Стоппард. Часть II

Лора Эрли

Детям можно обвешиваться сережками, но лезть в политику пока очень рано. Им надо много работать над собою в профессиональной сфере, внимательно отмечая, что именно тормозит их профессиональный рост и становление.

(И.А.Дедюхова)

Знаете, на театре молоденькой инженю, кроме Джульетты с Офелией, так и обыщешься, что сыграть …приличного имеется в виду. Голую пионЭрку просьба не предлагать. Хочется же увидеть на сцене нечто романтическое, возвышенное и при том не сильно глупое, кстати. Знаю-знаю, в переходном возрасте детки дуреют от резкого выброса гормонов, об этом не устают твердить родителям педагоги в старших классах. Поэтому дайте взглянуть, хоть, на нечто фантазийное и идеальное, дабы поверить образу и начать высматривать искры оного в собственном чаде. Ну, надо же иметь ориентиры и эталоны.

Короче, я опять о Стоппарде, у которого есть пьеса «Аркадия». Она написана в 1993 году, у нас её ставили в БДТ с Алисой Фрейндлих в 1998 году и сравнительно недавно на Малой Бронной.

Известно, что драматург интересовался достижениями естественных наук. Пьеса  «Аркадия» явилась результатом творческого поиска, продолжавшегося почти 10 лет. Поиска, начавшегося с того, что Стоппард, по его словам, хотел написать пьесу о математике, но, пытаясь найти материал для пьесы, быстро перешел к изучению физики и был совершенно заворожен тем элементом непостижимости, той мистикой, которая заложена в основу наблюдаемого мира (Fleming, 2001). В результате долгих размышлений и поисков, драматург выбрал несколько научных концепций и законов, которые его наиболее вдохновили, в которых он увидел художественный потенциал, возможность посмотреть на общечеловеческие проблемы под другим углом. В частности, замысел «Аркадии» возник у Стоппарда под влиянием труда Дж. Глика «Хаос: становление новой науки», который, по словам П. Эдвардса, послужил для Стоппарда первоначальным источником информации и вдохновения (Edwards, 2001 : 179).

Кстати, о постановке с Алисой Бруновной. Не смотря на то, что играла она весьма легкомысленную, хотя и остроумную мать героини, при этом обладающую невероятным очарованием, которая, тем не менее, не является главной героиней пьесы, но мастерство актрисы таково, что её персонаж очевидно доминировал. Фрейндлих есть Фрейндлих…

А эта вещь Стоппарда, явно, про юную гениальную особу — прелестную умницу Томасину. Младые красотки становитесь в очередь на роль идеальной девы современности. Не важно, что автор отправил образ в XIX век. Это такой способ поместить оный «в витрину», чтобы смотрели, но не лапали. Да, девушки, учтите, что красоты маловато будет, без «доставшего» вас со стороны «старперов» внутреннего содержания не обойтись (а его так сложно симулировать, практически невозможно). Ещё необходима «чистота». Вон Лариса Голубкина рассказывала, что в «Гусарской балладе» она была девицей, и это так заметно в картине…

Итак, действие пьесы происходит в двух параллельных временных реальностях (нашей и в XIX веке), но в одном месте — огромном загородном доме семейства Каверли (получившим титул  во времена Карла II). В текущей реальности наши современники делают попытку разобраться с тем, что происходило здесь в прошлом.

А в прошлом у хозяев дома росла талантливая девочка Томасина, которую воспитывал и образовывал учитель Септимус Ходж, у которого (в свою очередь) в однокашниках был лорд Байрон (на тот момент только занявшийся литературным творчеством), случайно заскочивший в гости на короткий срок. К тому ж, хозяйке дома случилось заняться переделкой старинного парка. Да, и в гостях оказалось ещё некоторое количество персонажей, обеспечивающие развитие забавной интриги, в общем-то, простенькой комедии положений, которую затем придется с огромным трудом и весьма безуспешно распутывать потомкам и литературоведам.

Так вот, о Томасине. В пьесе ей сначала 13 лет, а затем 16, почти 17. Английсому зрителю очевидно, каким образом «сконструирована» данная героиня. Нам, впрочем, тоже. Ключ к разгадке — имя Джордж Го́рдон Ба́йрон (Ноэл). Имя в английской (а из неё и в мировой) литературе (вот по-настоящему) культовое. Честно говоря, мне он больше любопытен в качестве героя фильма «Леди Каролина Лэм» 1972 года, поскольку ещё в школе достали его Чайльд Гарольдом при штудировании «Евгения Онегина». Понятно, что все трое были редкими гадами по отношению к любящим их женщинам.

Томасина. Септимус, как ты думаешь, я выйду замуж за лорда Байрона?
Огастес. Кто еще такой?
Томасина. Автор «Паломничества Чайльд Гарольда». А Чайльд Гарольд — самый поэтичный, самый возвышенный и самый храбрый герой. А еще — самый современный и самый красивый, потому что для нас, тех, кто знаком с автором, Чайльд — это сам Байрон. Ну же, Септимус?!

Оп-па! Что там про жену?

Анна Изабелла Байрон в лучшие дни своей семейной жизни получила от мужа прозвище «Королева Параллелограммов». Брак их длился недолго: осунувшаяся и измученная сумасбродствами мужа Анна вернулась в дом своих родителей. Дочери Байрона Августе Аде было тогда около месяца.

