кольцами из-под яломка его. Заметно было, что он хотел что-то сказать, но наговорил такую дрянь, что Тарас ничего не понял. Да и сам Янкель прикладывал очень часто руку во рту, как будто бы страдал простудою.
– О, любезный пан! – сказал Янкель, – теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно! Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай скажет. Мардохай делал такое, какого еще не делал ни один человек на свете; но бог не захотел, чтобы так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут казнить.
Тарас глянул в глаза жидам, но уже без нетерпения и гнева.
– А если пан хочет видеться, то завтра нужно рано, так чтобы еще и солнце не всходило. Часовые соглашаются, и один левентарь обещался. Только пусть им не будет на том свете счастья! Ой, вей мир! Что это за корыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я дал каждому, а левентарю…
– Хорошо. Веди меня к нему! – произнес Тарас решительно, и вся твердость возвратилась в его душу.
Он согласился на предложение Янкеля переодеться иностранным графом, приехавшим из немецкой земли, для чего платье уже успел припасти дальновидный жид. Была уже ночь. Хозяин дома, известный рыжий жид с веснушками, вытащил тощий тюфяк, накрытый какою-то рогожею, и разостлал его на лавке для Бульбы. Янкель лег на полу на таком же тюфяке. Рыжий жид выпил небольшую чарочку какой-то настойки, скинул полукафтанье и, сделавшись в своих чулках и башмаках несколько похожим на цыпленка, отправился с своею жидовкой во что-то похожее на шкаф. Двое жиденков, как две домашние собачки, легли на полу возле шкафа. Но Тарас не спал; он сидел неподвижен и слегка барабанил пальцами по столу; он держал во рту люльку и пускал дым, от которого жид спросонья чихал и заворачивал в одеяло свой нос. Едва небо успело тронуться бледным предвестием зари, он уже толкнул ногою Янкеля.
– Вставай, жид, и давай твою графскую одежду.
В минуту оделся он; вычернил усы, брови, надел на темя маленькую темную шапочку, – и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. По виду ему казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянец играл на его щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Одежда, убранная золотом, очень шла к нему.
Дальше они выходят из предместья, а потом остается только сцена нечеловеческих мук Остапа, о которых Максим Шевченко отчего-то не помнит, а Тарас Бульба кричит: «Слышу, сынку, слышу!»
Натали: (подходя к столу) Добрый вечер! Извините, что оставила вас… Была несколько в расстроенных чувствах.
Аделаида: (утирая набежавшую слезу) Добрый вечер, Натали! Я как раз рассказывала о странной оценке творчества Николая Васильевича Гоголя, о том, к каким еще более странным оценкам в нашей действительности это все может привести.
Натали: Всегда получаются печальные результаты, если судить о литературе «вне контекста», бороться с мнимыми «изьмами», забывая, кем при этом становишься. Большая литература — прерогатива сложившейся нации (с. И.А. Дедюхова). А это всего лишь означает, что смысла ее не понять, если подойти с узкими частными интересами отдельной национальности, которые, как правило, не приносят никакой пользы и всем ее представителям. Только тем, кому в жизни больше нечем заняться, кроме националистических спекуляций.
Ткачев Сергей: Натали, присаживайтесь, тут Аделаида, как Красная Шапочка, нам пирожков принесла!
Александр Перешеин: А я тут по-хозяйски водочку обнаружил… Давайте, дамы, за литературу!
Аделаида: Вообще-то даже не рассчитывала… Но ведь за литературу грех не выпить… тем более, раз она — прерогатива сложившейся нации. (глядя на Джерри, уткнувшегося ей мордой в колени) На тебе пирожок, собачка! Оставь тапочки в покое! Даже собака понимает, что такое настоящая литература!
Ткачев Сергей: От настоящей литературы лучше не отходить! Всякий раз убеждаюсь в бесспорной правоте ее оценок. У меня товарищ в Забайкалье с собой планшетник взял, так я перечитывал отчеты с ваших прошлогодних посиделок. Помните, как Ирина Анатольевна говорила: «Давайте подождем всего лишь год, а после посмотрим, что они сами по этому поводу скажут!»?
Ирина Анатольевна: А иду я себе, значит, никого не трогаю. Почти никого! Там этого преподобного Кантора опять пиарили, прям, под нос совали! Но не люблю я гнусавых мутных мужиков, у которых глазки бегают. Пыталась его изучить даже… Хотя сразу поняла, что любить там нечего, один этот «Красный бубен»… или «Красный валенок»… в душе ничего не задержалось, пнула, да дальше пошла.
Натали: ТАК и пнули? Или просто пнули?
Ирина Анатольевна: Ну, раза два я все же по этому бубну пнула, чтоб колодой его больше мне на пути не ставили.
