Модное безумство. Часть II

В первой части статьи познакомились мы с вами с фантастическими и причудливыми модами Бургундского двора. Поздняя готика, однако, не выходящая из моды и продолжающая будоражить сознание все новых и новых поколений. Но в силу того, что мы люди материальные (не будем забывать об этом), то поинтересуемся, как там у В.Высоцкого, «где деньги, Зин?».

— Ой! Вань! Гляди-кось, попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу!..
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала — правда, Вань, —
Ты мне такую же сваргань…
Ну что «отстань», всегда «отстань»…
Обидно, Вань!
— Уж ты бы лучше бы молчала бы —
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты?! Да я же их читал!
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль — позор один.
Тебе шитья пойдёт аршин —
Где деньги, Зин?..

Материалисты часто критикуют религиозных людей за их оторванность от реальности, неспособность преобразовывать материю. Но все домыслы о такой «импотенции» могут быть развеяны, если мы обратимся к истории ряда средневековых монашеских орденов.

Монахи — кто, казалось бы, может быть дальше от активной хозяйственной деятельности, экономической жизни в её марксистском понимании? Но именно они обеспечили средневековой Европе огромный качественный скачок в развитии производительных сил. Разобраться, на чём зиждилась их деятельность и почему она носила столь эффективный характер, мы попробуем, обратившись к истории лишь одного монашеского ордена — ордена цистерцианцев.

ПО СТОПАМ СВЯТОГО БЕНЕДИКТА

Орден цистерцианцев начался с идеи более строгого и последовательного следования бенедиктинскому призыву «Ora et labora!», что дословно переводится «молись и работай!». Для нас очень важно значение, что придавалось людьми той эпохи слову labora. Подразумевало же оно нечто большее, нежели упорный труд. «Понятие «трудиться» (laborare) в том значении, которое придавалось этому термину в раннем Средневековье, означало также улучшать мир. Человек, в представлении цистерцианцев, был создан Господом как помощник в творении, и именно с помощью земледельческого труда он получал возможность преображать природу в соответствии с божественным замыслом», — пишет в своей работе «Природа и труд в представлениях ранних цистерцианцев» исследователь Юлия Ефремова. Ко времени возникновения ордена (самый конец XI в.) призыв «Ora et labora!» монашество Западной Европы уже успело подзабыть. Но члены новой группы монашествующих, возглавляемые святым Робертом – основателем ордена – не искали лёгких путей. Идеалом их жизни было отнюдь не уютное обустройство на этой бренной земле. Напротив, для жизни и труда они выбирали самые трудные места. Известен даже такой факт: в западной Фландрии цистерцианцы возвратили суше около 17 гектаров до той поры периодически затапливаемой земли. Первый монастырь ордена – французский Сито – был заложен в окружённом болотами лесу, вдалеке от людских селений. Землепашество с самого начала и на века стало главным занятием монахов. Первым из них приходилось довольно тяжко в бытовом плане. Но, с другой стороны, они сознательно выбирали такой образ жизни.

Монашеский орден цистерцианцев был основан в XI столетии выходцем из дворянской семьи святым Робертом, чьи родовые владения находились во французской провинции Шампань.

Роберт первоначально принадлежал к ордену Святого Бенедикта и был известен своими жесткими взглядами на образ жизни монахов. Не идя ни на какие уступки и послабления, он проповедовал строгое соблюдение правил и норм этой организации. Обладая неуживчивым характером, Роберт часто не находил понимания даже в среде единомышленников, в результате чего он был вынужден в одиночестве скитаться по монастырям родной Шампани и соседней Бургундии.

Будущий создатель ордена имел полные основания для недовольства нравами священнослужителей. О распущенности священников упоминал даже архиепископ Реймский на соборе 972 года. Не упуская деталей, он описал не только внутреннюю сущность, но и внешний вид служителей церкви. Архиепископ обличал монахов, «которые охотно покрывают свои головы шляпами, украшенными золотом, которые предпочитают иностранные меха предписанному нашими правилами головному убору и вместо простого монашеского платья надевают дорогие одежды». Кроме этого, он говорил о священниках, стягивающих свои рясы «так крепко поясом, что сзади все выдается, и их можно принять за бесстыдных женщин, а не за слуг Христа».

После недолгих скитаний Роберт обосновался в монастыре Мелеем и даже смог добиться титула аббата, однако и там его не устроила слишком греховная жизнь служителей церкви. После получения соответствующего разрешения Роберт удалился вместе с несколькими братьями по вере в леса возле местечка Лангр в общежитие монахов-еремиториев. Его горячими сторонниками были Альберих и англичанин Стефан Гардинг.

Образованный в 1075 году монастырь еремитов рос не по дням, а по часам. Между тем ревностно соблюдающим аскезу Роберту и его сторонникам образ жизни, который вели монахи, казался недостаточно строгим.

Будущий основатель ордена цистерцианцев не желал мириться со слишком свободным поведением еремитов, пытался наводить свои порядки, и, как и в других монастырях, в которых Роберту уже приходилось бывать, большая часть монахов подвергла его обструкции. Вместе с небольшой группой сторонников Роберт предпочел покинуть монастырь, сохранив при этом верность своим убеждениям.