В январе 1815 года брак был заключен, 10 декабря 1815 родилась дочь, через месяц мать и дитя уехали к родителям Анны, а 21 апреля 1816 года Байрон подписал официальный развод и навсегда покинул Англию.

Будучи наследницей огромного состояния, она вышла замуж за Байрона, который к тому времени уже растратил весь свой капитал, по любви. Судя по письмам Байрона, он некоторое время был даже влюблен в Анну-Изабеллу. Так, одной из своих приятельниц он писал: «Я по уши влюблен и чувствую себя, как и все неженатые господа в подобном положении, как-то особенно глупо». А вот строки из еще одного письма поэта к тому же адресату: «Теперь я счастливейший из смертных, так как прошла всего неделя, как я обручился. Вчера я встретился с молодым Ф., тоже счастливейшим из смертных, потому что и он обручился».

В сущности же, Байрон боялся брака, видимо помня о неудавшейся семейной жизни своих родителей. По его собственным словам, он дрожал во время церемонии венчания и невпопад отвечал на вопросы священника. Свой медовый месяц Байрон называл мрачным. Вот что он писал по этому поводу Муру: «Я провожу свое время (в деревне родителей моей жены) в странном однообразии и тишине и занимаюсь только тем, что ем компот, шляюсь из угла в угол, играю в карты, перечитываю старые альманахи и газеты, собираю на берегу раковины и наблюдаю за правильностью роста некоторых исковерканных кустов крыжовника». Ни слова о жене! Ни слова о любви! Ни слова об идеале! Пожалуй, для новобрачного это выглядит несколько странно…

После медового месяца супруги отправились в Лондон, где Байрон на приданое жены (а оно составляло 10 тысяч франков) купил шикарный дом, несколько экипажей, обзавелся прислугой и чуть ли не ежедневно принимал гостей. Кстати, это совершенно расходится с убеждением некоторых историков, что Анна-Изабелла отличалась скупостью. Любящая женщина предоставила мужу полную свободу в управлении ее финансовыми делами.

Анна-Изабелла совершила ошибку. Ее приданое очень быстро исчезло, а за ним были истрачены и те деньги, которые получил в наследство Байрон. Семья оказалась на грани нищеты, и Байрону даже пришлось продать свои книги.

Впоследствии имущество семьи, в том числе и брачная постель, описывались 8 раз. И конечно, то, что Байрон легкомысленно растратил немалое состояние и оставил семью без средств к существованию, не могло не отразиться на отношении к нему жены. Она не только разлюбила его, но и стала презирать и бояться.

Сначала видимая идиллия семейной жизни омрачалась лишь мелкими ссорами, но как-то раз, когда Анна-Изабелла в очередной раз стала упрекать мужа в легкомысленности, он бросил свои часы в камин и в приступе гнева изломал их щипцами. В другой раз Байрон во время ссоры с женой выстрелил в ее комнате из пистолета, чем сильно напугал ее. И наконец, Анна-Изабелла страдала от ревности: женившись на ней и через некоторое время придя к выводу, что его замысел об идеале неосуществим, Байрон стал изменять жене. Анна-Изабелла прекрасно знала о его отношениях с Каролиной Лем, а также о связях с певицами, актрисами и танцовщицами.

А, ведь, девушка была незаурядной, обладала явными математическими способностями. В детстве была прелестна, не правда ли?

Джон Хоппнер. Анна Изабелла Мильбанк (1792-1860) позже леди Байрон

Покинутый муж на прощание написал восхитительные строки

Лорд Байрон

«Прости»

Была пора — они любили,
Но их злодеи разлучили;
А верность с правдой не в сердцах
Живут теперь, но в небесах.
Навек для них погибла радость;
Терниста жизнь, без цвета младость,
И мысль, что розно жизнь пройдет,
Безумства яд им в душу льет…
Но в жизни, им осиротелой,
Уже обоим не сыскать,
Чем можно б было опустелой
Души страданья услаждать.
Друг с другом розно, а тоскою
Сердечны язвы все хранят,
Так два расторгнутых грозою
Утеса мрачные стоят:
Их бездна моря разлучает
И гром разит и потрясает,
Но в них ни гром, ни вихрь, ни град,
Ни летний зной, ни зимний хлад
Следов того не истребили,
Чем некогда друг другу были.
(Колридж. Кристобел)

Прости! И если так судьбою
Нам суждено — навек прости!
Пусть ты безжалостна — с тобою
Вражды мне сердца не снести.
Не может быть, чтоб повстречала
Ты непреклонность чувства в том,
На чьей груди ты засыпала
Невозвратимо-сладким сном!
Когда б ты в ней насквозь узрела
Все чувства сердца моего,
Тогда бы, верно, пожалела,
Что столько презрела его.
Пусть свет улыбкой одобряет
Теперь удар жестокий твой:
Тебя хвалой он обижает,
Чужою купленной бедой.
Пускай я, очернен виною,
Себя дал право обвинять,
Но для чего ж убит рукою,
Меня привыкшей обнимать?
И верь, о, верь! Пыл страсти нежной
Лишь годы могут охлаждать:
Но вдруг не в силах гнев мятежный
От сердца сердце оторвать.
Твое то ж чувство сохраняет;
Удел же мой — страдать, любить,
И мысль бессменная терзает,
Что мы не будем вместе жить.
Печальный вопль над мертвецами
С той думой страшной как сравнять?
Мы оба живы, но вдовцами
Уже нам день с тобой встречать.
И в час, как нашу дочь ласкаешь,
Любуясь лепетом речей,
Как об отце ей намекаешь?
Ее отец в разлуке с ней.
Когда ж твой взор малютка ловит, —
Ее целуя, вспомяни
О том, тебе кто счастья молит,
Кто рай нашел в твоей любви.
И если сходство в ней найдется
С отцом, покинутым тобой,
Твое вдруг сердце встрепенется,
И трепет сердца — будет мой.
Мои вины, быть может, знаешь,
Мое безумство можно ль знать?
Надежды — ты же увлекаешь:
С тобой увядшие летят.
Ты потрясла моей душою;
Презревший свет, дух гордый мой
Тебе покорным был; с тобою
Расставшись, расстаюсь с душой!
Свершилось все — слова напрасны,
И нет напрасней слов моих;
Но в чувствах сердца мы не властны,
И нет преград стремленью их.
Прости ж, прости! Тебя лишенный,
Всего, в чем думал счастье зреть,
Истлевший сердцем, сокрушенный,
Могу ль я больше умереть?

