Натали: Да, припоминаю такой цикл, но с трудом, большим трудом… Хотя всплывает, конечно. Помнится, очень требовали от нас «пропустить» эту сирену Старобинец.
Диана: Правильно, чего вам вспоминать? Мало того, что этот цикл как-то странно аукнулся последующим устройством пандемии коронавируса, о которой нынче не принято вспоминать, так настоящий «срач в комментах» между прочим, устроили накануне событий в Белоруссии, на следующий год.
Натали: Ой, память моя девичья! А когда ж все это было? Вы мне кратенько скажите, душечка, напомните основные моменты… Что это было и все такое. А то считаешь, что вышли-отстрелялись, а оно вон когда вдруг опять актуальным становится… как вам кажется. А все было и не упомнить когда… Может вам все это кажется, а?
Диана: Да хорошо бы, если бы просто казалось… Если упорядочить все эти неприятные впечатления от того, до чего ж можно докатиться на почве столь популярного нынче жанра общественной провокации «бабских терзаний», то давайте перечитаем по диагонали самую волнующую тему 2018 года…
16.04.2018 г. «Нет, вы посмотрите на неё!» Можно ли считать потерей гибель нерожденного ребенка?
Есть ли у несостоявшейся матери право переживать это как горе? Корректно ли писать книгу об этом? И вообще обсуждать вслух табуированные темы? Размышляет колумнистка «Домашнего очага» Ольга Карчевская в связи со скандалом вокруг книги Анны Старобинец «Посмотри на него».
В сети с невероятным количеством спецэффектов обсуждают скандал вокруг поста члена жюри премии «Национальный бестселлер» Аглаи Топоровой о номинантке Нацбеста — сценаристке и писательнице Анне Старобинец, авторе книги «Посмотри на него», фрагмент которой мы размещали на сайте «Домашнего очага».В кратком пересказе выпад Топоровой в сторону Старобинец выглядит так: «внутриутробный ребёнок — это просто кусок брюха, разводить трагедию вокруг его потери — отвратительно и пошло». Мнения высказывающихся по этому поводу, как говорится, разделились.Я не считаю нужным оспаривать этот тезис, поскольку посыл мне кажется находящимся за гранью добра и зла, я склонна просто списать этот аффект на личную травму Аглаи и посочувствовать ей в её горе. Ну и, разумеется, я хочу поддержать Анну, которая написала действительно важную книгу, и собственной болью и уязвимостью проторила дорогу множеству женщин, которые переживают перинатальную утрату так же, как она.Но я хочу порассуждать о том, почему эта тема так сильно задевает за живое, что в ней такого.
Да, разумеется, она задевает, потому что вопросы жизни и смерти по дефолту задевают, особенно когда речь идёт о детях. Это на поверхности. Но так много людей вовлеклось в перепалку не только потому что это просто эмоционально-заряженная тема сама по себе. Так много психической энергии высвобождается в фейсбучных холиварах из-за стигмы, лежащей на темах «этих женских дел» и в целом человеческой уязвимости. Аглая цитирует Толстого, известного своей беспросветной мизогинией, как бы присоединяясь к нему в этом. «Бабье брюхо» — это то, чего не должно возникать в общественном сознании.Всё, что связано с женской репродуктивной системой, в нашем всё ещё патриархальном обществе, является стыдным. Месячные, климакс, выкидыши, послеродовые лохии, грудное вскармливание — это не для чужих глаз, ушей и умов.Об этом неприлично говорить не за закрытыми дверями со своей гинекологиней, это не предмет для светской беседы и не тема для книги, даже если речь идёт об исповедальной прозе. А еще очень стыдно прилюдно страдать. Горе — вещь тихая, интимная. Идеально, если человек будет справляться с утратой нерожденного ребёнка как-то самостоятельно, не вовлекая окружающих. Ну, в крайнем случае, пусть расскажет за деньги психотерапевту. Но писать об этом — где это слыхано? Пошлость, манипулирование, спекуляция. Я ничего не забыла?
Хотя многие называют текст Аглаи Топоровой «рецензией», он не содержит в себе никаких формальных признаков этого литературоведческого жанра. По сути дела, это просто высказывание, направленное лично против Анны Старобинец, и заодно — против женщин, которые посмели подать голос в своей боли от потери нерожденного ребёнка (хотя таких женщин можно пересчитать по пальцам одной руки, потому что перинатальная потеря — это фигура умолчания).
Как говорит одна из самых популярных спикеров конференции TED и автор книги «Сила уязвимости» Брене Браун: «Мы обвиняем, чтобы справиться с чувством бессилия».Я не буду распространяться про психологические механизмы переноса, многим ясно, что здесь мы имеем дело с проекцией, но собственная боль никому не даёт права ранить чувства других.Во всяком случае, не стоит делать этого от имени целых институций. После ответа Вадима Левенталя, ответственного секретаря Нацбеста, назвавшего поведение Старобинец «неспортивным», стало очевидно, что оргкомитет не имеет ничего против такой тональности высказываний о номинантах. То есть, нормально, высказываясь о реальном опыте женщины, пережившей искусственное прерывание беременности на большом сроке из-за болезни ребенка, несовместимой с жизнью, рассказывать анекдот о выкидыше. А обидеться на это — неспортивно.
