Рассматривая педагогику 20-х, 30-х годов ХХ века нельзя не рассмотреть педагогическое наследие Антона Семеновича Макаренко.
В начале революции наши педагогические писатели и ораторы, разогнавшись на западноевропейских педагогических трамплинах, прыгали очень высоко и легко «брали» такие идеалы, как «гармоническая личность». Потом они заменили гармоническую личность «человеком-коммунистом», в глубине души успокаивая себя деловым соображением, что это «все равно». Еще через год они расширили идеал и возглашали, что мы должны воспитывать «борца, полного инициативы».
С самого начала и проповедникам, и ученикам, и посторонним зрителям было одинаково понятно, что при такой абстрактной постановке вопроса об «идеале» проверить педагогическую работу все равно никому не доведется, а потому и проповедь указанных идеалов была делом, совершенно безопасным.
Педагогическая арена все более делалась достоянием педологии, и к 1936 г. у педагогов остались самые незначительные «территории», не выходящие за пределы частных методик.Педология почти не скрывала своего безразличного отношения к нашим целям. Да и какие же цели могли вытекать из «среды и наследственности», кроме фатального следования педагога за биологическими и генетическими капризами?
Педологи сумели сохранять самое жреческое выражение во время подобных манипуляций, а мы, развесив уши, слушали их и даже чуточку удивлялись: откуда у людей такая глубокая ученость?
Они, например, учили, что «система расположения материала подчиняется не отдельным отвлеченно взятым «целям», «темам», «вопросам»… а воспитанию и обучению детей определенного возраста».
Если возраст является единственным направляющим началом педагогики, то, разумеется, слово цели можно взять в иронические кавычки. Но мы вправе заинтересоваться: почему вдруг в нашей стране воспитание молодого поколения сделалось игрушкой возрастных, биологических, психологических и других симпатий? Почему такое презрение высказывается по отношению к самой идее целенаправленности?
На эти вопросы можно ответить различно. Может быть, причины заключаются в простом безразличии к нашей жизни и нашим целям? Ну, а если дело в сознательном намерении скомкать нашу воспитательную работу, сделать ее безразличной и пустой дрессировкой личности в пределах тех возможностей, которые сами собой в этой личности открываются: личность способна научиться читать — прекрасно, пусть учится; она проявляет наклонности к спорту — тоже не плохо; она никаких наклонностей не проявляет, — и то хлеб для педолога, — это «трудная» личность, и можно над ней покуражиться вволю.
Трудно подсчитать раны, нанесенные педологией делу социалистического строительства на самом важнейшем его участке — воспитания молодежи. Дело идет о болезни теории, и даже не теории, а теоретиков, ослепленных педологией настолько, что они потеряли способность видеть, истинные источники теории. В этом смысле болезнь имеет вид довольно несимпатичный. Суть этой болезни не только в количестве педологических положений, сохранившихся до сегодняшнего дня, не только в некоторой пустоте, образовавшейся на месте педологического Олимпа, суть — в отравлении самого нашего мышления. Научная мысль даже в искренней критике педологических утверждений еще содержит педологические пережитки.
Зараза довольно глубока. Инфекция началась еще до революции в гнездах экспериментальной педагогики [2], для которой характерен был разрыв между изучением ребенка и его воспитанием. Буржуазная педагогика начала XX в., разрываемая на части многочисленными школами и «новаторами», бесконечными колебаниями от крайнего индивидуализма до бесформенного и нетворческого биологизма, могла казаться революционной наукой, потому что выступала под знаменем борьбы с казенной школьной муштровкой и официальным ханжеством. Но для чуткого уха уже и тогда были основания весьма подозрительно встретить эту «науку», лишенную прежде всего настоящего научного базиса. Уже и тогда можно было видеть в ней очень сомнительные склонности к биологическим экскурсам, в сущности своей представляющие явную попытку ревизии марксистского представления о человеке. А.С. Цель воспитания», Август 1937
А.С. Макаренко родился 13 (1 по ст. ст.) марта 1888 г. в г. Белополье (ныне Сумская область Украины). Отец, Семен Григорьевич, был мастеровым — работал в железнодорожных мастерских. Должность по тем временам была уважаемой, на железную дорогу брали работать только высококвалифицированных рабочих. В семье было четверо детей, старшая дочь Александра, старший сын Антон, младший — Виталий и младшая дочь Наташа, которая умерла в детском возрасте от тяжелой болезни. Мать, Татьяна Михайловна, была заботливой матерью и хозяйкой. Семья жила в большом доме с садом. Антон рос молчаливым и сосредоточенным, играм со сверстниками он предпочитал книги.
О родителях, о детских и юношеских годах Антона Семеновича, о формировании его личности стало известно из воспоминаний его брата В.С. Макаренко, которые впервые были опубликованы немецкими макаренковедами в конце ХХ века.
