Сталин в педагогике. Часть II

Принято думать, что учение знаменитого психоаналитика Зигмунда Фрейда в СССР находилось под запретом. Об этом особенно любили повторять вылезшие после перестройки отечественные фрейдисты. На самом деле дело обстоит не совсем так. Вернее даже – совсем не так. На самом-то деле в 1920-х годах Москва была второй после Вены столицей психоанализа – и метила на то, чтобы стать первой.

Первые любители психоанализа появились в России ещё до революции. Но это были кучки теоретиков-энтузиастов, часто вообще не связанные с медициной. Никакой погоды они не делали. В дореволюционной России «официальная» наука относилась к теориям Зигмунда Фрейда с большим подозрением. Что уж говорить о Православной церкви, которая и сейчас его, мягко говоря, не особо любит. Впрочем, российские выпускали собственный журнал, их вроде бы даже поддерживал кое-кто из Академии наук. Но не они сыграли решающую роль в том, что после революции учение Фрейда вошло в большую моду.

Из граждан Российской империи больше всех сделал для продвижения фрейдизма на восток человек, не имеющий никакого отношения к медицине: Лев Давыдович Троцкий. В 1908 году он познакомился в Вене с Эрнестом Адлером, который являлся в то время одним из любимых учеников Фрейда. Одновременно Эрнест и его жена, россиянка по происхождению, увлекались социалистическими идеями – поэтому в его доме вечно околачивались русские эмигранты, профессиональные борцы за народное дело. Правда, в отличие от учителя Адлер полагал, что основа всего – не секс, а воля к власти. Дескать, маленький ребенок «садится на комплекс» — оттого, что все вокруг большие и сильные. Ну, а потом начинает этот комплекс реализовывать, давя всех вокруг. Теории самого Адлера будущего «демона революции» не вдохновили. О воле к власти Троцкий знал куда больше, нежели австрийский интеллигент. Но учение Фрейда его заинтересовало. И Лев Давидович вспомнил о нём, когда пришло время…

Сразу после Февральской революции Троцкий направился на корабле из Америки в Россию. По пути, в канадском порту Галифакс, Троцкий вместе с семьёй был снят с корабля английскими властями и отправлен в концлагерь для интернированных моряков немецкого торгового флота. Причиной задержания было отсутствие российских документов, а также опасения англичан относительно возможного отрицательного влияния Троцкого на стабильность в России. Однако вскоре по письменному запросу Временного правительства Троцкий был освобождён как заслуженный борец с царизмом и продолжил свой путь в Россию через Швецию и Финляндию.

4 мая 1917 года Троцкий приехал в Петроград. На пограничной (на тот момент) с Финляндией станции Белоостров его встретила делегация от социал-демократической фракции «объединённых интернационалистов» и ЦК большевиков. Прямо с Финляндского вокзала отправился на заседание Петросовета, где в память о том, что он уже был председателем Петросовета в 1905 году, ему предоставили место с совещательным голосом.

После революции отечественные последователи Фрейда громко кричали, что при царе представители реакционной науки не давали им жить. Их заметил всесильный тогда Троцкий и взял под своё крыло. Зачем понадобился пламенному революционеру психоанализ?

Дело в том, что сразу после революции обнаружилась ахиллесова пята марксизма – психология. Маркс оперировал историческими периодами и общественными классами, ему было не до отдельного человека. Конечно, он выдвинул что-то невнятное вроде «классовой психологии», зависимости поведения и мышления человека от принадлежности к тому или иному общественному классу. Но пытаться использовать эту идею на практике – то же, что определяться на местности с помощью атласа мира.

Как оказалось, когда народные массы свергли капитализм и разогнали буржуев, далеко не все из них тут же загорелись желанием строить социализм. Многие – совсем напротив — занялись разными безобразиями, с которыми при проклятом царизме боролась полиция. Такие психологические выверты пролетариев окрестили «буржуазными пережитками». Но окрестить-то можно, а делать что с этими самыми пережитками? Некоторые большевики полагали, что, мол, само всё со временем рассосется. Но Троцкий был настоящий марксист. В том смысле, что мечтал довести дело до конца – устроить мировую революцию. Так что ждать он не мог. И вот тут-то и пригодилось учение Фрейда.

Когда красный вождь обладал властью и влиянием, все его увлечения приобретали государственный масштаб. Так, ещё до Октябрьской революции, побывав в Вене, Троцкий увлекся психоанализом Фрейда. С этого момента у Льва Давидовича, кроме мирового капитала, появился ещё один враг – эдипов комплекс. Именно он, согласно Зигмунду Фрейду, являлся корнем в образовании всех невротических заболеваний. А как может мировая революция победить с революционерами-невротиками?

Вообще-то марксизм и фрейдизм по духу близки друг другу. Они растут из одного корня – из воинствующего материалистического атеизма. Да и в теоретическом плане эти учения друг другу не противоречат. Марксизм претендует на то, что исследует макрокосм, общество, фрейдизм – микрокосм, человека. Каждому своё. Так, по крайней мере, полагал Троцкий. Он увидел в учении Фрейда замечательный инструмент для того, чтобы «перенастроить» людей в нужном большевикам ключе. С сознанием, которое у слишком многих представителей трудящихся, оказалось каким-то не таким, возиться было долго и скучно. А нельзя ли попробовать воздействовать прямо на подсознание? Сублимировать сексуальную энергию в дело строительство коммунизма?

Как материалист Лев Троцкий знал, что бытие определяет сознание и что победа в брани с эдиповым комплексом возможна только с уничтожением главной причины – семьи. Лев Давидович прямо говорил: «Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый “семейный очаг”, т. е. то архаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти».

На смену вредному институту семьи пришли коммуны, которые при поддержке Троцкого стали создаваться практически сразу же после Октябрьской революции. В этих новых ячейках общества всё было общее: как материальная собственность, так и любовь. Дети, появившиеся после освобождения любовных отношений, содержались всей коммуной, и, по задумке психоаналитиков, не должны были стать жертвами эдипова комплекса, поскольку не могли определить с точностью, кто же отец. Последние коммуны были закрыты в конце 1920-х годов, уже после высылки Троцкого из СССР.

Чего не удалось достичь на пути изменения экономических и политических структур, теперь — вопреки марксизму — пытались искать на пути психологических и педагогических экспериментов. Политическим лидером этого нового в большевизме пути был, безусловно, Лев Троцкий. Ответственным исполнителем планов переделки человека стал нарком просвещения Анатолий Луначарский. Не знавшими меры пропагандистами этих идей были деятели Пролеткульта. Колеблясь и отступая перед здравым смыслом, это направление поддерживали многие интеллигентные большевики, в частности, Надежда Крупская, в начале 1920-х осуществлявшая политический надзор за Наркомпросом, и Николай Бухарин.