«Наше общество обожает стыдить, винить, осуждать и отвергать; и при этом говорит об огромной важности принятия и вовлеченности в общество.Другими словами, в наше время «вписываться» в общие стереотипы ужасно важно и ценно, и одновременно – абсолютно невозможно» — пишет Брене Браун в своей книге. Это очень точно, и ситуация Топоровой и Старобинец — хорошо это иллюстрирует. Мы много говорим о гуманизме и инклюзии, при этом не разрешаем женщинам иметь право голоса в целом классе «запретных» тем.Книгу Анны многие назвали «романтизацией страдания», «расцарапыванием раны» и даже «психотерапией за чужой счёт».Я встретила фразу «Старобинец разгружает баржу своего горя прямо в души людей». Наверняка, для многих эта книга стала очень тяжелым чтением. И оценивать степень безопасности для психологического здоровья читателей могут, наверное, только профессионалы. Но я также знаю немалое количество женщин, переживших похожий опыт, которым стало намного легче после прочтения «Посмотри на него». Это очень целебно — знать, что ты со своей болью не одна на всём белом свете. А ещё, помимо боли, в этой книге очень много любви. И слёзы, которые приходят в процессе чтения — это и есть катарсис.
Вся мировая литература по большей части — это и есть рефлексия на тему болезненных переживаний. Встраивать свой личный опыт проживания горя в художественное произведение — не ново.«Посмотри на него» — строго говоря, это публицистика, написанная хорошим русским языком. Очень честная, откровенная и использующая литературные приёмы, от чего обладающая художественным воздействием. Это нонфикшн с элементами художественного текста. Мне, честно говоря, совершенно безразлично, получит ли книга премию, своей цели эта книга уже достигла — социум впустил тему горевания при перинатальной утрате в общественное сознание, она больше не невидима. Это обсуждают в СМИ, об этом говорят психологи, кое-где даже пересматривают врачебные протоколы работы с женщинами, столкнувшимися с такой проблемой.
Отдельно хочется ответить всем, кто говорит «писатель должен быть готов к критике».Ну, во-первых, между литературной критикой и пристрастно высказанным мнением в социальной сети есть немалая разница, а во-вторых, это риторика из области «а чего она хотела, надевая такую короткую юбку?». Нет, когда человек выходит к другим людям, показывая им своё самое уязвимое и подставляя им свой мягкий живот, это не приглашение вцепиться ему в глотку. Никто не должен быть готов к хамству и расчеловечиванию. Когда пишешь о таком опыте, ты просто хочешь разрушить стену молчания, ты не хочешь в этот момент, чтобы тебе сделали ещё больнее. Всё остальное — на совести тех, кто в глотку вцепился.
Также, немало написавших «ну, у меня такое было, я не горюю, что со мной не так?». Всё так, просто люди разные. Кто-то более устойчив и толстокож, кто-то очень хрупок. Кто-то и вовсе — высокочувствителен (это термин, означающий особую организацию нервной системы).Творческие люди, хоть это и общее место, воспринимают всё острее прочих, иначе у них не получалось бы так всё подмечать.И, кстати, страдание, будучи названным и признанным, быстрее покинет человека, нежели страдание, изгнанное из области осознаваемого. Поэтому, если в твою жизнь пришло страдание — посмотри на него. И дай посмотреть другим.
Натали: Вот это слишком дико звучит все-таки: «если в твою жизнь пришло страдание — посмотри на него. И дай посмотреть другим.»
Диана: Это вообще типа у нас называлось «литература «переживания травмы»». Чисто в фрейдистских замашках. Посмотрите ей в трусы, поройтесь в ее мусорке, она ведь достойна, чтобы ее «страданьями» (которые касаются исключительно ее лично и относятся к врачебной тайне, между прочим), были обременены посторонние, которым и без этого плевка в душу довольно нелегко.
Натали: Старобинец отлично знала, что лезет со своими гинекологическими страданиями в область большой русской прозы, где совершенно бесспорная вершина, Ирина Анатольевна Дедюхова, уничтожается под совершенно сатанинским предлогом. И какой у этой местечковой дамочки «гуманитарный вывод»? Типа ее выкидышу и ей, имеющей уже не одного ребенка, мы должны оказать сочувствие, что она это все нацарапала, а Дедюхову при этом и вспоминать нечего. Странно лишь, что ни одна эта травмированная на голову «писательница» не подумала, что сочувствие, равнодушие, элементарный интерес к теме все равно будут определяться не ими, а иницированным на творчество писателем.
