Никак не ожидала, во что для меня лично выльется последняя неделя вебинаров октября. А она заставила прислушаться к себе и понять собственные сомнения по поводу наезженных штампов, в которые давно превратились образы, созданные Александром Грином.
А вот подходить к истокам создания этих образов методом «перевода с неизвестного» (с. Анна Ахматова о творчестве Александра Грина) пришлось с Золотого века Нидерландов, вдобавок познакомившись с оперой Рихарда Вагнера «Летучий голландец».
Пожалуй, только после этого стало многое ясно… с какого именно «неизвестного» были осуществлены переводы Александром Грином. Почему и в детстве немного коробило внутренней фальшью от «чисто пионерских», казалось бы, наименований вроде «Алые паруса». Даже вспомнила свои мысли, что эта история из жизни непонятной выдуманной страны, состоящей исключительно из прибрежных городов, живущих исключительно близостью к морю, — всегда оставляла после себя… один образ алых парусов.
Все герои, включая мечтательницу Ассоль, не оставляли такого же стойкого впечатления цепкой жизнеспособности. Даже о капитане Грее нельзя было сказать, будто его образ настолько же… живой. Типичный литературный, полностью выдуманный герой, что видно по главе «Грей», которую автор предварительно давал отдельно в газете «Вечерний телеграф», № 1 от 8 мая 1922 года. Целиком, в виде отдельной книги, феерия была опубликована в 1923 году. Писатель посвятил её своей второй жене Нине («Нине Николаевне Грин подносит и посвящает Автор. ПБГ, 23 ноября 1922 г.»). Повесть включалась во все собрания сочинений писателя.
Чтобы подойти поближе к творчеству А.Грина, я решила начать с самого известного его произведения «Алые паруса», эта повесть-феерия определена как повесть о чуде, о воплощенной в жизнь мечте.
У меня всегда было подозрение, что алые паруса — были выбраны Александром Грином в начале «ревущих двадцатых» отнюдь не случайно, по стойкой ассоциации. Но раньше мне казалось, что эта ассоциативная связь — в цвете победившей революции. Честно говоря, подумалось, что какой-то «мелкобуржуазный» характер феерии полностью решался не только за счет отраженного в повести «классового противостояния» между семьей Ассоль и местными бакалейщиками, но и по причине «пролетарского» цвета парусов, под которыми к берегу причалил капитан Грей.
Образ алых парусов начал канонизироваться и увековечиваться после одноименного фильма 1961 года, созданного Александром Птушко, где роль Ассоль исполнила восходящая звезда Анастасия Вертинская, а роль Артура Грея — Василий Лановой. Сам автор описывает то, как ему пришла мысль об алых парусах, следующим образом.
У меня есть «Алые паруса» — повесть о капитане и девочке. Я разузнал, как это происходило, совершенно случайно: я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка. Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развёртывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия[2].
Варламова Л. М. Музеи Грина. Феодосия. Старый Крым: Путешествие в страну Гринландию. Симферополь, 2005. С. 35.
Ну да, важно создать ореол загадочности, и неважно как это отразится в реальности.
Как и следовало ожидать, прямой ссылки на изначальную ассоциацию здесь нет. И мне поначалу программа вебинаров конца октября… показалась мне обычной «морской» темой. Как выяснилось, только так можно было раскрыть это самое что, неведомое и (??) Александру Грину. Не говоря уж об исследователях его творчества, которых, наверно, будет органичнее именовать «Грино-едами» — в соответствии с уже оформившейся традицией. Насколько же неглубоко, как выяснилось, эти люди понимают в специфике возникновения и закрепления таких устойчивых образов, как алые паруса. И как же просто раскрывается ларчик, стоит поднять сопутствующий материал… но с человеком, которому дано создавать образы.