Перевод — Ивана Козлова

Естественно, после публикации такого поэтического покаяния все чувствительные дамы расхлюпались и недоумевали, отчего это жена не бросилась в объятия поэта снова…

Она же после неудачного замужества

отдала ребенка родителям и отправилась в оздоровительный круиз. Вернулась миссис Байрон уже тогда, когда ребенка можно было начинать воспитывать.

Для начала Августа Ада была сокращена до «Ады», чтобы из дома навсегда исчезло упоминание о тезке девочки — двоюродной сестре Байрона, с которой его связывали более чем родственные отношения, увековеченные в «Стансах к Августе». Никто из родственников и гостей не должен был упоминать об опальном поэте, а книги его были исключены из семейной библиотеки.

«Королева Параллелограммов» увлекалась математикой — настолько, насколько это пристало светской и формально замужней даме. Свои аналитические способности Анна хотела отыскать и развить в собственной дочери в противовес романтическим задаткам, которые вполне могли достаться девочке от отца.

Миссис Байрон пригласила для Ады своего бывшего учителя — шотландского математика Огастеса де Моргана и знаменитую Мэри Сомервилль, которая перевела в своё время с французского «Трактат о небесной механике» математика и астронома Пьера-Симона Лапласа. Именно Мэри стала для своей воспитанницы примером для подражания.

Усилия матери были не напрасны. Девочка наследовала её способности.

Она была ни на кого не похожа и обладала талантом не поэтическим, но математическим и метафизическим…
Наряду с совершенно мужской способностью к пониманию, проявлявшейся в умении решительно и быстро схватывать суть дела в целом, леди Лавлейс обладала всеми прелестями утонченного женского характера. Ее манера, ее вкусы, ее образование — особенно музыкальное, в котором она достигла совершенства,— были женственными в наиболее прекрасном смысле этого слова, и поверхностный наблюдатель никогда не угадал бы, сколько внутренней силы и знания скрыто под ее женской грацией. В той же степени, в какой она не терпела легкомыслия и банальности, она получала удовольствие от истинно интеллектуального общества и поэтому энергично искала знакомства со всеми, кто был известен в науке, искусстве и литературе

Графиня Ада Лавлейс, дочь поэта Байрона, изучала астрономию, латынь, музыку и математику. Совместно с английским математиком Чарльзом Бэббиджем она работала над созданием арифметических программ для его счетных машин. Ее работы в этой области были опубликованы в 1843 году. Однако в то время считалось неприличным для женщины издавать свои сочинения под полным именем и, Лавлейс поставила на титуле только свои инициалы. Поэтому ее математические труды, как и работы многих других женщин-ученых, долго пребывали в забвении.

Байрон никогда больше не видел дочери, но часто вспоминал о ней, а также посвятил ей трогательные и нежные строки в поэме «Чайльд Гарольд»:

«Дочь, птенчик, Ада милая! На мать

Похожа ль ты, единственно родная?

В день той разлуки мне могла сиять

В твоих глазах надежда голубая…

* * * * * * * * * *

Спи в колыбели сладко, без волнения;

Я через море, с горной высоты

Тебе любимой, шлю благословенье,

Каким могла б ты стать для моего томленья!»

Авгу́ста А́да Кинг (урождённая Ба́йрон), графиня Ла́влейс (1815-1852)

Ада Августа Байрон-Кинг, графиня Лавлейс, скончалась в 1852 г. от рака — в возрасте 37 лет. Она покоится подле усыпальницы своего отца, лорда Байрона, которого ни разу в жизни не видела,— отца, от которого наша героиня, несмотря на все материнские уловки, унаследовала понимание: жить — значит гореть!

Вот это «гореть» в пьесе Стоппарда «Аркадия» будет реализовано …буквально…

С образом Ады Августы связано огромное количество легенд. Часть из них, безусловно, правдива; часть, как водится, сомнительна.

Что с того, что графиня пришла в математику через эзотерику? Что с того, что автографы леди Ады перенасыщены оккультизмом и мистикой? Разве это повод обвешивать монитор соломенными куклами Вуду и устраивать спиритические сеансы на Рабочем столе Windows?

Что с того, что машина, которую так любила Ада, так и не была построена при ее непродолжительной жизни? В 30–40-х гг. ХХ столетия аналогичные Analytical Engine устройства были, наконец, воплощены в металле, ненадолго предварив появление электронно-вычислительных машин.