Диана: Да не говорите! Если при вас такое происходит с женщиной, человеком, очень много сделавшей на общее благо совершенно бескорыстно, то не паскудство ли соваться с таким там, где подобных кошелок вообще не должно быть по умолчанию? Что за манера у местечковой плесени навязывать все не только свою душевную грязь и подлость, но еще и.. выкидышей? Я просто думаю, что она решила стать суррогатной матерью, подзаработать, а тут все сорвалось. Вот ей и предложили подзаработать другим способом.
Натали: Ну, вы скажете тоже… Хотя… рассмотрев истоки нынешней благотворительности приторно-слааденькой и такой гламурненькой Чулпан Хаматовой, хочется просто перестать думать.
Диана: Да! Не просто «перестать думать», там ведь еще другое! Там ужасает, до какого цинизма можно дойти в таком показном «сочувствии» вроде бы по всем понятным и безусловным причинам — типа сочувствие больному ребенку… а в «романе» Старобинец еще и неродившемуся. Не станем говорить о литературе (в данном случае о ней и речи нет), но с той же Чулпан Хаматовой выясняется, что она очень сочувствует родителям больных деток. И эти родители готовы ради спасения своего ребенка… распустить какого-то другого на органы. И тут нужна такая прослоечная, частная и практически «благотворительная» структура.
Натали: И в результате у нас система государственного здравоохранения перестраивается… даже подстраивается под нужды таких «промежуточных» благотворителей, рассматривая любого ребенка в качестве комплекта «запчастей» для детей, отобранных такими фондами в качестве достойных их «благотворительности».
Диана: Да-да! И в результате у нас вместо программы «Мать и дитя» в той же государственной системе, от лица все того же государства (которое типа «никак не развалится») — возникает детский концлагерный барак с такими милыми и гламурными капо-благотворительницами. Но им, оказывается, литературными методами надо доказать… что они элементарно живые и что-то чувствуют. Типа получили травму, все должны им сочувствовать… даже не знаю, как выразить эту мысль…
Натали: Кажется, я начинаю понимать. Они становятся бесчувственными настолько, что им надо нанести окружающим травму, чтобы почувствовать себя живыми! Ну, это такая же «благотворительность», точнее, ложное понимание не только целей и задач искусства, а попросту общественной культуры. Нормальные женщины так сбя не ведут и о своих выкидышах романы не пишут. Просто здесь связь… очень интересная… хотя и малоприятная. Они нас будто распускают на органы, пользуясь нашими органами чувств…
Диана: Вот! Вот это мысль меня тоже тревожила, я ее формулировать боялась. Но… тут уж ничего не поделаешь, такова природа этих сирен.
Натали: О! Вот тут явный наезд! А «почему этот жанр до сих пор не востребован в России»? Да потому что у нас еще осталось живое большое искусство.
Почему литература «переживания травмы» становится в России скандальной
В апреле 2018 года после объявления шорт-листа премии «Национальный бестселлер» в соцсетях разгорелся скандал: член большого жюри Аглая Топорова опубликовала у себя в фейсбуке резко отрицательный отзыв о книге Анны Старобинец «Посмотри на него». Прозаик и журналист Екатерина Шерга написала для «Горького» небольшое эссе о жанре, к которому принадлежит книга Старобинец, и о том, почему этот жанр до сих пор не востребован в России.
Самые интересные для изучения конфликты — те, которые возникают, казалось бы, на пустом месте. Вот, например, недавняя история с коротким списком премии «Национальный бестселлер», куда попала книга писательницы Анны Старобинец «Посмотри на него» — автобиографический рассказ женщины о том, как она потеряла своего нерожденного ребенка. В соцсетях неделю бушевал скандал, затмивший едва не начавшуюся в те дни войну между Россией и США из-за Сирии. Покатилась лавина таких примерно отзывов: «А у меня тоже умер ребенок, но я же про это не написала!»; «Она монетизирует свои несчастья»; «Если человек действительно страдает, он об этом не рассказывает» и так далее. Никакие авангардистские эксперименты, никакой роман Сорокина не вызывали такого дикого отторжения.
Все это выглядело совсем странно, так как книга, о которой идет речь, принадлежит к жанру, в мире страшно востребованному и уже получившему название «Grief memoir», что можно перевести как «Воспоминания о горе». Люди делятся рассказами о своих потерях, утратах и трагедиях. Это может быть тяжелая болезнь, смерть ребенка, пристрастие к наркотикам. В последние годы появилось много книг о психических недугах, которые авторы либо побеждают, либо находят способ как-то с ними жить. Жанр популярный, и очень нужный, — вот в этом ни у кого, казалось бы, не должно быть сомнений.
Почему же у нас он вызывает такое яростное отторжение?
Потому что мы живем в травмированном обществе, где сплелись и мирно сосуществуют разные модели поведения, архаичные, более свежие, родовые, семейные — но не продуманные и не проработанные на житейском уровне. И вот тут как раз могла бы помочь литература «переживания травмы», но мы ее тяжело «впускаем» в себя.
