Поговорим об артистах, которые живут долго, и которые не просто актеры, а всем известные и всеми любимые, потому что незаурядные. И получается так, что зритель знает их практически всю свою сознательную жизнь, поколение родителей знает их(артистов) со времен молодости, и дети, родившиеся уже после их(артистов) ухода из жизни, росли на созданных ими вещах.
Ну, кто не знает Зиновия Гердта? Он же был всегда в нашей жизни — по радио, в кино, на экранах телевизора.
Человек прожил большую жизнь, у него было множество друзей, они написали замечательные воспоминания о нем. Вот то, что мне было особенно интересно.
Исаия Кузнецов рассказывает:
Нам было по 14 лет, когда мы познакомились.
Мы оба учились в ФЗУ Электрокомбината – я на слесаря-инструментальщика, он на слесаря-лекальщика, специальности более тонкой. Впрочем, ни он, ни я вовсе не мечтали отдать этим профессиям всю свою жизнь. ФЗУ – это два года рабочего стажа, необходимые в те времена для поступления в какой бы то ни было институт. Однако все сложилось иначе: ни он, ни я в институт так и не поступили.
Пятнадцатого ноября 1932 года – смешно, но я почему-то помню эту дату – мы оба пришли в просторное помещение на верхнем этаже одного из зданий Электрокомбината поступать в заводской ТРАМ – Театр рабочей молодежи, руководителем которого был бывший актер Василий Юльевич Никуличев. Трамовцы звали его по-домашнему дядей Васей. Со временем Зяма придумает к его имени рифму: «Дядя Вася, иди одевайся».
И вот еще одна дата – 19 мая 1938 года.
День создания так называемой Арбузовской студии. В этот день, «в час пурпурного заката», как записано в «Студиате», шуточной истории студии, на квартире у Валентина Николаевича собрались человек десять. Кроме самого Плучека и Александра Гладкова, четверо из нашего бывшего театра, несколько студентов училища при театре Мейерхольда, два профессиональных актера. Арбузов, один из инициаторов создания студии, отсутствовал – он был на футбольном матче, пропустить который мог только если бы лежал на больничной койке, без сознания. Не было и Зямы: то ли не смогли его предупредить, то ли был занят в спектакле, уже не помню.
Идея написать пьесу самим, методом импровизации, принадлежала Арбузову. Самое удивительное то, что она была осуществлена.
В свое время открытие студии и премьера «Города…» были событием весьма приметным. И имя Зямы Гердта наряду с именами других исполнителей – Тони Тормазовой, Милы Нимвицкой, Ани Богачевой – с уважением произносилось на студенческих обсуждениях в ИФЛИ и МГУ. Его Веня вызывал у студентов споры, а у студенток – восторг и любовь.
Любопытно – об этом, кажется, где-то говорил Валентин Николаевич, – Зямин Веня привозит в будущий город футляр со скрипкой. Но – цитирую по его заявке – «…когда его просят сыграть, он молча протягивает левую руку и сгибает пальцы в кулак. Средний палец зловеще торчит, несогнутый…» В результате несчастного случая он лишился возможности продолжать учение в консерватории и играть на скрипке…
Почти мистика…
Тяжелое ранение, двухлетнее пребывание в госпиталях, несгибающаяся нога, казалось, ставили крест на его актерском будущем.
Когда началась Великая отечественная война, Зиновий Гердт ушел добровольцем на фронт. Старший лейтенант саперной роты Гердт не вспоминал, что он артист, и даже не участвовал в самодеятельности. В феврале 1943 года под Белгородом он был тяжело ранен в ногу.
Исай Кузнецов:
«Я, как видишь, опять в госпитале, – пишет он мне на фронт в начале сорок пятого года. – Претерпел, брат, десятую операцию. Однако не дамся голым в руки. Фигурально, конечно, а буквально – постоянно. Приходится, гот дамм! В этот присест хочу окончательно долечиться. Надоело все до черта!»
«А я? – пишет он в другом письме. – Изволь: в лучшем случае – актер на хромые роли. Но я зол, зубаст и черств. Думаю, что эти мои новые качества пригодятся. Жду сухих тротуаров, а то на костылях невозможно. Как только повеснеет, уйду из больницы и буду драться».
«Зол и черств» – это, конечно, преувеличение, своего рода самоподбадривание. Злым и черствым он никогда не был и не стал.
