Стоило вскрыть это откровенное навязывание морали мертвечины от нынешних куколок, которые выглядят вроде… совсем как настоящие, даже намекают, что все у них «как у людей», только гораздо лучше. В отличие от нас, грешных, все получается на оп-ля. Даже в нынешний коронавирусный шабаш вписались, а потом вдруг совершенно органично почуяли себя на вымороченном военном конфликте в Карабахе… Даже папашу вспомнили, довольно облизнувшись на чужую кровь.
Мне хочется обнять по — очереди каждую каждую мать,потерявшую сына,каждую овдовевшую жену,каждого осиротевшего малыша…единственный,кем я горжусь сегодня — это армянский воин…Ещё ты часто вспоминал слова из Евангелия: Бог взыщет за кровь …С днём рождения ,папочка …
Чисто такой сатанинский ритуал некрофильского толка: перевернуть Писание, прочтя все шиворот-навыворот, списать на Господа пролитую кровь, пусть побегает у нынешних «воинов» кровавым коллектором… Зато папочку «с днем рождения»!
А вопрос-то остается прежним! Отчего ж в «кислотной атаке» смолчала? Там все же надо было высказаться! Там в защиту Дмитриченко подписали письмо 300 артистов ГАБТ! Мы все пашем за нашу классику, отстаивая имперское искусство, а Сати со Станиславом Бэлзой и всем каналом «Культура» попросту дистанцировались.
Дедюхова, уже выгнанная с работы, подвергающаяся очередным судам за одно и тоже, сильно рискуя, пишет роман, статьи, снимает ролики! А представительница «нескучной классики» сидит и ожидает жертвоприношения теперь уже из Дмитриченко, раз Цискаридзе от этих некрофильских куколок отбили!
Письмо ГАБТ в защиту Павла Дмитриченко • 13 мар. 2013 г.
Но вот все как-то образовалось и с Дмитриченко, выпущенным по УДО в 2016 году… Только после «кислотной атаки» ведь чего только не началось! Опять-таки, по поводу присоединения Крыма и развернувшейся гражданской войны на Юго-Востоке Украины эти «деятели культуры» технично помалкивали. Иначе пришлось бы Владимиру Спивакову с той поры виртуозить не далее сирийских гарнизонов…
Но раз нельзя не сказать, будто таких гарпий-сирен совершенно не трогали все эти гражданские противостояния. Нас-то каким образом этот Карабах должен был нынче коснуться с точки зрения «папиной дочки»?..
Итак, нравственные акценты пришлось расставлять опять одной Дедюховой, заодно подведя черту под всеми высказываниями о гражданской войне. Ну, куда ж деваться Классику, уже отметившей, что «Никаких героев на гражданской войне не бывает!»?..
Замечательное получилось определение: «Гражданская война — это война с гражданами тех, кто считает, что стоит над обществом!» И в первую очередь надо ткнуть пальцем на таких вот «деятелей культуры», которые считают, что, обворовывая все общество, они еще и имеют право читать ему морали, вдоволь поглумившись над основами человеческой культуры.
Да, гражданская война… весьма затратное занятие. И заметим, это продуманное вымогательство непонятно на что (хоть на ЖКХ, хоть на американский бронежилет — без разницы) — это тоже разновидность гражданской войны, то есть войны с гражданами тех, кто считает, что стоит над гражданским обществом. Продуманный способ уничтожения — выгодного и с виду бескровного.
Граждане у нас между собой могут только по бытовухе разбираться. Но такое ведь «гражданской войной» не назовешь. Даже наезды мигрантов с криками «Россия будет нашей!» и воплями неких «сотрудников отделов «Э» о «правах 200-т наций» — это требует серьезных материальных и финансовых вложений.
С голой жэ воевать не будешь, это мне моя знакомая с Киева в тонкостях поведала, с переводом гривен в рубли и доллары. Так что здесь можно подвести черту, что гражданская война — это война тех, чьи приказы выполнять нельзя, — с гражданским обществом.
А чьи приказы выполнять нельзя, а чьи можно, все знают с самого начала, прикидываться не стоит, лады? Тем более, что до вас уже позлорадствовали другие именно на бесспорных вопросах, о которых и дискуссию вести смысла не имеет: «Думала, самая умная, да?..»
Нет, я думала, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Такая есть народная мудрость. Хотя неоднократно уже признавалась, насколько невыносимо гадко оказываться «самой умной» по вопросам… нравственного выбора. Красное наказание
Вот и встает вопрос, чьи же распоряжения выполняли «деятели культуры», отыгрывая перед нами сцены… типичного каннибализма? Этого не сожрали, подайте другого! И при этом не проходит легкое чувство недоговоренности! И не только потому, что все участники явно чего-то не договаривают, а потому, что некоторые, которым бы здесь следовало выступить, отчего-то решили смолчать.
Зато публике можно лепить в лицо, что угодно! Напомню, что у нас вообще прошел парад-алле всех этих артистов, высказавших всякие гадости перед отъездом в дальние страны.
И стоило чуточку отойти от позорища «кислотной атаки», как началась массированная атака на все общество. Напомню, что ровно за год до публикации Панамских документов попер вполне некрофильский сыр-бор по поводу общества, которое, оказывается, еще и в чем-то не доросло до местечковых бардаков с участием Сати Спиваковой. Типа «мораль большинства» у нас опять подкачала.
Далее пойдут перечисления тех клише, штампов и стереотипов, которые были уже переосмыслены обществом, откинуты по причине ложности изначальных посылов.
Денис Драгунский (род. 15.12.1950 г.) советский и российский филолог, политолог, писатель, журналист и драматург. Колумнист интернет-издания Gazeta.ru
Не так давно в наш политический обиход вошло роковое число 86.
Социологи не устают сообщать, что 86% опрошенных поддерживают и одобряют все действия власти. Кроме того, они ненавидят Америку, Европу и Украину, а также либералов, геев и лесбиянок, мигрантов, инородцев, иноверцев и оппозиционеров…
Они верят всему, что говорят и показывают по телевизору. Они любят Ленина, Сталина и царя-мученика Николая. Они убеждены в существовании инопланетян, порчи и сглаза, всемирного заговора против России, мирового правительства Ротшильдов и Рокфеллеров. Они верят в целебные свойства всего, о чем рассказывают в передачах о здоровом образе жизни. Они считают, что жизнь вот-вот наладится, доллар рухнет, а мы скоро восстановим СССР и полетим сначала на Луну, а потом на Марс…
Правда, они недовольны ростом цен и низкими пенсиями, но убеждены, что в этом виноват Обама.
Как водится, расколотый образованный класс ссорится по поводу некоего третьего лица. В конце XIX века в России спор шел о крестьянстве. В начале ХХ века — о рабочем классе. А вот сейчас заговорили о «народе вообще». Об этих чертовых 86%.