Виталий Семенович воспоминал, что в семье родителей говорили на русском языке. Отец, Семён Григорьевич, родился в Харькове, где «говорили на самом красивом русском языке». «Печальное детство наложило на характер отца свою печать — он всегда был немного замкнутым, скорее молчаливым, с небольшим налетом грусти». Мать, Татьяна Михайловна, «и подавно не знала «украинской мовы» — её родные были выходцы из Орловской губ.»; ее отец «служил небольшим чиновником в Крюковском интенданстве и имел в Крюкове довольно приличный дом. Мать происходила из дворян, но из обедневшей дворянской семьи. У мамы было две сестры и два брата». Отец, Семён Григорьевич Макаренко, работал в железнодорожных мастерских (мастер-маляр), был грамотным человеком, свободно писал, выписывал газету и журнал «Нива». Приложения к журналу содержались в порядке. «Здесь были полные собрания сочинений А. Чехова, Данилевского, Короленко, Куприна, а из иностранных писателей… Бьернстерне Бьернсон, С. Лагерлеф, Мопассан, Сервантес и др.». Старшего сына Антона отец научил читать в 5 лет. Виталий Макаренко признавался, что, семья была патриархальной, как и большинство семей в ту эпоху. «Отец каждое утро и каждый вечер совершал перед иконой краткую молитву. В Белополье он даже был церковным старостой. Характеры у родителей были разные, но спокойные и у отца, и у матери. Мама была шутница, вся пронизана украинским юмором, подмечавшим у людей смешные стороны»
Третий из пяти детей, Антон рос очень болезненным — бесконечные ангины, больные уши, какие-то вечные нарывы… В 1895 г. семилетнего Антона отдают в двухклассное начальное училище. Январь 1901 г. — семья Макаренко переезжает в г.Крюков и Антон становится учеником Кременчугского четырехклассного городского училища, которое заканчивает на «отлично» в июне 1904 г. , педагогические курсы при нем (1905 г.) и получил свидетельство, дававшее право преподавать в начальной школе.
Макаренко был очень влюбчив и вечно — в самых неприступных красавиц. Дело каждый раз кончалось разочарованием и горем. Все это развило в нем некоторую нервность и даже мизантропию. «Он всегда был сосредоточен, замкнут, серьезен, порою даже грустен и молчалив, — вспоминал брат. — Это было его нормальное состояние. Его моральное кредо было следующее. Бога нет. Жизнь бессмысленна, абсурдна и до ужаса жестока. Родить детей — преступно. Он клялся, что никогда не женится и никогда не будет иметь детей. Ведь никто так не портит нравственно детей, как семья, где ни отец, ни мать не имеют никакого понятия о воспитании, что не мешает отцу на каждом шагу кричать о том, что он — «глава семьи». К тому же все они ругатели и матерщинники». Дошло до того, что Антон стал заговаривать и о самоубийстве…
От этих опасных настроений Антона взялся избавить местный батюшка по фамилии Григорович: «Вы разочарованы в жизни потому, что утратили веру в Бога, в высокое назначение человека на земле — стремиться к абсолютному совершенству. А что касается самоубийства, то это уже совсем глупо. Вам всего 17 лет, в жизни столько еще всего будет… Знаете, приходите-ка к нам, матушка будет рада вас видеть, я уже говорил ей о вас, она вас успокоит, она женщина и сумеет найти нужные слова».
К тому времени Макаренко уже окончил учительские курсы и получил место учителя русского языка, рисования и черчения Крюковском двухклассном железнодорожном училище. Елизавета Фёдоровна тоже стала учительницей, окончив женские курсы в Киеве — они ценились гораздо выше годичного обучения, которое прошел Антон.
24 сентября 1911 г. по распоряжению инспектора народных училищ Херсонской губернии А.С.Макаренко был переведен в железнодорожное училище на станции Долинская. Антон Семенович стал воспитателем в ученическом общежитии.
Об этом периоде жизни Антона Семеновича брат Виталий рассказывает следующее:
«Наша большая дружба с Антоном началась лишь с тех пор, как я вышел из отроческого возраста и мог ближе подойти к нему, то есть к моим 17-18 годам. Раньше он меня просто не замечал, так как я был на 7 лет моложе его. Когда он начал учительствовать — ему было уже 17 лет, а мне только 10. Когда я поступил в 1908 г. в реальное училище, то как-то получилось так, что мы почти никогда не видели друг друга… В 1911 году он переехал в Долинскую и приезжал только на летний отдых, потом он поступил в Полтавский учительский институт и мы снова были в разлуке. Сколько я ни помню А. — я вижу его постоянно с какой-нибудь книгой. Он обладал колоссальной памятью, и его способность ассимиляции была, прямо, неограниченна.
Антон читал внимательно, поразительно быстро, не пропуская ничего, и спорить с ним о литературе было совершенно бесполезно… Почти каждые два дня он приносил какую-нибудь книгу, новый альманах, новый сборник, которые в то время выпускались на книжный рынок десятками. (Главными издателями, которые А. никогда не пропускал, были сборники «Знание», «Шиповник», «Альциона»). Книги по художественной литературе он частью покупал, остальные получал из библиотеки Южн. ж. д. в Харькове, очень большой, и которая высылала книги всей линии (я тоже был абонирован в этой библиотеке). Книги по истории и вообще научные А. брал в Кременчугской городской библиотеке (в Крюкове никакой библиотеки не было). А. выписывал толстый журнал «Русское богатство», московскую газету «Русское слово» и петербургский сатирический журнал «Сатирикон», кроме того, он покупал роскошные иллюстрированные журналы — «Столица и усадьба» и «Мир искусства», издаваемый С. Дягилевым. Но все эти книги после прочтения куда-то уходили, и вся библиотека Антона состояла из 8 томов Ключевского — «Курс русской истории», и 22 томов «Большой энциклопедии», которую он купил в кредит в 1913 г.»