А. Богачев пишет: «Троцкий хотел заменить психоаналитическим воспитанием православную веру и для этого активно развивал психоанализ в Советской России, работающий на базе так называемого Русского психоаналитического общества (РПСАО), созданного в 1922 году инициативной группой учёных и общественных деятелей, среди которых находились И.Д. Ермаков, С.Н. Шпильрейн, О.Ю. и В.Ф. Шмидт, М.В. Вульф, Г.П. Вейсберг, А.Г. Габричевский, А.А. Сидоров, П.П. Блонский, С.Т. Шацкий, В.А. Невский, Ю.В. Каннабих, Н. Е. Успенский и др. Секретарями Общества были — А.Р. Лурия, позднее — В.Ф. Шмидт. Членами Общества также являлись Р. А. Авербух, Л.С. Выготский, Б.Д. Фридман.

В результате, после прихода к власти большевиков, Советская Россия стала настоящим полигоном для психоаналитических экспериментов. В общем, Троцкий дал отмашку. Желающих нашлось немало. Одной из самых заметных деятелей советского психоанализа стала Сабина Шпильрейн… Она была знакома с очень многими – от Льва Толстого до Фридриха Ницше. Последним её увлечением стал Зигмунд Фрейд. Сабина встретилась с ним в 1910 году, с тех поддерживала дружеские отношения — и в итоге сама увлеклась психоанализом. В начале двадцатых Сабина приехала в СССР и активно взялась за пропаганду фрейдизма. Именно благодаря ей возникшая Советская ассоциация психоаналитиков вошла во фрейдистскую Психоаналитическую ассоциацию. Вскоре в Москве открылась первая психоаналитическая клиника. Потом начали открываться исследовательские институты – в Москве и Петрограде.

Перечисление множества имеющихся свидетельств можно по сложившейся в старые годы Традиции открыть словами Ленина: «Теория Фрейда сейчас тоже своего рода модная причуда». Приятель Михаила Булгакова Сергей Ермолинский с иронией вспоминал вкусы московской Интеллигенции 20-х годов: «В моду входили Фрейд и Шпенглер».

По воспоминаниям нейтральной в этом вопросе Надежды Мандельштам, в Харькове 1922 года Фрейд был интересной новинкой; о нём «говорили все, но сведения были уж слишком смутными и бесформенными». Популярность Психоанализа среди новой политизированной элиты по- своему констатировал Большевик и Писатель А.К. Воронский, сам принимавший участие в организации Психоаналитического общества в Москве. Особенно легко, писал он, соблазну Фрейдизма «поддаются марксиствующие и марксистообразные беспартийные круги Интеллигенции».

Имевший прямо противоположные политические взгляды философ и эмигрант Ф.Степун формулировал свои впечатления от послереволюционной Москвы вот каким удивительным образом: «Во всякое учреждение входили мы, как в психоаналитический институт». Он имел в виду достаточно банальные вещи — необходимость расшифровывать намеки и жесты, чтобы отличить своих от чужих; просто это словосочетание — психоаналитический институт — было настолько обычным, что его можно было употреблять как метафору. Детский Поэт К. Чуковский в июне 1924 года записывает в дневнике: «Читаю Фрейда — без увлечения», — и тут же интерпретирует свои Чувства во время бессонницы как «тягу к Смерти».

Влияние Психоанализа не менее поучительно прослеживать у тех, кто относится к нему без видимого интереса, чем у его горячих поклонников. Вот что писали ещё в 1925 году энтузиасты Л.С. Выготский (фактический основатель педологии и психологии в России) и А.Р. Лурия в предисловии к монографии Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», в которой Фрейд отстаивал теорию влечения к смерти: «У нас в России фрейдизм пользуется исключительным вниманием не только в научных кругах, но и у широкого читателя. В настоящее время почти все работы Фрейда переведены на русский язык и вышли в свет. На наших глазах в России начинает складываться новое и оригинальное течение в психоанализе, которое пытается осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах».»Мы все были под влиянием Фрейда», — рассказывает один из крупнейших физиологов советского периода, Н.Н. Трауготт, о своем поколении.

Учившаяся на педологическом отделении ленинградского института в 1926–1927 годах, Наталья Николаевна вспоминает фольклор, бытовавший в среде увлеченных Фрейдом студентов: «Аффекты ущемленные и комплексы везде. Без Фрейда, без Фрейда не проживешь нигде». Впрочем, систематически Психоанализ никто им не преподавал. Практикующий аналитик Сара Найдич, уехавшая около 1920 года из Петрограда в Берлин, сказала в официальном органе Международной психоаналитической ассоциации взвешенно и, наверно, объективно: «Официальные лица в русской Науке интересуются Психоанализом теоретически, но ни в коем случае не в практическом плане. На научных заседаниях время от времени затрагиваются, часто случайно, вопросы, связанные с фрейдовской динамикой душевных процессов. Сексуальные теории априори вызывают мало сочувствия. Однако позиция официальных кругов не является неблагоприятной».

Была, правда одна загвоздка. Психоанализ подразумевает индивидуальную работу с пациентом. У большевиков просто не было времени на такие сложности. И вообще – они являлись ярыми коллективистами.

Выход нашелся в другой экзотической науке – так называемой педагогической психологии или педологии. Данная дисциплина зародилась в конце XIX века и считала, что воспитывать детей в школе нужно, подыскивая к каждому строго индивидуальный подход, исходя из его психических и физических особенностей. Это, конечно, самая общая схема. При детализации обнаруживается бесчисленное множество разных, часто противоположных подходов и систем.

Педолóгия (от греч.παιδός — дитя и греч.λόγος — наука) — направление в педагогике, ставившее своей целью объединить подходы различных наук (медицины, биологии, психологии и пр.) к методике развития ребёнка.

Термин устарел и в настоящее время имеет лишь историческое значение. Большая часть продуктивных научных результатов педологических исследований была ассимилирована психологией детского возраста.

Возникновение педологии было вызвано проникновением в психологию и педагогику эволюционных идей и развитием прикладных отраслей психологии и экспериментальной педагогики. Первые работы педологического характера относятся к концу XIX — началу ХХ в. — Г. С. Холл, Дж. Болдуин, Э. Мёйман, В. Прейер и др. Термин «педология» был предложен в 1893 году американским исследователем Оскаром Крисменом (Oscar Chrisman).

Основные представители советской педологии: А. Б. Залкинд, С. С. Моложавый, П. П. Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский, А. С. Грибоедов.

Ещё с начала 20-го века в России идеи педологии восприняли и развивали В. М. Бехтерев, Г. И. Россолимо, А. П. Нечаев и др., в то время как И. Павлов и его школа были настроены весьма критически. Тем не менее, истинный подъём педология как дисциплина и массовое движение в стране пережила при поддержке правительства большевиков после революции 1917 года. В СССР педология находилась на пике своего развития в 1920-е годы. В школах шло активное внедрение практик психологического тестирования и основанной на нём комплектации классов, организации школьного режима и т. п. По всей стране был создан ряд педологических институтов.