Одни (так называемые либералы) пугаются, что необразованных и глупых слишком много и это ужасно, это подавляет, нечем дышать, куда катимся, что за судьба у нашей страны и т.п. Другие (так называемые патриоты), наоборот, осуждают первых за некий, извините за выражение, «креаклизм», то есть за снобизм и пренебрежение по отношению к простому народу.
Успокойтесь, господа. Вы делаете две ошибки.
Во-первых, не 86%, а всего 80%. Четыре пятых, другими словами. 6% явно накинули социологи. С двоякой целью. Польстить власти — это раз. Придать цифре видимость объективности — это два. Не 80% и не 90%, а именно что 86%. Ну просто как в аптеке.
Во-вторых, четыре пятых — это наивозможнейший минимум плохо образованных, не способных к рациональному рассуждению и спокойному рассмотрению чужой точки зрения, а также (то ли вследствие неучености, то ли как-то само по себе) бессмысленно жестоких людей.
Так было при всех властях. При Перикле, Юлии Цезаре, Людовике Святом, Иване Грозном, Петре Великом и Николае Кровавом. При Иосифе Сталине, Франклине Рузвельте, Адольфе Гитлере и Уинстоне Черчилле. При Кеннеди и Хрущеве. А также при дальнейших властях и лидерах вплоть до наших дней.
Причем при лидерах из начала этого списка (то есть при Юлии Цезаре или Иване Грозном) таких людей было вообще 99%, уж не будем огорчаться десятыми долями.
Это люди, которые прилежно и тяжело работают в поле или на фабрике, а в последние десятилетия — в офисе и за прилавком. Работают, мягко говоря, неизменно. А жестко говоря — безнадежно. То есть без всякой возможности всерьез переменить участь. Но это вызвано вовсе не желанием жертвенно помочь родине и ее гражданам.
Фраза «крестьяне кормят нас хлебом», или «рабочие делают для нас машины и мебель», или «продавец стоит ради нас за прилавком» — это либо метафора на грани жульничества, либо невежество на уровне девятого класса средней школы.
Ну или какое-то совершенно комичное толстовство: добрый хлебопашец несет свежевыпеченный каравай в подарок графу-писателю, «великому креаклу земли русской».
Нет! Они трудятся, потому что зарабатывают себе на пропитание, одежду и жилье, вот и все. Не будут трудиться — с голоду помрут, а этого им, естественно, не хочется. Поэтому нет никакого резона фетишизировать сам факт, что какие-то граждане каждый день рано утром идут на тяжелую работу.
Конечно, эти люди в подавляющем большинстве случаев не виноваты, что оказались в этой мрачной социальной зоне. Но уж как стасовалось, так и выпало. Больше того. Какое-то количество упорных и одаренных людей постоянно выбивается наверх. Но примерно столько же людей вялых и неумных одновременно опускается вниз. В эти самые четыре пятых.
Этих людей не надо осуждать за их темноту: они, повторяю, в этом не виноваты. Далее, эти люди обладают всей полнотой человеческих, гражданских и политических прав, разумеется, включая избирательное. Любая попытка ограничить эти права чревата обрушением всей социально-политической конструкции современного государства и должна — на мой взгляд! — решительно пресекаться.
Но ни в коем случае нельзя ориентироваться на их суждения, ценности и жизненные устремления. Потому что эти люди ни в коей мере не являются кладезем морали.
Скорее наоборот. Именно они, как показывает история, громят и убивают во время Варфоломеевских и Хрустальных ночей, линчуют негров, пишут доносы на друзей-соседей, а также на лично не знакомых киноартистов и военачальников, а когда в их городок приходит эшелон с депортированными поволжскими немцами, кидают в стариков и детей комья грязи с криками «Фашисты!».
Именно они покупают акции банка Джона Ло, компании Панамского канала и МММ. Именно они поддерживают и одобряют любую власть и радостно повторяют слова, услышанные по радио или от государственных пропагандистов.
Они даже не аморальны. Аморализм — это ведь тоже этическое учение, требующее определенного напряжения ума и некоторых знаний. Они чаще всего бывают имморальны, то есть вне морали. Им почти недоступны категории добра и зла, выходящие за пределы их повседневного быта, за пределы сиюминутной личной выгоды. Именно сиюминутной, потому что задуматься о сколько-нибудь отдаленных последствиях своих поступков они не в силах.
Когда читаешь про зверства фашистских оккупантов и их подручных на советской территории, перед глазами встает масса однотипных историй. Человек пошел в полицаи к немцам, чтоб сытнее жить (как раньше за этим же устраивался в советскую милицию). Человек шел с базара, увидел: люди евреев в землю живьем закапывают. Стал им пособлять. А вот пошел бы другой дорогой или в другой час — и не совершил бы «преступлений против человечности».
Ах, не о человечности речь! Он даже не понимает этого слова. Куда там! Речь о простом расчете: неужели он, этот внезапный пособник нацистов, действительно думал, что фашистский рейх победил и окончательно утвердился на нашей земле? Что Красная армия никогда не вернется на эту землю и никакого возмездия не будет? Уверяю вас, он ничего подобного не думал.
Ага! Значит, он думал, что убежит от вернувшихся коммунистов в Германию? Вместе со своими новыми хозяевами? Да нет же! Он вообще ни о чем не думал и ничего не планировал. Он просто убивал вместе со всеми. Потому что в его душе был нерастраченный (и вечно пополняемый) заряд злобы, жестокости, ненависти.
Откуда эта беспредметная ненависть?
Вернее, поначалу беспредметная, всеохватная злоба, ярость и желание грызть того, кто рядом, а потом настойчиво ищущая свой объект — кого ненавидеть, кого убивать — и радостно его находящая. Откуда? От темноты и невоспитанности души. Человек от природы зверь, и, как писал Саллюстий еще в I веке до н.э., «Omneis homines, qui sese praestare student ceteris animalibus, summa ope niti decet», что в переводе значит «Все люди, которые хотят превосходить остальных животных, должны стараться изо всех сил… чтобы не жить как скотина, которая зависит только от своего желудка». Стараться стать людьми, то есть существами с разумом, честью и состраданием.
То же самое происходило и с самими оккупантами. Они мало-помалу втягивались в расправы с мирными жителями. В обоих смыслах слова. Были втянуты командирами, и сами как-то помаленьку втягивались в это дело. Несмотря на лицемерно-благородные «десять заповедей немецкого солдата», розданные войскам перед вторжением. Дескать, немецкий солдат есть рыцарь, воюет не с народом, а с жидо-большевиками, а народу он покровитель, освободитель и все такое прочее. Но рыцарь рыцарем, а запах свежей крови сильнее любых заповедей. Это неправда, что мирных жителей уничтожали только эсэсовцы, да и то не всякие, а только в черных мундирах, а остальные были просто солдатами. Увы, нет.