Натали: А ведь точно! Это же ровно год назад было! И разве теперь мы не убедились в том, что такое — настоящий фашизм, нацизм и в чем же ужас самого настоящего, неподдельного сепаратизма?.. А он вовсе не в том, как кто какую национальность назовет, он как раз в том, когда интересы отдельной национальности — противопоставляются интересам нации.
Ткачев Сергей: Так что вы думаете? Года не дождались! Гляньте, как наши двигатели прогресса этого Максима Кантора… прямо по бубну!
Аделаида: В самом деле? А где это? Точно…
Исраэль Шамир (Вчера, в 2:54) Кантор — ужасает. и его читатели меня ужасают. Вот что он пишет одному из умнейших людей среди его читателей:
«Maxim Kantor Алексей, простите за прямоту, но вы — обыкновенный болван. Вы решили по моим прошлогодним сочинениям, что я патриот империи? Вам показалось, что я люблю массовый энтузиазм и травлю инакомыслящих? Вы подумали — что мои идеалы — это вернуть территорию советского союза? Вы — дурак, Алексей. Я написал много страниц про то, что главное — это христианский гуманизм. Но вы, вероятно, ж*пой читали.»
После такого — продолжать ходить на страничку Кантора, чтобы тебя обо*рали — как нужно себя не уважать! А его призыв к отделению Сибири! Просто злобный распоясавшийся хам.
Александр Перешеин: Ага, вот теперь понимаю, почему тот вебинар, который так замечательно цитирует Натали, называется «Личность, нация, народ»! Как только до всех доходит, что интересам нации может противопоставить интересы национальности, причем, по надуманным, ложным поводам — только «распоясавшийся хам», как его дружно начинают обряжать «народным представителем».
Hamid Tariqi Как такие уроды появились в русском народе?
Андрей Тихонов Он из Аргентины
Андрей Тихонов Почему он пишет Советский Союз с маленькой буквы?
Антон Климов Человек годами пыжился, а теперь наконец-то решил побыть самим собой.
Anton Rozenvayn Судьба эмигранта, Исраэль. Коль слаб духом такси водить — хай за бабло Родину.
Gala Marina Candussi его несет :((( безумие какое-то там
Исраэль Шамир Точно, Антон! Даешь кампанию «Кантор, води такси!» или «Кантор — это меняла» (по-польски)
Anton Rozenvayn Ща пост напишу.
Александр Петров Изя, друг мой, мы любим Кантора не за это. Давай судить по взлётам, а не по паденьям.
Петр Рыбаков Чёза Кантор? Ударение на букву О?
Nelly Edelmann Нет, то что он сейчас пишет и как он с людьми говорит, невозможно терпеть ни за какие «взлеты».
Андрей Дольский Писатель он хороший, но нельзя о человеке судить сугубо по его книгам. Лучше вообще не судить. Не искать какой-то последней инстанции и думать что раз книга понравилась, то автор знает все ответы.
Владимир Лорченков что кантор подонок, было понятно мало мальски соображающему человеку еще и год и три назад. но тогда его надували как жабу — через соломинку в задницу.
Аделаида: Действительно, что, сами с самого начала не догадывались, что за «урода из русского народа» решили выставить в качестве Максима Кантора? Да и вряд ли у Кантора можно научиться «христианскому гуманизму». Это оскорбительно, когда главного христианского гуманиста Николая Васильевича Гоголя — смешали с грязью, выставив вместо него — такое мурло. Но ведь именно отход от христианских ценностей, от настоящей литературы, общее извращение всех исконных на Руси ценностей — все в совокупности привело к сегодняшней трагедии Юго-Востока Украины! Неужели это сложно понять?
Натали: А меня всегда умиляет, с какой «простотой» эти люди, еще вчера громившие любого, посмевшего критически высказаться о том, что литературой на русском не может считаться изначально, — тут же находят причину столь неожиданного конфуза. Мол, не стоит и расстраиваться, что с очередным протеже промашка вышла, он — «просто сумасшедший»!
Каждый раз остаюсь в недоумении: а сами-то нормальные, если после Николая Васильевича Гоголя — сочли эту пачкотню… за литературу?
Сергеи Сергиенко Кантор как-то глупеет день ото дня. И этому есть объяснение — человек со способностями плохо адаптируется к подёнщине.
Максим Соколов Да он любит христианский гуманизм, одно плохо – людей презирает.
Александр Шаталов Изя, он всегда был мерзким идиотом, с первых своих публикаций: наверное, это объясняется тем, что он просто психически нездоровый человек.
Александр Перешеин: А мне понравилось, как даже при общем провале «творческой концепции» этого очередного «писателя», они тут же делают шажок назад, говоря, что ведь есть же у него «вещи», которые как бы «могут понравиться». Настаивают даже! Пока еще не настолько «созрели», чтобы честно признать, что навязывали нечитаемую лабуду — в качестве русской литературы. Еще и «идеологии» пытаются там какие-то извлечь.
