И.А.Дедюхова
Армагеддон N 3
В ком еще жива душа
Возле прицепного вагона Петрович героически сдерживал толпу из трех человек. Вообще понять его было можно. Только этих чудиков еще и не хватало для полного счастья в прицепном вагоне. Странный мужик в длинном обшарпанном полушубке и фатоватом кожаном кепи, выглядывал из-за очкастого рыжего еврея в черном драповом пальто. На голове еврея красовалась вальяжная велюровая шляпа. Непосредственно на Петровича настойчиво наседал татарин в добротном китайском пуховике. Татарин был, пожалуй, за старшего, поскольку вел себя гораздо развязнее остальных.
— Билет когда брал, мне ничего про места девка в окошке не квакала! — орал татарин на Петровича, замахиваясь на него свободной от поклажи рукой.
— Я тебе сейчас сам по одному месту квакну, — шипел на него Петрович. — Нету для вас в вагоне места! Валите отсюда!
— Па-азвольте! — высокомерно протянул еврей.
— Я сейчас с тобою такое себе позволю, морда жидовская! — сверкнув желтыми глазами, повернулся к нему Петрович. Неестественно длинным пальцем он выразительно чикнул себе по серому морщинистому горлу, выставлявшемуся из воротника заношенной рубашки. Еврей отступил и беспомощно посмотрел на прятавшегося за ним товарища.
— Значица, так! Раз ты слов не понимашь, бить буду! — угрожающе произнес татарин.
— Марсель, не надо горячиться! — проблеял мужчина в полушубке.
— Заткнись, — ответил ему Марсель, даже не обернувшись, и заорал еще громче: — У нас, голубчик, говорят: «Мулла всегда знает больше простого татарина!» Потому как только Аллах сведущ о всякой вещи! А ты даже не татарин! Что ты можешь про места знать такое секретное, задница? Раз говорю, там наше место, значица, заткнись! Щас морду твою бить стану! Нам, татарам, все равно, лишь бы крови было побольше! У-уйди с дороги!
Слова Марсель под конец тирады стал выговаривать с плотно сжатыми зубами, нехорошо надвигаясь на проводника. Петрович неестественно дернулся корпусом в ответ на оскорбительное поведение пассажира и вдруг издал горлом тонкий, пронзительный звук. На перрон тут же спустился второй Петрович, нацелился на Марселя и принялся пихать его в сторону от вагона. Не говоря ни слова, а главное, даже не предупредив Марка Израилевича и Порфирия Дормидонтовича, татарин бросил свою котомку в снег и вцепился второму Петровичу в горло. Второй Петрович, не ожидавший молниеносного нападения, замахал руками, как крыльями, и за его спиной начал расти и набухать силой горб. Первый Петрович бросился своему сменщику на выручку, раздирая когтями на татарине пуховик.
— Лезьте, заднисы! В вагон лезьте, дуры! Алла сказала, что они в этом вагоне сидят! — захлебываясь кровью, сквозь зубы заорал татарин представителям дружественных конфессий и старым приятелям в одном лице.
— Так как же… Марсельчик! — растерянно пролепетал дьячок. — Втроем ведь надо… Сам знаешь…
Мулла ответил им забористым матом, из которого Марк Израилевич и Порфирий Дормидонтович заключили, что втроем, конечно, сподручнее, но и двое ради такого случая вполне сойдут. Преодолев какое-то внутреннее оцепенение и возникшую неловкость, Марк Израилевич толкнул Порфирия Дормидонтовича к вагону, и, семеня за дрогнувшим всем телом составом, они вдвоем полезли в тамбур, с тревогой оглядываясь на остервенело пинавшегося и царапавшегося татарского муллу, бывшего профорга горного факультета Марселя Шарифуллина.
Поезд начал медленно двигаться. Неожиданно из здания вокзала к нему выскочил еще более странный мужик с двумя большими алюминиевыми флягами наперевес. Из-под почти детского пальто с цигейковым воротником у него торчала грязная розовая юбка. Пробегая мимо дерущихся, он успел хорошо приложить первого Петровича бидоном, от чего тот сразу перестал представлять какую-либо опасность для муллы. Закинув на бегу бидоны в тамбур, мужик, путаясь в юбке, сноровисто уцепился за поручень и забрался вслед за бывшими сокурсниками в вагон. Поезд набирал ход.