Что с того, что закат недолгой жизни Ады Августы омрачен нелепыми попытками создания системы для вычисления беспроигрышных ставок в азартных играх? Разве это не было смело? Поиск квадратуры круга — удел беспокойных и дерзких, которым, как известно, поем мы славу.

У нас есть главное! Примечания графини Лавлейс к книге Луиса Менебреа занимают всего 52 страницы. По большому счету, это все, что оставила Ада Лавлейс для истории. Но это — автограф гения. Зачастую 52 страницы могут перевернуть окружающий мир до неузнаваемости. Задумайтесь над этими словами, когда будете работать с вашим компьютером, общаться по Сети или просто перекладывать «косынку».

Жизнь Ады Лавлейс образует некий мифический резонанс с нашим цифровым веком: почтительные посещения могилы Ады теперь превосходят численностью паломничества на могилу ее отца, поэта Байрона.
Брюс Стерлинг

Надо обратить внимание на то, что сделала Ада для тогда ещё совершенно неизведанной области. Особенно любопытна реализованная «перекличка времен».

Ада также написала программы для  решения системы линейных уравнений и вычисления значений тригонометрической функции .

В 1978 году был произведён эксперимент. В Дубне в вычислительную машину БЭСМ-6 была введена программа Ады, закодированная на Фортране. При отладке была найдена всего одна ошибка и одна опечатка, кроме того, ее программа требовала минимального количества перфокарт и обеспечивала экономию памяти!

Ада ввела такие понятия, как цикл, рабочая переменная, хранилище (память), «мельница» (процессор). Именно она  открыла эру программирования.

Поэтому (широко известный факт):

Министерство Обороны США в середине 70-х годов нашего столетия утвердило название «Ада», как имя единого языка программирования для американских вооруженных сил, а в дальнейшем и для всего НАТО.

Девочки, имеющие способность к математике — это не новость. Развитию подобного качества очень способствуют исконные женские занятия: вышивка там, вязание.

Franz Xaver Simm (1853-1918)

Жан-Батист Грёз. Девочка с вязанием

Томасина же (героиня Стоппарда) интересуется вопросами мироздания. О чем рассказывает (в пьесе) уже наш современник, интерпретируя, сохранившиеся записи.

Валентайн. Если знать алгоритм и итерировать его, скажем, десять тысяч раз, на экране появятся десять тысяч точек. Где появится следующая, каждый раз неизвестно. Но постепенно начнет проступать контур листа, потому что все точки будут внутри этого контура. Это уже не лист, а математический объект. Но в нем разом сходится все неизбежное и все непредсказуемое. По этому принципу создает себя сама природа: от снежинки до снежной бури… Знаешь, это так здорово. Аж сердце замирает. Словно стоишь у истоков мироздания… Одно время твердили, что физика зашла в тупик. Две теории — квантовая и относительности — поделили между собой все. Без остатка. Но оказалось, что эта якобы всеобъемлющая теория касается только очень большого и очень малого. Вселенной и элементарных частиц. А предметы нормальной величины, из которых и состоит наша жизнь, о которых пишут стихи: облака… нарциссы… водопады… кофе со сливками… — это же жутко интересно, что происходит в чашке с кофе, когда туда наливают сливки! — все это для нас по-прежнему тайна, покрытая мраком. Как небеса для древних греков. Нам легче предсказать взрыв на окраине Галактики или внутри атомного ядра, чем дождик, который выпадет или не выпадет на тетушкин сад через три недели. А она, бедняжка, уже позвала гостей и хочет принимать их под открытым небом… Обычная жизнь — не Вселенная и не атом. Ее проблемы совсем иного рода. Мы даже не в состоянии предсказать, когда из крана упадет следующая капля. Каждая предыдущая создает совершенно новые условия для последующей, малейшее отклонение — и весь прогноз насмарку. И с погодой такая же история. Она всегда будет непредсказуема. На компьютере это видно совершенно отчетливо. Будущее — это беспорядок. Хаос. С тех пор как человек поднялся с четверенек, дверь в будущее приоткрылась раз пять-шесть, не больше. И сейчас настало изумительное время: все, что мы почитали знанием, лопнуло, точно мыльный пузырь.

И здесь вспоминается совершенно другая девочка, для которой была написана волшебная «Алиса в стране чудес». А написал книжку, что так вполне естественно в контексте обсуждаемой пьесы, математик Чарльз Лютвидж Доджсон, то есть, Льюис Кэрролл (как всем хорошо известно).

Достижения Доджсона в области математической логики намного опередили свое время. Он разработал графическую технику решения логических задач, более удобную, чем диаграммы математика, механика, физика и астронома Леонарда Эйлера или английского логика Джона Венна. Особого искусства Доджсон достиг в решении так называемых «соритов». Сорит — это логическая задача, представляющая собой цепочку силлогизмов, у которых изъятое заключение одного силлогизма служит посылкой другого (к тому же оставшиеся посылки перемешаны; «сорит» по-гречески означает «куча»). Свои достижения в области математической логики Ч. Л. Доджсон изложил в двухтомной «Символической логике» (второй том был найден недавно в виде гранок в архиве научного оппонента Доджсона) и — в облегченном варианте для детей — в «Логической игре».