Михаил Львовский:
В первую послевоенную зиму мы с Зиновием Ефимовичем, как это бывало и до войны, возвращались домой с работы – он из театра, я из радиокомитета. Так случилось, что я демобилизовался в 1945-м, а он раньше, после тяжелейшего ранения. Подходим к дому, где оба жили. Вдруг Гердт оступился и, тихо сказав «ой», упал на снег. Я стою над ним в шинели без погон, а он лежит на снегу в пижонском пальто лимонного цвета.
– Я сломал ногу, – спокойно говорит Гердт.
А я и так это вижу, и у меня от ужаса перехватило дыхание. Ведь нога-то много раз оперирована и не знаю, сколько ломана. А Гердт говорит очень спокойно, видя, что со мной делается:
– Не волнуйся, поднимись домой и позвони в «Скорую». Спокойно, слышишь, спокойно.
Я позвонил и вернулся. Наш дом был почти за городом. Вокруг – никого. Ни стона я не услышал от своего друга до приезда «Скорой помощи». Потом – носилки, захлопнувшаяся дверь с красным крестом, и всё.
Известно, что доктора, которые лечили Гердта, все до одного очень его любили. Он их смешил и развлекал даже на операционном столе. А про свои скитания по госпиталям артист не любил рассказывать и никогда не надевал боевых наград и орденских планок не носил.
Исай Кузнецов:
После войны Зяма пришел в театр Образцова – спрятал свою больную ногу за ширмой. Но прошло немного времени, и его имя, имя человека за ширмой, стало произноситься с восхищением.
Как-то, уже после своей демобилизации, я провожал его на спектакль. Мы шли по Тверской, и он с увлечением рассказывал о работе в новом спектакле. Он готовил роль конферансье в «Обыкновенном концерте», читал мне тексты, сочиненные им для конферансье – куклы, ставшей столь знаменитой, что на восьмидесятилетии Зямы она оказалась едва ли не самым ярким его участником.
А, действительно, актер 36 лет проработал в театре кукол Сергея Образцова. Пусть не обижаются остальные (такова специфика профессии), но ведь зритель практически не знает имен кукольников. И из-за репертуара (в основном, детского), и из-за необходимости работать за ширмой. Каковы же обаяние, одаренность и неординарность личности, что (практически единственный) актер театра кукол стал таким популярным и знаменитым, ещё в тех кукольных ролях. И эта харизма вытолкнула артиста в самый массовый жанр, где он не затерялся даже за кадром, ну а впоследствии вышел на авансцену.
А сам Зиновий Гердт вспоминал о первой своей работе в кино следующее:
– Большая роль – да. Собственно, с кино как с видом деятельности меня свел кукольный театр. Был такой спектакль «Чертова мельница», где я играл черта первого разряда, такого легкого, быстрого, саркастического. И режиссер Васильчиков, который занимался дублированием заграничных фильмов, как-то мне позвонил: «Зиновий Ефимович, у нас есть французская картина, где за кадром есть некий голос историка, который комментирует шутя всё, что происходит на экране. Попробуйте прочитать этот рассказ в манере вашего черта». У меня была манера черта, представляешь? Я создал манеру.
– Манера черта в нас заключена подчас…
– Я переделал текст поближе к своей этой чертовской манере, прочитал, и вышел фильм «Фанфан-Тюльпан». И тогда все вы, русские режиссеры, уже тоже стали звать меня и на сочинение, и на произнесение моих комментариев к разным фильмам. Из всех республик. Фильмов было много. И я стал богат. Платили по тем временам огромные деньги.
Сам фильм помнится ещё черно-белым, необыкновенно веселым и в тоже время утонченным из-за потрясающе ироничной интонации «автора». После такого фильма невозможно не обратиться к теме женщин и любви в жизни Зиновия Гердта. Рассказывают о его многочисленных ухаживаниях и браках.
Роберт Ляпидевский
Эта страсть присуща всем нормальным мужчинам, но в нем она существовала в каком-то другом коэффициенте, в другом эквиваленте. Он был элегантен и даже экстравагантен по отношению к женщинам и абсолютно бескорыстен. Больше всего он ценил в женщине именно женщину, очаровательное создание, несмотря ни на возраст, ни на ее жизненные обстоятельства, ни на ее недостатки. В любой женщине он видел прежде всего хрупкое создание, которое нужно охранять и оберегать, ухаживать как за цветком. Внешность ни о чем ему не говорила. «Женщина, – говорил нам Зиновий Ефимович, – это не мы с вами. Это другое создание. Она несравненно выше мужчины…»
Галина Шергова
Меняли жен многие жрецы искусств. Помню разговор на Пушкинской площади драматургов В. Полякова и И. Прута. Оба они многократно уходили от жен, всякий раз строя квартиру для каждой. Тогда И. Прут, оглядевшись по сторонам, сказал задумчиво:
– А неплохой городишко мы с тобой, Володя, отстроили!