В 1914 г. в 27-летнем возрасте А.С. Макаренко поступил в Полтавский учительский институт. В 1914 году он написал первый рассказ, послал его Максиму Горькому, но тот признал рассказ слабым в литературном отношении. После этого он в течение 30 лет писательской деятельностью не занимался, но вел записные книжки. В октябре 1916 г. был призван в армию и рядовым направлен в Киев.
В апреле 1917 г. его сняли с военного учета из-за близорукости. В том же году он окончил учительский институт с золотой медалью. Тема диплома была весьма «щекотливой» — «Кризис современной педагогики».
По окончании института Макаренко становится учителем Полтавского Высшего начального училища, в котором он проработал до конца 1917 г. В декабре 1917 г. он переезжает в г.Крюков. В 1918 г. (в 30 лет) Антон Семенович возвращается в Крюковское железнодорожное училище, которое в 1917 г. было преобразовано в Высшее начальное училище. Теперь Макаренко стал руководителем педагогического коллектива, ответственным за воспитание детей. В качестве директора училища Антон Семенович проработал там до осени 1919.
Вместе со своим братом офицером белой армии, Виталием, Антон Семенович уделял много времени внешкольной работе. Элементы военизации, контроль школы за средой, строй, музыка, внимание к форме, подтянутость, что было так чуждо советской системе образования в 20-е гг. и вызывало возмущение у знакомившихся с работой великого педагога, все это родилось в его опыте до начала работы в полтавской колонии им. Горького.
В училище с семилетним курсом обучения Макаренко создает ученический и родительский комитеты, учебные кабинеты, организует работу по месту жительства учащихся, приобретает духовой оркестр. В теплое время, по воскресеньям он выводил воспитанников в пригородный Деевский лес, где, кроме отдыха, дети собирали гербарии, коллекции, проводили уроки на природе по географии и биологии.
В 1919 г. он создает первую трудовую сельскохозяйственную коммуну, которую ученики называли дружиной. В запущенном фруктовом саду школьники выращивали овощи, фрукты, ухаживали за пасекой. Учащиеся составляли бригады огородников, садоводов, пчеловодов и сторожей. С утра до вечера пололи, поливали (воду носили ведрами из соседнего пруда), собирали урожай. Это чередовалось с отдыхом и играми. На ночь в палатке оставались не только сторожа, но и все желающие. Утром Антон Семенович ставил задачу, а вечером проводилась линейка по подведению итогов труда и досуга. В зависимости от принадлежности к бригаде на рукавах учащихся были рисунки-эмблемы:морковь, капуста, помидор, груша, пчела и т.п.
По месту жительства учащиеся были объединены в разновозрастные отряды, которые занимались контролем выполнения домашних заданий и организацией досуга. Раз в месяц вместе с председателями учкома и родительского комитета Макаренко проверял работу отрядов на местах. На следующий день издавался приказ по итогам проверки. Большую помощь в организации внеклассной работы оказывали родители, считавшие своим долгом помогать школе, в которой учились их дети. Позже А.С. Макаренко напишет, что пришли деникинцы и разрушили школу: не здание, а ту систему воспитательной работы, которую он построил.
С приходом в Крюков (1919 г.) армии Деникина он вернулся в Полтаву, где получил должность заведующего вторым городским начальным училищем имени Куракина. С осени 1919 г. А.С. Макаренко был членом правления городского профсоюза учителей русских школ, избирался заместителем начальника отдела трудовых колоний при Полтавском губнаробразе.
Е. Ф. Григорович после революции предложили возглавить колонию для беспризорников. А уж она уступила это место Антону. То время было для страны поистине нелёгким, но особенно тяжело приходилось детям, выброшенным на улицу после революции. Мировая и Гражданская войны оставили после себя семь миллионов сирот, скитавшихся по просторам страны, ночевавших на улицах или бесконечно путешествовавших на поездах в поисках лучшей жизни. Новой советской власти совсем не хотелось видеть молодое поколение голодным, одичавшим, ворующим и неприкаянным. Сирот начали массово отлавливать и отправлять в детские дома для «морально-дефективных детей».
В августе 1920 году назначен директором 10-й трудовой школы. В сентябре 1920 г. (в 32 года) Макаренко принимает предложение Полтавского отдела народного образования организовать и возглавить колонию для беспризорных и несовершеннолетних правонарушителей. Колония находилась сначала на хуторе Трибы под Полтавой, а с ноября 1921 — в село Ковалевка в 9 км от Полтавы в бывшем помещичьем имении В.В. Трепку (в марте 1921 года колонии присвоено имя М. Горького).
Этот период его жизни и деятельности изображен в «Педагогической поэме», которую он начал писать в 1925 г. С этого года Антон Семенович и его колонисты переписывались со своим шефом Алексеем Максимовичем Горьким. Колония им. Горького находилась на реке Коломаке при которой была большая территория пахотной земли, луга, парк и сад. Также колония арендовала мельницу, содержала скот.
В колонии занимались не только сельскохозяйственным трудом. Колонисты работали в мастерских: столярной, слесарной, сапожной и других. Колонисты не только работали в саду, но и охраняли дорогу от грабителей, государственный лес от порубок.
Решение А.С. Макаренко поменять работу с обычными детьми, на работу с несовершеннолетними правонарушителями, возможно, было вызвано сложными семейными проблемами. События гражданской войны коснулись и семьи Макаренко. Отец умер ещё в 1916 году, а брат Виталий, поручик, вынужден был эмигрировать (без жены и ребёнка) в 1920 году.