Алиса Плезенс Лидделл

Льюис Кэрролл пользуется славой короля бессмыслицы. Он ее заслужил. «Он не только учил детей стоять на голове, — писал о Кэрролле Честертон. — Он учил ученых стоять на голове». Но было бы неправильно представить себе бессмыслицу как полный хаос и авторский произвол. Вот почему Честертон прибавляет: «Какая же это была голова, если на ней можно было так стоять!» В абсурде Кэрролла строгая, почти математическая система.

Кстати,

Кэрролл просто обожал театр. Это хорошо было видно со стороны,  когда он, будучи уже знаменитым писателем, лично присутствовал на репетициях своих сказок на театральной сцене, проявляя глубокое понимание театра и законов сцены.

Наша юная героиня, Томасина, закусив перед уроком остатками любимого пирога с крольчатиной (!), задумывается о спирали, образовывающейся при смешивании пудинга с вареньем и о необратимости этого процесса, о невозможности самой по себе нагреться чашки чаю, короче, о той самой энтропии, про которую пристало нынче знать всякой приличной девушке (как убеждала нас в годы оны преподаватель по физике).

Энтропия не может уменьшаться в замкнутых системах — то есть, в системах, не получающих внешней энергетической подпитки.

При прохождении в изолированной системе самопроизвольных процессов энтропия системы возрастает. Или Энтропия изолированной системы стремится к максимуму так как самопроизвольные процессы передачи тепла всегда будут происходить, пока есть перепады температур.

Умная девочка, и как своевременно к ней приходят эти умные мысли. А почему? А потому, что при «конструировании» своей героини об этой своевременности позаботился автор. Не мудрствуя лукаво, он сделал её ровесницей Карно. В 1809 году девочке 13 лет, то есть она 1796 года рождения.

Полное преобразование работы в теплоту вполне возможно, но обратный процесс преобразования всей теплоты в эквивалентную ей работу невозможен. К такому выводу еще в 1824 пришел путем теоретических рассуждений французский физик Н.Карно (1796-1832).

Томасина, задумываясь об энтропии и казалось бы неизбежной тепловой смерти вселенной, одновременно придумывает математическую модель одного из принципов создания живой природы. Это новый раздел математики, который невозможен без использования ресурсов вычислительной техники.

Ханна. … Она умерла слишком рано.
Валентайн. Умерла?
Ханна. Сгорела заживо.
Валентайн (осознав). Ах, так это девушка, погибшая в огне!
Ханна. Пожар вспыхнул ночью, накануне ее семнадцатилетия. На фасаде видно — не хватает мансардного окна. Там, под самой крышей, была ее комната. В парке — памятник.

Дочка Байрона получила первое имя Огаста (Августа) в честь его сводной сестры. Это имя не использовалось. Но именно так назвал Стоппард героя, который соединяет две временные линии пьесы. Двух мальчиков из разных эпох должен играть один и тот же актер.

Отзвук истории про Алису, точнее про автора, получил весьма пространное развитие. Ну, мне так кажется, так видится…

Чарльз Л. Доджсон умер в 1898 году, когда ещё Зигмунд Фрейд не написал своих основных работ. Поэтому его личными проблемами фрейдисты озаботились посмертно.

Доджсон очень любил детей: еще юным мальчишкой он сочинял рассказы, небольшие стишки, придумывал различные игры, рисовал картинки для младших братьев и сестер. У Доджсона к детям (в основном к девочкам) была настолько сильная привязанность, что это смущало еще его современников. Сложно однозначно утверждать, чем привлекали Кэррола маленькие девочки, но в наше время многие биографы и критики, исследуя психологию писателя, не перестают обвинять его в педофилии.

Забывая о нравах и обычаях той эпохи, звавшейся викторианской.

У Доджсона было 7 сестер. Хотя его тяга к молодым девочкам было хорошо известна, в своей компании он следовал строгим викторианским правилам поведения и морали, даже если его чувства были более сильными, чем он признавался в своих дневниках. Он также долго поддерживал отношения со зрелыми женщинами, но остался холостяком. Эта сторона его жизни остается мало изученной. Тем не менее, Каролина Лич в своей книге “В тени детской мечты” (1999) выступила с критикой фрейдистской мифологии и “странного кровосмесительного вида бессмертия” созданного вокруг автора и реальной Алисы.

Стоппард в пьесе «Аркадия» начинает, что называется, «с места в карьер».

Томасина. Септимус, что такое карнальное объятие?

Септимус. Карнальное объятие есть обхватывание руками мясной туши.

Томасина. И все?

Септимус. Нет… конкретнее — бараньей лопатки, оленьей ноги, дичи… caro, carnis… женской плоти…

Нда-а-а… Подобное любопытство в таком возрасте взрослых откровенно пугает. Но, помните, что нам твердят педагоги и врачи про стадию подросткового взросления? Что она есть, и с этим надо считаться. Во времена советского детства рекомендовалось загрузить ребенка всеми возможными занятиями

Драмкружок, кружок по фото,
Хоркружок — мне петь охота,
За кружок по рисованью
Тоже все голосовали.

(А.Барто)

Рецепт не нов, поэтому учитель Септимус Ходж рекомендует доказать девочке теорему Ферма. Да, когда Стоппард писал эту вещь, Перельман свою работу ещё не выполнил — 1993 год. Так что, можем оценить оптимизм педагога, надеявшегося выкроить себе свободное время для собственных занятий пока ученица будет занята. Тщетно…

Затем, как положено в комедии положений, ребенок не понимает эвфемизм. Подлинный смысл (к счастью) пока наивно не воспринимается. Любовные похождения самого учителя проходят мимо сознания ученицы.