Папский легат разрешил Роберту самому создать общежитие для монахов. Будущий основатель ордена цистерцианцев добровольно отрекся от своего аббатства (кстати, уже во второй раз; в первый раз он отрекался в общежитии еремитов), и вместе с 14 братьями удалился в уединенную пустынь под названием Цистерций, расположенную в болотистой местности на границе Бургундии.

Обосновавшись на новом месте, Роберт стал активно проповедовать необходимость соблюдения полной аскезы, ратуя за безупречный образ жизни. Его сподвижники построили небольшую часовню, названную в честь Святой Марии, и хозяйственные постройки.

Тяжелым трудом и отречением от земных благ подвижники сумели расположить к себе не только местных крестьян, но и знать. Вскоре последовали щедрые пожертвования, вырос большой монастырь, который местные жители стали называть Сито. Процветание монастыря вызвало зависть обитателей Молесма, которые упросили папу вернуть им Роберта. В 1099 году основатель навсегда оставил Сито.

Преемником Роберта стал брат Альберих, который произвел серьезные изменения: отдал монастырь под покровительство Римского Папы и произвел реформу внешнего вида монахов, облачив их для. отличия от других братьев-бенедиктинцев в белую одежду.

После ухода Альбёриха в 1109 году его пост занял Стефан Гардинг. В своем стремлении следовать уставу святого Бенедикта ему удалось превзойти даже предшествующих руководителей: бедность монахов и строгость их жизни приняли крайние формы, что стало отпугивать возможных кандидатов в послушники. Строго воспрещалось ношение любых нательных крестов, кроме железных. Одежда братьев должна была изготавливаться только из грубой ткани. Утварь, включая подсвечники, допускалась только деревянная, а единственными предметами из серебра являлись чаша для причастия и дарохранительница.

Очень быстро склонность цистерцианцев к первопроходству дала о себе знать распространением их монастырей по всей Европе – вплоть до границ государства российского. Парадоксальным образом монахи, стремившиеся уйти подальше от больших городов, замков и вообще людских обиталищ, в конечном счёте способствовали общему экономическому росту всей Западной Европы. Это они научили её тому, как снимать небывалые урожаи с не самых пригодных земель. Это они застроили весь субконтинент (вплоть до современной Латвии на востоке) своими мельницами (в основном водяными с вертикальными колёсами – последние, усовершенствование XII века, делало конструкцию в несколько раз эффективнее), научив при этом мирян тому, как использовать те не только для перемалывания зерна. «Что такое мельница? — это энергетический потенциал. Всего за 200 лет в одном департаменте Об во Франции количество мельниц увеличилось с 14 до 200, что же говорить о всей Европе? Вся Европа была усыпана мельницами, и это позволило резко увеличить получаемый продукт и создать задел для будущего рывка», — отмечает историк Андрей Фурсов.

Ведение независимого хозяйства и устремлённость к духовным целям без отрыва от реальности – вот то, что позволило цистерцианцам успешно воплотить в жизнь идеалы бенедиктинского ордена, от которого они отделились, когда почувствовали, что линия святого Бенедикта приходит, «благодаря» их современникам, в упадок. И конечно, во многом такому успеху способствовал личный пример настоящих лидеров из монашеской среды. Одной из таких ярких личностей был святой Бернард, или аббат Бернард Клервосский (интересно, что по-иному цистерцианцев иногда называют бернардинцами). «Биограф св. Бернарда рассказывает нам эпизод из его жизни, чрезвычайно характерный для отношения цистерцианцев к труду. Бернард был слабосилен. Ему и поручали поэтому работы, не требовавшие особенного напряжения: уход за огородом, рубку дров, чистку монастырских помещений и т.п. Однажды собственная неспособность извлекла у святого слезы: он не умел жать, и аббат Стефан, сжалившись, приказал ему отдохнуть. Верный долгу монашеского послушания, Бернард повиновался, но, огорчённый своею бесполезностью и бессилием послужить своему монастырю в горячую страдную пору, обратился с молитвою к Богу, прося научить его жать. Господь услышал молитву, и с тех пор Бернард сделался одним из лучших жнецов, наивно и умилённо гордясь этим Божьим даром», — рассказывает об этом удивительном человеке в своей книге «Монашество в Средние века» русский философ Лев Карсавин. Он же указывает на распорядок дня в монастырской общине цистерцианцев: около шести часов в день отдавалось молитве, а всё остальное время, за вычетом недолгого сна, — труду. При этом мясо, рыба, молочные продукты и даже белый хлеб были изгнаны из монастыря. Практически не употреблялось вино.

Святой Бернард был не только религиозным фанатиком, но и отличным проповедником. Сохранилось немало произведений, содержащих наставления, касающиеся различных сторон монашеской жизни.

Например, говоря о плоти, Бернард резко противопоставляет себя Гиппократу, Галену и Эпикуру, которые учат окак сохранить жизнь в этом мире», тогда как «Христос и Его ученики — как ее потерять». Считая себя учеником Иисуса Христа, Бернард призывал укрощать презренную плоть, а не лечить ее. Врачи и лекарства, по мнению святого, не нужны, и не подобает монахам, особенно цистерцианцам, прибегать к их помощи, так
как Бог посылает болезнь в качестве наказания за грехи.