29 октября Золотой век Нидерландов
30 октября Опера Рихарда Вагнера «Летучий голландец»
31 октября Александр Грин «Капитан Дюк» и «Бегущая по волнам»
Сам Александр Грин мог бы куда отчетливее (честнее?) сформулировать изначальную мысль, прежде всего, про «страну Гринландию». Вторичность этих образов отмечала еще Анна Ахматова, которая знакомилась с историей и культурой без вездесущего «марксизма-ленинизма», чесавшего всех под одну гребенку. Правда, она так и не указала первоисточник этих образов, которые могли возникать безотчетно лишь у полуграмотного человека, никогда не работавшего над собой.
Не все воспринимали его серьезно. А некоторые писатели и поэты относились с пренебрежением. Однажды спросили Анну Андреевну Ахматову о Грине. Она поморщилась и произнесла: «Перевод с неизвестного».
Полагаю, Анна Андреевна могла бы рассказать, что это за «неизвестное», но вряд ли это требовалось и тем, кто ее спрашивал о Грине. Три «морских вебинара», которые провела Ирина Анатольевна Дедюхова (первый вебинар прошел в соавторстве Сергеем Ткачевым) — окончательно раскрыли глаза на истоки всех этих феерических мечтаний и стремлений, полностью развеяв все сомнения.
Вспомнила даже, как раньше мне было чуточку стыдно, когда наша пионервожатая с наигранным энтузиазмом требовала от нас новых речевок на тему алых парусов, объясняя «творческое задание» примерно так, как на этой теме начали вновь спекулировать со средины «нулевых».
«А́лые паруса́» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере в чудо и всепобеждающей, возвышенной мечте. Написана в 1916—1922 годах.
Здесь начинаются «смутные сомнения» уже в том, почему «непоколебимая вера в чудо» приходит к автору в разгар Первой мировой войны. Просто с учетом тех событий, которые происходят в момент творческой реализации не столько образов героев, выглядевшими для меня достаточно ходульно в юные годы, сколько образа этих алых парусов… будто развернувших свои полотнища в тот момент над Россией.
Навсегда запомнился и ответ пионервожатой (кстати, студентки филфака университета), у которой кто-то из ребят поинтересовался, читала ли она сама «Алые паруса»? В наше время книги были одним из главных дефицитов, на библиотеку «Всемирная литература» можно было купить новенькие «Жигули». Поэтому многие ребята не читали эту повесть. А пребывание в лагере «Алые паруса» и какие-то постоянные обращения к обращения к теме алых парусов… даже вызвали любопытство.
Пионервожатая, особо не задумываясь, ответила, что книгу не читала, но «смотрела фильм с Вертинской и Лановым».
Решив еще раз пересмотреть эту повесть-феерию, совершенно ошибочно именуемую нынче «романом», тут же столкнулась с неопровержимыми истоками этой чудесной страны Гринландии… еще раз поразившись безошибочному чутью И.А. Дедюховой.
Признаться, зачастую относилась скептически к ее замечанию о том, что она может не только точно указать истоки каждого образа (в особенности вторичного, т. е. «у кого-то спёртого»), но даже сказать, при каких условиях это писал автор, о чем думал, какие цели ставил перед собой. Но в очередной раз прямо на моих глазах происходило настоящее открытие, когда какие-то неосознанные мысли обретали ясность и четкость. Оказывается, когда находишь объяснение своим внутренним барьерам, это очень вдохновляет, будто с души спадает груз.
Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им.
Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем.
Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания.
Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т.е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т.е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил:
— Зачем ты испортил картину?..
О! Теперь, после этих вебинаров, сознание тут же зацепилось за эти тюльпаны, за живопись («Зачем ты испортил картину?..«), точно указав время, к которому адресовались фантазии Грина, даже вспомнилось хрестоматийное описание Голландии.
Римлянин Плиний Старший сказал однажды про голландцев: «Не знаешь, земля им служит обиталищем или вода». В самом деле, земля здесь зыбка, ненадежна. Половина территории государства лежит ниже уровня моря. Изгнание воды и борьба за сушу, пригодную для жизни и земледелия — повседневная голландская реальность. Девиз на гербе Нидерландов гласит: «Борюсь и выплываю!».