Второй Петрович с сожалением оставил бесчувственного татарина на залитом кровью перроне, подхватил своего товарища и мощными, звериными скачками стал догонять прицепной вагон…
* * *
Возвращаясь из очередного похода в ресторан, они столкнулись с наголо бритым человеком в расстегнутом пальто, надетом поверх розового сатинового сарафана, с трудом тащившим две огромных молочных фляги из коридора прямо к ним в купе.
— Бидоны подбери, урод, — сказал Ямщиков. — Совсем уже забурели! Свободных мест полно, так они нарочно к нам таращатся.
— Ну, если к вам, — сказал бритый, поворачиваясь к Ямщикову и слегка распахивая пальтецо, — тогда заткнись и более не возникай, товарищ! Прорываться к вам… тоже радость небольшая.
Ямщиков, увидев прикрепленную к подкладке пальто знакомую бляху, действительно предпочел больше не возникать. Он только заглянул в купе и тихо присвистнул. Там уже сидел дьячок в видавшей виды рясе и рыжий еврей в солидном двубортном костюме. Они тихонько заворчали, когда вплотную к их ногам бритый притиснул свои фляги.
— Заходите, заходите! — радушно пригласил их бритый. — Все в норме!
Они уже ничему не удивлялись, поэтому Марина присела на свою полку рядом с евреем, который тут же насыпал ей горсть цветных печенюшек с цветным сахаром и кокосовой стружкой. Ямщиков с Седым, видно, были уже сыты всем по горло, поэтому молча сняли обувь и полезли на свои места.
— Слушай, Фира! А нам надо с ними знакомиться или как? — тихонько спросил Марк Израилевич, пытаясь завязать какие-то узелки на мотке пестрых ниток, вставляя в них гвозди.
— Так… не знаю, — сказал дьячок, застенчиво взглянув на жующую Марину.
— Этот узелок у вас неправильно вывязан, — вдруг ткнул пальцем в ритуальную цепь из узелков и гвоздей кришнаит.
— А ты бы вообще молчал! — сказал ему Марк Израилевич с раздражением. — Фира! Я уже не могу! Это Марсель отлично делал, а я совершенно не в курсе. И этот лезет еще чего-то! У нас проблемы религиозного характера, а у вас, гражданин, вообще религии нет, вы — язычник! Без яиц они пончики жрут! Колобок на сметане мешен! С бидонами еще в чужое купе лезет!
— И в самом деле, помолчали бы, товарищ! Русский мужик, а на кого похож-то стал? Безобразие! Сметану таскают бидонами! — осуждающе сказал дьячок соплеменнику, взглядом обращаясь за поддержкой забиравшимся на верхние полки Ямщикову и Седому.
— Среди евреев тоже такие развелись, Фира, представь себе! — поддакнул ему Марк. — В меньшей степени, но встречаются. А это уже, согласитесь, явное подтверждение, что мы живем в эру Машиаха, что близится суд! Близится! Всем достанется! Когда такое еще было-то? Ведь без стыда в юбках по вагонам шастают!
— Встречаются и евреи среди наших братьев. Только они хитрые, сами за сметаной не ездят. А я уже второй раз за зиму в Малаховку мотаюсь. Нам из-за этих вот, — мотнул головой на дьячка кришнаит, — старухи сметану не продают. Сахар и муку запасти можно, курагу и чернослив мы с лета заготовили…
— И про анашу не забудь! — едко вставил дьячок.
— Ты меня с упертыми буддистами в один флакон не сливай, папаша! — веско сказал кришнаит. — А то я тебе такую харе рама покажу!
— И кама сутру еще покажи! — тут же подцепился рыжий Марк.
— Девушки бы постеснялись, — сказал им кришнаит, снимая с подкладки пальто бляху и вешая ее на грудь. Насмешливо глядя на оторопевших Фиру и Марка, он веско добавил: — За вас на вокзале мулла героически дрался, а вы тут развели… Меня братья для подстраховки послали. Ну, и за сметаной. По пути.