А. Эткинд пишет об «особом, свойственном культуре 1920-х годов интересе к детству.» Он проявился не вдруг, но воспринимался как нечто новое и к тому же возник одновременно у самых разных людей. Вспоминая 1920-е годы, Лидия Гинзбург так трактовала литературный процесс: «Поворотили на детей». По ее словам, «выдумал детскую литературу» Корней Чуковский, до 1917 года бывший популярным журналистом и литературным критиком, который сам «с революцией остался вроде новорождённого». После «Котика Летаева» Белого почти одновременно выходят «Детство Люверс» Пастернака и детские автобиографические очерки Мандельштама. В дневниковых записях 1925—1926 годов Гинзбург писала: «Все ужасно обеспокоены: как это — опять Иван Иваныч с психологией? Нет уж, пускай будет Ванечка: во-первых, темна вода; во-вторых, меньше прецедентов; в-третьих, больше парадоксов».

Горький пишет «Мои университеты», а символом новой эпохи в живописи становятся мальчики Петрова-Водкина. Николай Рыбников создает огромное собрание дневниковых описаний развития детей и пытается пробить через Наркомпрос масштабный проект организации Биографического института, специально занимающегося подобным коллекционированием. В повестке дня стоит вопрос об организации новой, «гулливерской», по Бухарину, науки о ребёнке и о переделке человека — педологии.

Разнообразные ассоциации и институты медико-психолого-педагогического плана с более или менее явным психоаналитическим уклоном появляются с неведомой нигде ранее быстротой. Весной 1918 года в Москве учреждается Институт ребёнка с двумя подотделами — соматическим и психологическим и Опытным детским садом. В том же году частный санаторий В.П. Кащенко решением Наркомпроса преобразуется в Медико-педагогическую клинику, а 1 октября 1923 года — в Медико-педагогическую станцию с широко сформулированными исследовательскими задачами.

В августе 1919 года в Петрограде учреждается Клинический психотерапевтический институт. Его директором значится знакомый нам А.Б. Залкинд; в небольшом штате из трёх научных работников числится и ещё один психоаналитик, И.А. Перепель. В первые послереволюционные годы в Петрограде развивается огромное клиническое и научное хозяйство В.М. Бехтерева — Психоневрологическая академия с существовавшим на её базе 2-м Петроградским университетом. В Академию входил Детский обследовательский институт под руководством А.С. Грибоедова, в котором Татьяной Розенталь с 1918 года велись психоаналитические исследования детей.

В мае-июне 1922 года в Москве образуется Русское Психоаналитическое общество (РПСАО). В бумагах Главнауки Наркомпроса сохранились его учредительные документы. Психоанализ, сказано в них, «по существу своему является одним из методов изучения и воспитания Человека в его социальной среде, помогает бороться с примитивными асоциальными стремлениями недоразвитой в этом смысле личности и представляет громадный интерес как в области чистой Науки, так и в прикладных». За этим следует длинный список «прикладных знаний», в котором Психиатрия занимает последнее место. Заявка подписана 14 лицами; среди них четыре педагога (все занимают руководящие должности в Наркомпросе), четыре врача, два профессора искусствоведения, два профессора физики и два Писателя. Подписи под заявкой собирались в сентябре 1922 года. Первыми стоят подписи Отто Шмидта и Ивана Ермакова.

Светлые Утопии рассматривались в невероятных сочетаниях и утверждались на высоком бюрократическом уровне, унаследованном от учреждений Российской империи. К примеру, 24 декабря 1924 года Президиум Государственного ученого совета (ГУСа) Наркомпроса под председательством М.Н. Покровского рассмотрел такие вопросы: утверждение производственного плана научно-художественной секции ГУСа по докладу замечательного авангардистского художника Д.П. Штеренберга; «О принуждении Отделами народного образования покупать с их складов книги, запрещенные ГУСом»; докладную записку проф. И. И. Иванова «Об искусственном скрещивании Человека с обезьяной». По последнему вопросу докладывал О.Ю. Шмидт, которому и было поручено организовать комиссию для «проработки» этого предложения.

Станислав Теофилович Шацкий (1878–1934) будет играть в Истории Русского психоаналитического общества неожиданно большую, хоть и неявную роль.

Член Государственного ученого совета и один из самых активных деятелей Наркомпроса, Шацкий был особо приближен к Н.К. Крупской, при жизни своего мужа пользовавшейся влиянием в гуманитарных вопросах. Бурная организационная активность Шацкого началась, впрочем, задолго до революции [43]. В 1906 году он организует в Москве общество «Сетлемент», опытную врачебно-воспитательную колонию, существовавшую на средства московских купцов во главе с известным меценатом И.Д. Сытиным. «Сетлемент» представлял собой сеть детских клубов (они назывались «английский», «американский», «австрийский» и т.д). по 15 ребят в каждом, работавшие как маленькие самоуправляемые республики с выборными руководителями-детьми.

Монархическая газета «Старая Москва» писала о затее Шацкого: «Чей дьявольский ум изобрел этот способ выработки из детей будущих фанатиков-революционеров, с малых лет прививая им парламентские привычки?» По данным проверки, приведшей к закрытию «Сетлемента» в 1908 году, в его помещении был «полный комфорт, все вещи сделаны солидно, всюду проведено электрическое освещение, имеются великолепные ванны».
Дети, по мнению Властей, воспитывались неправильно: обращались к старшим фамильярно, здоровались за руку, по каждому поводу созывали сходку, где выбирали председателя, секретаря и проводили тайное голосование. В 1919 году Шацкий организовывает Первую опытную станцию по народному образованию, тоже основанную на самоуправлении. Ленин, узнав от Крупской об этой станции, реагировал положительно: «Вот это настоящее дело, а не болтовня». В 1928 году станцию посетил один из крупнейших американских философов Джон Дьюи. По его впечатлениям, работа Опытной станции была беспрецедентна. «Революция содействовала современным педагогическим реформаторам: в таком положении не были ещё никогда реформаторы других стран», — писал он.

Опытная станция находилась в Малоярославце Калужской губернии, что не мешало Шацкому проводить два раза в месяц в Москве, на Малой Никитской, заседания педагогической секции Русского психоаналитического общества, председателем которой он был. В 1934 году Шацкий, оттесненный со своих привычных ролей, мирно окончил свои дни на посту директора Московской консерватории, и Крупская успела написать ему трогательный некролог.

