Друзья, природою самою
Назначен наслажденьям срок:
Цветы и бабочки — весною,
Зимою — виноградный сок.
Снег тает, сердце пробуждая;
Короче дни — хладеет кровь…
Прощай вино — в начале мая,
А в октябре — прощай любовь!
*
Хотел бы я вино с любовью
Мешать, чтоб жизнь была полна;
Но, говорят, вредит здоровью
Избыток страсти и вина.
Советам мудрости внимая,
Я рассудил без дальних слов:
Прощай вино — в начале мая,
А в октябре — прощай любовь!
Беранже
У Беранже там еще несколько строф столь же возвышенного содержания. Но смысл их очевиден: сколь бы не казалось незыблемым признание, а присуждение российских литературных премий с подмоченной репутацией — не гарантирует от того, что холодным октябрьским вечером именно лауреатский томик не полетит «фтопку».
…Вспоминаешь минувшее лето, и невольно ловишь себя на мысли: а что пригодилось этим летом из лауреатской писанины? Ведь все наворочано, словно в издевку! Мол, вот вам, вместо литературы, которую вы когда-то даже любили, не могли себе жизни представить без книги.
Я смотрю на эти горы никому не нужной писанины, выдаваемой нынче за литературу и думаю, что вряд ли все эти господа понимают цели и назначение литературы в нашей жизни. А ведь будь у них хоть строчка настоящая, не поддельная, — такого бы не произошло. Ведь русский писатель — это не просто необременительные обязанности по написанию никому не нужного «потока сознания», это… серьезная ответственность.
Но сегодня в писатели идут, чтоб напротив ни за что не отвечать. Чтоб просто читать морали, клеймить «язвы прошлого», бредить вслух. Чем это заканчивается, особенно хорошо видно на примере Людмилы Улицкой. Она считает, что у наших детей нет никаких проблем, кроме как толерантности к гомосексуализму и «свободы половых девиаций».
Сразу становится понятно, что сама она в «нежном возрасте» занималась только этими порицаемыми вещами, не училась, считая, что будущее ее устроится за счет труда советского народа на производстве. В принципе, так и случилось, но при этом у детей проблем стало намного больше. Ведь достаточно поинтересоваться статистикой, насколько вырос процент детского суицида в введением ЕГЭ, насколько усложнился для сегодняшних школьников процесс познания.
А уж мысли о будущем и вовсе ставят людей репродуктивного возраста в наиболее рискованную группу по суицидам. Но разве это хоть немного трогает не просто «русского писателя», а женщину? Разве ее хоть раз озаботило положение семей, когда ЖКХ превратилось в настоящее крепостничество и практически оккупационный режим, а «государственные жилищные программы» намеренно инвестируются так, чтобы высосать жизнь не только из тех, кто ими пользуется, но и из всего общества?
Людмиле Улицкой по наиболее насущным жизненным вопросам предложить нечего. Она онанизирует в своем узком мирке сытости и довольства за общий счет, поэтому, чем дальше, тем больше ее откровения вызывают беспокойство за ее психическое здоровье.
«Страшно далеки они от народа!» — фраза, становящаяся, пожалуй, девизом всего, что имеется в виду под расплывчатым определением «современная русская литература».
Но когда вдобавок такая неприлично оторвавшаяся от реальной жизни «Тетя Мотя с калошной фабрики» (с. И.А. Дедюховой) бредит вслух по поводу геополитики или лепит вслух оскорбительные вещи о чужих детях, заглядывая им в трусишки, — хочется сказать даже не ей (она это вряд ли осознает в пограничном состоянии), а тем, кто заверил эту неумную, малокультурную женщину, будто она действительно… русский писатель, будто на самом деле написала хоть что-то, что можно поставить в один ряд с Гоголем и Достоевским.
Но здесь… придется сделать небольшое отступление, раз уж речь зашла о «тетях Мотях». Когда-то в середине «нулевых» следила за литературными дискуссиями с участием Ирины Анатольевны Дедюховой. Да все знают, что любую дискуссию с ее участием было захватывающе интересно читать и перечитывать, а кроме этого… читать было нечего. Сегодня, когда вернулись ее бесподобные монологи о литературе в виде литературных вебинаров, — о потерянном времени можно вспомнить без сожалений. А вообще это «редкий садизм» (с. И.А.) — оставлять читателя не только без литературы, но и без общения с настоящим писателем, не «пальцем деланным».
И одна фраза, признаюсь, из тех давних дискуссий запала в душу: «Да уже у тебя внутри! Уже рушу стенки переборки!» Потом пришлось проверить истину этого высказывания. Не только на себе, пока искала, где же теперь «разговаривает сама с собой, пока ее никто не слышит» эта женщина, ставшая существенной частью души, поскольку отвечала на самые сложные и болезненные вопросы о жизни.