Проповедуя бедность, которая стала основополагающим принципом не только цистерцианского ордена, Бернард приводит в пример Иисуса Христа, говоря, что он спустился в этот мир для того, чтобы открыть нам истинную ценность бедности и нужды в этом мире, ибо несомненно, что в царстве Христовом если чего и нет, так только их. Ибо не стоит стремиться к тому, что не даст радости достижения, а потребует еще больше: «Иметь — обременительно, любить — зазорно, утратить — мучительно». По мнению Бернарда, путь настоящего монаха — путь бедности, а его счастье — брать пример с того, у кого ничего нет.

Согласно убеждениям святого, собственная воля также неугодна Богу, и тот, кто совершает богослужение или церковное таинство только потому, что ему так хочется, совершает грех в глазах Господа. Ничего не может быть хуже своеволия, так как именно из-за них произошло падение и любимейшего, первого ангела Создателя, и Адама с Евой. По мнению Бернарда, все то, что нравится только нашей душе и идет на пользу одному лишь человеку, надо отринуть. Все это конечно и бренно, и только любовь не имеет границ и вечна: «Ее польза в самом ее проявлении. Я люблю, потому что люблю; я люблю для
того, чтобы любить. Великое дело — любовь».

ВИДИМЫЕ ПЛОДЫ АСКЕЗ И НОВЫЕ ВЫЗОВЫ

Заново изобретённый (после древних римлян) водопровод, системы центрального отопления, производство собственных, очень прочных строительных материалов (истории известны, например, «кирпичи св. Бернара»), замечательная архитектура, пронизанная идеалом «града Божьего», значительный вклад в металлургию, книгопечатание, — вот примерный список некоторых материально выраженных достижений ордена.

Устав идейного предшественника цистерцианцев – ордена бенедиктинцев – гласил, что монастырь должен иметь всё необходимое для поддержания независимого существования. Естественно, бернардинцы не могли это не воспринять. В их монастырях не было ничего лишнего. Заранее отметалось всё, что только могло отвлечь от духовной практики. И изобретательский, новаторский дух таких монастырских общин – в значительной мере следствие установки как можно больше времени и внимания уделять делу молитвы. На практике этот желанный идеал воплощался как раз через оптимизацию труда и внедрение новых технологий.

Другим бенедиктинским принципом было обобществление собственности. Монах жил с сознанием, что всё, имеющееся в его распоряжении, просто доверено ему, но не даровано в вечное пользование. При этом, как замечает историк Жан Гимпель, «цистерцианские монастыри были самыми экономически эффективными объединениями, когда-либо существовавшими в Европе, а может быть, и в мире». В Англии цистерцианцы занимали в своё время лидирующие позиции как поставщики шерсти и запечатлели своё финансовое могущество в историографии, заплатив больше трети от суммы выкупа за короля Ричарда Львиное Сердце. Во французской провинции Шампань цистерцианские монастыри оставались главными поставщиками металла вплоть до XVII века. А основанная в XIV веке монахами-цистерцианцами акционерная компания, распоряжавшаяся мельничным хозяйством в той же Франции, и вовсе просуществовала вплоть до Второй Мировой войны, пока не была национализирована!

За какие-то полстолетия (напомним, что речь идёт о XII веке) орден цистерцианцев превратился из крохотной группы энтузиастов в богатейшего землевладельца. И фактор «головокружения от успехов» мог бы разложить их организацию изнутри, если бы не было найдено весьма интересное решение. Другие ордена в XI-XII веках решали проблему обработки громадных (по западноевропейским меркам) площадей за счёт привлечения полурабской рабочей силы из числа забитой крестьянской массы: сервов или колонов. От них требовалось лишь одно — повиноваться и работать. Но цистерцианцы проявили осмотрительность и основали институт «светских братьев» — конверзов. «Конверзы были не только работниками. Вступая в монастырь, они произносили обет целомудрия, и устав запрещал им говорить с женщинами. Как и монах, конверз был обязан повиновением своему аббату. В определённые дни он должен был присутствовать на мессе, подвергать себя «дисциплине», читать определённые молитвы», — пишет Лев Карсавин. Единственное, что серьёзно отличало монахов от конверзов – это уровень образованности. В частности, книжное образование в случае с конверзами, по сведениям Льва Карсавина, не поощрялось, в то время как полноценные члены ордена имели полное право заниматься в обширных монастырских библиотеках. Тем не менее, для того времени это была довольно устойчивая система. Главное — что сами монахи при такой системе не вырождались в рантье, как это имело место в других быстро разбогатевших орденах. Наоборот, они подавали пример духовной жизни в молитве и труде своим «младшим братьям», постоянно осознавая свою ответственность как лидеров того общественно кластера, к которому примыкали конверзы. И всё это имело не декларативный, а напрямую связанный с реальностью хозяйственных отношений характер. Лев Карсавин отмечает: «Устав цистерцианцев запрещал им принимать ренты или «цензы». Десятина должна идти в пользу епископа, священника, церкви или светского сеньора, но не в пользу монастыря. Последний может освободиться от уплаты её, но не может её взимать. Владеющие доменом монахи должны жить, обрабатывая его трудом собственных своих рук. Таков был дух устава Бенедикта, а цистерцианцы хотели его соблюдать. Они не желали, чтобы их земли обрабатывались колонами и сервами, но не отрицание идеи серважа, а идеал трудолюбивого монаха, живущего только трудом рук своих, руководил ими».