Это и древний инстинкт, приказывающий сторониться того, с кем произошло несчастье, иначе оно, не дай бог, перейдет на тебя (а тот, кому плохо, пусть сам уходит от людей, как уходят больные собаки). И успешно наложившийся на это бодрый, из золотых нулевых годов, из царства успеха и вселенной «личностного роста» тезис: если хочешь преуспеть в условиях конкуренции, продавай свой главный товар — имидж успешного человека — и излучай позитивный настрой, даже если лежишь непосредственно в гробу.
И третья, главная причина. Она — в нашей истории, в нашем прошлом, приучившем к тому, что несчастье есть норма.
Вы знаете, что такое обычная российская жизнь? Обычная судьба? Просто сидеть и слушать рассказы немолодых женщин — не выбирая, кто рассказывает. Сидеть, скажем, с ребенком на детской площадке. Слушать про обыкновенную, ничем не примечательную жизнь, слушать семейные истории. Если начинают более или менее издалека — там будет война, эвакуация, разбомбили, убили; дальше — выпил метиловый спирт и ослеп, разбился на мотоцикле, медсестра вколола не то лекарство, застрелили бандиты, пошел нырять с друзьями и не выплыл, пошел в армию и не вернулся.
Если все эти сюжеты превращать в книги — мир рухнет. Единственный выход — максимально обесценить каждое индивидуальное переживание. Чего орешь? Тебе плохо? Тут у всех так! Это делается инстинктивно, чтобы сохранить душевное равновесие.
Есть общественный договор: молчи и терпи — так же, как терпят другие. Тот, кто этот договор не соблюдает, воспринимается не просто как нарушитель табу, а как изменник общей идеи, почти дезертир. Вершина такого отношения — высказывание одного моего знакомого, известного политического журналиста, о Солженицыне: «Не понимаю, что в нем хорошего. Миллионы человек сидели в лагерях, но они же это пережили. А ему понадобилось написать».
Это не значит, что книг, которых можно было бы отнести к разряду «Grief memoir», на русском языке нет вовсе. Просто они выходят относительно небольшими тиражами и обычно являются переводами. Одно из самых ярких исключений — уже упомянутая книга «Посмотри на него» Анны Старобинец, (М.: АСТ: Corpus, 2017).
Итак, речь идет о потере нерожденного ребенка. Случаев, подобных тому, что описала автор, очень много, гораздо больше, чем хотелось бы. Они травматичны. При этом от окружающих ее людей — врачей, родственников, соседей — женщина получает очень мало помощи и сочувствия именно в тот момент, когда больше всего в них нуждается. Хуже того, к ней относятся едва ли не с презрением, ведь она не выполнила главную женскую задачу — родить. К этому надо добавить патриархальное убеждение в том, что женщина, с одной стороны, существо почитаемое («дети — это святое», «мать не тронь»). С другой стороны, все, что связано с ее телом, ее организмом, — это что-то нечистое, неприличное и смешное. И сама она — существо неприличное и смешное. И о «женских» проблемах должна молчать. Вслух это не проговаривается. То, что Анна Старобинец нашла в себе силы о «проблемах» рассказать, — очень правильно. Эта книга гораздо больше отстаивает достоинство женщины, чем все бесконечные дискуссии о том, надо ли вместо «менеджер» писать «менеджерка». Это необходимый нашему обществу «громкий разговор».
Диана: Как меня умиляют эти инфантильные штампы нашего «критического» гумуса и офисного планктона… Типа «это необходимый нашему обществу «громкий разговор»». Но как только начинается разговор по существу и по-взрослому, так и сказать нечего!
Натали: А главное, объяснить, почему Старобинец эта получала достаточно крупные заказы, связанные с детским кинематографом (я же помню, как мы в пролый раз эти факты разбирали), а потом выполнила чей-то заказ, связанный с ее выкидышем. И у меня лично… все это как-то связалось с последующим нашим огромным циклом «Свет и тень», где под водку-селедку и расклады Таро однозначно выяснилось, что мы имеем дело с некрофилией.
Диана: Да потому что только некрофилия и объясняет все эти жалкие потуги… «сойти за живых». И вся «благотворительность» — в точности такая же некрофилия, как и «литература» о проблемах гинекологии. Там, простите, жизни ребенка вообще не предусматривается.
Мария Дегтерева о главном литературном скандале недели и литературной критике.
Который день интернет сотрясает литературный скандал. В шорт-лист премии «Национальный бестселлер» вошел роман Анны Старобинец «Посмотри на него».
Одна из членов жюри, Аглая Топорова, на своей странице в фейсбуке выложила нелестную рецензию, назвав текст пошлым. Анна мгновенно отреагировала, отказавшись ехать на вручение премии и потребовав от Аглаи извинений.