Когда его младший брат Виталий (в годы первой мировой войны царский прапорщик, а в конце 1919 г. офицер деникинской контрразведки), побывавший и комендантом (в том самом Крюкове, где его брат Антон заведовал школой), окончательно ушел с Деникиным, а в Крюкове вот-вот должны были появиться красные, Антон Макаренко… исчез. Красные искали братьев Макаренко, разграбили их дом, но не нашли. А. С. Макаренко оказался в Полтаве. Там он сразу стал директором школы, а после прихода красных его вскоре избрали депутатом горсовета.
Некоторое время (с 1922 г.) братья переписывались. В.С. Макаренко по памяти (письма сгорели) восстановил одно из писем Антона Семёновича:
«»…Ты был прав! Я живу в Трибах среди тёмных дикарей. Приведу один пример: Со времени основания Русского государства мы никогда не имели культурных дорог. Весной и осенью мы месим грязь, которая доходит колёсами до ступиц. И вот власти решили построить нам хорошую дорогу из Полтавы в Харьков, которая проходит мимо Триб и колонии М. Горького. Необходимые материалы: доски, брёвна, цемент и пр. Вообще сделали всё необходимое: чтобы облегчить для крестьян поездки в город.
Вообрази! Их привезли, допустим, сегодня. На другой день не осталось ничего — всё было раскрадено…»
«…Мама живёт у меня. Она очень грустит по тебе и называет меня иногда Витей. Она постарела, но ещё очень бодра и сейчас читает уже 3-й том «Войны и мира» Толстого…» «…После твоего ухода наш дом был разграблен, то, что называется, до нитки. Не только унесли мебель, но даже забрали дрова и уголь в сарае…» «… Я страшно жалею, что ты не со мной. У нас очень много мещан и до ужаса мало энтузиастов…»… «…Я думаю, что тебе рано ещё возвращаться на родину. Разбушевавшееся море ещё не совсем успокоилось…»
Несмотря на ограниченность материальных ресурсов, хозяйство было передовым. Елизавета Федоровна Григорович вспоминала: «Одних свиней у нас было 150 штук. Да какие это были прекрасные породистые свиньи! У нас была замечательная пшеница, селяне приходили смотреть на нее!» Крепло хозяйство, с полей получали хороший урожай хлеба. В колонии уже были животноводческая ферма, сад, мастерские.
Следует сказать, что после окончания Полтавского учительского института А.С. Макаренко сделал попытку поступить в Московский университет, но ему, как уже получавшему государственную стипендию, в этом было отказано (надо было отработать положенный срок). Однако в 1922 г. Антон Семенович осуществил свою мечту и стал студентом Московского Центрального института организаторов народного просвещения им. Е.А. Литкенса. Неиссякаемая жажда знаний преследовала педагога всю жизнь. При поступлении к заявлению и другим документам Антон Семенович прилагает документ, известный под названием «Вместо коллоквиума», в котором излагает, какие систематические знания получил в Учительском институте в области предметных дисциплин. Вот как он оценивает свой «студенческий» научный потенциал:
«В области предметных дисциплин систематические знания получил я в Учительском институте. Математикой никогда особенно не интересовался, поэтому арифметика, геометрия, алгебра, тригонометрия и физика мне знакомы только в пределах курса дореволюционного Учительского института. К настоящему дню из тригонометрии помню только общие основания, забыл многие теоремы алгебры и законы физики, с логарифмированием сейчас, пожалуй, не справлюсь.
Природоведение. Разумеется, совершенно свободно себя чувствую в области физиологии животных и растений. Анатомические знания слабы. Забыл многие частности из геологии. Астрономию знаю хорошо и занимаюсь практически в Полтавском музее. Впрочем, знания по астрономии и космографии у меня продукт увлечения юношества.
Солидные знания имею в общей биологии. Несколько раз прочитывал всего Дарвина, знаю труды Шмидта и Тимирязева, знаком с новейшими проявлениями дарвинизма. Читал Мечникова и кое-что другое.
Химию практически не знаю, забыл многие реакции, но общие положения и новейшая философия химии мне хорошо известны. Читал Менделеева, Морозова, Рамзая. Интересуюсь радиоактивностью.
Географию знаю прекрасно, в особенности промышленную жизнь мира и сравнительную географию. Свободно чувствую себя в области экономической политики, знаком с ее историей и зародышами будущих форм. Все это, разумеется, не из учебников. Очень интересуюсь Австралией и Новой Зеландией.
История — мой любимый предмет. Почти на память знаю Ключевского и Покровского. Несколько раз прочитывал Соловьева. Хорошо знаком с монографиями Костомарова и Павлова-Сильванского. Нерусскую историю знаю по трудам Виппера, Аландского, Петрушевского, Кареева. Вообще говоря, вся литература по истории, имеющаяся на русском языке, мне известна. Специально интересуюсь феодализмом во всех его исторических и социологических проявлениях. Прекрасно знаком с эпохой Великой французской революции. Гомеровскую Грецию знаю после штудирования Илиады и Одиссеи.
По социологии, кроме социологических этюдов указанных исторических писателей, знаком со специальными трудами Спенсера, М. Ковалевского и Денграфа, а также с Ф-де Куланжем и де Роберти. Из социологии лучше всего известны исследования о происхождении религии, о феодализме.