Дети в этом возрасте, чтобы не говорили профессионалы, интересуются больше глобальными вопросами, как минимум про смысл жизни. Эти вопросы поэтому называют зачастую «детскими». Вот и Томасина задумывается о природе вещей, детерменизме Ньютона, необратимости ряда явлений… Преподаватель с интересом следит за мыслями девочки, осознавая её дарование, помогая развиваться дальше.

Септимус. (строго). Вернемся к Клеопатре.

Томасина. Так это Клеопатра?! Ненавижу!

Септимус. Ненавидите? Почему?

Томасина. Она оболванила женщин! Из-за нее на уме у всех одна любовь. Новая любовь, далекая любовь, утраченная любовь… Второй такой провокаторши ни в литературе, ни в истории не сыскать! Не успевает римский генерал бросить якорь под ее окнами, как целая империя летит в тартарары. Империю попросту сдают в заклад — за ненадобностью. Будь на ее месте королева Елизавета, она бы сумела повернуть историю по-другому. Мы любовались бы сейчас пирамидами Рима и великим сфинксом Вероны…

Септимус. Боже упаси.

Томасина. Но не тут-то было! Эта египетская дурочка заключает врага в карнальное объятие, а он сжигает дотла великую Александрийскую библиотеку и даже штраф не платит за невозвращенные книги. Септимус! Как? Как пережить такую утрату?! Сгорели все греческие трагедии и комедии! Не меньше двухсот пьес Эсхила, Софокла, Еврипида; тысячи стихотворений; личная библиотека Аристотеля, которую привезли в Египет предки этой идиотки! Да как же нам утешиться в своей скорби?

Септимус. Очень просто. Чем подсчитывать убытки, прикинем лучше, что осталось в целости и сохранности. Семь пьес Эсхила, семь — Софокла, девятнадцать — Еврипида. Миледи! Об остальных и горевать не стоит, они нужны вам не больше пряжки, которая оторвалась от вашей туфельки в раннем детстве, не больше, чем этот учебник, который наверняка потеряется к вашей глубокой старости. Мы подбираем и, одновременно, роняем. Мы — путники, которые должны удерживать весь свой скарб в руках. Выроним — подберут те, кто идет следом. Наш путь долог, а жизнь коротка. Мы умираем в дороге. И на этой дороге скапливается весь скарб человечества. Ничто не пропадает бесследно. Все потерянные пьесы Софокла обнаружатся — до последнего слова. Или будут написаны заново, на другом языке. Люди снова откроют древние способы исцеления недугов. Настанет час и для математических открытий, тех, которые лишь померещились гениям — сверкнули и скрылись во тьме веков. Надеюсь, миледи, вы не считаете, что, сгори все наследие Архимеда в Александрийской библиотеке, мы бы сейчас не имели… да хоть штопора для бутылок? У меня, кстати, нет ни малейших сомнений, что усовершенствованная паровая машина, которая приводит в такой экстаз господина Ноукса, была впервые начерчена на папирусе. И пар, и медные сплавы были изобретены не в Глазго.

Септимус влюблен  в леди Крум (мать ученицы), взбалмошную красавицу и язвительную особу. Сначала она отвечает взаимностью, потом случаются новые увлечения. Все пикантные ситуации взрослые стараются как-то завуалировать от наблюдательной девочки, что создает массу комических моментов, остроумных диалогов. Но, самое главное, от столь захватывающей стороны взрослой жизни детей ограждают. Это совершенно ясно и дОлжно для всех. Хотя, на дворе достаточно разгульная эпоха регенства…

Прошло года три, Томасине уже скоро исполнится 17-ть, она романтически настроена, почти влюблена в Септимуса, мечтает научиться танцевать вальс… А вот здесь её учитель понимает, что интрижки с легкомысленными дамами, влюбленность в роковую статусную красавицу ничто по сравнению с чувством к юному чистому созданию, которое сам же воспитал. Именно поэтому, отношение бережное. А поскольку любовь искренняя, то забота — прежде всего… Неожиданная гибель Томасины — страшный удар, а за ним отшельничество и попытка продолжить научные труды талантливой ученицы…

В другой реальности, в современности, тоже есть пара: юная дочь (Хлоя) семейства Каверли и приехавший по своим исследовательским делам профессор Бернард Солоуэй. Его интересует тот давний визит в поместье Байрона. Причем, Бернард хочет помощи от работающей здесь же Ханны Джарвис. Она, в свою очередь, пишет книгу об отшельнике. Пикантность ситуации заключается в том, что Бернард раскритиковал предыдущую работу Ханны (о леди Каролине Лэм), а теперь вынужден обратиться к ней. На фоне этой коллизии мимоходом он флиртует с самой Ханной и с восемнадцатилетней Хлоей, ни в чем себе не отказывая. Мимолетный роман ни к чему его не обязывает. И это взрослый мужчина (как указано в тексте, «под сорок»), который преподает в университете. Можно (с высокой степенью вероятности) догадаться, что подобным образом он ведет себя и со своими студентками. Каких-то моральных ограничений за ним не наблюдается. В общем-то, это безжалостно… по отношению к юности и, всё равно, житейской неопытности.

Но если вспомнить недавнюю историю, то явление для определенной тамошней среды вполне обычное. Ведь, браки наследных принцев заключались с большими трудностями. Проблема была найти достойную невесту… Без проблем в прошлом…

Эти два сюжета развиваются параллельно, а затем закручиваюся в одном сплошном вихре…

Пора переходить к композиции самой пьесы.