Я ведь обнаружила, что большинство ее собеседников/оппонентов так и живет во внутреннем монологе с ней, собирая ее фразы, мнения, определения… вроде и для обычного доноса, как водится. Но… какой энергией заряжаешься, читая это все! Вернее, попытку как-то опустить до себя И.А. машинально и привычно пропускаешь, а ловишь только ее ответы.
И в конечном счете понимаешь, что работа со словом — это действительно магия, но далеко не все осознают, что она в результате творит. Сам человек уже «ничем не может это заесть», он посвятил жизнь собиранию афористичного изустного творчества Дедюховой, не совсем соображая, как сам выглядит на его фоне. Точнее, кем.
Нет, конечно, у таких людей и мысли о том, что рано или поздно с них спросят: кого они выдвигали в «философы-мыслители» да еще и «писатели» — вместо этого искрящегося юмором, умом, отточенностью мысли, добротой, состраданием и сочувствием радужного потока Великого и Могучего?
Они считают, что собрали «обвинительное заключение» на Дедюхову, а собрали донос на самих себя. И это действительно происходило в самое сложное время, когда они оставляли людей без нравственной опоры, когда все клерки из администрации Путина и Медведева, «помощники» наших многочисленных депутатов — переписывали «нравственные проповеди» у Дедюховой, уродуя под этим соусом уголовное законодательство.
Так что результат подобной провокации ведь не только в откровенном предательстве интересов России. Перед нашими детьми серость и убожество доказывало, будто малограмотные сочиненья малокультурных граждан, лишенных скромности и здравого отношения к своим способностям, — это и есть русская литература.
Да, в результате выросло несколько поколений нечитающих людей, поскольку «не все написанное — читается» (с. Дедюхова). Но попутно выяснилось, что литературные образы, созданные в классической литературе — живут и без письменности, поскольку «литература возникла раньше письменности» (с. И.А.).
Так и в нашем подобии «литературного процесса» мы видим это отражение. Хорошо помню, по каким поводам неоднократно И.А. употребляла это свое выражение про «тетю Мотю с калошной фабрики». Смысл этой фразы в том, что сегодня «писатели» уже научились составлять чтиво для этой дамы, но пока не научились писать что-то интересное для хорошего советского инженера, а тем более — для кандидата технических наук. Но на возникшей «базе» невозможно найти ничего, что хоть как-то подошло бы для доктора физико-математических наук.
Эта «тетя Мотя» въелась настолько плотно, что некоторые, решив, что с Дедюховой уже покончено раз и навсегда, — даже романы «начирикали». Без комментариев!
Далее начинается привычное вранье про «писателя и литературного критика», уже заранее присматривающегося к «институту семьи» вслед за Людмилой Улицкой.
Майя Кучерская — прозаик, литературный критик; автор романа «Бог дождя» (премия «Студенческий Букер») и книги «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние» («Бунинская премия»).
«Адюльтер — пошлое развлечение для обитателей женских романов», — утверждает Тетя Мотя (или Марина), в прошлом учитель русского и литературы, сейчас корректор еженедельной газеты и — героиня одноименного романа Кучерской. Но внезапно Марина сама оказывается в центре событий: любовная связь, которой она жаждет и стыдится, душная семейная жизнь, сумасшедший ритм газеты…
Неожиданно в руки ей попадают записки сельского учителя: неспешная жизнь уездного городка, картины исчезнувшего русского быта, сценки с Нижегородской ярмарки и чайных плантаций на острове Цейлон. Остается только понять, где настоящая жизнь, а где ее имитация.
Мы видим, как неприятное лицо этой «себе на уме» тети Моти, явно ординарной, никому неинтересной особы, озлобленной зависть на всех, кому «повезло», — начинает лучиться счастьем и довольством.
Вот ее подкормили, вот посадили в качестве сменки «Свете из Иваново» на НТВ, вот пожалели убогую с книжечкой… И расцветает на наших глазах это серое и убогое, как мы уже неоднократно замечали на аналогичных примерах, вроде Татьяны Устиновой. На ту, пока не причесали, не умыли — смотреть было страшно.
Да и кто, собственно, может еще писать подобную чушь? Только озлобленные на жизнь бабы, не умеющие убрать грязь под носом. Готовые на все, лишь бы своим «восхождением» унизить всех, кому «больше повезло»! Другого «позыва к творчеству» не имеют.
Может, это во мне говорит «зависть к чужому успеху»? Да все эти пустые и неоднократные отговорки про «зависть» — не вызывают даже и мимолетного возмущения, как это было раньше. Всем дано наплевать на этот… позорный и унизительный «литературный процесс».