Валерий Павлов Если иметь в виду культуру общения, то Кантор каким был, таким и остался. Я у него, слава богу, уже год как забанен, поэтому не насилую себя чтением и этим высокомерным тоном. Как-то он, еще только осваивая Фб, пришел ко мне в каменты возмущаясь перепостом его наброса или неформальной статьи. Думал — сейчас еще и денег попросит. А потом требовал «унять комментаторов» в моем блоге. Ну тех, которым статья не очень понравилась. Как будто я им сторож. Странный человек.
Илья Пищулин Как говорил Иосиф Виссарионович, тов. Кантор просто боится быть вычеркнутым из списка цивилизованных людей.
Исраэль Шамир Мне понравился его Учебник Рисования в свое время, он соответствовал моим представлениям. Книжка смешная. злобная. Кантор — это вариант Селина. Когда вышло Путешествие на край ночи, его одобрили и коммунисты — а потом были страшно огорчены его поворотом к нацизму.
Валерий Павлов Учебник и мне понравился. Только я бы его сократил раза в три — слишком много повторов.
Аделаида: Когда речь идет о русской литературе, здесь необходима безоглядная смелость и абсолютная честность с самим собой. А этими качествами Кантор явно уступает хозяйке Джерри, заслужив от нее только удар в бубен. Джерри, вот тебе последний пирожок с мясом, остальные с капустой! Отстань и прекрати выть, иначе Ирине Анатольевне пожалуюсь!
Ткачев Сергей: Этот Джеррин вой меня тоже достал! Девочки, давайте выпьем! Сашка, наливай! Иду, значит, с ним… или с ней (я ему под хвост не заглядывал) возле шашлычной, а он… она… ну, это самое… сел он, значит, перед шашлычной и выть так же начал.
Натали: И что?
Ткачев Сергей: А пока Роспотребнадзор посетители не вызвали, выть не переставал, что характерно.
Натали: Это значит, что Джерри — не людоед! Ну, вы меня поняли, да? Он не есть себе подобных и не позволяет никому есть при нем собачьи шашлыки. Вы же знаете, что шашлычники часто такое делают.
Александр Перешеин: А сейчас-то он почему выл?
Ткачев Сергей: Да это он не выл, а подскунячивал. Это он последний пирожок с мясом выпрашивал. Воет он протяжно и басом, а подскунячивает — отрывисто и тоненько. Это Аделаида его вой не слышала. А мы услышали бы, так сразу бы в Роспотребнадзор позвонили, не сговариваясь.
Аделаида: А чему тут удивляться? Нынче, в силу длительного отсутствия официально признанной настоящей литературы, заплевывания русской классики, отхода от истинных нравственных ценностей подмены их «изьмами» — все перемешалось, как в доме Облонских. И сожрать себе подобного у литературных «ценителей» зазорным не считается. А Джерри, наверно, девочка, раз так тянется к нашим литературным вечерам! Смотрите, от пирожка с курагой не отказывается!
Ткачев Сергей: А я им там тоже сказал! Все, что накипело! Сказал, что мне ничего не нравилось у Кантора, вообще ничего. Но это только потому, что я — советский инженер, не филолог. И когда начали этого Кантора навязывать, т.к. все остальные вышли в тираж, было противно.
Мало ли, что там может «нравиться» в узком кругу для частного потребления? Ведь изначально было видно, что мужичонка без здорового мировоззрения, без идей, мелкий и злобный. Но у нас любят такое людям навязывать, хорошее не предложат, что характерно. А сейчас… куда этого Кантора с его красным бубном? Мирных людей бомбят, мучают, убивают… За что?
И в этих условиях — на что пригоден Кантор — с его красным бубном и «христианским гуманизмом»?.. Он по умолчанию ни разу ни на что позитивное не пригодился, но уже съехал крышей в несвойственной для него роли.
Александр Перешеин: Я тоже отметил эту твою мысль о том, что делает с человеком несвойственная для него роль.
Ткачев Сергей: Да, он неадекватен! А виновны в этом друзья-соплеменники, навяливавшие его по национальному признаку — роль не просто «кумира толпы», а человека, способного нечто пристойное сообщить нации!
А у него мировоззрения для нации нет, он карьеру делал по принадлежности к национальности. После такого ни у кого нормальной психики не останется. Тут он — русский, тут — либерал, там он — сами понимаете кто для своих… А это же потребность-то нации, которая любого кантора мигом на ниточки распускает. Так что поздно вспоминать о культуре поведения, нормальным он уже не будет. Раньше надо было думать.
Аделаида: А тут немного поразбиралась с красными бубнами, красным светом и красными вавилонскими башнями… Оказывается роман у Кантора назывался «Красный свет», здесь можно ознакомиться с главами из этого пережевывания красненького. А вот «Красный бубен» это несколько другое.