В области политической экономии и истории социализма штудировал Туган-Барановского и Железнова. Маркса читал отдельные сочинения, но «Капитал» не читал, кроме, как в изложении. Знаком хорошо с трудами Михайловского, Лафарга, Маслова, Ленина.
По политическим убеждениям — беспартийный. Считаю социализм возможным в самых прекрасных формах человеческого общежития, но полагаю, что пока под социологию не подведен крепкий фундамент научной психологии, в особенности психологии коллективной, научная разработка социалистических форм невозможна, а без научного обоснования невозможен совершенный социализм.
Логику знаю очень хорошо по Челпанову, Минто и Троицкому.
Читал все, что имеется на русском языке, по психологии. В колонии сам организовал кабинет психологических наблюдений и эксперимента, но глубоко убежден в том, что науку психологию нужно создавать сначала.
Самым ценным, что было до сих пор сделано в психологии, считаю работы Петражицкого. Читал многие его сочинения, но «Очерки теории права» не удалось прочесть.
Индивидуальную психологию считаю не существующей — в этом больше всего убедила меня судьба нашего Лазурского. Независимо от вышеизложенного, люблю психологию, считаю, что ей принадлежит будущее.
С философией знаком очень несистематично. Читал Локка, «Критику чистого разума» [Канта], Шопенгауэра, Штирнера, Ницше и Бергсона. Из русских очень добросовестно изучил Соловьева. О Гегеле знаю по изложениям.
Люблю изящную литературу. Больше всего почитаю Шекспира, Пушкина, Достоевского, Гамсуна. Чувствую огромную силу Толстого, но не люблю, терпеть не могу Диккенса. Из новейшей литературы знаю и понимаю Горького и Ал.Н. Толстого. В области литературных образов много приходилось думать, и поэтому мне удалось самостоятельно установить их оценку и произвести сопоставление. В Полтаве пришлось довольно удачно поработать над составлением вопросника к отдельным произведениям литературы. Я думаю, что обладаю способностями (небольшими) литературного критика.
О своей специальной области — педагогике много читал и много думал. В Учительском институте золотую медаль получил за большое сочинение «Кризис современной педагогики», над которым работал 6 месяцев».
В 1923 г. в Полтавской газете «Голос труда» появилась статья Макаренко «Колония имени Горького», а во второй книжке полтавского журнала «Новыми стежками» («Новыми тропами») — статья «Опыт образовательной работы в Полтавской трудовой колонии имени М.Горького». В ноябре 1924 г. закончилось восстановление усадьбы Трепке, и колония, до этого времени рассредоточенная в двух местах, воссоединилась на берегах Коломака.
К лету 1925 г. в колонии было 140 воспитанников — 130 мальчиков и 10 девочек. В этом же году решается вопрос о создании комсомольской организации. В 1926 г. А.С.Макаренко выступил с докладом «Организация воспитания трудного детства» на Всеукраинской конференции детских городков. Доклад произвел большое впечатление на участников собрания. В 1926 г. колония была переведена в Куряжский монастырь под Харьковом; заведовал ею, с октября 1927 г. до июля 1935 г. На его территории была размещена детская трудовая колония, превратившая бывший монастырь в «разбойничье гнездо» и в «бандитский Куряж», каким стали видеть недавнее святое место жители окрестных сёл. Их отношение к колонистам, надо полагать, стало меняться, когда в Куряжскую колонию влились воспитанники колонии имени Горького во главе со своим заведующим А.С Макаренко, переведенные в Куряж из-под Полтавы. Это произошло в 1926 году.
Что же представляла собой Куряжская колония имени Горького в те годы? Все воспитанники по производственному принципу были распределены по 25 отрядам. Каждый отряд имел свою спальню, своё место в столовой, своё хозяйство. Во главе каждого отряда – командир, назначавшийся из числа наиболее активных колонистов. Управление колонией осуществлялось советом командиров.
В колонии были столярная, сапожная, швейная мастерские, кузня и электростанция, где работали исключительно колонисты. Ими же выполнялись заказы на столярные, кузнечные и другие работы. Электростанция давала свет не только колонии, но и в селу Куряж. В летнее время основное занятие – полевые работы.
У колонии было 72 гектара земли, засеянных кормовыми травами, засаженных буряком, занятых огородами. В поле под присмотром опытных агрономов работал «Фордзон», другой трактор, системы «Запорожец», был приспособлен для приведения в действие станков в мастерских.
Главный лозунг колонии – учёба и труд. Школа-семилетка – в большом светлом помещении. Лучшие выпускники направлялись в ВУЗы. В 1927 году в ВУЗах училось 29 бывших колонистов, которыми гордилась колония.
Летний трудовой день начинался в 5 часов: подъём, уборка помещений, кормление скота. После завтрака – работа в мастерских и в поле. В 12 часов – обед и послеобеденный отдых в течение часа, после чего снова работа — до 4 часов. Далее – время отдыха и культурно-просветительной работы в клубе. В колонии было два больших светлых клуба – Громкий и Тихий, как называли их воспитанники. В Громком проходили разного рода игры, представления, концерты, Тихий служил для занятий, чтения и заседаний совета командиров.
Незабываемой для всех колонистов осталась в памяти встреча с Максимом Горьким – их другом, шефом и учителем, подарившим каждому частицу своего сердца. Горький интересовался педагогической деятельностью Макаренко, оказывал ему всяческую поддержку.