Во-первых, его организаторы вряд ли представляют, какой жизнью приходится жить, когда в ней уничтожена настоящая литература. И ведь каждый раз вспоминаешь, насколько мгновенно настоящая литература решает многие проблемы прямо в твоей жизни, нисколько не сомневаясь, что эта тетя Мотя с неприятным лицом пришла решать не твои, а свои проблемы. Как множество тетей Мотей, приносящих в жизнь одни неприятности, решила их и за твой счет!
Четверть века я жила в постоянном напряжении, стараясь не опускать руки! Психологи, экстрасенсы, священники, гадалки, «опытные» знакомые… Каждый раз приходится преодолевать себя, чтобы это сказать кому-то вслух… И потом беззаботный вопрос: «А что ты раньше не сказала?» — ставит в тупик.
«А ты ведь говоришь так, а думаешь так. А надо думать вот так, а сейчас пойти и сказать эдак!» — следует совет настоящего писателя, причем, в такое для нее самой время, когда и тревожить своими проблемами неловко.
Потом вспоминаешь, что ведь действительно когда-то читала об этом у нее, без пафосных рассуждений, как она «решила понять, что происходит в институте семьи».
«Тётя Мотя» — второй роман русской писательницы Майи Кучерской, вышедший в 2012 году. Героиня романа — москвичка Марина, испытывающая разочарование в семейной жизни. По словам автора, предметом исследования в её романе стал «институт семьи»: «Мне захотелось понять, что происходит в этом институте».
Впервые журнальный вариант опубликован летом в журнале «Знамя» (2012, № 7—8). Полностью книга вышла осенью того же года в издательстве «Астрель»; в оформлении обложки была использована картина Модильяни «Женщина в коричневом платье». Роман был хорошо принят критикой и завоевал ряд литературных наград.
Все, кто хочет это понять — слушают маму и бабушек, выходят замуж и отлично справляются без очередной «тети Моти». А Майе Кучерской захотелось это «понять» почему-то в литературе, да еще и после Льва Николаевича Толстого, после «Дамы с собачкой» Антона Павловича Чехова, с которой она слизала «основную сюжетную линию».
Вид этой замухрышки Кучерской заранее говорит сам за себя. Подобных невзрачных гражданок потому и тянет «разбираться с институтом семьи», поскольку на них и женятся… такие же, страшно себя за это презирая. Потом начинают сравнивать, что «устроились» — «не хуже других», злословя и радуясь любой неудаче тех, кому страстно завидуют.
Вряд ли Кучерская сама отдает себе отчет, откуда вылезла у нее эта «тетя Мотя с калошной фабрики». Впору написать сценарий мыльной оперы «Тети Моти тоже любят и шакрно, не как некоторые».
А пока она внимательно изучила «творческий метод Мисы Сыскина, поэтому появляются разные записки про Цейлон. Неожиданное столкновение с любовями всей жизни намного лучше описано у Татьяны Устиновой, только там был… генерал ФСБ. Что куда более реалистичнее, конечно, для нашей действительности. Но у Устиновой эта чушь хоть на Букер не претендовала.
Но напомню, что весь этот разгул цейлонный адюльтеров и изучений «институтов семьи», а так же «половых девиаций» — был накануне кровопролития на Юго-Востоке Украины. И смотришь, как мило устроились тети Моти с крысиными личиками! Настоящий писатель решает проблемы геополитики, ЖКХ, семьи, нашего разрушенного быта… в тот момент, когда ее саму только что физически не уничтожили. Она делает весь анализ, собирает нашу жизнь воедино, у нее нет ни времени, ни средств, чтобы отдаться литературе. Какой смысл, если ее все равно обворуют? Да и 2013 год — это для любого, кто не разучился читать на русском, год «Парнасских сестер», а не тети Моти, пожелавшей разобраться публично в свих семейных дрязгах.
Чего мы ждем от русской литературы? Как и прежде, ждем ответа на наши вопросы о жизни. А еще остро ждем… справедливости. Не к личной «справедливости» для ничтожеств вроде Майи Кучерской, а для себя!
И здесь упрекать читателя в эгоизме смысла нет, ведь все нынче грамотные, все читают с экрана. Это самый интимный вид искусства. От него ждешь и вторжения в твою личную жизнь, в семьи, но не на уровне Улицкой или Кучерской. Сами-то они должны понимать, как выглядят их заявления, претензии, нудные «размышления»… после «Дамы с собачкой», не говоря о том, что все тут же вспоминают из высказываний И.А., прыская со смеху.
«Рукописи не горят!» — это не просто в буквальном смысле, ведь некоторые до сих пор живут возле импровизированных жертвенников достославных похождений И.А. по форумам и социальным сетям, а еще больше людей это продолжает бережно хранить в памяти… просто потому что вспомнить больше нечего. Ведь все, что предлагается взамен — обычное пустое место, в этом несложно убедиться любому, кто не разучился читать. А тем, кто так и не научился или давно разучился… «без разницы».