Компания «Централ Партнершип» объявила о начале работы над высокобюджетным боевиком «Красный бубен».
Картина будет сниматься по одноименному популярному бестселлеру Владимира Белоброва и Олега Попова.
Как говорится на сайте кинокомпании, производство фантастического боевика с элементами черной комедии и фильма ужасов планируется начать в 2006 году. К работе над сценарием уже приступили авторы романа Владимир Белобров и Олег Попов.
Как сказал NEWSru.com один из авторов бестселлера Олег Попов, в прошлом году было шесть предложений от разных компаний по поводу экранизации «Красного Бубна», однако они выбрали «Централ Партнершип», потому что им нравится работать с этой компанией.
Отвечая на вопрос, на каком этапе находится написание сценария и чем он будет отличаться от романа, Олег Попов сказал: «Мы пока его пишем и по ходу дела согласовываем с «Централ Партнершип». Поэтому для нас самих много нового и интересного открывается. Время у нас еще есть, собственно, поэтому окончательно трудно сказать, чем именно он будет отличаться в окончательной редакции. Ну и нам всегда самим интересней что-то делать, когда ты не знаешь, чем это закончится — тогда получается живее. Мы и книги так же пишем. Определенно только можно сказать пока что героев будет меньше, чем в книге. Она уж очень у нас толстая».
Действие культового романа Белоброва-Попова разворачивается в затерянной в тамбовских лесах деревне Красный Бубен, где сильно пьющим местным жителям, дачникам, случайно оказавшимся в деревне горожанам и даже американской разведчице предстоит оборонять от вампиров и прочей нечисти сельскую церковь, в которой хранится бесценный артефакт. Книга написана в лучших традициях произведений подобного жанра.
Книга «Красный бубен» вышла в издательстве «Лимбус Пресс» в 2002 году. Как отмечалось в рецензии романа в издании НГ Exlibris, «наконец-то появилось нечто, весьма напоминающее Настоящую Большую Книгу для-всех-и-каждого. Любители хоррора найдут здесь свой хоррор, любители юмора умрут со смеху. Любители порнографии найдут порнографию, любители антисемитизма — антисемитизм, любители русофобии — русофобию».
Как отмечает НГ Exlibris, «поборники «консервативных ценностей» обнаружат в нем явное присутствие национальной идеи, а любители «деревенской прозы для здоровья души» насладятся сочной, живой фактурой».
Как отмечал «МК-Бульвар», «такой остроумной, колоритной и артистичной нечисти, как в «Красном Бубне», на появлялось со времен Булгакова. Выдумать энергичную фабулу на 700 страниц, где действует с полсотни персонажей, и не заплутать в сюжетных развилках сейчас тоже мало кому под силу».
Вот как в эфире радиостанции «Эхо Москвы», отвечая на вопрос, почему они написали книгу о деревне, Олег Попов расссказывал историю создания романа: «У нас на самом деле специализации такой нет, просто эта книга получилась у нас деревенская. В принципе, мы можем сказать, почему так получилось. Мы с Володей лет 13 назад купили дома в Тамбовской деревне, имели некоторый опыт общения с местными жителями. И мы решили когда-то написать небольшой рассказ, всю правду. А получился у нас роман ужасов».
Как сказал Попов, их книга — это «мистический триллер, да, есть там и ужасы, там эта вся история идет от войны до нашего времени, до 2000 примерно года. И она такая полифоническая у нас неожиданно получилась».
Ткачев Сергей: Что-то я припоминаю такое… малозначительное про этот красный бубен… еще про себя удивлялся… ну, что он еще гребит. Никакого фильма, конечно не помню…
Александр Перешеин: Зато прочесть небольшое эссе про сознание и мировоззрение нации не преминули. Даже Джерри заслушался.
Ткачев Сергей: Не преминул, а что такого? Кантор почему-то в наши дни, после того, как вообще-то надо было переосмыслить настоящее, а не подставлять читателей с люмпенским мировоззрением, демонстрирует полное отсутствие даже зачатком мыслей, сомнений, чувств… за весь нулевых и десятых годов… будто все это время находился в заморозке.
Аделаида: Ну, для начала все же дам выдержку из эпохального «Красного бубна», отчего-то так и не ставшего кирпичиком мировоззрения нации, до сих пор ярко демонстрирующего ущербное сознание среднестатистического деревенского люмпена, как его себе представляют в столицах.
Андрей Яковлевич Колчанов, бывший совхозный бригадир, поехал в правление получать пенсию. Он вывел из сарая старенький ржавый велосипед «Украина», привязал, на всякий случай, к багажнику сумку, сел и поехал.
Педали шатались и Колчанов ехал как хромой ходит. Но его это не смущало. Привычный ход. Осень только начиналась. Было еще тепло. Урожай в этом году собрали неплохой. Зиму перезимуем.