Интересны зигзаги жизненного пути и другого теоретика и организатора советской педагогики, также внесшего определенный вклад в развитие Психоанализа в России — Павла Петровича Блонского (1884–1941). Как и остальные действующие в этой Истории лица, в профессиональном плане Блонский сформировался до революции, которую встретил приват- доцентом, историком классической Философии и эсером с подпольным стажем. В собственной же автобиографии Блонский подчеркивает свою непричастность к традиционной педагогике; ещё подростком он любил издеваться над нелепостями гимназического воспитания, а позже решил, что оно было «не смешно, а гнусно». По его мнению, вся дореволюционная педагогика была «очень, очень разработанной Системой воспитания тупого и бессовестного Человека». С революционной страстностью Блонский отдается «разрушению этого проклятого воспитания». Путь для этого он видел в трудовой школе. Позже он признается, что писал свои проекты трудовой школы в 1918 году так, «как будто бесклассовое общество уже построено». С 1922 года Блонский принимал участие в работе Наркомпроса, Он принимал участие в выработке новых учебных программ, так называемых программ ГУСа, которые Наркомпрос будет с трудом внедрять в жизнь последующие десятилетия. Похоже, эта работа не удовлетворяла Блонского. «Как к живому источнику», он обращается к Педологии, став одним из ведущих её теоретиков. Отходя от дел, в 1935 году Блонский пишет «Очерки детской Сексуальности» — любопытную книгу, которая вся построена на Диалоге с Психоанализом.

На деле, психоанализ был и остался индивидуальным ремеслом, а не индустриальной наукой. И все же правительство Ленина и Троцкого поддержало Российское психоаналитическое общество, члены которого в начале 1920-х годов составляли одну восьмую Международной психоаналитической ассоциации. Троцкий спонсировал Государственный психоаналитический институт, который действовал в Москве с 1922 года, а также поддерживал более практические области пси-науки, такие как «психотехника» (применение психологии в промышленности и военном деле), признанным лидером которой был Исаак Шпильрейн, старший брат психоаналитика Сабины Шпильрейн, потом расстрелянный как троцкист; и «педология» (прикладная психология детства), которую возглавлял Арон Залкинд, ученик Альфреда Адлера, потом умерший от инфаркта, прочтя известный указ о педологических извращениях…».

А. Ивакин пишет: «Одной из целей Советской власти было формирование нового человека. Человека, которого ещё история не знала. Человека — творца. Сначала казалось, что все средства хороши, лишь бы из неграмотного, хитрого крестьянина сделать строителя светлого будущего. Но психоанализ, в виду своей псевдонаучности, себя не оправдал. Слишком медленный, слишком непредсказуемый, слишком эгоистичный.

Нет, тут нужен был прорыв. Формирование нового человека должно было стать на промышленные основы. «Наряду с растениеводством и животноводством должна существовать однородная с ними наука — человеководство, и педагогика… должна занять своё место рядом с зоотехникой и фитотехникой, заимствуя от последних, как более разработанных родственных наук, свои методы и принципы».

Количество педвузов в стране только за 1919/1920 учебный год возросло в полтора раза; всё равно они были переполнены: в 1921 г. в них училось в шесть раз больше студентов, чем в 1914-м. Только перечисление открытых факультетов, курсов, институтов психологии, психотехники, педологии займёт несколько страниц…

Фрейдизм — так большевики называли психоаналитическое учение по аналогии с привычным марксизмом — воспринимался как научно обоснованное обещание действительной, а не литературной переделки человека, осуществляемой на основе изменения его сознания. Советские фрейдисты размахнулись на масштабные эксперименты. Здесь педологи пересеклись ещё с одной советской идеей – коллективного воспитания детей с самого раннего детства… Кое-кто из педологов попытался скрестить педологию и фрейдизм. В частности, Александр Лурия. Эти люди предложили работать с детьми, чтобы сразу, так сказать, направлять их развитие в нужное русло. И в этом деле стали изощряться, кто как мог.

Немногие, наверное, знают, что первый в мире опыт введения сексуального образования в дошкольных учреждениях принадлежит именно России. Или, как это тогда называли: «свободное половое развитие детей». В совсем еще юной Советской России свобода сексуальных отношений пропагандировалась и поддерживалась на самом высоком уровне. Идея рождения «Нового Человека», принадлежащего партии, а не собственной семье, была абсолютно необходима большевикам для поддержания власти и поэтому новые методы в самых разнообразных теориях и учениях принимались и экспериментировались с большим энтузиазмом.

В общем, фрейдисты развернулись в полный рост. Как пишет троцкист и сторонник психоанализа Миллер, «был основан институт с полностью признанной программой подготовки, появилась амбулаторная клиника вместе с детским домом, и всё это работало на основе принципов психоанализа. Широкая публикация психоаналитических статей и книг осуществлялась на таком уровне, который всего несколькими годами ранее трудно было даже представить. Все подобные начинания так или иначе поддерживались государством. Можно смело утверждать, что… никакое другое правительство в предшествовавшие или последовавшие времена не сделало столько для поддержки психоанализа»…

Появлялись детские интернаты, в которых психологи-экспериментаторы организовывали «свободное половое развитие детей». В 1921 году, с благословения Троцкого и Фрейда, был открыт знаменитый Детский дом-лаборатория «Международная солидарность», целью которого было создать «нового человека», – свободного от эдипова комплекса. Честь преодолеть эту напасть первоначально выпала детям большевистской номенклатуры. Причём главным условием этого воспитания было абсолютное исключение родителей из процесса.

«Интерес к вопросам воспитания, в особенности к вопросам коллективного воспитания в детском возрасте значительно возрос в России следуя событиям последних лет. Таким образом, в нашем небольшом кругу единомышленников, интересующихся психоанализом, родилась идея открыть детский дом, в котором, наряду с научными наблюдениями, открылись бы и возможности поиска новых путей воспитания, базируясь на психоаналитических познаниях. С этой целью, нам был дан в распоряжение особняк, а Наркомпрос выделил фонды; и 19 августа 1921 года мы смогли отпраздновать открытие детского дома-лаборатории, официально относящегося к Московскому психоневрологическому институту. Руководит детским домом профессор Ермаков, лидер психоаналитического движения в России.» Так торжественно открывает свой доклад Вера Шмидт, опубликованный в 1924 году в Вене в Internationaler Psychanalytischer Verlag, под названием «Психоналитическое воспитание в Советской России. Отчет о Детском доме — лаборатории».

Детский дом-лаборатория организован в августе 1921 года профессором И. Д. Ермаковым. Здесь осуществлялись систематические исследования по детскому и медицинскому психоанализу, психоанализу бессознательного, характера, обучения и воспитания, творчества, религии и т. д. Научное и идейное руководство деятельностью Детского дома-лаборатории осуществлялось членами Русского психоаналитического общества. Сотрудники вели ежедневные записи наблюдений за жизнедеятельностью и развитием детей. Педагогической частью работы Детского дома руководила В. Ф. Шмидт, жена крупного научного, общественного и государственного деятеля академика О. Ю. Шмидта . Отчет о деятельности Детского дома осенью 1923 года был представлен З. Фрейду во время зарубежной командировки О. Ю. и В. Ф. Шмидтов. При одобрении и интересе Фрейда к представленной деятельности отчет был опубликован в Международном психоаналитическом издательстве.