Главная тонкость ситуации заключается в том, что текст романа основан на реальных событиях. В нем описывается настоящая трагедия, которая произошла в жизни автора. Действие романа – чистый, незамутненный ужас. Сложная беременность, в какой-то момент врачи сообщают Анне, что нет никаких шансов на выживание младенца. Женщина одна проходит через все муки, связанные с больничной государственной бюрократией, методично описывая свои чувства.
Что примечательно в этой ситуации, многочисленные поклонники творчества Анны Старобинец объединились в группу, выстроились свиньей и обвинили Аглаю в черствости, грубости и плохой наследственности. Как, мол, можно судить Анну, когда человек так страдает. С другой стороны пришла немногочисленная группа поддержки Аглаи и задала закономерный, в общем, вопрос: а почему, собственно, литературному критику нельзя судить литературное произведение?
Тут хочется заострить внимание на самом романе. Я – не профессиональный критик, не литератор. Но даже мне с моим скромным опытом написания текстов совершенно очевидно, как сделан роман и на что он рассчитан. Если не углубляться, Анна Старобинец на протяжении всего повествования выбивает у читателя слезу. Довольно, кстати, успешно.
Во-первых, сама ситуация не может оставить равнодушным ни одного психически здорового человека с эмпатией. Во-вторых, Анна – опытный автор и знает, на какую кнопку нажать, чтобы достигнуть максимального эффекта.
Нет, я не оговорилась. Человек, прошедший ад, нажимает на кнопки и достигает эффекта вполне сознательно. Именно об этом и написала в своей рецензии Аглая.
И главная дилемма возникшего конфликта – где та черта, за которой критическое высказывание перестает быть корректным? Можно ли в такой ситуации говорить о художественных достоинствах и недостатках книги?
И у меня здесь абсолютно четкое мнение: художественное произведение должно оцениваться с точки зрения художественной ценности. Точка.
Никакой критик не несет морально-этической ответственности за свои суждения ни перед автором, ни перед читателем. Критика – это профессия. И как только в эту профессию вмешиваются личные эмоции, идеологические воззрения, условное деление на «наши – не наши» – так сам процесс превращается в фарс и балаган.
Миллион примеров
Ведущий литературный критик страны Галина Юзефович на страницах издания «Медуза» хвалит милого и симпатичного лично ей автора Яну Вагнер.
«Целая толпа героев, которых можно любить и которым хочется сопереживать, в сочетании с крепким сюжетом способны компенсировать любые издержки — даже системное авторское неверие в то, что читатель не такой дурак, как кажется», – пишет Галина.
Открываем роман Яны Вагнер, страница вторая. Читаем:
«Первым из поезда выпал Вадик – налегке, спиной вперед, потому что следом за ним из неглубокого целомудренного вагонного жерла высунулась тонкая, объятая сизой джинсовой кольчугой длинная нога и воткнула в стерильное перронное покрытие хищный каблук и остроконечный мысок, сто шестнадцать сантиметров от бедра до щиколотки. Хрупкая лодыжка зашаталась, призывая поймать ее в ладони, зафиксировать, спасти и уберечь»
Целомудренные вагоны, стерильное перонное покрытие, хищный каблук. Весь роман – бесконечная вереница трепетных ушей, бескровных волос, тревожных стоп и других непревзойденных по своей художественной силе фраз.
Лекция Галины Юзефович «Почему сегодня так много книг рассказывает о травме: Ханья Янагихара и другие», ВДНХ, Павильон №516
Вздрогнешь, разведешь руками. Испытаешь невольную гордость за Галину Юзефович, критикесса настолько увлечена своей работой, что за всеми этими нагромождениями смогла разглядеть героев и даже их полюбить!
Возвращаясь к роману Анны Старобинец и рецензии Аглаи Топоровой.
Аглая Топорова
Возможно, критик Аглая Топорова и правда недостаточно чуткая. Очень даже вероятно.
Возможно, автор Анна Старобинец действительно все эти два года страдает и монетизирует свое горе бессознательно, в целях терапии.
Но я бесконечно благодарна Аглае, как и любому критику, за беспристрастную оценку, в основу которой положено художественное осмысление, а не прекраснодушие.
И очень надеюсь, что в литературной критике рано или поздно сегодняшняя ситуация, когда самый популярный критик восторженно-неприхотлив, изменится. И главенствующее место займет условная Аглая, которая читает книгу, включая какие-то органы восприятия помимо женской солидарности.
Натали: Чудненько просто! Анна «прошла ад», поэтому «опытный автор», поскольку «знает, какую кнопку нажать». Это уже психическая девиация. Со Старобинец все ясно, она изначально глупая аки курица и некультурная. Но тот, кто такое тащил в литературу, да еще и взамен Дедюховой, проходившей в этот момент все круги ада, тот вообще какой-то извращенный садист. Или точно некрофил!