Я вам обещала научные труды литературоведов, которые цитируют методички кафедры физики? Пожалуйста.

Движение в пьесе Стоппарда осуществляется по двум типам: ламинарное (послойное, параллельное) течение (1-6 сцены) и турбулентное (беспорядочное, хаотичное) – с 7 сцены. Можно было бы эти понятия не вводить, если бы
в пьесе не шла речь об энтропии, фиксирующей смену именно этих типов движения, о 2-м законе термодинамики, связанном с энтропией, и если бы эти физические законы не определяли философское, а вослед ему обыденное
мышление; если бы столь далекие от понимания обычного человека законы и понятия не поставили под сомнение истину, и не привели к открытию теории относительности; если бы упорядоченный мир, обещающий «небо в алмазах», не оборачивался хаосом и не заставил сомневаться в истинности человеческих чувств. И если бы физические типы движений, вдруг вторгшиеся в эстетику, не изменили ритм драмы. Именно переход от линейного движения к хаотическому меняет темп, разнообразит ритм действия драмы и спектакля.

Да, композиционно сюжет выстроен иллюстративно. То есть иллюстрирует явление, рассматриваемое Томасиной.

Томасина. Септимус, представь, ты кладешь в рисовый пудинг ложку варенья и размешиваешь. Получаются такие розовые спирали, как след от метеора в атласе по астрономии. Но если помешать в обратном направлении,
снова в варенье они не превратятся. Пудингу совершенно все равно, в какую сторону ты крутишь, он розовеет и розовеет — как ни в чем не бывало. Правда, странно?

Ну вот несколько примеров спирали с фракталами в качестве визуализации того, что так интересовало гениальную девочку.

Красиво. Визуализация фракталов, имеющих необычную форму, обладающую самостоятельной эстетической ценностью. Как там у классика

Поверил я алгеброй гармонию.

Тогда уже дерзнул, в науке искушённый,

Предаться неге творческой мечты.

(А.С.Пушкин)

… математики, исследовавшие картины Ван Гога, пришли к выводу, что завихрения на некоторых его полотнах довольно точно описывают невидимые для глаза турбулентные потоки воздуха. это выражается в том, что большая или меньшая яркость точек на картинах пропорциональна скоростям точек потока в соответствующих координатах при математическом моделировании турбулентности. учёные также отмечают, что подобные картины, в том числе знаменитая «звёздная ночь», писались Ван Гогом в периоды психической нестабильности.

Картина Ван Гога неизбежно вызывает ассоциацию.

Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне. То и другое, как бы покрытые мраком или бездною, находящиеся вне моего горизонта, я не должен исследовать, а только предполагать; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования. (Иммануил Кант)

Затем неумолимо звучит:

Всем людям свойственно нравственное чувство, категорический императив. Поскольку это чувство не всегда побуждает человека к поступкам, приносящим ему земную пользу, следовательно, должно существовать некоторое основание, некоторая мотивация нравственного поведения, лежащие вне этого мира. Всё это с необходимостью требует существования бессмертия, высшего суда и Бога. (Иммануил Кант)

Нет, конечно же, никакого противоречия между наукой и искусством. Есть лишь попытка спекуляции (и там, и там) на неизведанном. Попытка присвоить себе (и там, и там) «жреческие» функции, игнорируя функции служения, ограничиваясь внешней стороной деятельности, и стремление к паразитированию на существующих преференциях. Подобное негативное целеполагание приводит к попытке построить автономные системы (о чем не устает говорить И.А.Дедюхова). Но… автономная система замкнутая. И там что?… Правильно, повышается энтропия, то есть хаос увеличивается, «температура» выравнивается, степень «горения» понижается… Все становятся одинаково …серенькими …на помойках смыслов. Ой, что-то так до боли напоминает… Не находите?…

Подпитка нужна. Вспомним математику Томасины

Валентайн. Ну… черт… как же объяснить? Итерация и есть итерация… (Пытается говорить как можно проще.) Итерация — это повторение. Слева — графики, справа — их числовые выражения. Но масштаб все время меняется. Каждый график — это малая, но сильно увеличенная часть предыдущего. Берешь ты, допустим, фотографию и увеличиваешь какую-то деталь. А потом — деталь этой детали. До бесконечности. У нее просто тетрадка кончилась.

Ханна. Это сложно?

Валентайн. Математическая подоплека очень проста. Тебя учили этому в школе. Уравнения с иксом и игреком. Значение x определяет значение y. На пересечении ставится точка. Потом ты берешь следующее значение x. Получаешь новый y, отмечаешь новую точку. И так — несколько раз. Потом соединяешь точки, то есть строишь график данного уравнения.

Ханна. Она это и делает?

Валентайн. Нет. Не совсем. Вернее, совсем не это. Она… Получив значение y, она каждый раз принимает его за новый x. И так далее. Вроде подкормки. Она как бы подкармливает уравнение его собственным решением и принимается решать заново. Это и есть итерация.

Приблизительно этим занимается сам Стоппард. Если считать за функцию процесс сотворения искусства, а в качестве её значения — произведение искусства. Вся сложность в самой функции, в умении её «вычислять». Ещё интересней её конструировать… надо пользоваться, всё таки, чем-то посложнее, чем конъюнкция и дизъюнкция…

Кстати, это только один из алгоритмов (причем, явно, простейший) используемых природой для создания…

Ещё одно кстати, тема парка, присутствующая в пьесе, это иллюстрация к новой математики Томасины.