Я читал поразительные воспоминания немецких летчиков. Сначала они натурально блевали от ужаса и отвращения к самим себе после бомбежек мирных кварталов. А потом успокаивались. Потом привыкали, втягивались, увлекались. А уж месяца через три, возвращаясь на аэродром после воздушного боя и заметив на земле телегу с крестьянином или ребенка, бредущего с котомкой, не отказывали себе в удовольствии снизиться и поохотиться. Этак из пулемета, на бреющем полете.
Потом, то есть совсем потом, после капитуляции и плена, они каялись. Это были покаянные мемуары. Написанные — важное уточнение! — в ходе принудительной денацификации.
Просто так, с бухты-барахты, четыре пятых населения никогда не кается.
Но если серьезно и авторитетно попросить, поставив танк в родном переулке и приставив дуло к затылку, тогда с милой душой. И покаемся, и рубище на груди раздерем, и главу пеплом посыплем — разрешите обратиться, пепел ваш или с собой приносить? Так точно. Будет сделано.
Да что там летчики — технически подкованные, но в общем-то простые ребята. Писатель Генрих Белль признается, что поначалу с презрением наблюдал всю эту вакханалию грабежа, которая развернулась на оккупированной земле, когда офицеры и солдаты посылали в рейх все, что можно упаковать, от драгоценностей и тканей до всякой снеди. Но потом тоже втянулся и увлекся. Писал маме, что вот, дескать, сварил вкрутую две дюжины отборных яиц и посылаю с приветом из России.
Мне хочется надеяться и верить, что великий немецкий писатель, гуманист и моралист все же не принимал участия в уничтожении мирных жителей. Но остается проблема сиюминутной личной выгоды: и немецкие оккупанты, и русские коллаборанты, и мирные советские люди, настрочившие миллионы доносов, действовали не столько из свирепости, сколько из желания урвать кусочек — отрез на костюм, швейную машинку, должность в тресте, лишнюю комнату в коммуналке.
Но ведь это и есть свирепость высшей пробы — убить соседа за нужную в хозяйстве вещь.
Истребить или поработить целый народ ради его полей, шахт и заводов. Тут непонятно, что раньше, жестокость или алчность. Наверное, это какое-то первичное, нерасчлененное, младенчески-зверское желание — сожрать, тем самым убив. А потом — убить, чтоб сожрать. И наконец, убить просто так. Щекоча свои чувства, ярко вспоминая о насыщении (то ли брюха, то ли эмоций — без разницы).
Не надо иллюзий насчет четырех пятых. Они же 80%.
Однако остается культура. Та, которая издревле запретила людям инцест и каннибализм, то есть, через понятные логические ступеньки, запретила изнасилование и убийство. Задача образованных и умных людей, говоря словами Саллюстия, «summa ope niti». То есть изо всех сил стараться, чтобы 80% превратились в 75, 70, 60%… Чтобы темнота и рождаемая ею ненависть отступали, скукоживались под жарким светом разума.
Но горе государству, где политический класс ради сиюминутной выгоды делает ставку на все самое мрачное и злобное в народе.
Тут уж действительно 80% могут превратиться в 86%, а там и в 99%. Как во времена Юлия Цезаря или Ивана Грозного. Оно нам надо?
Драгунским вообще-то перечисляются методики нейро-лингвистического программирования, которые в этот момент перестали срабатывать. И там, конечно, он проговаривается по многим направлениям, по которым шло разрушение общественного сознания в этот период. Да и заканчивается пошлым местечковым восклицанием «Оно нам надо?» Никакой человеческой культурой здесь и не пахнет. И не слишком тянет выяснять, чего ж на самом деле надо было всем кукловодам Дениски…
Кстати, некрофилию, инцест и каннибализм в этот период навязывает Торопов в своем «Национальном бестселлере». И как-то не прижились в обществе его творческие позывы на уровне трамвайного хама. Уже один этот факт должен был внушить Дениске больше оптимизма по поводу общества.
Но до посадки Михаила Ходорковского у Дениса Драгунского был свой литературный конкурс «Жизнь состоявшихся людей», на который Дедюхова посылала свой роман «Позови меня трижды». Этот роман жюри Денискиного конкурса всеми силами постаралось «не заметить». Зато мы его нынче опубликовали, чтобы каждый мог убедиться, что в результате потерял… да полжизни! Приди этот роман в нормальном режиме вовремя… так хоть бы от этого никчемного Дениски лишний раз не выслушивать претензии на уровне Васисуалия Лоханкина.
Васисуалий Лоханкин — персонаж романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой телёнок»
Но и сейчас ведь… после грандиозной работы по зачистке Авгиевых конюшен, после дотошного выяснения, как это мы оказались почти в личном распоряжении предателей Родины, мерзавцев, извращенцев, некрофилов и сатанистов… на этот пламенный спич смотришь немного иначе. Сразу видно, когда сам Дениска продался за недорого, когда мертвечинки-свежатинки попробовал… надеюсь, в гипотетическом смысле.
Да и для какой цели он нам врет? Хотел бы хоть какого-то «плюрализма мнений», так при минимуме литературного вкуса можно было понять, насколько необходимая в жизни вещь — попавший к нему в руки роман Дедюховой. Или серьезно решил, будто они сами такое «перепишут»? Со своими идиотскими моральками и безнравственным отношением к стране и обществу? Скорее всего, он, как некрофил, был уверен, что Дедюхову убьют вполне оперативно, а с нею заодно кончат и всех, кто ее успел прочесть вовремя.
Но мы отметили, что Дениска, всем нам знакомый по «Денискиным рассказам», каким-то образом «застраховался от всех рисков жизни» и строчит это «из домика»… или домовины. Всякое ведь в жизни бывает! В любом случае, отметили это желание — во всем обвинять народ, лить огульщину на всех, за чей счет такие непременно паразитируют.
Однако интересно, что Дедюхова, рискуя всем, расхлебав все «риски» по полной программе, далее с некоторым удивлением даже делает вывод: «Человек нравственное по своей сути существо!» И далее с таким же нескрываемым удивлением отмечает, что никому невозможно поручиться, что любой человек не сделает в конце концов правильный выбор.
Но это она вывод делает как инженер-исследователь, а не как «деятель культуры» с паразитарными замашками. И вопрос-то у нее изначально стоит в том, стоит ли работать и писать, без всякой надежды, что когда-нибудь прочтут и даже поймут написанное?.. А ответ про «нравственное по своей природе существо» ей поступает… из Первоисточника. А раз там верят, то какое типа право имеет отдельно взятый писатель земли русской не верить в «эт-амое»?