Андрей Яковлевич ехал не очень быстро, но и не медленно. В углу рта дымилась папироска. Он убрал одну руку с руля и приподнял кепку, приветствуя шагающего навстречу Петьку Углова с удочкой.
— Наше почтение, — Петька тоже приподнял кепку и остался позади.
Раньше Петька работал трактористом, а теперь стал свободным пьяницей и жил со своего огорода. Всем такая жизнь не нравилась, а ему нравилась. Вырастил, продал, купил, пропил.
Андрей Яковлевич нагнул голову вперед и съехал под горку. Из-под колес, кудахтая, разбежались перепуганные куры бабки Веры.
— Здорово, старый пердун! — крикнула бабка. Она сидела возле дома на лавке и метила своих кур зеленкой. — Куда намылился?!
— На танцы! — крикнул Андрей Яковлевич. — Поехали, старая карга, потанцуем! Садись на раму!
— На твою раму уже отсадились, — бабка Вера загоготала.
— Это откуда тебе знать, дура?!
— Подруги говорять! А-ха-ха!
— Откудова у тебя подруги, ведьма?! С тобой, проститутка беззубая, я один только и разговариваю, для собственного развлечения!
Андрей Яковлевич нажал на педали и выехал на бугор к картофельному полю. «На обратном пути, — решилл он, — украду картошки. Насыплю полную сумку.»
Ткачев Сергей: А… вспомнил. Был такой «бестселлер» для вечно гогочучещего быдла из тех, кто нынче любит себя приписывать к «элите»… ну, у кого душа ни о чем не болит. Еще тогда мысль приходила, что намеренное описание героев в подчеркнуто пренебрежительной манере, типа «сатирически», — это продолжение мысли Анатолия Чубайса, что жалеть «этих людей нечего».
Александр Перешеин: Это вы о «не вписавшихся в рынок» тридцати миллионах человек?
Ткачев Сергей: Вот именно.
Натали: Кстати, все время не покидает мысль, как могут все эти критики сталинизма спокойно терпеть Чубайса с его мировоззрением, если на словах так жалеют якобы 20 миллионов человек, пострадавших от репрессий? Что же они с такой настойчивостью навязывают «реформы», где заранее ставят главным фактором — гибель такой массы народа? Ведь ничего другого они явно не добиваются, кроме личных шкурных интересов.
Аделаида: Это вы, Натали, говорите, еще толком не коснувшись самого сюжета… А этот «Красный бубен» ведь приплелся к нашей теме отнюдь не случайно. Дело в том… лучше я приведу ссылку на этот масштабный и высокобюджетный боевик, о котором отчего-то никто не слышал.
Пьющим сельчанам, скептически настроенным дачникам и случайным туристам приходится оборонять церковь глухой тамбовской деревеньки Красный Бубен от нашествия вампиров, жаждущих завладеть хранящимся в храме божьем древним артефактом.
Натали: Страсти-то какие! И как только при таком люмпенизированном населении после советского периода в церки могли аказаться какие-то «артефакты»?
Александр Перешеин: О-ля-ля! В существование артефактов вы не верите, а в существование вампиров — запросто?
Натали:Так сколько лет с настоящими вампирами живем! Ничего в них нет загадочного, все обыдено… Присосаться к бюджеты, присосаться к трубе, присосаться к продовольственному снабжению…
Аделаида: Я согласна с Натали, отсюда и сама эта вампирская тема всплывает в начале 90-х, более свойственная Стивену Кингу… вообще западному мировоззрению, уже воспринимающему себя никем иным, как вампирами в отношении практически всего мира. У нас все же более в ходу были панночки-ведьмы, отводящие глаза, добивающиеся отступничества, имеющие высокопоставленного папу…
Натали: Ну, точно! «Вий» Гоголя!
Ткачев Сергей: Тут интересно, что за режиссер такой… Смотри-ка, вот его страничка — Игорь Зайцев! Хм… даже не это интересно, хотя мы здесь видим, что человек вообще не соображает, что может быть искусством на русском, а что — точно нет.
Александр Перешеин: Поэтому его шедевр, на который было выкинуто столько бабла, так и не понадобился никому. Самого фильма- в сети нет, он не оцифрован.
Ткачев Сергей: Да я тут подумал, что мне так напоминает стиль этого настоящего «Красного бубна», найденного Аделаидой? А дурацкие беззубые миниатюрки из нынешнего КВН, как бы раскрывающие образы пьющих дебилов, сплошь люмпенизированной молодежи.
Натали: Вообще описываемые «герои» вряд ли стали бы бороться с вампирами, как это, кстати, и показано у Стивена Кинга в его жуткой сказочке про Салем.
Ткачев Сергей: Хорошо, а какое новое слово пробубнил Максим Кантор… в сравнении с этими забытыми шедеврами?