Именно противоборство цистерцианцев тенденции «обмирщения» вызвало к жизни новую форму организации экономической жизни монастыря – грангию (лат. Grangia). Слово «грангия» осталось во многих европейских языках — например, в английском, где grange может сегодня обозначать и конкретную ферму, и ассоциацию фермеров. В контексте же раннего Средневековья грангия противопоставлялась цистерцианцами приорату – организации монастыря, при которой монахи выступали в роли менеджеров, организующих деятельность землепашцев и контролирующих её. Грангия напоминала типичный монастырь: капелла, общая спальня, столовая, кухня и т.д. Только монахи могли пребывать там лишь временно – тем самым обеспечивалась определённая автономия конверзов. Это очень важная деталь: в экономическом плане последние от первых не зависели – следствие одного из главных принципов цистерцианского ордена: отвержения отношений материальной зависимости.

ГОТИКА

Богатства ордена росли и в результате предприимчивости цистерцианцев в торговых операциях, поставках сырья для мануфактур.

Цистерцианцы так-же сыграли большую роль в распространении готики.. .

Религиозные зодчие из братства «Соратники Долга и Свободы», преемники «Детей Соломона», построившие несколько готических храмов поразительной чистоты линий, не скрывали, у кого позаимствовали свой «штрих» — нечто вроде описательной геометрии, без которой невозможно создать готическую конструкцию. Эти знания они получили от цистерцианских монахов.

Почти все историки соглашаются, что готический стиль вышел из ордена Цистерцианцев; в крайнем случае, цистерцианцев признают «распространителями готики», как выразился Пьер дю Коломбье.

В архитектурном смысле между романским и готическим стилями разница такая же, как между статикой и динамикой, — это выражается обратным соотношением силы и веса.

Коренное различие между двумя стилями заключается в форме свода. Различия в кладке, форме окон и всего остального проистекают из этого фундаментального различия, а не создают его.

Здесь произошла инверсия принципиального характера. Романский свод — это покрытие, которое давит на стены. Отсюда следует, что главным элементом конструкции является стена, чрезвычайно мощная и плотная по соображениям безопасности.

Готический свод представляет собой пучок напряжения всех камней, покрытие больше не давит на стены, а «устремляется» вверх. Стены в какой-то степени теряют свое значение и словно бы растворяются в пустоте — отсюда появление этих громадных витражей.

Между такими системами не может быть перехода. Готический свод раздавил бы романские стены — разве что кладка их была бы просто циклопической. Романский свод, зажатый двумя аркбутанами, согнулся бы и разломился.

Готика — это система совершенно новая, и никаких следов ее в прежние времена обнаружить не удается. Два аркбутана защемляют свод, который рассыпался бы под этим давлением, если бы не держался благодаря весу своего замка.

Между тем именно весом аркбутанов и создается их боковое давление. Именно весом камней свода и создается вертикальное, направленное снизу вверх давление замка. Следовательно, именно весом камней обеспечивается устремление свода вверх.

Вес как бы уничтожает себя. Это почти феномен левитации.

Пересечение стрелок свода можно назвать визитной карточкой готического стиля: сведенные воедино узлы напряжения замкнуты двумя аркбутанами, которые опираются на реборды и удерживаются весом пинаклей**.

Столь сильное создается напряжение, что мастера, работавшие под началом Вьоле-ле-Дюка, боялись даже притрагиваться к некоторым камням, ибо от легкого прикосновения возникали такие же звуковые волны, как если бы была задета растянутая до упора пружина или струна музыкального инструмента.

И именно всегда присутствующая вибрация готического храма — независимо от того, слышно ее или нет — явилась самым мощным средством воздействия на народ, которому принесли в дар эти церкви и соборы, а они были не только местом отправления культа, но и своеобразным «общим домом», где охотно собирались люди.

Или же, как в Шартре во время празднования Пасхи, они с епископом во главе дружно пускались в пляс. Древние точно так же водили хороводы вокруг священных камней…

Понятно, какими знаниями должен был обладать зодчий готического храма, если свод его находится в нескольких десятках метров от земли — как во всех больших соборах.

Архитектура двенадцатого столетия ордена цистерцианцев достигает своей зрительной красоты посредством конструкций, которые подчиняются системе пропорций музыкальной гармонии. Многие из монастырских церквей зтого периода представляли собой акустические резонаторы, преобразующие людской хор в музыку небес. Святой Бернар Клервоский, вдохновитель такой архитектуры, говорил об их замысле: »Не должно быть никаких украшений, только пропорции

Я попытался определить это в книге «Тайны Шартрского собора», поскольку пропорции этого храма свидетельствуют о точном знании размеров земного шара. И за неимением других вразумительных объяснений, пришел к выводу, что строители Шартра и особенно авторы проекта, несомненно, имели в руках текст невероятной научной ценности, который по всем законам логики не мог быть ничем иным, как Таблицами Закона, доставленными из Святой земли первыми девятью рыцарями.

На сей счет имеется и еще несколько примечательных фактов.

Религиозные зодчие из братства «Соратники Долга и Свободы», преемники «Детей Соломона», построившие несколько готических храмов поразительной чистоты линий, не скрывали, у кого позаимствовали свой «штрих» — нечто вроде описательной геометрии, без которой невозможно создать готическую конструкцию. Эти знания они получили от цистерцианских монахов.

Почти все соглашаются, что готический стиль вышел из ордена Цистерцианцев; в крайнем случае, цистерцианцев признают «распространителями готики», как выразился Пьер дю Коломбье.