Среди сотрудников Детского дома числились Ермаков И. Д., Авербух Р. А., Вульф М. В., Гефт Б. С., Гешелина Л. С., Егорова Л. Г., Королько В. В., Лурия А. Р., Любимова Е. И., Ульрих Е. Р., Фридман Б. Д., Фридман Е. С., Церетели Т. М., Шмидт В. Ф., Шпильрейн С. Н. и др. Целый ряд сотрудников Детского дома входили также и в так называемый Круг Выготского-Лурии (например, Авербух, Гешелина, В. Шмидт и др.).

Воспитывались в этом детском доме не только дети рабочих и крестьян, но и дети «высокопоставленных персон», в частности, сын Веры и Отто Шмидт — Алик и даже, предположительно, сын Сталина — Василий, а особенностями воспитания были наблюдение и изучение «ребенка вообще и детской сексуальности в частности», цитирует Эткинд один из отчетов руководителей Наркомпроса.

Туда поместили тридцать детей от года до пяти лет разного происхождения – детей рабочих, интеллигентов и партийных работников. Руководила этим домом Вера Шмидт. Её муж, Отто, был одним из основателей Советского психоаналитического общества, а также заметным сотрудником в правительстве большевиков, возглавлявшим Государственное издательство. Эту попытку видный фрейдист Вильгельм Райх, прославившийся теорией «сексуальной революции», относившийся к затее с телячьим восторгом, назвал «первой в истории образования попытке наполнить теорию детской сексуальности практическим содержанием».

Дом работал по принципу интерната. Детей забирали домой только в выходные дни. Предполагалось, что качественная педагогическая и научная работа может вестись только при небольшом количестве детей в группах. Группы годовалых включали двух детей и одного воспитателя, группы двухлеток — трех детей. Группы четырехлеток могли посещать до 4 человек. А группы детей пяти-шестилетнего возраста — до 5–6 детей. В общей сложности в доме-лаборатории воспитывалось от 8 до 12 детей. (Это впоследствии стало одним из аргументов для его закрытия: содержание воспитанников при таком малом их количестве обходилось слишком дорого.)

Обосновывалась идея дома детей своеобразно. Согласно Фреду, отношения ребёнка к отцу – это сочетание любви и ненависти. Любовь – понятно почему, ненависть же вырастает из «эдипова комплекса», из желания заменить отца в отношениях с матерью. Так вот, на место образ отца у деток, по идее четы Шмидтов, должна стать то ли коммунистическая партия, то мировой пролетариат, то ли товарищ Троцкий лично. Что же касается «эдипова комплекса»… Тут вступали в действие собственно педологические наработки. Вот как описывает методы воспитания очевидец, тоже восторженный поклонник фрейдистской педологии.

Воспитателям строго-настрого запрещалось повышать голос при общении с детьми и наказывать их — даже за совершенные проступки. Считалось, что главное средство педагога в управлении поведением ребенка — доверительные отношения с ним. Поощрялась самостоятельность детей, их инициатива. «В Доме детей не было наказаний, и персоналу при общении с детьми не разрешалось даже просто повышать голос. Осуждение или похвала были направлены на поступок, а не на самого ребенка: если, например, случалась драка, то ребёнка, начавшего её, не наказывали, зато ему рассказывали о боли, которую он причинил. Дети не были «хорошими» или «плохими» — такие традиционные моральные определения, (уходящие своими корнями в представления о первородном грехе), только усиливали комплекс вины и вели к серьёзной психологической травме — первой причине невротических заболеваний в последующей жизни…

Здесь осуществлялись исследования по детскому и медицинскому психоанализу, психоанализу бессознательного, характера, обучения и воспитания, творчества, религии и т. д. Сотрудники вели ежедневные записи наблюдений за жизнедеятельностью и развитием детей. Педагогической частью работы Детского дома руководила В.Ф. Шдидт. Отчёт о деятельности Детского дома осенью 1923 года был представлен З. Фрейду во время зарубежной командировки О.Ю. и В. Ф. Шмидтов. При одобрении и интересе Фрейда к представленной деятельности отчет был опубликован в Международном психоаналитическом издательстве.

В марте 1922 года его посетил представитель Союза Германских работников ума и рук «Унион» товарищ Витт. «Заинтересовавшись идейно работой института» и проведя переговоры с представителями Коминтерна, ГУСа и Союза русских горнорабочих, он «принял как уполномоченный союза «Унион» шефство над детским домом». После этого психоаналитическое учреждение и получило название «Международная солидарность». Персонал института состоял из штатного директора, 8 руководителей с педагогическим стажем и «работников, которые не смогли войти в штат вследствие бывших сокращений». К последним относился, в частности, М. В. Вульф. В «идейной» части Ермаков акцентирует «успехи нового направления Психологии, порвавшего всякую связь с прежними идеалистическими течениями», и ставит научную задачу «методических наблюдений в специальном учреждении для детей», которых не велось «нигде, ни на Западе, ни у нас».

Практический смысл этой научной деятельности состоит в разработке методов профилактики болезненных проявлений развития психики. Психоанализ характеризуется как «могущественный метод освобождения ущербного Человека от его социальной ограниченности». Тут же ставится задача «воспитания социально-ценной личности в коллективе». Описывая контингент своих воспитанников, Ермаков делает замечание, которое бросает совершенно новый свет на характер возглавляемого им учреждения. «Дети: большинство их дети партийных работников, отдающих все свое время ответственной партийной работе и не могущих воспитывать детей». В этом же смысле высказывался и Лурия: по его воспоминаниям, в «психоаналитическом детском саду» воспитывались дети высокопоставленных персон, в частности, сын Шмидтов (тот самый Алик, которого на многих страницах описывала Вера Шмидт) и… сын Сталина.

Речь может идти о Василии Сталине, родившемся в 1921 году. По-видимому, психоаналитический детский дом-лаборатория представлял собой элитарное заведение, куда партийные функционеры, «не могущие» или не желающие воспитывать своих детей, сдавали их в хорошие руки. Конечно, при любых обстоятельствах, с помощью даже и Германского союза работников ума и рук, они обеспечивали это заведение всем необходимым. Психоанализ, научные наблюдения, руководство со стороны Академического центра и прочие тонкости были отчасти хорошим прикрытием для привилегий, отчасти модным делом, против которого до поры до времени не было оснований возражать.