…Вспоминая что-то такое из давно написанного и не раз прочитанного, я все же последовала совету Ирины Анатольевны. Признаться, последовала… немедленно. Огромная часть моей сознательной жизни прошла с этой проблемой, которую я воспринимала своим крестом.
Этой проблемы больше нет. Все разрешилось «само собой», кардинальным образом. 2013 год, когда Майя Кучерская «разбилась с институтом семьи» (слава богу, не с моей!) — стал для меня одним из самых удачных и счастливых, вопреки всем гороскопам. То, что свалилось на меня за все мои совершенно напрасные (как неожиданно оказалось) переживания, терзания, страдания… могу назвать лишь «обыкновенным чудом».
Мне странно вспоминать все советы и рекомендации, которые я получала далеко не бесплатно. Ведь и Майя Кучерская «исследует институт семьи» — за счет общественного достояния, а результат будет не лучше, чем у Улицкой.
Да, совет настоящего писателя был проникнут сочувствием и… любовью. Такими естественными и как бы разумеющимися изначально: «А что ты раньше не сказала?..» Вспомните, когда вы в последний раз брали книгу, проникнутую искренней любовью к людям, к России («Без любви к Родине литература на русском не пишется!» — с. И.А., 2003 г. и рядом вой всех нынешних «творцов литературы»)? Мы же привыкли, что книги сегодня пишутся из плебейской жалости к самому себе, из презираемой нормальными людьми жалкой любви к себе самому, из подлой гордыни, когда все вокруг — виноваты.
Потому и навязывание книг через литературные конкурсы — это тоже попытка сыграть на «комплексе вины». Да и весь нынешний пиар того, что подразумевается по «современной русской литературой». А что в результате?..
А в результате мы получаем болото, решающее за наш счет свои проблемы, что изначально отвратительно любому человеку, читающему на русском. Это болото из трусливых, никчемных людей — не обмолвятся ни о ЖКХ, ни о приватизации государственной собственности, ни о «Трансваале», ни о том, о чем давно болит душа.
На болото нельзя опираться, а русская литература — это твердыня. Приди настоящие романы Ирины Анатольевны вовремя, они бы уже отложились в общественном сознании, которое сегодня находится в полной прострации. До такой степени, что ничтожества вроде Улицкой смеют заявлять вслух то, чему уж и удивляться нет сил.
Сегодня многие вещи, о которых кричала Ирина Анатольевна (помните «Крик Каллиопы»?) — стали шаблоном, расхожим мнением тех, кто крадет у нее готовое. Но ее образы не форматируют действительность, не изменяют нашу жизнь незаметно и бескровно, как это делает настоящая литература. И вся пролившаяся этим летом кровь — на руках тех, кто пытался выдать макулатуру и нынешнюю безыдейную «партийность в литературе» — за литературу, отучив читать три поколения.
А я, на своем личном, очень локальном примере, убедилась, что из себя представляют эти «литературные методы». Все заняло не более 20-ти минут. Правда, перед этим был долгий процесс осознания, что такое — настоящая русская литература.
Стоит, наверно. напоследок заметить, что сам этот «процесс осознания» был из практических соображений, вовсе не потому, что мне «просто захотелось узнать». Майя Кучерская лжет, будто в жизни современной женщины, да еще и «обвешанной сумками» и обремененной семейством — есть время на «просто узнавание». В основе всего лежит практический интерес и насущная необходимость. Ее интерес написан на ее самодовольной мордашке: «Наконец-то справедливость для меня восторжествовала! Теперь я буду обсуждать семейные проблемы тех, кому страстно завидовала с детского садика! Они мне за все ответят — и за белые гольфы и за пышные банты. За то, что их все любили без дурацких записок про Цейлон. Сдался мне этот Цейлон! Но пусть все они знают, что теперь у меня — Цейлон, а у них — вонючее Медведково…»
И так далее в том же духе. Женщину ведь никакая премия не обманет. Сколько возле нас исходило завистливой слюной таких вот «исследовательниц семьи», на которых никто и не смотрел без брезгливой жалости.
Настоящую литературу начинаешь искать, стоит лишь задуматься о жизни, о Родине, а главное — о развитии. Потому что любое развитие возможно лишь с настоящей русской литературой. А вот любая жалостливая потачка эрзацу, подобию — заканчивается кровопролитием.
Что и доказано минувшим кровавым летом… Аминь!
1 comment
Сильно написано. И притом правильно. Все эти тёти моти, действительно, лезут через «я в литературе» решать свои проблемы. К окружающим их людям — только презрение и претензии. Да еще стремление напакостить как в случае с Улицкой, лезущей к деткам в трусики. Вот же мерзавка. Хотя здесь, конечно, может быть просто бизнес. Отрабатывает свою пайку.