Диана: Вы правы, там ведь ложность ситуации в том, что все романы о современности уже написаны. А все местечковое «творчество» крутится возле фразы Ирины Анатольевны, что она попала на полостную операцию по гинекологии потому, что фашистская «борьба с экстремизмом» — не просто прекрасный случай бюджетного распила средств по лживым поводам из желания заткнуть рот, но что она не рассчитана на женскую физиологию! Она противоречит женской природе! А это ведь вдобавок сопровождалось хамским отношением к жещине на всех уровнях. А далее выясняется, что надо какой-то Старобинец типа посочувствовать, хотя ни от нее, ни от ее деток (рожденных и запланированных) — обществу одни проблемы с выкидышами.
Натали: Вдобавок, явно намеревалась растить детей на честно и абсолютно цинично сворованном в русской литературе! Сколько можно всей этой местечковой слободке пояснять, что не туда вылезли? Нет, они еще трусы снимут и выкидыши выложат на всеобщее обозрение… Маломальский художественный образ создать не в состоянии, так нам и их выкидыш сойдет. Но все же… ваше возвращение к теме не случайно?
Диана: Конечно, нет! Но давайте почитаем отклики «благодарных читателей». Но все же имеем в виду, что некрофилию этой Старобинец раскручивали накануне планируемых событий в Белоруссии в августе-сентябре 2020 года, когда там поперлись на улицы… разные выкидыши, чтобы мы на них посмотрели.
КТО-НИБУДЬ ЧИТАЕТ ПРО СКАНДАЛ ВОКРУГ СТАРОБИНЕЦ?
Anonymous
13.04 17:32
#96855432Меня эта история задевает, но не могу сама себе объяснить, чем конкретно.
Чтобы определиться с собственным отношением, решила здесь спросить. Может, кто-нибудь объяснит.
Ссылку на суть истории дать не могу, ибо нет такой у меня. Можно читать ленту самой Старобинец в ФБ. И у многих людей из этих кругов в лентах есть что-то, многие сейчас высказываются по теме.В двух словах если: ее за книгу «Посмотри на него» пристыдила другая представительница литературных кругов , упомянув при этом, что прошла через такое же, только еще хуже, поэтому имеет моральное право пристыдить. Это очень грубый пересказ происходящего.Anonymous
13.04 17:53
#96855566ответ на #96855432
Мерятся горем — это что-то запредельное, конечно. Типа, у меня вот ребенок трех лет умер, а ты всего лишь искусственные роды пережила. Фу, противно… И фраза про «горе должно быть молчаливым» не менее тошнотная.
К Анне как к человеку у меня сложное отношение (мне кажется, что человек она «тяжелый» ), но а учитывая всё, что на неё свалилось за последние несколько лет — имеет право быть тяжелым. Писатель явно талантливый.Кумпа моя H*
13.04 18:05
#96855627ответ на #96855432
Когда у женщины умирает ребенок, которого она уже растила и любила, горе женщины, которая потеряла ребенка на любом сроке беременности ей мало понятно. Она считает, что горе матери по нерожденному ребенку, как по уже жившему и умершему в результате трагедии (болезни, несчастного случая и пр.), противозаконно. Возможно, потому что иногда в такие моменты женщине кажется, что если бы она не узнала своего ребенка, не знала, как он может пахнуть, как может дышать, плакать, смеяться, ей было бы легче. И ситуация, когда женщина проходит все это во время беременности, ей кажется тем благом, о котором она мечтала. А та — не ценит. Горюет. Что она может знать о ГОРЕ? Это естественная «конкуренция горя». Мое горе тяжелее твоего, не смей рыдать при мне. Не смей писать об этом. Не смей страдать.Но тут я на стороне Старобинец. Она подняла очень непростую тему. Очень тяжелую. Подняла довольно смело. И показала: может быть иначе, должно быть иначе. Женщина, даже если она теряет нерожденного ребенка, не должна быть «куском мяса», ей нужна поддержка, ей нужно участие. Может быть, «горе должно молчать», но тем женщинам, которые это пережили, эта книга — огромная поддержка. Они чувствуют себя не «абортированными на позднем сроке», а «потерявшими ребенка». Получают право на скорбь. Это важно.
Рецензент имела право на собственное мнение, конечно. Но тут нет правых и виноватых. Есть две женщины, которые просто пытаются определить, чье горе тяжелее…Anonymous
13.04 18:31
#96855755ответ на #96855627
А что значит «кусок мяса»? Почему Анечкины рассказы откровенно спекулятивны, например, история с туалетом полностью, от начала и до конца — лживая? Там еще еще туалет и очередей в него нет.
Почему все, ну вот совершенно все встречающиеся ей в жизни и в книге в России — откровенные уроды, злобные и несочувствующие? В том же ПФ в известном скандале она была совершенно и откровенно неправа. И что в итоге? Думаете, она извинилась или хотя бы осознала свою неправоту? Наоборот, продолжила активно раздувать скандал и разжигать ненависть у тех, кто привычно сочувствовал ей после истории со смертью ее мужа.