Аделаида: Тут надо вначале привести справочку про этого Кантора.
Макси́м Ка́рлович Ка́нтор (род. 22 декабря 1957, Москва) — российский художник и писатель.
Максим Карлович Кантор родился 22 декабря 1957 года в Москве. Отец Максима Кантора — философ, искусствовед, теоретик дизайна Карл Моисеевич Кантор, основатель журнала «Декоративное искусство», близкий друг А. А. Зиновьева. Дед — минералог и испаноязычный драматург Моисей Исаакович Кантор. Мать, Татьяна Сергеевна, генетик, селекционер, автор гибридов, получивших международные патенты. Старший брат Владимир Кантор — философ и литературовед.В 1980 году Максим Кантор окончил Московский полиграфический институт.
В 1977 году основал в Москве андеграундную группу «Красный дом».
В 1982 году в Московском Институте Философии был организатором и докладчиком знаменитой однодневной выставки группы.
Большое влияние на Кантора как художника оказали Микеланджело, Мантенья, Гойя, Босх и Петров-Водкин.
Honorary Fellow of Pembroke College, University of Oxford. Также — Member of Senior Council двух других колледжей: Wolfson College и St Antony College, Oxford, visiting professor of University of Notre Dame, Indiana, USA.
По вероисповеданию — католик[1].
Ткачев Сергей: Все понятно, кто он по вероисповеданию, раз в биографии подчеркивает, что дедушка — «близкий друг Зиновьева»…
Александр Перешеин: Да, вначале дедушки навязывают эти красные вавилонские башни, вдоволь кровищи насосутся, потом внучки нас же начинают за это красненькое клеймить. Не признавать же, что сам имеешь дедушку-кровососа.
Аделаида: Давайте, посмотрим, что за главы выделены в его «Красном свете».
Максим КАНТОР. «Красный свет». Главы из романа
Глава третья
ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ ЕВРОПЫ
1.
Гитлер говорил негромко.
Фраза смотрится неубедительно. История уже написана, а как написана, точно ли, правдиво ли – теперь не важно. Историю пишут победители, в назидание слугам. То, что слугам нравилось вчера, они будут оплевывать завтра – потому что так велело новое начальство. Они привыкли видеть Адольфа истериком, выкрикивающим визгливые лозунги. Кто из них знает, чего стоит поднять с колен раздавленную и ограбленную страну, вселять энтузиазм в тех, кто привык к унижению и беде? Да, он иногда кричал – но скажите, кто не закричал бы на его месте? Да, пришло время поражений, и Гитлер закричал еще громче: а как еще было удержать народ от паники, когда фронты рвались, точно ленты серпантина, когда кольцо врагов сжимало Германию, сердце Европы, – и все туже, туже, еще туже?
Тогда, в двадцать третьем, в Мюнхене, он говорил негромко. Речь была спокойной, ироничной. Ирония не оскорбляла, но веселила и легко уничтожала доводы оппонентов. Чувствовалось, что хладнокровие дается непросто – но он владел собой, управлял клокотавшей в нем энергией. Кто еще умел говорить так? Нет, не только в Германии, но во всей Европе – кто? Полагаю, не найдем ни одного. Иные сравнивают его ораторские приемы с приемами Ленина или Троцкого, иные говорят о Ллойд Джордже. Верно, Адольф многому научился у Ллойд-Джорджа, он многое перенял у британцев, и все же его дар истинно германский: слушая Гитлера, я всегда вспоминал драмы Шиллера. Если бы я сумел воспроизвести его игру, если бы я мог хотя бы скопировать интонацию! Но, увы, это невозможно.
…Разве не то же самое сказал собранию Адольф? Мира – нет! Версальский договор – не есть мирный договор! Это индульгенция, простая бумажка, и на ней написано, что у нас мир, вот и все. Но разве люди и сами не знали, что откупиться от истории – бессмысленная затея? Вы можете купить индульгенции или облигации – но ни то ни другое не поможет. История ненасытна, особенно потому, что ее воплощают люди с большим аппетитом. История всегда ест, но никогда не бывает сыта.
И Лютер, и Гитлер закончили свои тезисы одинаково. У Лютера это звучит так: «Вы скорее многими скорбями войдете в Царствие Небесное, нежели достигнете покоя благодаря обманчивому миру». Гитлер почти буквально повторил эти слова.
Ткачев Сергей: Ну, а что может сказать о нового Гитлере Максим Кантор после… Великой Отечественной войны? Может, он скажкт правду о роли всех этих политических авантюристов, которые вылезли в 1917 году, с кем его дедушка в друганах ходил? Может, расскажут правду об этих кровососах, которые лишь в первый год своей революции добили потерь в мирном населении в 16 миллионов человек по статистике земств, когда там еще впервые в России появилась графа «самоубийства до 10-ти лет»?
Аделаида: О, нет! Он такого, конечно, не скажет.