Орден Храма был в некотором роде сыновним по отношению к Сито — через святого Бернара, «который обучил его и доверил ему его миссию». А орден Храма теснейшим образом связан с готическим стилем.

Даниэль Ро говорит вслед за Анн-Мари Арман: «Многие самые существенные черты готического стиля появились благодаря святому Бернару».

Поражает воображение тот факт, что среди тогдашнего французского населения, еще весьма немногочисленного, нашлось такое количество каменщиков, резчиков, плотников и даже витражистов, чтобы в пределах одной эпохи возвести громадное количество светских, то есть предназначенных для народа церквей. Конечно, их обучением занимались бенедиктинцы и клюнийцы, и тем не менее!

В XII-XIII веках началось строительство храмов в следующих городах: 1140 год — Нуайон, 1153 — Санлис и Лан, 1163 — Париж, 1166 — Пуатье, 1170 — Сане и Лизьё, 1175 — Суассон, 1190 — Бурж, 1194 — Шартр, 1200 — Руан, 1211 — Реймс, 1215 — Осер, 1217 — Ле-Ман, 1218 — Кутанс, 1220 — Амьен, 1229 — Тулуза, 1230 — Се, 1240 — Страсбург, 1247 — Бове, 1248 — Клермон-Ферран, 1250 — Мец, 1262 — Труа, 1272 — Нарбонн, 1277 — Родез…

И я назвал только самые значительные сооружения.

Сколько зодчих! Сколько резчиков! Сколько плотников!

И всем надо было платить!

Следовательно, был «спонсор». А из числа возможных спонсоров лишь один обладал богатством, позволяющим финансировать подобные проекты — это орден Храма.

Стал бы орден это делать, если бы не возложенная на него миссия?

И разрешение этой загадки вновь упирается в фигуру святого Бернара — святого Бернара, который, напомним, обучил Храм и доверил ему его миссию.

Миссию?

Следовало бы сказать — три миссии:

Найти Ковчег Моисея.

Развить западную цивилизацию.

Возвести Храм.

Самое замечательное состоит в том, что тамплиеры ни на йоту не отклонились от избранного пути.

ИДЕАЛ

«Цистерцианский орден в каком-то смысле возрождает идеал монашеской жизни святого Бенедикта и его идею сочетать подлинную утонченную духовность и деятельную жизнь», — отмечают учёные, исследующие культурное наследие цистерцианцев. Последние действительно выжили и добились значительных успехов в силу того, что взяли на себя смелость переосмыслить опыт своих предшественников – бенедиктинцев. Всем, кто так или иначе вовлечён в общинное строительство, также следует учиться, изучая порой горький опыт прошедших веков. В том числе и средних. Тем более, что нынешнюю эпоху многие авторы оценивают как начало «Нового Средневековья» — вкладывая в это словосочетание то позитивный, то отрицательный смысл.

В эпоху своего процветания цистерцианцы среди всех орденов занимали первое место по своему богатству и влиянию на современников. От них произошли рыцарские ордены Калатрава, Алкантара, Монтеза и Альфама в Испании.

Большой вклад внесли цистерцианцы в науку и образование. В XIII веке генеральный капитул ордена обязал все аббатства, насчитывающие более 80 монахов, основывать при монастырях школы. Все аббатства, насчитывавшие более 40 монахов, были обязаны отправлять не менее двух человек на обучение в Парижский университет. Многие аббатства цистерцианцев имели лучшие для своего времени библиотеки — библиотека Клерво насчитывала в XV веке 1770 манускриптов, а библиотека аббатства Химмерод около 2000^[2].

В период реформации по ордену был нанесён удар в Германии и других европейских землях, ставших протестантскими; множество монастырей было конфисковано. В Англии цистерцианские монастыри были распущены в соответствии с указом Генриха VIII.

Историей этого ордена живо интересовался Станислав Покровский. Вот некоторые цитаты по данной теме.

Так вот, орден цистерцианцев и другие ордена осваивают болотистую Западную Европу, проводят мелиоративные работы на непригодном для жизни малярийном пространстве между Римом и Неаполем, осушают болота на месте Парижа, осушают Фландрию. СОЗДАЮТ здесь христианскую цивилизацию.
Рим возможен только после осушения Форума! До этого в нем нельзя жить.
А работы по мелиорации, выполняли именно цистерцианцы.
А орден мостостроителей строил(считается, что ремонтировал) «римские» мосты и дороги.
Торговые связи ордена цистерцианцев создают в Европе единое экономическое пространство с широким географическим разделением труда. Шерсть из стерцианских овцеводческих хозяйств Англии поступает на монастырские цистерцианские суконные мануфактуры Северной Италии и Фландрии, а заодно и суконщикам-цеховикам городских коммун.
Параллельно, главным образом в Бургундии развивается полотняное дело и льняная сельскохозяйственная отрасль.

Да, это был западный, освоенный русской цивилизацией захолустный, почти непригодный для жизни кусок Евразии.

И только после этого происходит захват этой цивилизации изнутри ростовщическо-торговым сословием, идеологический переворот в Церкви и попытка обратного экспансионизма на Восток, но уже во главе с иудаистским торгово-финансовым сословием. Против которого боролись императоры Священной Римской империи, время от времени восставали: и Испания, и гуситы, и Мартин Лютер, король Польши, Великий Князь Литовский. А Московские князья и цари остановили этот Дранг нах Остен как в орденском облачении, так и в форме ереси жидовствующих. В особо тяжелый период — силами Орды.