А педиатр с «рыбьими глазами» — тоже та еще возмутительная история. Где там понимание, что человек был оторван от работы ради пустого хождения? Нет его. Сволочь-педиатр посмела что-то сказать великой Старобинец и ее Барсуку по поводу ложного вызова, где ее сочувствие и человеческое отношение, ага…А где оно у самой героини? Чернушная история, для большей чернушности откровенно лживая. Но ни-ни сказать, что король-то голый. Ведь у автора есть железная отмазка «пережившей трагедию»… А молчание автоматом превращает историю в достоверную и попадающие в такую же ситуацию люди, уже читавшие это — заранее готовы верить в куски мяса и брезгливость окружающих, усугубляя свое горе.Сочувствие надо искать у близких, работать с психологом, а не требовать оного у врача УЗИ, санитарки оперблока и работницы пенсионного фонда. У них свое горе и своя работа.Anonymous
13.04 18:45
#96855829ответ на #96855755
сразу скажу, я историю не читала, но вот ваша цитата про «кусок мяса» — вот это то как я себя ощущала в 8 ГКБ города Москвы в свои 24 недели с подтекающими водами, причем попала я туда переводом и в 15 роддоме даже близко такого отношения не было. А в 8ке мне сразу с порога постовая акушерка сказала:»на вас недоносках много не заработаешь», при этом сама она как потом выяснилось тоже родилась в 29 недель и ее выходили, просто в СССР платных родов не было, вообще она очень не плохой специалист, но просто каждый день трагедии чужие, вот и зачерствела чуток. Надо на это внимание обращать, потому что вроде как горе матери все признают, но только если у ребенка было свидетельство о рождении, а если нет — так и не ребенок вроде и не горе…Anonymous
13.04 18:54
#96855890ответ на #96855755
Я не буду с вами спорить, я даже частично согласно с тем, что касается личности Ани. Кстати, про ПФ я вообще с вами согласна абсолютно. Но всё, о чем пишет Анна в своей книге, пережила моя подруга, которой по причине врожденных аномалии плода прерывали беременность на большом сроке. Может быть есть туалет, может быть надо надеть бахилы и т.д., но отношение к женщине, которая теряет любимого, хоть и нерожденного ребенка — оно именно такое, как описано в книге. И обсуждается книга. А валится всё в кучу — и ПФ, и педиатр, и общее отношение Анны к жизни и окружающим.
С последней вашей фразой не согласна категорически (ок, к работницам пенсионного фонда, пожалуй, претензий быть не должно).Anonymous
13.04 19:01
#96855930ответ на #96855829
Ну, видите, у вас хотя бы в 15ом все хорошо было. Ане было плохо ВСЕ. Причем, речь шла не о переводах между обычными роддомами, а о весьма именитых и знаменитых хорошим отношением и грамотными спецами центрах.
Еще раз повторю вопрос. Ну, вот не понравилась вам акушерка. Плохая. Но зачем врать про туалет и утверждать, что он один, если там совершенно точно он не один. И никто, кроме Ани — не испытывал проблем с посещением данного помещения?
Не забываем о самом психологическом окрасе ситуации, мало кому жизнь будет казаться в розовом цвете в такие минуты. Плохо, да. Но потом думаешь — а ведь все отработали свою задачу, тебя выписали. За работой с травмой надо идти не обратно в гинекологию, а все же к психологам, к родным, искать поддержки и позитива, а не погружаться в мысли о том, что все вокруг уроды и рыбьи глаза.