…Есть такая писательница «Марина Юденич» из числа проектов «под Дедюхову», шастающая по ее оборышам. Естессна, в это же время, пока Дедюхова все это на счет народа усваивает в «условиях, приближенных к боевым», Марине Юденич приходится с видимым неудовольствием констатировать то же самое… своими словами. С призывом «готовьтесь!»
Мари́на Андре́евна Юде́нич (род. 8 июля 1959, Орджоникидзе, Северо-Осетинская АССР РСФСР) — российский писатель, журналист, политтехнолог. В 1989 году окончила с отличием Всесоюзный юридический заочный институт (ВЮЗИ) по специальности «правовед»
Ну вот и подоспела очередная пятиминутка ненависти от представителя либеральной общественности.
Не сказать, чтобы яркого и чем-то прославившегося, кроме папиных рассказов (ну, если сравнивать с тем же Макаревичем или Акуниным ) и — тем не менее — текст я бы пометила, как симптоматичный.
Весьма.
Ну смотрите.
Вектор ненависти сместился.
Раньше мировым злом был Путин.
Все беды — сначала на Руси, потом в Грузии, на Украине, далее везде — исходили исключительного от него.
И понятно было что делать: свергать тирана.
Теперь — народ.
Которого — вот оно, хрупкое и пугливое либеральное счастье — на самом деле не 86% ( лукавят социологи, рисуют циферку в угоду Кремлю), а всего-то 80%
Мелочь — а на душе светлее.
И они — эти 80% — каких-то 120 000 000 человек — «наивозможнейший минимум плохо образованных, не способных к рациональному рассуждению и спокойному рассмотрению чужой точки зрения, а также (то ли вследствие неучености, то ли как-то само по себе) бессмысленно жестоких людей»
Они — эти 120 000 000 — «прилежно и тяжело работают в поле или на фабрике, а в последние десятилетия — в офисе и за прилавком. Работают, мягко говоря, неизменно. А жестко говоря — безнадежно»
«…ни в коем случае нельзя ориентироваться на их суждения, ценности и жизненные устремления»
А потом, человек, написавший все эти слова, вдруг вопрошает:
— Откуда эта беспредметная ненависть?
И немедленно отвечает.
— От темноты и невоспитанности души.
Вот понимаете, да?
Он к народу — с любовью.
Народ к нему — с ненавистью.
«Жестокие нравы, сударь»(с)
Такая логическая конструкция.
Но мне тут интересно другое.
Когда средоточением зла был Путин, у них был план.
Как быть теперь?
Свергать народ — 120 без малого, напомню, миллионов — «бессмысленно жестоких людей» дело безнадёжное.
И — прямо скажем — небезопасное.
Любой здравомыслящий человек тут загрустил бы и в печали бежал на край земли.
Но российский либерал — существо, от здравого смысла бегущее как от ладана.
Посему, автор призывает народ немедленно и принудительно просвещать.
Уверенно так призывает, с циферками — «…чтобы 80% превратились в 75, 70, 60%…»
А иначе?
Ну как «плохо образованные, не способные к рациональному рассуждению» окажутся глухи к разумному, доброму, вечному?
Финал — признаюсь — меня несколько озадачил.
«Оно нам надо?» — решительно интересуется автор.
С подтекстом так интересуется.
Хорошо читаемым подтекстом.
Оно им надо?
Нет, оно им не надо.
Оно — это мы.
Народ.
С которым им категорически не повезло.
Значит, будут свергать.
Готовьтесь.
Ну, прямо как первая часть Хроник Нарнии заканчивается: «Мечтайте!» Откуда столько злобы в столь удачливых «деятелях культуры»?
И к чему нам «готовиться», собственно, если в нашей лощенной «культуре» к этому моменту нашлось место и постановкам вроде «Голой пионерки», не говоря о деятельности «творческого тандема» Сати и Богомолова, но технично была задвинута пьеса Дедюховой «Звезды над Иссык-Кулем» (см. цикл В засаде), которая была написана в пику некрофильской и экстремистской «Рыжей пьесе» Ксении Драгунской? Ясно, что раз это было сделано еще в 2001 году, так это означало, что всем надо готовиться… к тому что пошло-поехало потом.
Но как подготовиться к школьным колумбайнам или Беслану?.. Как раз в ходе подготовки к этим чудовищным вещам и раскручиваются «творенья», вроде «Рыжей пьесы»… И что характерно, при этом старший брат Ксюше не прочел отповедь о том, что она явно лезет оправдывать действия некрофилов, что для детской пьесы в целом избыточно.
Однако был во всем происходящем один смешной момент, как с Белым Кроликом, которого догнать никак невозможно, но, появляясь где-то впереди, он постоянно смотрит на часы и сетует, что такой вот неудачник, повсюду опаздывает. И, куда не глянешь, повсюду успел наследить своими лапками.
Вот вроде бы вышел Денис Драгунский монополию на чтение морали отбивать… а не его сестра выступила против погромов в детском лагере «Дон», сам он и не пикнул против немотивированной резни на улицах! Здесь с протестами уже побывала Дедюхова в роли Белого Кролика, так хоть после ее выступлений прекратились эти дикие шабаши с мокрухой и буйством футбольных фанатов. Так сказать, «закончились ничем», чтобы не выяснять, на что рассчитывали постановщики таких шоу.
Отсиделась чета Спиваковых в «кислотной атаке», а потом надо вроде в Тбилии прокатиться… с любовью. И уже долго приходится объяснять, почему именно в Тбилиси, а не в Куршевель… какие-то истории не по делу рассказывать… А потому что Дедюхова прошлась танком, все сделала, все истории уже рассказала, их потом в сеть слили, все в курсе, век информации.
А это уже декабрь 2016 года… когда после публикации Панамских документов и информирования общественности о виолончелях Ролдугина, общественность крайне нервно воспринимает, когда все эти виртуозы начинают скрипочки возить… больным дефективным детям для славной карьеры за рубежом.
Понятно, что клеили агиографический материал… а вот никак! Распадается на бессвязные обрывки. И всем эти виолончели Ролдугина не дают расслабиться и спокойно воспринимать повествование о житии почти святого.
Механик мне рассказывал: он был зимой во Французских Альпах, куда его пригласил друг, чтобы он покатался на подъемниках. На лыжах умеет только по пологому, поскольку шестьдесят лет назад пробовал съезжать с горок Феофании, что под Киевом, на равнинных дровах, и у него не все получилось. Полужесткие крепления с ремешками без конца раскручивались, и поэтому в нагрудный карман куртки с начесом он положил пассатижи, чтобы подтягивать механизм. Увидев на склоне девушек в лыжных костюмах, начисто скрывавших естественные изгибы тела и потому оставлявших простор для прекрасных домыслов, он поднял бамбуковую палку, призывая их посмотреть, как он сейчас лихо прыгнет с (дай бог, если метрового) трамплина, и поехал. Они стали смотреть.