В 1927 г. в жизни А.С. Макаренко произошли резкие перемены. Его педагогическая система не устраивала педагогический «Олимп», но он категорически отказался от каких бы то ни было перемен в своей работе. Именно в это сложное для него время пришло решение создать свою семью. Они познакомились, когда Галине Стахиевне было 34 года, Антону Семеновичу — 39 лет.
Г.С. Салько была в то время председателем комиссии по делам несовершеннолетних Харьковского окриспокома. С самого начала непросто обстояли дела с его большой любовью к красивой женщине, к тому же «партийной», — Галине Стахиевне Салько, которая уже в декабре 1917 г. (во время первого недолгосрочного правления Советской власти на Украине) присоединилась к КП(б)У.
Начало их отношений пришлось на период внутрипартийной борьбы вокруг будущего курса хозяйственной политики в СССР (осень 1927 г.). Как известно, после исключения Троцкого и Зиновьева из Политбюро и ЦК ВКП(б), Бухарин и Сталин остались ведущими фигурами в руководстве партии и всей страны. Неслучайно «завкол» Макаренко — совместно с секретарем фракции КП(б)У куряжской колонии Л. Т. Ковалем и другими представителями ее руководства — в феврале 1928 г. обратился к «товарищу Н. И. Бухарину», члену Всесоюзной комиссии по приему возвращающегося на родину «пролетарского писателя», с просьбой выделить колонии дополнительно минимум 30 тыс. рублей, мотивируя свое обращение следующим образом: «В нашей нищете принять Горького нам неловко…» [22, л. 11]. В подлиннике этого письма с необычным обращением «Дорогой и многоуважаемый Николай Иванович», который хранится в бывшем архиве Октябрьской революции и социалистического строительства УССР в Киеве, фамилия Бухарина стерта, но Л. Пеха, познакомившись с документом еще в 60-х гг., смог прочитать ее.
Через свою супругу педагог-писатель познакомился и с другими украинскими большевиками: они жили тогда, в конце 20-х — начале 30-х гг., в Харькове (в то время столице УССР) в одном общежитии. Наряду с «ответственным квартиросъемщиком», тогдашним наркомом Рабоче-крестьянской инспекции В. П. Затонским (земляком Г. С. Салько из Каменец-Подольского), членами «коммуны», по их собственному названию общежития, были партийные работники, госслужащие, юристы, инженеры. Макаренко бывал у них в гостях, и здесь, по свидетельству дочери [25, с. 239 — 240] и сына репрессированного Затонского [26], он впервые читал рукопись начального варианта «Педагогической поэмы».
Галина Стахиевна Салько болела туберкулезом горла (от этой болезни рано умерли ее отец и брат). «Я сейчас в любую минуту готов открыто сказать всем, что я Ваш муж… О Леве не нужно беспокоиться. Я только так и понял то, что Лева переходит в коммуну. Я считаю, что право отца можно бы мне передать, я их выдержу. Если я уйду их коммуны, значит и Лева уйдет со мной. На моей ответственности довести до конца его образование и воспитание. Но из коммуны я не уйду. Это может быть решено только Вами, и интересы Левы, конечно, будут на первом плане». (Там же. С. 124–126.)
Не так легко было убедить Галину Стахиевну отдать горячо любимого 14-летнего сына в коммуну, который во время продолжительного лечения матери в Крыму жил в семье ее двоюродной сестры — Оксаны Модестовны Езерницкой. Антон Семенович в письме от 10 октября 1928 года решительно настаивал доверить ему сына:
«Говорю прямо: Леву нужно взять из его теперешнего окружения, иначе из него выйдет полуграмотный дилетант и советский чиновник, ко всему относящийся с ни к чему не обязывающей иронией. Разве это не так? Что Лева может потерять в коммуне? Самое опасное, о чем можно было бы говорить, — это образование. Но какое? Не то ли, какое дается в наших семилетках? Мы дадим ему совершенно новый и интересный мир: производства, машины, уменья, ловкости и уверенности. В области грамотности, простите, Солнышко, но наша теперешняя пятая группа, куда попадет Лева, гораздо грамотнее его, я сужу по его письмам… Одним словом, я Леву забираю и кончено…».
С 1927 г. А.С. Макаренко совмещал работу в колонии с организацией детской трудовой коммуны им. Ф. Э. Дзержинского.
Еще в 1925–1928 гг. Горький письменно познакомился с А. С. Макаренко; в 1928 г., сразу по приезде в СССР, он поехал к нему под Полтаву, в колонию имени М. Горького. Летом 1927 г. Макаренко вызывали в Кремль, и его принял сам Сталин. Есть данные, что уже тогда ему было предложено организовать школу разведчиков на основе своих воспитанников.[416]
В ноябре 1927 г. Макаренко переводят в Куряж под Харьковом, в колонию ОГПУ им. Дзержинского, он был назначен начальником коммуны. Макаренко присваивают высокое генеральское звание бригадного комиссара (в ОГПУ военные звания были на два ранга выше, чем соответствующие армейские, так что ромб в петлице Макаренко тянул столько, сколько три ромба в обычных армейских петлицах). Между прочим, после «разоблачения» Ягоды бывшему наркому было инкриминировано также создание лично преданных ему чекистских отрядов из прежних беспризорников.