Александр Перешеин: Зато как присматривается к истории! Такие… хищные рассуждения… чисто вампирские! Просто мороз по коже… Будто так его и тянет к истории присосаться!
Натали: Тут интересно посмотреть, какую «общественную жизнь» ведет этот так называемый русский писатель, как он проанализировал текущий момент, к чему пристроился, на какие вопросы общества решил ответить.
Эссе и публицистика
«Одного достаточно», «Медленные челюсти демократии», (2008), «Совок и веник» (2010), «Империя наизнанку» (2015)
Постоянно публикует статьи по философии искусства, публицистические статьи. С 2012 года является постоянным автором журнала STORY, из номера в номер публикуя эссе о художниках в рубрике «История живописи». В феврале 2016 был опубликован в Москве «Чертополох / философия живописи».
Конференции
В 2012 году Максим Кантор был инициатором и докладчиком конференции «Вулкан», проведенной Департаментом политики и международных отношений Оксфордского Университета.
В 2014 году в Женевском институте международных отношений он был инициатором конференции «Russia, Ukraine and resurgent Nationalism».
Театральное творчество
В 2007 году опубликован сборник комедий «Вечер с бабуином». Спектакли по пьесам («Вечер с бабуином», «Случай из практики») идут в некоторых театрах России.
В 2011 году в интернет-изданиях опубликована пьеса «Медленный Огонь».
В 2014 году в Берлине поставлен сатирический кукольный спектакль «Робин Гуд и духовные скрепы». Кантор является автором текста и кукол.
Александр Перешеин: А почему он пиарится в Берлине на сложившемся и отнюдь не им сформированном общественном мнении, выдирая из него какую-то убогую визуализацию? Вроде время диссидентства прошло…
Натали: Это общее недоумение, Александр! На такое, конечно, никто с ответом не нашелся. Как будто они не догадывались, что русский писатель — это не «просто так», «от нечего делать»! Этот человек должен пахать за всех и решать самые болезненные вопросы общества, а не уходить от них!
Аделаида: Вот как ты это верно сказала, Натали! А у меня ведь еще и холодец на такой случай имеется! Сашенька, разливай, не жадничай!
Ткачев Сергей: Да, там поспешили отвести подозрение от родного брата Кантора, который, оказывается, был в жюри литературного конкурса, где этот новоявленный заместитель Гоголя победил со своим бубном. Или чем-то еще, неважно. И тут же решили скользскую тему перевести… на Топорова! На кого ж еще?
Татьяна Набатникова То-то от него так отстранённо держится брат, Владимир Кантор. Когда Владимир был в жюри Букера, а Максим в списке (коротком или длинном — не помню), Владимир не стал участвовать в голосовании, а на мою попытку узнать его мнение о романе брата уклонился от ответа.
Исраэль Шамир …И Топоров был злобный. Надо наверное на исповеди покаяться, что получил удовольствие от чтения их инвектив.
Александр Перешеин: Заметил, что на исповеди о них лучше вообще не упоминать. Зачем брать их грехи на душу? Понимаете, каждый Кантор или Топоров — это ведь навязывается вместо нормальных писателей!
Ткачев Сергей: Если впервые великая нация не имеет нравственных ориентиров большой прозы — с анализом переломного момента, так это с них и спрашивать надо! Я вообще-то не про «нра/не нра», а про их пихание булками, которое сложно было «не заметить». И нынче им ответить нечем!
Александр Перешеин: Ну, отлично! Вылезли с местечковым миросозерцанием на постамент перед нацией! Замечательно! А дальше? Решили проблемы? Или, может, создали хоть один художественный образ, кроме собственного? Нет.
Ткачев Сергей: И это не просто «ну, не смогла!» от ипподромной клячи, это лишить веры в будущее и надежды — огромную нацию скопом! Так теперь такое решили на душу взять?
Александр Перешеин: А на счет нежелания брата объясняться, как это вещи его ближайшего родственника были продавлены в русскую литературу при его непосредственном участии, — так это тоже понятно! Если Максим Кантор, по признанию его же ближайшего окружения — сумасшедший, то остальные, в здравом уме и твердой памяти, никак не допустят, будто с таким очевидным блефом без помощи братца обошлось
Ткачев Сергей: Я им сказал, что братик помалкивает не из «благородства», а чтобы не отвечать, что же он считает «романом» на русском, если такое от родного братца судит. Ведь при них это понятие опустилось ниже уровня неструктурированного психического бреда. Без уточнений — до чего это понятие опустилось при Топорове. Если надо, мы Татьяну Толстую попросим, — она уточнит!
Натали: А вы заметили, что при размывании основополагающих понятий, эти люди совершенно не понимают значения таких слов, как «благородство»? Они же искренне считают за него — высокомерие, хамоватый нахрап, присвоение чужих литературных лавров… Они действительно так думают!