Он скатился на бугорок, присел для дальности полета, и тут крепление на одной лыже отвалилось. Разляпавшись, как медуза, он рухнул плашмя на грудь, из которой пассатижи выломали ему два ребра. Обретя дыхание, Механик бросил взгляд на девушек. Они уходили по лыжне, мелко семеня палками и некрасиво от неумелости хода отставив попы.
Теперь, лихо спустившись в подвесной кабинке из своей деревни в Куршевель, дурная слава которого сравнима для нас с развратным автомобилем «Лорен Дитрих» (он же «Антилопа Гну»), описанного Ильфом и Петровым в «Золотом теленке», Механик отправился на званый, т.е. бесплатный для него, обед в модный ресторан «Трамплин», расположенный у станции подъемника.
Полдюжины эскарго (виноградных улиток — для тех, кто не всякую зиму обедает в этом славном городке) стоили 17 евро. Зажмурившись и понимая, что это могут быть последние эскарго в его опыте, заказал дюжину и, испытывая неочевидные муки совести, выбирал горячее, глядя исключительно на правую сторону меню. Самое дешевое блюдо — колбаски с требухой тянули на 22 евро. Заказав одну, он обратился к официанту, в котором угадал жителя Закавказья.
— Это похоже на абхазури, Артур?
— На купаты, — сказал армянский официант, пятнадцать лет проживший во Франции.
Вокруг было много соотечественников, приехавших покататься на чудесных склонах. Некоторые были умеренны в еде, и скоро перекусив, уматывали в горы. Не спешили только девушки богатых русских с простецкими, но загримированными, как для Ла Скала, лицами. Они ели руками устриц, размазывая помаду вокруг надутых губ.
— Что они здесь делают, если не едят?
— Покупают, когда не на горе, — сказал Механик. — Я сходил, приценился. Там недалеко.
— Вам на эту погоду? — он не без юмора кивает на разъезженный снег за стеклом витрины. — Вот. Всего за 1300 евро. Они без платформы. Дама полнее ощутит тонкой подошвой, какой прекрасный снег в Куршевеле.
— Стыдно предлагать клиенту такую дешевую обувь.
— Возьмите сумочку из крокодила.
— Сколько?
— К вашему сожалению, за тридцать тысяч утром продали. Осталась только за двадцать тысяч евро.
— Я похож на человека, который купит своей женщине сумку всего за двадцать?
— Нет! Может, выйдем на улицу покурим? — сказал любезный продавец. — Раньше русские покупали за столько, за сколько мы продавали. Теперь мы им продаем за столько, за сколько они покупают».
Вот, такая картинка. Ну как?
— А послушай-ка, Механик, что я тебе расскажу.
Основная часть
Полет в горы Кавказа без лыж, но со Спиваковым
Спиваков говорит:
— Ты давно не был в Тбилиси. А с «Виртуозами Москвы» мы не были там очень давно. Поехали с нами! Даем один концерт. Когда-то принимали хорошо. Теперь не знаю. И еще: Католикосу-Патриарху Грузии скоро восемьдесят пять. Ты знаешь, что Илия II пишет музыку? Мы придем к нему с оркестром и поиграем в подарок.
— Знаю. Он и стихи пишет, и иконы. Конечно, пойдем.
Концерт был на Плеханова в зале имени Володиного товарища Джансуга Кахидзе. Я его знал, и вы его помните по фильму Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд». Там он играет дирижера, то есть самого себя.
Чудесные лица женщин и мужчин, пришедших слушать музыку. Зал полон, а на улице все еще стоит толпа молодых в основном людей, которым не досталось билетов.
— Вахо, — сказал Спиваков директору зала Вахтангу Кахидзе, дирижеру и сыну дирижера. — Давай поставим стулья на сцене за оркестром и пустим всех.
— Не будут вам мешать?
— Нет.
И пустили всех. Я сидел в этих рядах и снимал Владимира Спивакова с редкой точки, когда во время музыкальной работы было видно его лицо. Это был отдельный спектакль. Отчет о нем я вам частично представляю.
После Триумфального концерта и визита к Илие II, который был истинно растроган, услышав в исполнении оркестра с мировым именем написанную им Ave Maria, мы отправились в Ереван, где история со стульями для безбилетной молодежи повторилась.
По дороге из Тбилиси в Ереван у нас было достаточно времени и можно было поговорить вовсе не о музыке, а о тех тихих делах, которые доставляют Владимиру Спивакову счастливое ощущение участия в коррекции чужих судеб, порой с музыкой не связанных вовсе.
Тема эта, несмотря на наши дружеские отношения, всякий раз повисала в воздухе, едва я в нее углублялся. Володя отмахивался и говорил, что многого не помнит, потому что не считает для себя обязательным запоминать. Тем не менее. Что-то он упомянул в разговоре. Кое-что я знал, а некоторые истории рассказывали люди, которые работают и живут с ним рядом. Описание, пусть не полное и конспективное, этих его — скрытых от публики — дел мне кажется важным.
Слышишь, Механик? Такое теперь время, что компромат нарыть много легче, чем узнать про добрые человеческие поступки. Особенно если человек совершает их не во имя создания образа, а потому что ему нравится быть нравственно чистым пред собой. Ну да, для себя. Хочешь быть хорошим — будь им.
Из того, что удалось собрать, расскажу несколько сюжетов о тайной жизни Владимира Спивакова.
Больше всего мне этот рассказик нравится — «Носильщик и маэстро». Но какая-то в самом рассказе сквозит недосказанность… То ли я что-то упустила, то ли Спиваков тут до конца не блеснул душевным благородством. Типа ноги носильщику потом вылечил за свой большой-пребольшой счет… А носильщик типа чуть не крякнулся, пока его чемодан с нотами нес.
Спросила мнения Дедюховой… все же крупный специалист в прозе, инженер-исследователь, советские научные звания имеет… Так лучше бы не спрашивала. Она сходу хмыкнула, что чемодан был набит не нотами, а наличкой! Она тяжелая, зараза. И в багаж такое не сдашь… и лучше, чтобы самому не нести, а носильщика подкупить чем-то… В офшоры-то намного безопаснее наличкой вывозить. А самому таскать — пупок развяжется. Даже в крупных купюрах, как мне объяснила наш совсем нескучный Классик. Прибавив, что как раз после Панамы надо было всем «шары замазать», будто они не деньги таскали, а исключительно ноты!
Это в неподражаемой манере нашего Классика, конечно. Но сразу становится интересно, почему чемодан не на колесиках? Наверное, действительно, чтобы самому руками не касаться… Да и сумку на колесиках в ноги в салоне не пристроишь…
Вы уж извините, что я вам все впечатление испортила заранее… Но поверьте, лучше заранее, чем потом.