Тем не менее принципы педагогического подхода в изложении Ермакова звучат убедительно. По крайней мере в теоретическом плане он действительно выстраивал психоаналитическую работу. Наиболее важным для последующего развития и наименее изученным, пишет он, является возраст до 4 лет. Огромное значение имеют эрогенные зоны и инстинктивные влечения. «Отрицательное, неприличное для взрослого не есть таковое для ребенка. Каждое проявление ребенка ценно, так как позволяет нам глубже и лучше познакомиться с его внутренним миром. Но для того, чтобы ребенок мог свободно обнаружить себя, должна создаться атмосфера полного доверия и уважения как со стороны взрослого к ребенку, так и наоборот».

И последний принцип, который совпадает с главным пафосом собственных теоретических работ Ермакова: «Рост ребенка происходит путем ограничения значения для него «Принципа удовольствия» над «Принципом Реальности». Однако такое ограничение должно проводиться самим ребенком и вести его не к Чувству слабости, а к Чувству овладения, сознательного достижения».

Персоналу Института-лаборатории следовало усвоить, что: «Изучать ребенка можно, только установив с ним контакт, раппорт». «Контакт возможно осуществить только в том случае, если персонал работает над теми неизвестными, лежащими в Бессознательном процессами, которые мешают видеть, понимать и находиться в контакте с ребенком и вызывают с его стороны реакции в виде непонятных капризов или других проявлений». «Через контакт (перенесение) с руководительницей ребенку делается возможным связаться с Реальностью и отказаться от таких удовольствий телесного характера (напр., анальных), которые задерживают его развитие и делают асоциальным». «Для этого ребенок должен не только доверять руководительнице в плане обычных отношений; но и в тех областях, которые обычно считаются неприличными с точки зрения взрослого, а не ребенка. Многое, что служит исцелению больного от Невроза, делается подвластным Человеку с того момента, когда он найдет в себе мужество открыться себе и другому».

Существовал и план научной работы, включавший ознакомление с детьми, ведение дневников и характеристик, выявление типов доминирования эрогенных зон, анализ Игр, детских страхов, характера Сна и продукции детского творчества — рисунков и построек.

Вместе с тем в бумагах Ермакова нет указаний на принцип, который с самого начала рассматривался как условие успеха всего предприятия — что все сотрудники и воспитательницы психоаналитического детского учреждения должны сами пройти анализ. Как писал о намерениях московского Детского дома в журнале Международной ассоциации Осипов, «все, кто будут смотреть за детьми, будут проходить анализ, чтобы свести к нулю опасные влияния их собственных комплексов на их работу». Эта идея, вероятно, была настолько нереализуемой в конкретных условиях, что Ермаков даже и не обещал ею заниматься.

Документы проверок, найденные нами в архиве Наркомпроса, позволяют почувствовать атмосферу, в которой проходила деятельность московских аналитиков (О пяти проверках упоминает и Жан Марти). В апреле 1923 года психоаналитический Детский дом на Малой Никитской посетила инспекция в составе члена Государственного ученого совета И. Л. Цветкова, инспекторов Наркомпроса Р. В. Лариковой и П. В. Карпова.

Её подробный отчет был представлен по подчиненности Детского дома-лаборатории, в Академический центр. Согласно отчету, Дом был открыт в августе 1921 года. Штат его тогда составлял 51 Человек. На момент проверки вследствие ряда сокращений штат составлял 18 Человек. Заведующим Детским домом инспекция считает Ермакова. В начале работы детей содержалось 24 Человека, на момент проверки — 12. Из них — 5 четырехлетних детей, 4 трехлетних и 3 двухлетних. Дети опрятны и общительны. Кухня, по мнению инспекторов, хорошая. Канцелярия ведется хаотично. «Так называемый архив — в полном беспорядке». Финансирование идёт из 3 источников. За три месяца 1923 года Детский дом-лаборатория получил 30,000 руб. из Мосфинотдела, 3600 руб. из Госиздата и 1,545 руб. — от родителей содержащихся в нём детей. (Понятно, что те самые ответственные партработники, у которых не было времени на воспитание своих детей, предпочитали оплачивать заботу о них государственными деньгами).

Кроме того, в июне 1922 года была доставлена первая партия продуктов от германского профсоюза: 20 пудов муки, 200 банок сгущенного молока и многое другое. Партии продуктов из Германии поступали и позже. Кроме того, Детский дом снабжался продуктами из Наркомпрода и Главсоцвоса. В кладовых комиссия нашла запас неизрасходованных продуктов. О научной части работы сообщается немного. Дети наблюдаются при помощи руководительниц, которые ведут дневники, составляют характеристики, графики и т.п. Детям предлагалось рисование, вырезание, детские Игры и т.д. Все это тщательно записывается, и в настоящее время собран уникальный материал. Он весь изучается под углом зрения И. Д. Ермакова.

Работа носит описательный характер. Лаборатории нет; обычных медицинских обследований детей не ведется. Нет даже обычных весов, и дети не взвешиваются. Заключение комиссии (естественно, в орфографии оригинала) таково: «Детский дом внешне поддерживается хорошо, то же относится и к живущим детям. Но не подкупающая внешность должна являться ценностью и целью, оправдывающих существование столь дорого стоящего Детского дома, а его научная работа…

План и методы обследования носят случайный дилетантский характер, так как все это относится лишь к описательному характеру; лабораторная работа полностью отсутствует, и лица, заинтересованные в правильной постановке научного обследования детей, сами с этой областью знакомы слабо, чтобы не сказать более. Внешность и наблюдение, конечно, реализовать просто, поэтому эта первая стадия работы выполнена. К серьезной же лабораторной работе не только не приступлено, но в этом направлении не делается даже и попыток, хотя Детский дом претендует на название лаборатории и Института, но в виду того, что научные работы его не стоят на должной высоте, Комиссия высказывается против того, чтобы считать данный Детский дом среди научных учреждений».

26 апреля 1923 года дело рассматривалось Президиумом научно-педагогической секции ГУСа. Председательствовал М.Н. Покровский. Из знакомых нам лиц присутствовали И. Л. Цветков, П. П. Блонский, С. Т. Шацкий и 3 других члена Президиума. Приглашен был и Ермаков. В этом протоколе речь идёт уже не о Детском доме-лаборатории, а о Психоаналитическом институте-лаборатории «Международная солидар- ность», Выслушав инспекторов и Ермакова, Президиум постановил: «а) считать, что исследовательская работа, производимая в Детском доме, в её настоящей постановке поглощает непропорционально большое количество государственных средств по сравнению с даваемыми ею результатами; б) что нет оснований рассчитывать, что деятельность психоаналитической лаборатории «Международная солидарность» возможно использовать для непосредственных задач, стоящих перед Государственным ученым советом».