Почему-то европейские общества со времен средневековья ( даже при сопротивлении цехов) обеспечивали более высокий прогресс технологий, чем соседи.
>А уж с появлением протестантсва — они пошли в резкий отрыв.

Все элементарно. Во-первых, был прогресс не технологий, а прогресс тиражирования УЖЕ СОЗДАННЫХ технологий. Технологии были созданы в монастырский период развития.

Добыча и экспорт угля из Англии — порождение монастырского периода.
Выращивание овец на шерсть и экспорт шести на мануфактуры городских КОММУН и монастырей Фландрии — это тоже докапиталистическое.

Я чуточку уточню. Есть две достаточно чистых орденских модели.

1. Модель монашеского ордена Клюни. Родоначальник ордена аббатство Клюни — во главе ордена. Вертикальная иерархия возникает как следствие генезиса. Отпочковавшийся монастырь — подчинен тому, от которого отпочковался.
Орден Клюни — совершенно жесткая пирамидальная структура с железной дисциплиной и возможностью концентрации сил и средств. Этого оказывается достаточно, чтобы захватить церковную власть, посадить собственного папу. И проводить реформацию церкви.

2. Модель ордена цистерцианцев.
Монастырь точно так же отпочковывает новый монастырь, но между ними нет отношений подчинения. Есть культурное, идейное доминирование сильных монастырей над своими «детьми». Но каждый монастырь в принципе равноправен. Между аббатствами и монастырями существует гораздо более существенная, чем отношения власти, — экономическая и технологическая власть. Новоявленный монастырь основывается по возможности ровно там, где это нужно. Например, у такой-то горы в Чехии, в которой найдена серебряная руда. Монахи нового монастыря свои трудовые обязанности исполняют не в форме хлебопашества или виноградарства, как в первом орденском аббатстве Сито в Бургундии, а добывают руду, налаживают выплавку серебра, которое поставляется другому монастырю, например, для производства крестиков или монеты. Цистерцианцы в Англии разводят овец и поставляют шерсть монастырям тех же самых цистерцианцев во Фландрии и в Италии, которые из этой шерсти делают сукно.
Т.е. само создание монастыря — есть нечто вроде того, как развивалась советская экономика в Сибири. Обнаруживается месторождение, туда забрасывается десант молодых людей, которые обживают место и начинают добычу, для которой заранее известен потребитель. Эта добыча запланирована.
По мере развития нового монастыря, он использует все технические достижения ордена. Т.е. обустраивает плотины, приспосабливает энергию водяного колеса для подъема молота, дробящего руду, например. В ткацких монастырях используются красители, созданные алхимиками в еще каких-то монастырях.

Верховная же власть в ордене — генеральный капитул — съезд аббатов всех монастырей ордена.
Понятно, что съезд 3400 аббатов — не может управлять. Он может только утверждать ту или иную линию, которую предлагают исполнительные органы, им же назначаемые.

Как назывались эти исполнительные органы, — я пока не нашел. Но очевидно, что без них было просто невозможно.
Практически мы имеем ПАРТИЮ. Но партию не как сборище политических или идеологических болтунов. А партию, которая опирается на мощную, многопрофильную, системно связанную экономику, пронизывающую всю Европу. При монастырях и на их иждивении живут воины, которые при необходимости моментально собираются с территории в отряды — и справляются с любым местным мелким феодалом, который решил было позариться на монастырские владения или выступил на стороне еретиков. Справляется с бандами, терроризирующими округу.
Этот орден оказывается еще сильней, чем Клюни. И перехватывает папскую власть. К периоду цистерцианского контроля папского престола относятся наибольшие успехи римской церкви в распространении собственного влияния: и крестовые походы, и подавление ереси катаров, и захват Константинополя с образованием Латинской империи(которая называлась Романия).

Рядом с цистерцианцами и под их экономическим покровительством возникает орден тамплиеров. Который создает европейскую банковскую структуру, чеканит монеты, имеет серьезные вооруженные силы. Однако, тамплиеры немножко иначе живут. Они, ввиду своего пристрастия к ростовщичеству, ввиду доходящей до наглости самоуверенности, — оказываются слишком близко к городам. И это позволяет их одномоментно схватить и уничтожить. И унаследовать в результате все их богатства.

Запад — не есть органическая целостность.

С одной стороны, Запад — наследник высочайших огранизационных, экономических и научных находок средневекового монашества. Это — конструктивная часть того, из чего состоит западная цивилизация.

С другой стороны, Запад — наследник университетской, манипуляционной АНТИ-культуры.
Здесь я противоречу общепринятым представлениям.
Но вот факты.
Мы знаем, что первые университеты обучали:
— теологии и философии
— праву
— медицине
— филологии и искусствам

Ни математические, ни химические, ни металлургические, ни сельскохозяйственные познания университеты не распространяли. Их не было? — Были! И еще какие. Монах-францисканец Бэкон формулирует принцип научного познания мира через эксперимент). Монах Непер — изобретает логарифмы. В монастырях проводится огромная селекционная работа как в области растениеводства, так и в области животноводства. Монастыри ставят на широкую ногу мелиорацию, рудное дело, металлургию и пр.
Под крышами монастырей выполняют свои изыскания алхимики. И моментально их результаты превращаются в средства для дубления, в краски для тканей. В методики пробирного дела(определние пробы драгметаллов).