Некоторое время все сидели в замешательстве, молча. Но уж кто-кто, а Марк Израилевич долго молчать не мог. В продолжение спора, очевидно начатого еще до их прихода, раввин безапелляционно заявил дьячку, что первый Армагеддон нового времени, в котором привратники принимали когда-то участие драгунами, вовсе не был никаким Армагеддоном. И вообще, Армагеддон — это не извечная война со злом, а борьба духовной культуры Израиля против плотской культуры Запада. А все, кто станет по такому бесспорному поводу возражать — антисемиты.
— Уважаемый Марк! — прервал его излияния дьячок. — Поскольку отношение евреев к деньгам широко известно, я понимаю, почему вы игнорируете первый Армагеддон, после которого деньги окончательно, по низким промыслам диаволов, стали управлять миром. Но я послан всеми христианскими конфессиями, чтобы поддержать Бойца и Факельщика, которые уже принимали участие в том Армагеддоне!
— А я должен поддержать Нюхача, который принимал участие еще в нашем первом Армагеддоне! — торжественно возразил ему Марк Израилевич, показывая обеими руками на Седого. — Он, если хочешь знать, вообще во всех Армагеддонах участвовал!
— Дело принимает весьма подозрительный оборот, — саркастически заметил дьячок. — Мне всегда была подозрительна дотошная старушка мисс Марпл у Агаты Кристи. Куда только не приедет, в какой дом случаем не заглянет — там убийство или грабеж. Естественно, пройдошливая бабушка тут же рассказывает полиции, как все было на самом деле. Титаническими усилиями выходит сухой из воды. Будь английские полицейские поумнее, они бы немедленно повесили старуху, и убийства сразу бы закончились!
— Ну, ты даешь, Фира! Это уже шовинизм какой-то, — сказал еврей с нескрываемым возмущением. — Надо же так все превратно понимать… Просто такая уж сложилась тогда в обществе криминальная обстановка… При Агате Кристи. А мисс Марпл все время везло. Публика любит литературные произведения с элементами везения и хэппи эндом. А вообще, прекрати базар немедленно и дай мне гвозди!
— Опять двадцать пять! Ты ведь знал, куда идем, а свои гвозди не взял? Не верю! — с патетикой Станиславского ответил ему Фира. — Теперь на мои гвоздики заришься! Лапы убери, говорю! Когда Христа распять решили, так у них сразу гвоздики нашлись! На вот! Последнее выгребай!
— Слушайте, клоуны монотеистические! Вы давайте скорее! Время-то истекает! Скоро остановка, до заката солнца мы должны покинуть вагон! Вот выйдем отсюда живыми, так и ссорьтесь там сколько влезет! — оборвал их кришнаит.
Раввин и дьячок сразу смешались и резко примолкли. Ритуальную цепь закончили без споров, а после разместили ее с помощью кришнаита.
— Это символизирует поддержку всего сущего, — шепотом пояснил дьячок их действия жующей Марине. — Старинный ритуал, его элементы вошли во многие обряды.
Марк Израилевич сочным баритоном начал произносить полуденную молитву Минха, делая особый упор на словах «Шма Йисраэль: адонай — элохим, адонай — эхад!», пристально глядя на Седого. Дьячок, истово крестясь, тут же принялся молиться пресвятой Богородице-заступнице, всовывая в руки Марины какой-то образок. Только кришнаит закрыл глаза и полностью ушел в себя. На его лице было написана такая отрешенность, что, казалось, душа его витает далеко от этого места. Но как только раввин и дьячок закончили молиться, он со вздохом сказал:
— Славно молиться вместе! Прямо чувствуешь какую-то особую вибрацию… Впрочем, неважно. Надеюсь, коллеги, на счет второго Армагеддона у вас разногласий не случится?
— Так ведь евреи считают, что он проигран! — возразил дьячок.
— Может быть и так, раз дело дошло до такой войны… — задумчиво сказал кришнаит. — У нас секта солнцепоклонников есть в соседнем райцентре, так они утверждают, что в ту войну уже имелись шесть признаков личного присутствия Демона Зла на земле: лишение свободной воли, крещение кровью и еще там чего-то… Концлагеря эти всякие…
— Я считаю, что если человек не хотел бы участвовать в таком откровенном зле, то он бы не участвовал! В таком случае Бог бы простил ему даже самоубийство! — непривычно тихо сказал Марк Израилевич.