При особом мнении остался С. Т. Шацкий. Его стоит заслушать. «Полагая, что постановление Президиума резко ставит вопрос о закрытии данного Детского дома, Я не могу согласиться с его основаниями. Проблема, над которой работает данное учреждение настолько важна, что всякая попытка в этом направлении должна быть поддержана. В данном случае бесспорно констатирована наличность хорошего ведения педагогического дела — отношение к детям внимательное, осторожное, любовное.

Педагоги работают много над методами наблюдения и записи педагогических явлений. Их материал очень интересен. В научном отношении желательно привлечение большего количества сил, но, по- видимому, это не так просто, и в вину данному учреждению поставлено быть не может. В силу этого речь может быть только об улучшении и, быть может, реорганизации (хозяйственной) некоторых сторон работы учреждения — большей хозяйственности, организации анатомо-физиологических наблюдний, чем о полном прекращении работы. Огромное количество научных сил во всем свете разрабатывают проблемы Психоанализа в педагогике. Мы имеем целый ряд интереснейших иностранных работ (напр., «Психоанализ в школе») — и в России единственное место, где эти вопросы могут найти свое применение — есть. (Это) Психоаналитическое общество и его база — данное детское учреждение. С. Шацкий».

16 мая Президиум Наркомпроса под председательством М.Н. Покровского («третьего кита Наркомпроса» после Луначарского и Крупской, как характеризует его историк), по докладу Шмидта принял постановление сохранить Институт-лабораторию «Международную солидарность» — «в виде Опыта на один год» и создать для улучшения его работы ещё одну комиссию. На этот раз она была составлена не из полуграмотных инспекторов, а, наоборот, из лучших специалистов, которые были причастны к Психоанализу или же явно сочувствовали ему. Председателем комиссии был назначен высокопоставленный чиновник Наркомпроса О. Л. Бем, членами — знакомые нам О. Ю. Шмидт, П. П. Блонский, К. Н. Корнилов и П. И. Гливенко.

Таким образом, в комиссии из 5 Человек трое были членами- учредителями Русского психоаналитического общества; двое, Блонский и Корнилов — крупными и компетентными психологами. Комиссия работала, а вокруг Психоаналитического института с Детским домом-лабораторией продолжали сгущаться бюрократические тучи: 9 июля обследования «Международной солидарности» потребовал уже сам Совет народных комиссаров [77]. Архив сохранил для нас длинную переписку Наркомпроса и Совнаркома, в которой вышестоящее ведомство требует отчета о результатах проверки, а нижестоящее отвечает отписками.

Первый раз комиссия собралась 17 сентября; присутствовали Бем, Шмидт, Корнилов и секретарь. Безо всяких осмотров, экспертиз и отсрочек принимаются готовые 5 пунктов решения. Констатируется «большая педагогическая ценность этого единственного не только в России, но и в Европе учреждения, которое действительно может изучать явления психической жизни ребенка в условиях, гарантирующих объективность». По мнению комиссии, это учреждение призвано, «базируясь на данных Психоанализа, искать методы формирования социально ценной личности в коллективе», для чего необходимо расширить задачи Детского дома в сторону «изучения социальных начал развития ребенка».

Деятельность Детского дома комиссия рекомендовала подчинить руководству Психоаналитического института «при условии руководящего влияния в его работе работников-Марксистов». Что касается детей, то рекомендовалось усилить их «пролетарский состав», увеличить их количество против нынешних 12-ти и тем самым удешевить содержание каждого ребенка. И воспитательной, и научной работе Дома комиссия дала наивысшую оценку. Кто же писал эти пункты? … это Человек, политически заинтересованный в местном Психоанализе; Человек, грамотно изъясняющийся как о Психоанализе, так и на идеологические темы; Человек, более могущественный, чем Шмидт или Шацкий; Человек, который мог диктовать Петрову, что тому делать в его ведомстве, и его указания выполнялись в тот же день; и, наконец, Человек, который, зная, дети каких родителей воспитываются в детском Доме, не только не боится указать на это, но предлагает разбавить их детьми пролетариев… Из всех известных фигур это мог быть только Троцкий.

Как бы то ни было, могущественное вмешательство решило вопрос о судьбе существующего в Системе Главнауки учреждения, которое сразу же перешло в разряд «единственного не только в России, но и в Европе». В октябре коллегия Наркомпроса под председательством А. В. Луначарского утвердила доклад этой комиссии, признав её выводы «совершенно правильными».

В принятом Наркомпросом Постановлении первым пунктом значилось «признать необходимым сохранение Детского дома, ведущего чрезвычайно ценную работу по наблюдению и изучению ребенка вообще и детской Сексуальности в частности», после чего как руководящие указания воспроизводились все выводы комиссии. Особенно интересно здесь упоминание детской Сексуальности, которая вообще-то никогда не пользовалась внимание руководителей Наркомпроса. Постановление было направлено наверх, где было принято к сведению» на заседании Малого Совнаркома 25 января 1924 года, и наконец 6 февраля его утвердил от имени Большого Совнаркома А. И. Рыков.

В конце ноября 1924 года Психоаналитический институт и Детский дом-лаборатория «Международная солидарность» были административно разделены за счет деления бюджета института пополам. Кроме того, все работавшие в нём педагоги были уволены и на их место были взяты 4 новых воспитательницы.  Что же вынудило Шмидтов сложить с себя ответственность за Детский дом? Во всяком случае, не идеологические проблемы: как видно из всего, что мы знаем, идейный статус Психоанализа к 1925 году был ещё благополучен. Жан Марти упоминает об известных ему слухах, которые ходили вокруг Детского дома: на детях там ставят Опыты и преждевременно стимулируют их Половое созревание.

О подобных же слухах о сексуальных Опытах с детьми вспоминает и дочь Ивана Ермакова; по её словам, эти слухи доставляли её отцу много хлопот; писала о них и Вера Шмидт. Весьма вероятно, что именно такие сплетни, наверняка вымышленные, и служили настоящей причиной бесконечных комиссий. Очередная комиссия, заседавшая 2 января 1925 года (Петров, Пинкевич, новая заведующая Детским домом Жукова, представители родителей), эти сплетни фактически подтвердила. В ней среди прочего говорится: «Сексуальные проявления, онанизм наблюдаются у большинства детей, живущих в Детском доме. У детей, только что вступивших в Детский дом из семей, [онанизм] не наблюдался». Это уже скандал, особенно если помнить о персональном составе родителей. 24 февраля Пинкевич накладывает очередную резолюцию: Детский дом окончательно отделить от Психоаналитического института и перевести в Главсоцвос; сам же институт может быть оставлен в Москве «только в случае его присоединения куда-нибудь (например, к Психологическому институту)». Потом откуда-то возникла идея перевести Институт в Ленинград.