Носильщик и маэстро
Однажды он летел из Америки с попутчиком Вячеславом Фетисовым. Прославленный хоккеист, взявшийся помочь музыканту поднести сумку, справился с весом, но был озадачен:
— У тебя там что, гантели?
— Нет, ноты.
Эту сумку в Шереметьевском аэропорту взялся нести носильщик. Он поднял ее и с трудом потащил к самолету.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросил Спиваков.
— Сустав надо менять. Но очередь на три года, если по квоте. А на платную денег нет. Живу с женой в коммуналке, родителей нет.
— Давайте я сам понесу.
— Нет, это моя работа.
У самолета музыкант сказал носильщику:
— Соберите документы для операции и ждите моего звонка.
Вернувшись в Москву, позвонил:
— Идите в Боткинскую. Я все решил.
И правда, решил. Через два года пришлось решать со второй ногой. На этот раз операцию сделали в 31-й больнице.
Теперь в праздники — на Рождество, в Пасху, Благовещенье Алексей Ватолин (фамилию я пишу для Спивакова, который ее не знает) звонит Владимиру Теодоровичу и говорит:
— Спасибо! Я поставил за Вас свечу!
Пусть горит.
Рояль Кисина
Евгению Кисину было пятнадцать с половиной лет, и его родители обратились с просьбой к тогдашнему директору «Виртуозов» Роберту Бушкову помочь заменить Жене прокатное пианино на более новое, потому что на старом он выбил половину клавиш.
Спиваков подумал, что скоро Кисину шестнадцать, и грех не подарить ко дню рождения этому гениально одаренному юноше достойный инструмент.
Он узнал, что один человек, уезжающий навсегда за границу, продает маленький кабинетный «Стейнвей», правда, довольно дорогой.
Спиваков продал картину Коровина из своей коллекции за 60 тысяч рублей. Тогда это были большие деньги. Положил их в конверт, конверт в карман брюк, и пошел покупать.
— Сколько стоит ваш рояль?
— Сорок тысяч.
Поскольку торговаться он не умеет, отсчитал из конверта деньги и отдал. И тут увидел на стене старинную икону.
— Вы не хотите расстаться с этой доской?
— Если отдадите мне «сдачу», что осталась от рояля, — забирайте.
Инструмент отвезли Кисину. На клавиатуре лежала записка Спивакова: «Дорогой Женя, на этом рояле ты сможешь добиться еще больших успехов, чтобы радовать свою публику».
Кисин пришел домой, посмотрел на инструмент, закрыл крышку, и с мамой и с учительницей поехал в Дом творчества композиторов, куда по просьбе Спивакова его определил Тихон Хренников, чтобы он мог там спокойно заниматься.
Всю дорогу Женя молчал, но когда доехали до Рузы, он попросил остановить машину, выскочил на снег и стал прыгать и кричать: «У меня есть рояль!»
— А икона? — спрашивает Механик. — Осталась у Спивакова?
— Не распакованная, она действительно лежала в доме Владимира Теодоровича двадцать девять с половиной лет.
Как старинная икона нашла свое место
Во французский Кольмар на первый (из почти тридцати теперь) спиваковский фестиваль приехал из Страсбурга игумен Филипп, настоятель строящегося храма Всех Святых, и попросил войти в попечительский совет. Володя отказался. Быть свадебным генералом ему не хотелось. Но потом с этой же просьбой прислал письмо Патриарх… Строительство тормозилось из-за нехватки денег. Спиваков обратился к богатым компаниям. Они, откликнувшись, помогли избавиться от долга, и стал думать, чем может помочь сам.
С владыкой Илларионом, с которым проводит фестиваль духовной музыки, решили устроить большой благотворительный концерт.
И тут перед выступлением он вспоминает про купленную им давно старинную икону и решает ее подарить Страсбургскому храму.
На концерте (жест был красивый, он совсем не чужд по-настоящему красивому жесту) Спиваков выносит икону Смоленской Божьей Матери (Одигитрии) XVIII века. Оказывается, что Божья Матерь — покровительница Страсбурга, а игумен Филипп был рукоположен в сан в Смоленске. Все сошлось.
Бывали у него и другие чудесные совпадения. Увидел он по телевизору директора музея-усадьбы Рахманинова «Ивановка». И так впечатлил его Александр Иванович Ермаков своим азартом и преданностью делу, что, встретившись, Спиваков подарил ему в музей икону Архангела Михаила XVII века.
— Архистратиг, — сказал пораженный Ермаков. — А Вы знаете, что Архангел Михаил был покровителем семьи Рахманиновых?
Не знал Владимир Теодорович. Просто подарил. А Александр Иванович показал найденную им транскрипцию гениального скрипача Яши Хейфеца романса Рахманинова для скрипки и фортепиано. И мы с вами перенесем это известие более или менее спокойно, а Спиваков «чуть со стула не упал».
История Саши Романовского
Саше было одиннадцать лет, он жил в Харькове, был необыкновенно талантливым юным пианистом, но у него беда с коленями. Он ходил с трудом и не мог нажимать на педали. Спиваков отправил его в ЦИТО к своему другу Михаилу Ивановичу Гришину. Профессор убрал опухоль, и Саша Романовский приехал в Кольмар на спиваковский фестиваль еще на костылях, но Шопена играл изумительно. Люди плакали.
В это время Союз распался, и Володя посоветовал мальчику дальше учиться в Италии, в городе Имола, где хорошая школа.
Мама Саши устроилась в баре мыть посуду, а Спиваков помогал им деньгами, о чем напрочь забыл. Саша ему напомнил, когда записывал со Спиваковым концерты Рахманинова. К этому времени молодой виртуоз выиграл первую премию на конкурсе в Бальзано и играл с гениальным дирижером Карло Марией Джулини, считающим его самым талантливым молодым пианистом Италии.
«Прощальная симфония» в Сан-Лоренцо
Спиваков много помогал больным. Часто давал и теперь дает концерты, гонорары за которые идут то в детские хосписы, то в онкологическую больницу имени Раисы Горбачевой, то пострадавшим от стихийных катастроф.
Спиваков создал оркестр, который его понимает и разделяет его готовность помочь. Все музыканты во имя доброго дела время от времени играют, отказавшись от гонораров.
Они играли в помощь турецким сиротам, неимущим детям Испании, больным Японии… Всякий раз, когда Спиваков бывает в Америке, помогает детям, которым нужна операция по поводу заячьей губы и волчьей пасти… Он покупал за свои деньги за границей медикаменты и шприцы.
Наверное, он держит в голове многие примеры, которые обогатили бы этот текст.