— Да, первый признак личностного присутствия зла — когда самоубийство не считается грехом, — заметил кришнаит.
— У каждого времени свой Армагеддон, у каждого народа — свой! — вдруг смиренно сказал дьячок, неожиданно обняв опечаленного друга с размягченным молитвой сердцем. — А второй Армагеддон пускай всем народам послужит уроком! Россия залила вселенский пожар реками своей крови, проиграв к тому времени свой собственный Армагеддон… Из-под гнета диаволов, сквозь муки, привнесла спокойствие в сердца праведных… Да будет всем воинам и невинным земля пухом и царствие небесное!
Марк Израилевич только согласно покачал головой, благодарно похлопав дьячка по видавшей виды рясе. Он обвел взглядом троих привратников, привстав с места, чтобы взглянуть на Ямщикова. На его лице отразились внутренняя борьба и сомнение, но, мотнув рыжей головой, он стал доставать из дерматинового чемодана какие-то свитки.
— Вот это, гражданин, непременно держите за пазухой до самого конца, — строго сказал он насупившемуся Ямщикову.
Неожиданно в купе всунулась голова Петровича. На его плечах, уже ни от кого не таясь, сидел разжиревший Кирюша. Порфирий Дормидонтович перекрестился, а Марк Израилевич пристально посмотрел на Кирюшу.
— Чай будете? — независимо спросил общество нетрезвым голосом Петрович.
— Гляди! Вообще третий! Со змеюкой! И еще не битый! — радостно сказал ему кришнаит.
— Ты у меня сейчас на ходу вылетишь, вместе с бидонами! — оборвал его Петрович. — Гриша! Я на вас чай принесу, а эти маразматики пускай сами из титана в ладошах лакают!
Но чай он все-таки принес на всех. Марк Израилевич, прочитав все свитки на непонятном языке по порядку, со дна чемодана достал какую-то помятую домашнюю стряпню. Ни Седого, ни, тем более Ямщикова, он не угощал, настойчиво подсовывая все одной Марине. Дьячка он тоже полностью игнорировал на этот раз, но тот сам нахально отломил из рук Марины кусочек большого печенья. С восхищением зацокав языком, спросил:
— Софья Мироновна пекли?
В купе темнело, стоял удушливый жар от набившихся в него людей. Но почему-то никто не догадался отодвинуть дверь.
— «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» — тихо прошептал дьячок. Потом, обращаясь к Марку, сказал: — Давай, друже, за муллу, за Марсельчика словечко вставь, авось поможет! Для тех, в ком еще жива душа!
— «И отправили Мы по следам их Ису, сына Мариам, с подтверждением истинности того, что ниспослано до него в Торе, и даровали Мы ему Евангелие, в котором — Руководство и Свет, и с подтверждением истинности того, что ниспослано до него в Торе, и руководством и увещанием для богобоязненных. И пусть судят обладатели Евангелия по тому, что низвел в нем Аллах…», — торжественным речитативом начал читать наизусть стихи Корана раввин. — Я это должен читать, да?
— Читай! Разве это плохое чтение в сумерках душевных? — неожиданно с издевательским смешком ответил ему с верхней полки Седой. — «Аллах — друг тех, которые уверовали: Он выводит их из мрака к свету».
Сумерки сгущались, трое непрошеных гостей принялись закладывать в полки купе какие-то небольшие свертки с ладанками, бормоча при этом свои молитвы.
— «И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем», — тихонько бурчал себе под нос дьячок, раскладывая на газетке оставшиеся гвозди. Эту вязанку Ямщиков, по их просьбе, спрятал в глубине верхнего багажного отделения. Марк заверил присутствующих, что с этой вязанкой до самого Армагеддона вагон непременно доедет без крушений и других мелких неприятностей.
Поднявшийся со своего места кришнаит, глядя в упор на матерившегося про себя Ямщикова, произнес странно изменившимся голосом:
— «За тьмою видя высший свет, видя высший блеск, Мы достигли солнца, бога среди богов, света наивысшего!» Вы, товарищ, имейте в виду, что для достижения света наивысшего надо хотя бы меньше матькаться! Усекли?