Если что — у меня подруга этими уродами после родов недоношенным ребенком (ребенок отличный, выхоженный врачами до полной нормы) довела себя до психушки практически. Зять виноват в том, что заразил ее гриппом. Сестра — тем, что привезла в гости зятя. Мама — не пришла в роддом с вещами, подруга переволновалась и потекли воды. Врачи — вызвали роды (хотя с медицинской точки зрения они выхаживали малыша до последнего на свой страх и риск). Санитарки не так мыли пол. Педиатры не так заходили в квартиру. Хорошо ли это? Я вот уверена, что очень плохо, при том, что я так или иначе участвовала во всей ситуации и все эти люди на самом деле ОЧЕНЬ помогли подруге и благодаря им у нее вместо могилки — офигенный умный и красивый третьеклассник. Но разве у меня есть шанс что-то сказать? «Сначала добейся».Anonymous
13.04 19:11
#96855977ответ на #96855890
Все в куче, потому что в случае Ани одно вытекает из другого. И все связано. Я даже фантастику ее почитала в попытке понять, что же это за феномен такой. Гнусь и реплика отличных авторов. Извините.А по последней фразе. Есть мир розовых пони в облаках. Там чудесный доктор в накрахмаленном халате рыдает рядом с облаченной в прекрасные рюши беременной, за другую руку ее держит муж и рядом сидят священник и психолог. Это чудесно. Но в реале отчисления на ОМС у вас какие? А черных и серых зарплат вокруг сколько? О чем вообще речь, о каком «так не должно быть»? Хочешь — плати, будет тебе и психолог в палате, и папа с корзинкой и цветами, и что угодно… А по ОМС должно быть (как и в случае ПФ) — качественная услуга по профилю, за это надо бороться, а не за рюши и сочувствие. Тем более, что Анечке все равно сочувствия было бы мало, неправильное и с рыбьими глазами.И я проходила это, хоть и с хорошим финалом. Добрейшие врачи УЗИ, все эти тихие перемигивания, просматривание пленок, «полежите здесь» и т.д. вспоминаю с огромной благодарностью. И мне ни разу не хамила ни одна санитарка в жизни, что характерно…
Anonymous
13.04 19:14
#96855999ответ на #96855890
Да «общее отношение Анны к жизни и окружающим» — это и есть ключевой фактор, как вы не понимаете! Главное — быть героиней романаСолнышко SD*
13.04 19:20
#96856030ответ на #96855930
«Ну, вот не понравилась вам акушерка. Плохая. Но зачем врать про туалет и утверждать, что он один, если там совершенно точно он не один. И никто, кроме Ани — не испытывал проблем с посещением данного помещения?» — понимаете, вот остальным было удобно, а ей нет; остальные лежали в бесплатном роддоме и не интересовались нельзя ли по-другому, а я спросила нельзя ли мне получить одного врача хотя бы в будни, а не калейдоскоп спецов с разным мнением и тут же получила, что контрактов для нас нет, потому что «на вас, недоносках, много не заработаешь!»…Я не говорю, что акушерка плохая, она хорошая! Просто у нее эмоциональное выгорание, ей надо отпуск увеличить и зар. плату, а еще ввести должность психолога в послеродовом. А еще врачам надо каждый день напоминать чтоб просто разговаривали с пациентками! Про туалет в другом месте тоже можно сказать персоналу — не учить же схему здания перед визитом, а указателей нет в наших больницах…
Со мной в послеродовом лежала жена дипломата из Индии, бедная девочка не знала даже как за швом после эпизио ухаживать, а врачи только вслух изумлялись, но рекомендации их по-английски озвучила я, вызвав не детский шок у людей с высшим медицинским образованием:она ж слова понимает! Надо ли говорить, что до этого к ней относились как к обезъянке, хотя она никому ничего плохого не сделала, просто с трудом понимала по-русски…И ее мне в палату положили потому, что думали, что мы общаться не сможем и меня не будет задевать, что ее ребенок в реанимации, а мой — в морге…Anonymous
13.04 19:22
#96856037ответ на #96855977
Ой, а что вы передо мной извиняетесь? Я не Старобинец и даже не ее почитатель/читатель. Мне ее проза отнюдь не близка (прочитала две ее книги — больше не хочется).
Опять таки, частично соглашусь. Но. И по ОМС врач должен оставаться человеком и понимать, что перед тобой тоже человек, у которого горе и не родится ребенок, а не что-то абстрактное. И я отдаю себе отчет, что есть проф.выгорание, что есть наращенный годами цинизм, что есть не очень большие зарплаты и прочее. А не должно быть так, как говорили моей подруге на вторые сутки вызывания родов: Что ж ты такая тугая-то, а? Возимся-возимся с тобой, а ты всё никак не разродишься. Имей в виду, у меня смена кончается. Это нормально? Ну да, врачи сделали свое дело, родоразрешили, с подругой всё в порядке физически, она даже через пару лет забеременела и успешно родила здорового ребенка. Но вот эти фразы… За гранью.
А вы прошли через что, тоже прошу прощения? Были подозрения на патологию — так это абсолютно не тоже самое, что в случае, например, моей подруги. И отношение тоже менялось постепенно по мере подтверждения диагноза…Кумпа моя H*
13.04 19:26
#96856053ответ на #96855755
Описания, конечно, драматизированы. Но часто именно так драматично и воспринимается женщиной свое состояние. И многие женщинам нужна эта поддержка. если Вы — рационалистка, это хорошо. Но многие женщины просто тонут в своих эмоциях, получают жуткий стресс.
Насчет ПФ я, вообще, не помню этого эпизода в книге.
Я понятия не имею, какая Анна Старобинец в жизни, в ФБ (меня там нет) и прочих случаях. я оцениваю книгу, ее социальную ценность.Anonymous
13.04 19:26ответ на #96856037
Определенный цинизм и специфический юмор в норме у медиков, особенно тех, что имеют дело со смертью и никуда ни им ни нам от этого не деться(((Кумпа моя H*
#96856066ответ на #96855930
С тем же посылом «Сначала добейся» и выступила Аглая Топоркова. Дескать, я пережила больше, поэтому знаю, как надо. а ты сиди и молчи.
Продолжение следует…