Ткачев Сергей: А в результате (подчеркну!) — впервые нация на переломе не имеет ни одного романа, ни одной драной повестушки, ни одного полноценного художественного образа.
Натали: Да, это было в точку, конечно! И когда уже дальше некуда самим стало деваться от собственного хамства в отношении нации, так и не получившей нравственной поддержки в литературе, загаженной «канторами», — тут же пошли эти оправдания про его «таланты». А в чем они проявились-то?
Аделаида: Да ни в чем! Они и «в литературу» таких протаскивают, потому что изначально ни на что неспособны!
Ткачев Сергей: А я им и сказал, что не согласен с их определением таланта, в особенности — в отношении Кантора. Нет, то, что это весьма выгодно многим присутствующим (Дескать, Кантор — полное гэ, но зато… талантище!). Но ведь не все вокруг — родственники, соплеменники Кантора или те, кто ему чем-то обязан.
Талант — определённые или выдающиеся врождённые способности, которые раскрываются с приобретением навыка и опыта, одарённость, проявляющаяся в достижении значительных результатов труда, в творческом или научном поиске.
Аделаида: Как видим, определение «таланта» — сугубо практическое. Это всегда какая-то ощутимая польза для всего общества, отлично ощущаемая без помощи братца или иной «группы поддержки».
Александр Перешеин: А если это всего лишь «неотъемлемый признак» очередного «заместителя Гоголя», без всякой пользы для общества, без всякого подтверждения художественным образом, то зачем оно? Нет, главное, у Гоголя — «звериный антисемитизм», а у Кантора — россыпь талантов и «христианский гуманизм». Да само навешивание этого бреда в качестве литературы — сатанизм!
Натали: Да когда еще эта «вещь в себе» вдобавок не умеет себя вести. Без них хамства довольно!
Аделаида: Такое впечатление, что они считают, будто литература — это не для того, чтобы читать книги, обретая веру в себя! Очередной «талант» — сам по себе элемент веры, как платье голого короля.
Натали: А любой настоящий талант внушает человеку веру в себя! В бога! Понимаете? А ведь, чтобы поверить, будто Кантор с его «учебниками» или красным бубном — писатель, надо вначале утратить веру в бога, а после — полностью потерять веру в себя!
Аделаида: Вернуть читателю веру в себя — и есть основная задача искусства. И рассуждать без причины, будто вот этот гражданин обладает некими «талантами» — крайне некультурно и цинично.
Натали: И за это следует выпить и закусить. И, пожалуй, даже перефразировать известное изречение к случаю: «Чем больше узнаю то, что навязывают вместо Николая Васильевича Гоголя, — тем больше люблю собак!» За тебя, Джерри!
Посетить вебинар Н. В. Гоголь «Вечера на хуторе близ Диканьки. Старосветские помещики»
5 комментариев
Да уж. Гоголь у них звериный антисемит и эсэсовец, а Кантора — на замену. Ох и ловкие ребята. Да ладно, пусть их. Правильно сказано: хотят — пусть себе на шею и это повесят.
Следует отметить, что закуска и выпивка на этих вот посиделках была стилистически точно — строгой. Беседа же прошла в традиционном духе изысканности. Браво. Просто именины сердца.
Спасибо, Андрей! Вопросы серьезные, дамы без мужской поддержки не вытянут. Иначе, где ж хваленое русское товарищество?
Я тут о чем подумал? Надо по всем этим спискам современных «писателей» пройтись. А то сидят в засаде, выжидают. Были бы писателями, из них бы это ежедневно лезло, такое не удержишь. Сейчас и надо проверить тезис «Литература на русском не пишется без любви к России» (с. ИАД). А то привыкли некоторые «ставить вопросы всему обществу» — по предоплате инструкторов ФСБ.
Надо и по ранешним вопросам все выяснить — кто и какие вопросы «ставил перед всем обществом». Иначе эта местечковая плесень так и будет тянуться.
Полез в русские писатели? Или начал клеймить русских классиков? Отлично! Покажи, как и чем сам пригодился!
У меня масса вопросов, например, накопилась к «русскому писателю» из Швейцарии Михаилу Шишкину. Чем и как он нынче живет, кого еще решил обокрасть на «гадость читателей»?
Рождается какой-то новый жанр о гипотетических встречах наших литературных воротил. Ничего подобного нигде предложить не могут.
Думаю, многие хотели бы пошпионить в литературном салоне Ирины Анатольевны. А вот он! Шпионьте на здоровье, если поймете, о чем речь. Но отдельное спасибо создателям этого цикла за «фиксацию» на предметном стеклышке Максима Шевченко.
Я восхищен глубиной исследования, которое автор провел для этой статьи. Потрясающая драматургия образов! Большое спасибо за такую качественную работу! Рука Большого писателя чувствуется.