Ничего подобного в университетах и не пытаются изучать.
В университетах учат тем дисциплинам, с помощью которых можно управлять людьми. Не исключая медицину. Лечат не болезни, лечат людей. Важнейшей составляющей медицинского образования была психотерапия, позволявшая вылечить больного, дав ему таблетку из «козьих какашек». Придворный лекарь — сильнейшее средство управления монархом. К лекарю прислушиваются, с ним советуются, ему доверяются.

С помощью университетов, контроль над которыми был задачей номер раз римского католического престола, готовились кадры для:
1) преобразования языков.
2) для формирования религии
3) для управления людьми средствами искусства
4) для опутывания людей юридическим крючкотворством

Про преобразование языков.
Есть родственные языки латинской группы: французский, испанский, португальский, итальянский.
Французский возник на территории, на которой жили кельты-галлы. В Испании кельтов не было. И в Португалии тоже. Но все языки, произошедшие якобы от унаследованной от Рима «народной латыни», в своем развитии пошли по общей схеме: потеря падежей и возникновение артикля. С чего бы это? Да грамматику для этих языков написал ОДИН человек(по крайней мере для испанского и французского). И имя этого человека можно найти в Сети — сейчас не буду отвлекаться. Не грамматику, которая изучает колорит народного языка и описывает его, а грамматику, которая ПРЕДПИСЫВАЕТ, каким быть правильному письменному языку.
Дальнейшие приключения французского я в 2006 г. описывал на форуме. Но напомню. В 17 веке французская корона учредила Академию, которая целенаправленно создавала язык. Из языка провинции Иль-де-Франс. Но удаляя из него все простонародное, внедряя греческие и латинские слова, меняя правила употребления слов и правила расстановки слов в предложении. И требовала с членов академических кружков взноса в виде литературных произведений на «правильном» языке. За счет казны издавала и распространяла. Естественно, ни одно местное наречие не могло конкурировать с таким мощным потоком литературных творений на вновь конструируемом языке.

Риторика.
Важнейшей университетской дисциплиной была риторика. Отнюдь не безобидное занятие. Это было обучение навыкам во всех случаях выходить из дискуссии либо с победой, либо без поражения. Представить оппонента безграмотным, смешным, злодеем, еретиком и т.д.

Искусство.
Занятный исторически зафиксированный эпизод. Иезуиты, строившие свое государство в Парагвае, успешно использовали в образовательных программах для индейцев эффекты музыкального сопровождения. Музыка способна управлять людьми. И картины, памятники, архитектура — тоже. Этому учили в университетах.

В ходе событий Реформации на Севере Европы и мягко на Юге огромный по тем временам экономический организм монастырей был изъят в пользу власть предержащих на Севере, попал в полное подчинение французскому королю или папе римскому на Юге.
Юридическим крючкотворством в Англии монастыри были принуждены к тому, чтобы отдать свои владения королю. Никакого насилия. Одна только игра в законы.
Во Франции монахи-цистерцианцы, создавшие французскую культуру виноделия, были юридическими махинациями принуждены к продаже великолепно налаженных винодельческих хозяйств буржуазии и дворянам.

С 16-17 веков в Европе настало торжество манипуляторов — людей, которые принуждают остальную часть населения к труду на государство, на церковь, на частных хозяев — обманом, манипуляцией и т.д.
Но Европе повезло. Она унаследовала в полном объеме созданный монастырями хозяйственный механизм,организацию, созданное монастырями географическое разделение труда. Шерсть английских овец с пастбищ бывших цистерцианских монастырей отправлялась во Фландрию и Италию на суконные фабрики, созданные монашеским орденом цистерцианцев.

Интересно, что долгие десятилетия всем этим по-прежнему управляли монахи. Просто над ними сидел человек, который отбирал заработанные деньги. Во Франции 17 века существовал институт «мирских аббатов» — людей, чья роль заключалась в получении с монастырей и аббатств дохода. И никаких других обязанностей.

>Как то европа успела и смолга создать все с Черной Смерти до ВГО. И рынки находила и без колоний. И производство росло.

>А вот кто не успел такого создать — Португалия, Испания — то не пошло им золотишко-серебришко на пользу. Только инфляция и развал собственной экономики.

Она просто забрала в частные или королевские руки готовые рынки и производственные цепочки монастырской экономики.
В частности, цистерцианские(они же бернардинские) монастыри Англии занялись разведением овец на шерсть, а саму шерсть поставляли на мануфактуры цистерцианских же монастырей и аббатств Фландрии и Италии.
Другие занимались добычей руд, выплавкой металла, металлообработкой(включая изготовление пушек), делали порох, чеканили монету, занимались индустрией стройматериалов, алхимическими производствами красителей для суконного дела и пр.
Развитие сети монастырей шло как развитие промышленности СССР. Нужно что-то очередное, монахами производилась разведка очередной местности, создавалась группа из 12 человек для закладки очередного монастыря. И начиналась добыча или производство, не нуждавшееся первоначально в рынке сбыта. Потребителем был материнский монастырь.
А орден в целом обеспечивал через свою политическую деятельность благоприятные условия для расширения сети монастырей.
В цистерцианском ордене, как считается по традиционной версии истории, к 1300 году количество монастырей и аббатств было около 3400.