Голландия, как говорят, похожа на мелкую тарелку, в которой плавают тюльпаны, тюльпаны и тюльпаны. А М.Додж, автор знаменитых «Серебряных коньков», любимой книги детства многих поколений во многих странах, написал о Голландии так: «Это настолько плоская страна, что все предметы ясно видны даже издали, и цыпленка можно разглядеть так же хорошо, как ветряную мельницу, а корабли в Голландии привязывают к дверным косякам — так, как в других странах привязывают лошадей, и грузят на них всякое добро из окон верхнего этажа. В этой стране люди живут, как бобры, и может случиться, что в один прекрасный день, когда прилив дойдет до высшей точки, Голландию понесет в океан…».
«Голландия, как говорят, похожа на мелкую тарелку, в которой плавают тюльпаны, тюльпаны и тюльпаны«, так и есть! Эта та самая Гринландия, которая откололась от материковой части, богатея за счет близости к морю. Опера Вагнера «Летучий Голландец» не только несет отголоски легенды, возникшей в разгар Золотого века, но и решает внутренние вопросы становления единой немецкой нации, раздробленной в тот момент на крошечные города-государства.
Вагнер пишет оперу, либретто которой, развивая и раскрывая сюжет легенды о Летучем Голландце, должно объединить материковую и прибрежную части страны, живущих по принципу «дружба — дружбой, а табачок врозь». Сюжет… совершенно претит нашим исконным духовным ценностям просто потому, что, как не устает повторять Ирина Анатольевна, — мы совершенно другие, наше сознание сформировано на абсолютно противоположных принципах морали.
И что бы с нами не происходило, мы все равно остаемся другими, ибо в наших основах заложены иные принципы общественной морали. Невзирая на то, как нынче от всей страны демонстративно откололась новоявленной «метрополией» Москва… таким своеобразным «городом-государством», живущим лишь для себя, богатея столичным статусом, давно изменив своему назначению, торгуя общим достоянием с прибылью исключительно для себя, делая пренебрежительные заявления о «сырьевой экономике, рассматривая всю страну в качестве захваченной колонии…
Нам ведь даже пытались доказать, что от нас откололись колонии, не совсем соображая, что в советское время все республики получали достойное развитие, мощную государственную инфраструктуру, а нация сознавала себя единым народом. Это ведь из Москвы мы постоянно слышим какие-то неуместные поучения о «дружбе народов», о «мультикультурности», которые изначально не имеют отношения к нашей внутренней культуре.
А этой метрополии еще придется ответить за предательство Родины, потакание государственным переворотам, прошедшим прямо по многовековым связям и сложившимся отношениям, по многонациональным семьям, по самой душе…
В опере Вагнера «Летучий Голландец» где- то в середине XVII века на побережье Норвегии в бухте встаёт на якорь призрачный корабль Голландца. Этот корабль — будто призрачные прибрежные города Лисс или Зурбаган у Грина, навсегда отколовшиеся от суши…
Когда-то Голландец безбожно поклялся, что вечно будет пытаться обогнуть непокорный мыс, и с тех пор он обречён на вечное скитание по морям, имея возможность сойти на берег только раз в семь лет. Если ему удастся найти верную жену, он будет прощён; если же она окажется неверна, она тоже будет проклята. Как выразилась И.А. Дедюхова, эта опера… о верности, но в такой интерпретации, которую нам точно не понять, но которую и нам пытаются навязать насильно.
Как раз прошло семь лет; Голландец выходит на берег. В своём монологе «Die Frist ist um…» («Окончен срок») он предстаёт разочаровавшимся человеком, тщетно ищущим смерти и видящим свою надежду только в гибели после Страшного суда. Однако, познакомившись с капитаном Даландом и узнав о его дочери, Голландец просит у норвежского капитана её руки. Даланд, восхищённый сокровищами Голландца, даёт своё согласие.
Конечно, у нас тоже есть легенды и истории, где родители, желая счастья дочери, пытаются устроить ее судьбу, выдав за состоятельного человека. Но здесь можно полностью согласиться С Ириной Анатольевной в том, что у нас нет ни одной истории, где бы отец, зная, что все сокровища Голландца прокляты, как и он сам, — решил бы связать с ним судьбу собственного ребенка.