9 декабря 1988 года Спиваков шел по мосту через реку Арно во Флоренции и увидел двух монахинь из католического благотворительного общества Caritas при Ватикане с плакатом: «Собираем средства жертвам землетрясения в Армении». Володя пригласил монахинь на вечерний концерт, а сам отправился на обед к представителям старинного флорентийского рода Дометилле и Стефанио Балдески. Он сказал, что весь гонорар за концерт пойдет пострадавшим в Спитаке и Ленинакане и попросил Стефанио обратиться к пришедшим на концерт в церковь Сан-Лоренцо двум тысячам слушателей с просьбой об участии.
Оркестр играл при свечах «Прощальную симфонию» Гайдна. В этот вечер они собрали шестьдесят тысяч долларов (в переводе с итальянских лир).
После концерта монахини сказали маэстро:
— В нашей копилке тысячная часть от вашего сбора.
— Нет, — сказал Спиваков. — Эти деньги мы собрали вместе.
Приехав в Кольмар на свой фестиваль, он купил тридцать детских инвалидных колясок и отправил их в Армению.
Предыстория свадьбы
Позвонила молодая скрипачка из Казахстана по имени Асель. Почти, как гриновская героиня, запомнил Спиваков. «Владимир Теодорович, у меня рак крови. Предстоит пересадка костного мозга. Стоит недоступных мне денег. Может, Вы чем-нибудь поможете?»
Со своим другом он связался с госпиталем имени Раисы Горбачевой, с которой дружил. И помог добраться до Питера.
Когда-то Володя за границей угодил в больницу и его на время положили в большую палату, разделенную лишь занавесками, вместе с тяжелыми онкологическими больными. Их стоны и напряженная тишина ожидания были для него тяжелым испытанием. Он не хотел, чтобы вовсе не знакомая, но «прирученная» им девушка жила в атмосфере готовности к боли. Они с другом сняли ей и папе квартиру, которую оплачивали больше года. Когда «Виртуозы» гастролировали в Петербурге, она пришла на концерт слушать музыку. Без бровей, без ресниц. С укутанной платком головой.
— Ты поправишься, — сказал ей Спиваков.
Она выкарабкалась. И выходит замуж.
Скрипочка Иоанна Бердюгина
Уже помог или еще поможет? Владимир Спиваков после концерта
В Екатеринбурге после концерта подошла женщина и протянула письмо. Речь шла не о деньгах. Она просила узнать фамилию врача, которому она могла бы доверить сына для операции на сердце.
Спиваков оставил ей деньги на дорогу в Москву. Позвонил директору Центра сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева профессору Лео Бокерии и попросил помочь маленькому ребенку.
Операцию сделали успешно, и год спустя Спиваков снова оказался с концертами в Екатеринбурге. В холле стояла женщина с худеньким мальчиком.
— Я Вам принес подарок, — сказал Иоанн Бердюгин и протянул Молитвослов.
— Ты такие книжки читаешь?
— Мой папа священник, а я хочу быть, как Вы, — скрипачом.
В Париже Спиваков купил детскую скрипку, и мальчика стали учить музыке. Потом он перешел на альт, и Спиваков привез ему альт.
Он любит повторять слова о том, что мы несем ответственность за тех, кого приручили.
Сейчас Бердюгин студент Московской консерватории и стажер национального филармонического оркестра.
Однажды в Екатеринбурге, когда с Национальным филармоническим оркестром играл Саша Романовский, за кулисы пришел Иоанн Бердюгин.
— Обнимитесь! — сказал Владимир Теодорович. — Вы крестные братья.
В это время музыканты разбирали сто двадцать освященных куличей, которые в подарок испек отец Иоанна.
Заключение
Если разговорить Владимира Теодоровича, список негромких добрых дел будет много шире. Но эта часть жизни охраняется им.
Запас историй, которые я насобирал у разных людей, не исчерпан. Да у меня и задачи не было создавать реестр необязательных дел одного из крупнейших в мире современных музыкантов.
Я просто хотел сказать тебе, Механик, чтобы ты передал шустрому продавцу:
— Некоторые обходятся без сумки из крокодила.
Тут надо бы обрыдаться каждому, кто не в курсе, что при распоряжении государственными финансовыми потоками только две вещи считаются уголовкой, направленной против страны и общества:
нецелевое финансирование;
фондирование финансовых средств.
Фонды у нас были, в основном, амортизационными и заведомо не денежными, чтобы не возникало разных непоняток, сколько у всего общества накопилось к некрофильским образованиям вроде Пенсионного фонда или Фонда обязательного медицинского страхования. Это уж не говоря о фондах по типу финансовых пирамид, хотя все фонды скатываются впоследствии именно к такой форме. Поскольку любой фонд — это, прежде всего, воровской общак.
Поэтому со временем ко всем фондам меньше вопросов не становится. Правда, об ответах уже все догадываются после увеличения пенсионного возраста и шикарного страхования времен пандемии, когда срочные операции по жизненным показаниям переносились на неопределенный период.
И тут… такой светоч благородства, который раздает практически свои деньги, сам решает, кому помочь, а кому и просто молча сдохнуть. Да, практически на уровне небольшого божка, встретить которого с чемоданом — это к материальному успеху и дорогостоящим медицинским услугам, не входящих в наши страховки на уровне «фельдшера Ивана осмотрели, жить дозволили».
Тут следует сказать, что пиар практически святого человека, раздающего деньги и излечивающего одним прикосновением своих транзакций, начинается сразу после публикации Панамских документов и разборок с виолончелями Ролдугина.
Название сразу настораживает… Как-то все это точно не вяжется с целями и задачами искусства. Вот посмотришь на нашего Классика, так у нее прямая забота — сделать так, чтобы люди жили лучше, чтобы у них было немного досуга и чуть больше лишних денег, чтобы они могли в этот момент подумать о душе, почитать хорошую книгу, без некрофилии и разной там уголовки. С ней вообще сложнее, поскольку ей нужен Читатель, способный замкнуть эстетическую триаду «автор-образ-читатель». А уж чтобы человек захотел эту триаду замкнуть, так ему надо ведь еще доказать, что мир вокруг — прекрасен, а его собственная жизнь — удивительное приключение. А в наших условиях такое может доказать одна Дедюхова.
Но… чемоданов с баблом у нашего Классика нет, поэтому шикарный святой наших дней по фамилии Спиваков, муж гламурной Сати, поясняет, что искусство — это когда ты не живешь, а отдыхаешь от жизни… Нечто вроде ансамбля скрипачей при крематории Яновского концлагеря.