Когда я рассказала эту историю Зяме, он грустно произнес:
– На днях одна маленькая девочка сказала мне: «Мы получили комнату – 17 квадратных метров. Понимаете – квадратных!» А я даже обыкновенного метра никому не мог вручить. Обидно.
Действительно, настоящий собственный дом у него появился поздно. Вместе с настоящей женой.
Когда Гердт женился на Тане и познакомил нас, я спросила его (Таня куда-то отошла):
– Ну, и какой срок отпущен этой милой даме?
Даже не улыбнувшись, он отвечал:
– До конца жизни.
– Что, как у Асеева, «из бесчисленных – единственная жена»? – мы любили разговаривать строчками.
– Отсюда – в вечность. Аминь. А может – омен, возможны варианты.
Зяма сказал так. Так оно и произошло. Все предыдущие браки были как бы романами под общей крышей. Жизнь с Таней была семьей, домом, заботой, нерасторжимостью. И любовью. Не притушенной временем любовью.
Поэтому вспоминается один из самых поэтических фильмов о любви, в котором играл Зиновий Гердт, «Адам женится на Еве» (1981г.) по мотивам одноимённой пьесы немецкого драматурга Руди Штраля с изысканной музыкой влюбленного М.Таривердиева.
Он там не главный герой, не Адам (хотя есть в его послужном списке роль первого человека в спектакле «Божественная комедия»). Но в роли судьи актер более чем убедителен. Уже так много пережито, уже так много перечувствовано и уже известна цена верности и счастья.
А зрелость неизбежна. И в этом «амплуа» Зиновию Гердту повезло, он реализовался в роли, роли опасной, но так страждуемой артистами — Мефистофель в «Фаусте» Гете.
А если внимательнее присмотрется к этому произведению, то увидим его неувядаемую современность, о которой ещё не знали исполнители, предлагаемого вашему вниманию чуть позже, спектакля.
Вот и у Фауста под конец жизни возникла высокая цель — строительство плотины.
А, кстати, тема плотины в последнее время становится все актуальнее, и актуальнее. Не находите?
Я привожу отрывки этого анализа «Фауста», поскольку он помог мне облечь в слова то впечатление, которое возникало от «простой» с виду игры Зиновия Гердта. Людей, которые оставляют память на всю жизнь тем, что раскрывают какие-то новые стороны хорошо знакомых вещей — не так много.
Что поделать, человеческое сознание потому и стереотипно, что большинство открытий несет в себе разочарования. Сегодня больше принято держаться подальше от «новых веяний», ничего хорошего для души в них нет. При этом иногда ведь теряешь что-то вечное, нетленное, остающееся в этом мире неизменным.
Каждый выход Зиновия Гердта к зрителю — нес ту степень «нетленки», которая давала облегчение, что некоторые вещи нисколько не изменились во всех наших сумасшедших «преобразованиях». Я до губины души благодарна Зиновию Гердту, что он, прожив такую бурную трудную жизнь, нисколько не поменялся, не изменил себе, позволив многим его поклонникам испытать в жизни совсем редкую нынче благодарность… за эти встречи.
2 комментария
Да, выдающийся артист. Очень подкупает то, что пошел добровольцем и воевал. Человек! И разве можно себе представитьь, чтобы фронтовик и герой еврей Зиновий Гердт вдруг стал тыкать кому-нибудь в лицо каким-нибудь холокостом?
Да я помню, как удивилась, узнав, что Зиновий Гердт имел такое сложное ранение в ногу, потому и хромал. Сколько не помню его замечательных ролей… мне всегда казалось, что это такая «режиссерская задумка». Вначале увидела «Золотого теленка» в первом классе, потом уже прочла книгу, все искала описание «прихрамывающей походки». Но сложно представить себе дркгого Паниковского. Впрочем, в любой роли был идеальным!
«Шалунишка куртизан!» — какой у них был бесподобный дуэт с Гурченко!
И там такая харизматика… что очень легко представить его успех у женщин! И зачем ему спекуляции на национальном вопросе? Этим же занимаются те, у кого за душой нет ничего, кроме национальности. Чтоб на ширмачка с тем же Гердтом подравняться. Но Гердта мы любим и уважаем вовсе не за национальность, а за уникальность человеческой личности.