Гибель главной героини в опере происходит из-за сущего недопонимания. Девушка верна Голландцу, но ей приходится объясняться со своим прежним женихом, которому она обещала выйти замуж, но клятву верности не приносила. Голландец, услышав этот разговор и путанные объяснения, чем же отличается обещание от клятвы верности, — разрывает отношения с ней, выходит в море, а она бросается в море вслед за ним.
И в финале оперы видно, что Летучий Голландец из-за самопожертвования девушки спасен, его страшный призрачный корабль взмывает в небеса, а на его борту — капитан вместе со своей невестой, оказавшейся «вообще-то я совсем не такая».
Согласитесь, даже финал оперы звучит несколько «не по-русски», ведь мы в глубине души хорошо понимаем, что за методы, которым Голландец добывал свои сокровища, — никакого спасения или прощения не бывает. А вот, кто проявит такому верность — действительно тоже будут прокляты. И в этом случае машинально задумываешься, каким образом отец девушки, будучи первым совращенным этим богатством… «остался чистеньким»? Ведь он тут же подумал, как удачно устроить при этих сокровищах собственную дочурку.
Вагнер писал эту оперу по впечатлениям от морской поездки, когда он был вынужден спешно бежать от кредиторов, в полную неизвестность… То есть он точно не мог не думать о сокровищах, пусть и проклятых. Но в силу того, что его талант был действительно дан для мощного выражения духа всей нации, его обращение к народной легенде носит выраженный… общенациональный характер.
И мы оказываемся у истока национальной ментальности, раз уж в последнее время метрополиям столь полюбилось это выражение. Мол, «как бы хорошо… поделиться награбленными сокровищами, а у нас и дочки есть на выданье… да и с вас проклятье снимется за то, что столько лет жили сами по себе, наплевав на материк» (с. Опера Рихарда Вагнера «Летучий голландец»).
Обратим внимание, что у Грина тоже нет желания продвигаться из своей Гринландии вглубь материка, за ним чувствуется та же невыносимая скука к тяжелому ежедневному крестьянскому труду… Его герои не относятся и к «труженикам моря» (фр. «Les Travailleurs de la mer», роман Виктора Гюго). Это, скорее, «свободные художники»… с неизменными финансовыми проблемами, склонностью к поискам сокровищ при общем мечтательном складе ума.
Гринландия до мелочей соответствует Золотому веку Нидерландов. При том, что существует несколько версий, когда же произошел наиболее «золотой век» (понятно, что все эти Лиссы и Зурбаганы жили неплохо, отстранившись от проблем всей страны) — на вебинаре меня поразил простой факт, что все эти периоды жестко совпадали с… гуманитарными катастрофами.
Каждый такой «золотой век» в прибрежной части страны возникал среди войн, разорения, иноземного нашествия. Что в результате и вызвало окончательный раскол Соединенного Королевства Нидерландов на Голландию и независимое королевство Бельгию. Еще никому не удалось полностью списать этот раскол на чисто религиозное противостояние между протестантами и католиками. Тут вещи… и проще, и глубже одновременно. Одни готовы поверить, что можно получить прощение и оставить себе проклятые сокровища, а другие в такой простоте нравов совершенно не уверены, особенно после того, как им приходится отвечать за откровенную склонность к наживе мечтательных морячков.
Именно голландцы в период «золотого века» сделали тюльпаны международной валютой, и именно они создали этот непреходящий образ капитана под алыми парусами. Однако здесь необходимо историческое исследование, на которое всем скопом оказались полностью неспособны наши филологи за столько лет… И сейчас, перечитывая описание Грином изысканности элитных сортов тюльпанов, не только понимаешь откуда «растут ноги» его образов. Сразу понимаешь и… себя, догадываясь, что несколько удерживало от всех этих фантазий.
Чувствуете, легкую зависть Грина к этим проклятым сокровищам? Да, его Грей может «сбежать в море». Там он будет, по представлениям самого Грина, просто «перевозить грузы», а Ассоль однажды станет «лучшим грузом» его собственного корабля. И вот эта обычная филологическая простота рассуждений, скороговорка именно в тех местах, где следует точнее поведать что и почем… смущают необходимыми в случае Грина поправками на «фантазии автора».