Осень 1927 г. — это не только начало отношений Макаренко с будущей женой и ее друзьями, а также и знакомство с другим (кроме Затонского) выдающимся политическим деятелем — председателем ГПУ и наркомом внутренних дел УССР В. А. Балицким. По предложению сестры Натальи, председателя шефской комиссии Куряжской колонии, он пригласил Макаренко — «человека беспартийного и не состоящего сотрудником ГПУ» (как позже он себя характеризует [27, л. 17]) — на работу в коммуну им. Ф. Э. Дзержинского [28, с. 118]. Здесь педагог нашел, в отличие от наробразовских организаций, «учреждение замечательной четкости» — так он писал 28 февраля 1928 г. Горькому. И в 1936 г., после смерти своего «шефа, друга и учителя», Макаренко в статье «Максим Горький в моей жизни» даже утверждал, что чекисты «подобрали» его «беспризорную педагогику» и «не только не дали ей погибнуть, но дали высказаться до конца».
1928 г. — начинаются нападки на А.С.Макаренко со стороны его противников — педологов, имевших тогда большую силу и влияние. 14 марта 1928 г. на заседании секции социалистического воспитания Украинского НИИ педагогики совместно с представителями наркомпроса Украины был заслушан доклад А.С.Макаренко о его педагогических взглядах и об итогах работы в Горьковской колонии. Принятая резолюция осудила воспитательные методы Макаренко. 3 сентября 1928 г. А.С.Макаренко был уволен с должности заведующего колонией имени Горького, опыт воспитательной деятельности колонии объявляют вредным, и в 1928 г. под чутким руководством Н. Скрыпника Наркомпрос Украины принимает решение об реорганизации колонии. Колония им. Горького развалилась.
У Макаренко при жизни было много недоброжелателей и врагов. И не только на «Олимпе» (как он называл педологов). Более того, на протяжении почти всех лет Советской власти Макаренко много раз был на грани ареста и суда.
В начале 20-х годов – за неподчинение распоряжениям инспектора полтавского Губнаробраза и за попытку возглавляемой Макаренко колонии незаконно собирать в свою пользу продналог с окрестных крестьян.
В декабре 1923 года – за сопротивление с применением силы («вывел два отряда хлопцев») изъятию селянами (официально ими купленных в Наркомземе) бревен от разобранной в колонии деревянной избы.
В сентябре 1925 г. центральный печатный орган КП(б)У – газета «Коммунист» – писала: «Одним из недостатков колонии было отсутствие в составе администрации и преподавательского персонала – коммунистов и комсомольцев» (Г. Хиллиг. Макаренко и власть).
Но главный спор был прежде всего о наказании, поскольку оно вырастало из самой природы «военизированного» коллектива. Многократно Макаренко возвращался к своему излюбленному тезису: неверно, что наказание воспитывает раба. «Рабов воспитывает как раз не наказание, а самодурство, не ограниченная ничем беспардонность, позволяющая у нас некоторым педагогам воспитывать хулиганов»102. Напротив, «наказание может воспитывать и очень хорошего человека, и очень свободного и гордого человека. Представьте себе, что в своей практике, когда стояла задача воспитывать человеческое достоинство и гордость, то я этого достигал и через наказание […] наказание приводит к воспитанию человеческого достоинства […] наказание должно быть объявлено такой же естественной, простой и логически вместимой мерой, как и всякая другая мера […]. Такое убеждение, такая вера, что наказание есть допустимое зло, превращает педагога в объект упражнения в ханжестве. Никакого ханжества не должно быть. […] Наказание — это не только право, но и обязанность»103. Более того, педагог должен уметь «ломать» воспитуемого, он имеет право «произвести насилие». «Очень возможно, — писал он, — что в дальнейшем подготовка наших кадров (педагогических. — Е.Д.) будет заключаться в том, чтобы учить людей, как производить такую ломку. Ведь учат врача, как производить трепанацию черепа. В наших условиях, может быть, будут учить педагога, как такую «трепанацию» производить»104.
Во 2-й половине 20-х гг. Макаренко боялся ареста по обвинениям, прозвучавшим в выступлении Н. К. Крупской 8 мая 1928 г. на съезде комсомола. Из письма Макаренко к Г. С. Салько: «Читали «Комсомольскую правду» от 17 мая, как меня Крупская разделала… шельмование во всесоюзном масштабе…» (3, т. 1, с. 80). «Я начинаю приходить в восторг… грозили прокурором… истерички добьются-таки, что меня посадят…» (3, т. 1, с. 64).
Добавим, что за этим последовала публикация против Макаренко А. В. Луначарского. Серьезные обвинения последовали со стороны различных украинских организаций – от Наркомпроса Украины, Рабоче-крестьянской инспекции и комсомольских органов. Так 23 мая 1928 г. секретариат ЦК ЛКСМУ определил, что: система А. С. Макаренко «не соответствует основам советской педагогики». А 29 мая Центральное бюро детской коммунистической организации (пионеров) ЛКСМУ подготовило проект решения: «Принять меры по реорганизации колонии им. М. Горького и прекращению ее влияния на другие организации и учреждения»… В центральном органе КП(б)У газете «Коммунист» (№ 158, 10.07.1928) появилась публикация Ю. Золотарева: «Замicть вражiнь» с карикатурой «Чемпiон хулiганства» (3, т. 1, с. 214).