История цистерцианского ордена, тем не менее, опять-таки включила эпоху завоевания господства. Именно этот орден ответственен за политику насильственного окатоличивания народов и «дранг нах остен».

>овец в других частях европы не разводили вообще :-).

Если уж говорить о документальных подтверждениях, то и вправду товарное производство шерсти, кроме Англии, подтверждений не имеет.

Для Италии вопросов к источнику шерстяного сырья — нет. Это именно местные источники. Крестьяне на каменистых бесплодных почвах Апеннин и Альп пасли овец.

У Фландрии ситуация другая. Суконное производство возникло в лесисто-болотистой низменной местности, категорически непригодной для развитого овцеводства на шерсть. Просто потому что земли мало.
Зато эта местность соответствовала другой закономерности. Именно такие, негодные для крестьян и для землевладельцев места — обживали монастыри.

Гипотеза выглядит так. Цветущая экономика «городов мастеров»(наиболее развитыми были суконная отрасль во Фландрии и Северной Италии и полотняная в Бургундии) — стали привлекательны для торгово-ростовщических группировок, которые наложили на них лапу. Известно, что в Италии первопроходцем превращения городских промышленных коммун стал Козимо Медичи — флорентийский ростовщик, который стал обходить законы цеховых сообществ с тем, чтобы преодолеть социальные обязательства. В конечном итоге постоянными работниками у него остались только мастера самых квалифицированных профессий, а всех остальных он набирал методом поденного найма.
Во Фландрии купцы, обеспечивавшие поставки сырья(шерсти) из Англии и сбыт суконной продукции за пределами 3 миль от места производства — попросту перекрыли кислород коммунам. А сами стали лихорадочно создавать альтернативную суконную промышленность севернее — в Нидерландах. Создавали ее уже по схеме найма или путем раздачи ткацких станков и шерсти крестьянам, чтобы они производили хотя бы низкосортные сукна.

Идеологическое обеспечение этой «революции» требовало стирания из исторической памяти — самой сути происхождения городов — как коммун-колоний. Сделать это было довольно не сложно, поскольку перед глазами был поток желающих попасть в города, стать их гражданами и получить работу. Вот этому вторичному процессу роста городов за счет пришлых искателей работы — и придали статус основополагающего процесса. Дескать, пришли, договорились — и вперед.

Реально происходил процесс сознательной атомизации ранее тесно и кровно связных городских сообществ, превращение их в шаткий союз плохо способных договориться между собой индивидуумов. Которым предоставляются возможности той или иной формы организации, очень удобной хозяевам.

О какой организации речь?
В современной Франции например, какой-нибудь хозяин кафе через каждые сорок пять минут покидает свое рабочее место, его подменяет жена. А он идет в сарай, в котором стоит станок для шлифовки зубьев шестеренок. Думать не надо, надо просто заложить очередную заготовку и упаковать готовую шестерню. Станки раздали желающим. Не нужно площадей, нет никаких социальных обязательств, нет зарплаты. Есть заказ — и оплата заказа. Если заказа нет, хозяин кафе живет доходами со своего кафе. Есть — подрабатывает.
Самоорганизация? — как бы не так! — это очень четко настроенная схема, позволяющая не допустить никакой иной организации, кроме как во главе с тем, кто предоставил условия подработки. Ни тебе профсоюзов, ни минимального представления о звеньях производственной цепочки и о конечном продукте.

Просто в мире борются две схемы организации общества.
В одной схеме людей соединяют во взаимодействующие сознательно команды-ячейки, из которых состоит государство. Все участники процесса — включены в государство множеством связей: политических, хозяйственных, религиозных. Соответственно со своего места в структуре общества каждый член общества в идеале становится участником общегосударственного и общенародного дела, в котором он и сам, и в составе своего коллектива, и через своих детей — является частью общенародного творческого ресурса.

В другой — выделенная элита удерживает под контролем все
ключевые точки. И просто эксплуатирует их. Максимальная специализация исполнителей ликвидирует угрозу потери этого гешефта и соответственно устранения управляющих «избранных» от рычагов управления.
Правда, при этом с творчеством напряг. Человеческого ресурса не хватает. Поэтому такой способ управления пытается не сам что-то создавать, а оседлать здоровую, живую систему первого типа, выждоить из нее все, пока она не помрет, а за счет приобретенного материально-финансового и иного ресурсов — переместиться на другое здоровое тело. Бросив высосанное на произвол судьбы.

Разделение труда в мануфактурах создало принципиальную возможность сложных производств. Монастырская агротехника, рожденная усилиями поколений монахов-наблюдателей и исследователей, — до сих пор является основой существования сельского хозяйства. Дальние межмонастырские экономические связи — основа географического разделения труда. Овец выращиваем там, где много неудобной земли, малоэффективных в других отношениях пустошей, а люди, которые делают сукно, живут в городах Фландрии и Италии. Тогда же родилась и система образования при монастырях, и система науки, и система социального обеспечения — при тех же монастырях. Можно перечислять долго.

(Станислав Покровский)

Использованы материалы:

• ОРДЕН ЦИСТЕРЦИАНЦЕВ

• Цистерцианцы

• Что известо об ордене Цистерцианцев? Его влияние на мировую культуру?

• Луи Шарпантье
• ВикипедиЯ

Читать по теме:

• Модное безумство. Часть I
• Модное безумство. Часть II