Да, опера Вагнера лучше всего раскрыла образный ряд того, что оказалось в тени. Одним явлением проклятого призрачного корабля.
А вообще, чем больше читаешь Грина, тем больше приходишь к выводу, что он был всегда обеспокоен лишь собственной персоной, своей болезненной чувствительностью, а на своих читателей он видимо давно «положил»… Например, он пишет о Грее, что тот обладал «живой душой», якобы, «совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания». А разве не ту же линию он продолжает в действительности?..
Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа…
Тут стоит задуматься о том, что же стало с теми людьми, сокровища которых присвоил когда-то Летучий Голландец, также, как и Грей, «просто перевозивший грузы». Ведь он не пахал и не сеял, ничего не создавал. И, наверно, задуматься необходимо именно сейчас, когда многие люди чувствуют себя обобранными на свое главное сокровище — жизнь.
Но ведь в этой характеристике простота «слишком живой» натуры героя Александра Грина переворачивает многие каноны нравственности. Можно, оказывается, замазать краской символы самопожертвования Спасителя, как бы приняв на себя роль Провидения, избавив Спасителя от мук за все человечество.
А мальчика при этом лишь скорбно спрашивают, зачем он «испортил картину»…
Но ведь эта кажущаяся простота, с какой юный Грей стремится перекроить чужие жизни, считая живым лишь самого себя, ужасает. Тут как бы видишь эти истоки нынешней «простоты», когда можно присвоить государственное, связанное со многими жизнями… Мол, тебе же это нужнее, ты же такой живой и непосредственный, а все остальные — «лохи», их можно и обобрать.
Как это — выбрать «из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения»? То есть выбрать профессиональную роль спасителя человечества… за счет самого человечества. Как это знакомо… даже не удивляет, что и сам Александр Грин вполне прошел «партийное становление» в партии эсеров.
Имел некоторую склонность к такой «роли провидения» и его отец.
23 августа (11 августа по старому стилю) 1880 года в семье ссыльного поляка Стефана Гриневского родился первенец, которого окрестили Александром. Произошло это в местечке Слободском, недалеко от уездного города Вятки, куда Стефан Гриневский был сослан за участие в польском восстании. Однако революционные идеи в его семье не культивировались – для Стефана Гриневского участие в революционном движении осталось в прошлом, оказавшись одной из ошибок молодости.
Стефан Гриневский был потомственным дворянином из Вильно, где у него было имение. После суда имение конфисковали, и семья бывшего крупного землевладельца вынуждена была терпеть вечную нужду.
Старший сын Стефана Евсеевича Саша тоже не радовал отца успехами: его исключили из гимназии за плохое поведение и неуспеваемость. Путь в университет, то есть стандартная карьера интеллигента, был для него закрыт. Но самого Сашу Гриневского это нисколько не печалило. Его не прельщала учеба. Он жаждал приключений и экзотики.
Фраза о том, что после суда имение конфисковали, а «семья бывшего крупного землевладельца вынуждена была терпеть вечную нужду»… нынче тоже говорит о многом… В особенности, после вебинаров о поэзии «Серебряного века», взращенного «российской усадьбой». Останься крупное землевладение у Гриневских, Саша вырос бы поэтом с непременным «революционным» брюзжанием «против режима». А раз имение отобрали, в нем вдруг заговорили эти образы призрачных кораблей, набитых сокровищами, под алыми парусами — цветом Ост-Индской кампании…
Продолжение следует…
3 комментария
Интересный получается анализ у романтической истории. Выходит, что алые паруса символ даже не крови, а пролитой кровищи.
Прочитал на одном дыхании. Отличная статья. Пропустил в свое время. Мчусь читать продолжение. Скажу только, что и все мои попытки читать Грина, как в юности, так и во взрослом возрасте, кончались одинаково — бросал от скуки и этих высокопарных искусственных восторгов — как будто пионерка на утреннике декламирует стихи с нужными интонациями.
Потрясающий литературный анализ!