— Ну, давайте прощаться, — добавил он, почему-то обращаясь теперь к одной Марине. — Что, к примеру, вы можете сказать нашим гостеприимным хозяевам? — спросил он дьячка.
— Я скажу, что капля милосердия точит камень. И то, что они считают гибелью, обернется спасением! — назидательно сказал дьячок Марине.
— Опа-опа-опаньки! Совсем вы не в ту степь понеслись! Харе Рама! Про каплю-слезу им знать ни к чему! — весело перебил дьячка кришнаит, жуя позаимствованный у Марка Израилевича кренделек. — Да то, что им уготовано, и то, сквозь что они проходят, вашими верованиями, по сути языческими, вообще не предусмотрено!
— Ближе к сути, пожалуйста! — строго сказал ему Марк.
— Тогда продолжу высказывания христианина. Сквозь тьму и обман пройдете вы этот кармический круг. Узел будет разрублен новой реинкарнацией. Хорошее число — три! Я думаю, что оно достаточное! А если будет недостаточным, то еще можно столько нареинкарнировать, что никому мало не покажется! Правда? — спросил он Марину, свойски хлопнув ее по плечу.
— Спасибо и на этом. Вы, извините, до Харе Рама кем работали? — вежливо поинтересовался Марк.
— Зоотехником, — растерянно сказал кришнаит. — Я и сейчас двух коров держу, но они сейчас ни молока, ни сметаны не дают, я их к мерзкому не принуждаю. Вера не позволяет.
— Понятно, — сочувственно произнес Марк, многозначительно посмотрев на дьячка.
— Понятно, что последнее слово решил за собою оставить! — захихикал дьячок, ласково потрепав рыжего по плечу.
— Нет, только совет. Важный. Надо принять разлуку, и наш зоотехник вам пообещал, что она не вечная. И надо помнить, что Факельщик всегда прав, Нюхач все за версту чует. А Боец продержится до света истинного. Как-то вы справитесь? — сказал им Марк, озабоченно глядя Марине в глаза.
Все трое минуту посидели молча, а потом стали собираться к выходу. Первым, гремя бидонами, отправился восвояси расхристаный кришнаит в своем убогом пальтишке с оборванными пуговицами. За ним, крестясь и низко кланяясь, вышел дьячок. Последним, тяжело вздохнув, надел шляпу и вышел из купе Марк Израилевич.
Поезд притормозил на какое-то мгновение, а потом рванул с места, все дальше убегая от солнца, медленно катившегося за горизонт.
- ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
- В ДОРОГУ!
- ФЛИК
- ВСТРЕЧА
- ПИСЬМО
- КИРЮША
- ОТХОДНЯК
- БЕГИ, ВАСЬКА, БЕГИ!..
- ПОСАДКА
- В ГЛУХОМ КРАЮ ЧУЖБИНЫ ДАЛЬНЕЙ
- МОГИЛЬЩИК
- ФАКЕЛЬЩИК
- ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ
- СОРАТНИКИ
- БОЕЦ
- РЕВИЗИЯ
- ПОЭТИЧЕСКИЙ НАКАЛ
- НА КОМ РОССИЯ ДЕРЖИТСЯ
- ПОЕЗДА — ХОРОШО!
- О ДРАГУНАХ И ПРАЧКАХ
- БАРСЕТКА
- ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА
- МЫ ПРОСТИМСЯ НА МОСТУ…
- РОДИМЫЕ ПЯТНА СОЦИАЛИЗМА
- ПРО КОБЫЛУ РОЗОЧКУ
- Я СВОЮ НАТАЛИЮ УЗНАЮ ПО ТАЛИИ
- НА КОЙ ПРОКУРОРШАМ МУЖИКИ
- БЫЛ БОЕЦ И НЕТ БОЙЦА
- В СОМКНУТОМ СТРОЮ
- ЧУДО
- КИРЮШИН ВЫБОР
- ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА
- В ОБЪЯТИЯХ ТЬМЫ
- КАМЛАНИЕ
- В КОМ ЕЩЕ ЖИВА ДУША
- НОСКИ
- РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ
- УДЕРЖИСЬ В СЕДЛЕ!
- СЛЕЗИНКА
- СЮРПРИЗ