Не рикошетом ли отозвалась здесь все та же идея «осуществить синтез Фрейдизма и Марксизма при помощи учения об условных рефлексах» (Павлов был в Ленинграде)? Ермаков пишет докладные записки, что Психоаналитический институт схож с Психологическим только по названию; что Психоаналитический институт единственный в своем роде не только в СССР, но и в Европе, и потому должен обязательно быть в столице; и что все сотрудники его живут в Москве и потому перевод его в Ленинград будет равносилен его закрытию…. Но теперь возражения были напрасны. В январе 1925 года Президиум Наркомпроса под председательством Луначарского принимает курьезное решение «Против вывоза Института по изучению природы засушливых пустынных областей в Ленинград и Психоаналитического института за пределы Москвы — не возражать».

В августе 1925 года нарком здравоохранения Семашко по докладу Пинкевича вынес резолюцию: «Психоаналитический институт и лабораторию „Международная солидарность“ ликвидировать».

Между прочим, идея Дома детей имела продолжение. В конце 1960-х годов в Европе и Америке под влиянием идей «молодёжной революции» возникло огромное количество «школ нового типа». В них и в модных тогда коммунах пытались воспитывать детей в том числе и по тогдашнему авторитету – Вильгельму Райху. То есть, в том же самом ключе, что и в Доме детей. Результат получился вполне закономерный: полный провал. Кто из воспитанников этих школ не стал наркоманом – стал уголовником…».

В июле 2009 года исполнилось 110 лет со дня рождения психоаналитика Веры Шмидт (1889–1937), посвятившей свои исследования детям дошкольного возраста и дошкольной педагогике. К её юбилею сотрудники кафедры клинической психологии и психоанализа Удмуртского государственного университета совместно с издательством «ERGO» выпустили в свет первый том психоаналитических и педагогических трудов Веры Шмидт — «Дневник матери. Первый год жизни». Дневниковые записи Веры Федоровны до сих пор не публиковались.

Но не всё пошло так гладко. Дело в том, что у психоаналитиков нашлись очень серьёзные враги. Самым главным был знаменитый академик Павлов. Вот уж его трудно назвать консерватором от науки. Но фрейдистов он на дух не переносил. Павлова же, советская власть уважала – несмотря на то, что он относился к ней, мягко говоря, без особой любви – и никогда этого не скрывал.

Троцкий по мере сил защищал своё детище, пытаясь объяснить, что между Павловым и фрейдистами принципиальных разногласий нет. Правда, сам Павлов так не считал. Тем более, что Павлова поддерживал Сталин, испытывавший к психоаналитической возне искреннее отвращение.

Есть очень серьёзные сведения, что советские психоаналитики стали выбивать у Троцкого деньги на финансирование психоанализа за рубежом. Повод был тот, что Фрейд, якобы, открыл бесплатную клинику в Вене. Правда, никто этой клиники не видел. Но под такое почему бы было и не дать? В СССР существовала такая организация как Коминтерн, которая, якобы, раздувала пожар мировой революции. Она не отчитывалась ни перед кем – а денег в неё вбухали уйму. И сколько денег ушло в Австрию Фрейду и его приятелям – никто точно не знает. Советская Россия давала деньги вроде бы за научную работу. И, казалось – всё только начинается.

К концу 20-х годов психоанализ как сложное и новое научное направление мысли перестает быть предметом дискуссий. Покровительство Троцкого обернулось для психоаналитиков бедой. С приходом к власти Сталина психоанализу уготована судьба учения с антимарксистским клеймом. На страницах научных журналов началась кампания по «разоблачению» психоанализа. А для психоаналитиков самых разных направлений начался период отречения и покаяния. Каялись в употреблении имени З.Фрейда, даже в оговорках, что некоторые идеи психоанализа могут оказаться плодотворными и интересными для советской науки.

Покаяние было обязательным, но личного спасения не гарантировало. Бывший директор Института психоанализа, основатель дома-лаборатории И.Д. Ермаков был арестован в 1941 г. по обвинению «в принадлежности к контрреволюционной организации и антисоветской агитации» (статья 58, п. 10, п. 11 УК РСФСР) и умер в июле 1942 года в тюрьме г. Саратова.  Для обвинения в контрреволюционной, антисоветской деятельности было достаточно того, что российские психоаналитики в 20-х гг. активно сотрудничали с немецкими учеными.

Считается, что последовавший крах психоанализа как раз и произошёл из-за того, что ему покровительствовал Лев Давыдович. Дескать, мстительный Сталин поспешил уничтожить все следы пребывания Троцкого у власти… Как бы ни относиться к Сталину, он был прежде всего прагматиком. И взглянув на эту психоаналитическую возню он задал резонный вопрос: а каковы результаты этой работы?

Как оказалось, результатов никаких не было. Да и какие могли быть результаты? Эксперимент с домом Детей, понятное дело, с треском провалился…

И тут возникла другая крайность. Её озвучил Бухарин на 1 Педологическом съезде в 1928 году: «Нам сейчас свои силы нужно устремлять не в общую «болтологию», а на то, чтобы в картчайший срок произвести определённое количество живых рабочих, квалифицированных, специально вышколенных машин, которые можно было бы сейчас завести и пустить в общий оборот». Именно Бухарин, поддерживавший эдакий социал-капитализм, и выдвигал задачу перед педологами: «Создать из человека машину».

Дело в том, что сталинцам не нужны были машины. А нужны были Чкаловы и Колобановы. Смелые и сильные люди. Причём, каждый мог стать таким человеком. Вне зависимости от происхождения, генов, умственных и физических способностей. «Молодым везде у нас дорога» — это была главная идея сталинской эпохи.

А что же педология? А педология оказалась евгеникой. Проводилось тестирование. И на основе этого тестирования ребенку жёстко определялась его будущая судьба. Без каких либо вариантов. Он ограничивал саму свободу выбора. Один шаг до кастовой системы. И этого мало! Уже упомянутый Арон Залкинд влез, например, в половую сферу. Именно ему принадлежат знаменитые «12 половых заповедей пролетариата».

Никого из педологов так и не арестовали и не посадили. Они спокойно перепрофилировались в педагогов. Правда, психотехника Исаака Шпильрейна расстреляли. Однако, если учесть то, что он занимался методикой психологического профотбора для РККА. Да, не всё так просто. Сестру его, Сабину, не тронули, между прочим.

А психотехника — это современные бизнес-тренера, паразитирующие на тренингах продаж и прочих социониках.

Продолжение следует

Использованы материалы:

• О педологии
• Троцкий Лев Давидович
• Педология
• А. М. Эткинд «Эрос невозможного«
• Психоаналитический детский дом-лаборатория или неудачная попытка сексуального просвещения детей в Советской России
• Детский дом-лаборатория «Международная солидарность»
• Детский сад и психоанализ

Читать по теме:

• Сталин в педагогике. Часть I