В нашей реальности нынче особенно актуальна проблема шумов, особенно информационных.

Валентайн. Пока не знаю. То есть срабатывает безусловно, но продемонстрировать это крайне трудно. С дичью больше фоновых шумов.

Ханна. Каких шумов?

Валентайн. Фоновых. То есть искажений. Внешних вмешательств. Конкретные данные в полном беспорядке. С незапамятных времен и года примерно до 1930-го птицы обитали на тысячах акров заболоченных земель. Дичь никто не считал. Ее просто стреляли. Допустим, можно подсчитать отстрелянную. Дальше. Горят вересковые пустоши — пища становится доступней, поголовье увеличивается. А если вдруг расплодятся лисы — эффект обратный, они крадут птенцов. А главное — погода. Короче, с дичью много лишних шумов, основную мелодию уловить трудно. Представь: в соседней комнате играют на рояле, музыка смутно знакомая, но инструмент расстроен, часть струн полопалась, а пианисту медведь на ухо наступил и к тому же он вдрызг пьян. Выходит не музыка, а какофония. Ничего не разберешь!

Ханна. И что делать?

Валентайн. Догадываться. Пытаться понять, что это за мелодия, вышелушивать ее из лишних звуков. Пробуешь одно, другое, третье, начинает что-то вырисовываться, ты интуитивно восстанавливаешь утраченное, исправляешь искаженное, описываешь недостающее… И так потихоньку-полегоньку… (Напевает на мотив «С днем рождения».) Трам-пам-пам-пам, милый Валентайн! Полу-чил-ся алго-ритм! Все вытанцовывается.

Этот тезис проиллюстрирован в самой пьесе. Чем хорош Стоппард в данном случае, весь свой используемый конструктив сюжета он поясняет в научный диалогах своих героев. …Или наоборот? Изложенный теоретический материал демонстрирует в ходе сюжетной коллизии пьесы. …Или использует освоенный научный материал для расширения возможностей драматургии?…

Короче. Профессор Солоуэй, который Бернард, изучает Байрона, байрановед то есть, очень здорово ошибся и душевно так запутался в фоновых шумах. Не расслышал мелодии. В силу своего тщеславия, неумеренных амбиций и гордыни, лени, пренебрежения деталями и прочего, прочего… Ну, он давно нам не нравился. Обижает и использует женщин и девушек. Плохой! Что там говорить?…

Упрощенный подход? Может быть…

Вопрос в другом. Помимо гневных филиппик в адрес всяческих литературоведов (на эту тему любит И.А.Дедюхова отрываться, не без оснований надо сказать) хочу заметить следующее: чтобы в этой области достичь качественных достижений неплохо бы, чтобы объект исследования был познаваем изучающим его субъектом. То есть, как минимум субъект должен быть, хотя бы, так же умен, как объект (про талант и прочие особенности личности умолчим). Поэтому (большей частью) неординарные личности предпочитают идти дальше, создавать своё, исследовать новое. А изучение достигнутого остается уделом …(ой, ну вы сами поняли или подите послушайте, что Ирина Анатольевна скажет)…

А зря! Пренебрегая процессом познания, лишаешь себя огромного удовольствия. Это у Фрейда всё сводится к сексу, точнее к сексуальному удовольствию.

Хлоя. Будущее запрограммировано как компьютер. Правильно?

Валентайн. Да, если принять теорию о детерминированной Вселенной.

Хлоя. Вот видишь! А все почему? Потому что все – включая нас с тобой – состоит из атомов. Атомы прыгают, катаются, стукаются друг о друга, как бильярдные шары.

Валентайн. Верно. Еще в двадцатых годах прошлого века один ученый – не помню имени – утверждал, что, опираясь на законы Ньютона, можно предсказывать будущее. Естественно, для этого нужен компьютер – огромный, как сама Вселенная. Но формула, так или иначе, существует.

Хлоя. Но она не срабатывает! Ведь правда же? Согласись! Не срабатывает!!!

Валентайн. Согласен. Расчеты неверны.

Хлоя. Расчеты ни при чем. Все из за секса.

Валентайн. Да ну?

Хлоя. Я уверена. Хотя – спору нет, Вселенная детерминирована, Ньютон был прав; вернее, она пытается соответствовать его законам, но все время сбоит. Буксует. А причина одна единственная: люди любят не тех, кого надо. Поэтому сбиваются все планы и искажается картинка будущего.

Валентайн. Хм… Притяжение, которое Ньютон сбросил со счетов?… Одно яблоко трахнуло его по башке, а другое подкинул змей искуситель?… Да.

Предпочитаю иную модель. В которой имеется радость и удовольствие, достигаемое разными способами. Их можно упорядочить в соответствии с пирамидой Маслоу. Поэтому секс будет где-то в основании, любовь значительно выше, может, на самой вершине, и там неподалеку познание…

Детерминированность определенно требует приложения усилий. Свобода воли требует усилий для преодоления энтропии, чтобы «не играть на понижение температуры горения»…

Ханна. На самом деле тривиально и незначительно все: твоя дичь, мой отшельник, Байрон, который так занимает Бернарда. Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда познания. Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли.

(Продолжение следует)

Читать по теме:

• Стоппард. Часть I
• Стоппард. Часть II
• Стоппард. Часть III