1929-1936 г.г. в основном связаны с работой Антона Семеновича в коммуне им. Ф.Э.Дзержинского. Ядром коллектива коммунаров стали 60 воспитанников колонии, направленных в коммуну ещё в 1927 г. Позднее, после ухода А.С.Макаренко из Куряжа, к ним присоединились еще около 100 горьковцев. 15 января 1928 в коммуне организован комсомол. В 1927-29 г.г. коммунары работали в деревообделочной мастерской и в кузнице. 1 июля 1930 г. коммуна перешла на полную самоокупаемость. В мае 1931 г. состоялась закладка нового завода электроинструментов. До 1932 г. Макаренко являлся заведующим, а с 1932 по 1935 гг. — начальником педагогической части коммуны им. Ф.Э. Дзержинского.
Первое, что поражало человека, попавшего в Коммуну имени Ф. Э. Дзержинского для несовершеннолетних правонарушителей, — красота. Заасфальтированные дорожки, идеально подстриженные газоны, розовые клумбы, чудесный яблоневый сад, площадка с аттракционами… И нигде ни единой соринки!
Все в Коммуне имени Ф. Э. Дзержинского было устроено толково, ловко, умно. Повсюду висели зеркала, и вчерашние беспризорники быстро отвыкали ходить чумазыми да лохматыми. В один прекрасный день заведующий Макаренко велел убрать плевательницы — и коммунары оставили манеру сплевывать по сто раз на дню. В коммуне не было замков, даже кладовые не запирались — и никто не воровал.
Воспитанников учили не только элементарным правилам человеческого общежития, но и настоящим хорошим манерам. К примеру, не просто уступать места старшим в трамвае, но еще и не оглядываться при этом на пассажиров. «Иначе вы не джентльмены, а хвастунишки», — утверждал Антон Семенович Макаренко. Он учил своих воспитанников тому, чему не учили в то время нигде. К примеру, культуре публичных выступлений: соблюдать регламент, говорить четко, ясно, по делу, не утомляя слушателей мелочами. «Нашей воспитанности должен завидовать весь мир», — говорил заведующий.
Коммунары имели реальное дело, которое их и кормило, и дисциплинировало. Построив свой завод меньше чем за год, коммунары стали выпускать не только электродрели, но и позже освоили производство фотоаппаратов «Лейка». Фотоаппарат «Лейка» — это 300 деталей с точностью до 0,001мм!
Позднее, на базе «Лейки» стали выпускать фотоаппараты «ФЭД».
В 1934 г. при коммуне была открыта школа-десятилетка.
В 1934 г. А.С. Макаренко был принят в Союз писателей. В 1932—1935 гг. при поддержке М. Горького были изданы художественные произведения А.С. Макаренко: «Марш 30 года», «Педагогическая поэма», пьеса «Мажор».
Продолжение следует…
Использованы материалы:
- Дроздов Н.И., Мальцев В.А. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ МОЛОДЕЖИ В РОССИИ
- Артемий Ермаков ЧЕЛОВЕК СО ЗНАМЕНЕМ: А. С. МАКАРЕНКО И ПЕДАГОГИКА ЕГО ВРЕМЕНИ
- Э. Меттини Коллективное воспитание в педагогическом наследии А.С. Макаренко
- Моя система воспитания. Педагогическая поэма
- Макаренко, Антон Семенович
- Антон Семенович Макаренко : pro et contra…
- Антон Макаренко и его «не советская» педагогическая система
- Антон Макаренко полжизни любил попадью с разрешения ее мужа
- ТРУДОВОЕ И ФИЗИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ
- Детская колония имени Максима Горького
- «Либеральный поворот». Горький и Сталин
- Ричард Соколов А. С. МАКАРЕНКО: «Я – СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ»
- Педаго(ло)гика (Макаренко
- Антон Макаренко — биография, информация, личная жизнь
- Макаренко, Антон Семёнович
- Выдающийся советский педагог А.С.Макаренко
- Макаренко — Возвращение к Советским Истокам
- Вечно молодой: Антон Макаренко как управленец XXI века
- Титан советской эпохи
- Е.Г. Тищенко «Организация самостоятельной работы студентов по изучению педагогического наследия А.С. Макаренко»
- Антон Семенович Макаренко православный педагог?
- МАКАРЕНКО, АНТОН СЕМЕНОВИЧ
- Парадокс системы Антона Макаренко. Ее внедряли во всём мире, но не у нас
- «Обвиняется Макаренко Антон Семёнович…»
- 5 интересных фактов из биографии Антона Макаренко
- Макаренко Антон Семенович
- Антон Макаренко
- «Коллектив является воспитателем личности»
- Антон Макаренко: изгнанный из собственного рая
- Братья Виталий и Антон Макаренко в 1920 — 1930-х гг.
- Утомленное сердце
- А. С. МАКАРЕНКО — СОВРЕМЕННИК ВСЕХ ПОКОЛЕНИЙ (К 125-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЕЛИКОГО ПЕДАГОГА)
- В музее Макаренко ждут актрису Васильеву, а почитатели ищут оружие педагога, утерянное в 2011
- Публикация 12 из журнала «Работница» (1952): Судьба воспитанников Антона Макаренко
- Улица Макаренко в Самаре
- Антон Макаренко – Маргарита Барская: по следам необыкновенной дружбы
2 комментария
Спасибо!
Это у вас замечательный цикл! И очень-очень необходимый! Чтобы вся эта мертвечина, присосавшаяся в педагогике, знала, что непременно ответит за издевательства над детьми!