Сделать жизнь окружающих лучше и прекраснее на повестке дня у маэстро не стоит. Ведь в прекрасной жизни никому нафик не нужны будут и его «маленькие чудеса», поскольку все это — задачи социальной политики государства. И при ее нормальном осуществлении очень желательно, чтобы под ногами не вертелись такие вот виртуозы — со своими чемоданами и звонками знакомым.
Владимир Спиваков — о музыке в его жизни, утешительных функциях искусства и новом спектакле супруги.
Ни для кого не секрет, что у Владимира Спивакова сумасшедший график и интервью он дает крайне редко. В преддверии концерта в Светлановском зале и вручения премии Олега Янковского «Творческое открытие» (Владимир Теодорович — член попечительского совета фестиваля «Черешневый лес», организовывающего оба события) он сделал исключение для “Ъ-Lifestyle”. Времени было мало, из внушительного списка вопросов маэстро сам выбрал те, на которые захотел ответить в первую очередь.
— Владимир Теодорович, в чем, на ваш взгляд, задача культуры?
Президент государственного учреждения культуры города Москвы «Московский международный дом музыки» Владимир Спиваков.
Фото: Вячеслав Прокофьев, Коммерсантъ
— Начиная от самых древних философов — Платона, Аристотеля и Сократа, через Спинозу, Декарта, Канта, Фрейда и Гегеля, вплоть до мыслителей сегодняшнего дня культура рассматривалась в различных аспектах. Это говорит о многоплановости и многоуровневости такого явления, как культура. Собственно говоря, культура — это вся человеческая жизнь. Это то, что отличает нас от животных: у них есть инстинкты, но нет духа. Функция искусства как части культуры заключается в успокоении и утешении, в ней есть призыв к смирению, а еще она несет коммуникативную функцию, о которой говорил Лев Николаевич Толстой. Это единственное поле, на котором могут сходиться диаметрально противоположные взгляды, системы и религии разных форм. Искусство не несет никакой агрессии.
— Что цените в российском культурном поле больше всего?
— Мне кажется, у российской публики есть какое-то внутреннее накопленное стремление к красоте и гармонии. То, чего не хватает в жизни, люди находят в искусстве.
— Какие, на ваш взгляд, должны быть идеальные отношения между культурой и властью?
— Искусство создает не толпа, а человеческая личность. Еще в древних книгах написано: толпа не должна поглотить вашу душу. К сожалению, вся экономика находится в руках чиновников, и если не будет клановости, финансовой зависимости, в которую поставлены люди искусства, то можно будет вздохнуть. Как написал Блок о смерти Пушкина: «Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха».
Искусство создает не толпа, а человеческая личность. Толпа не должна поглотить вашу душу.
— Вы стояли у истоков фестиваля «Черешневый лес» и выступаете на нем регулярно. В этом году это будет концерт 30 мая в Светлановском зале Дома музыки. Расскажите, пожалуйста, о программе.
— В первом отделении в исполнении Национального филармонического оркестра России прозвучат Симфония № 1 Прокофьева и фортепианный концерт Гайдна, солировать в котором будет Александра Стычкина. Второе отделение мы посвятили Эдварду Григу. Сыграем сюиту № 1 из музыки к драме Генрика Ибсена «Пер Гюнт» и концерт для фортепиано с оркестром, солист — Александр Малофеев.
— Солисты — молодые ребята. Как вам работается с ними?
— Молодое поколение музыкантов отличает раннее развитие. Благодаря стремительной технической революции новое поколение приходит в этот мир более прогрессивным, у них гораздо больше возможностей получать информацию, в отличие от того, что было в нашем детстве. Молодые таланты — это и новые идеи, и новые открытия в музыке. Но главное — это ощущение времени, оно у них совершенно другое. В 1990-х ученым Робертом Пломином было проведено исследование среди вундеркиндов, согласно которому за одаренность детей отвечает участок ДНК на шестой хромосоме, отличный от показателей среднестатистического человека. Что бы там ни говорили генетики, наша задача — найти молодой талант и помочь ему раскрыть все свои способности, дать дорогу маленькому гению в большое будущее.
— Как в юном возрасте определить, талантлив человек или нет? Есть какие-то секреты?
— Все дети рождаются талантливыми, но и бриллиант может превратиться в камень. Все зависит от окружающей среды, в которой находятся дети. А секрет очень простой — надо понимать своего ребенка. Если родители чувствуют и развивают его с самого рождения, то посеянные зерна обязательно дадут всходы. В Америке, например, выпускают специальные диски с музыкой Моцарта, Вивальди, и дети слушают их с колыбели. Они еще ничего не понимают, но все услышанное закладывается на подкорку. Очень важен и тот человек, который «ведет» ребенка, например его педагог. Ни в коем случае нельзя силой заставлять что-либо делать, нужна правильная мотивация — игра, сказка.
— Чему может научить и научила вас музыка?
— Музыка — моя жизнь. Учит она меня каждодневно всему, что в ней заложено.
— Если бы вас попросили сравнить свою скрипку с живым существом, как бы вы охарактеризовали ее поведение?
— Скрипка — довольно капризное существо, которое не терпит лени. Репетиции — это необходимость. Это замышление, процесс проверки идей. Но и любовь тоже.
— Владимир Теодорович, ваш благотворительный фонд появился одним из первых в России. Чем вы особенно гордитесь? Что хотелось бы сделать в перспективе?
— Горжусь самим фактом, что фонд был создан одним из первых и мы продолжает творить добро вот уже более 20 лет в самых разных сферах жизни. Это и покупка музыкальных инструментов для детей, красок, мольбертов и холстов для художников, лечение и операции, которых за это время проведено уже более 120. У нас есть уникальное направление «Дети на обочине», когда маленькие музыканты фонда едут с концертами к своим сверстникам, находящимся в колониях для несовершеннолетних. Мы не ограничиваемся работой только внутри нашего фонда. Мы помогаем всем, кто в этом нуждается. Совместно с Женей и Машей Мироновыми (фонд «Артист») мы помогаем ветеранам театра и кино, проводим благотворительные концерты в пользу фонда «Б.Э.Л.А.», который возглавляет Ксения Раппопорт; сотрудничаем с фондом Чулпан Хаматовой, фондом «Вера»; скоро дадим концерт в поддержку строительства первого детского хосписа в Зауралье. Что касается перспективы, очень жду принятия закона о меценатстве, о котором так много в последнее время говорят, но сделать так, чтобы он заработал, никак не могут…
Тут уж опять вставочка напрашивается. Думаю, многие воспользовались модным нынче компаративным анализом… и мысли-то зашевелились!
Компаративныйанализ – «описание и объяснение сходств и различий (главным образом различий) условий или результатов развития крупных социальных единиц, обычно – регионов, стран, обществ и культур.
А кого с кем тут сопоставлять? А Ролдугина со Спиваковым. И сходства здесь будет больше, чем различий. У того и у другого есть странный, практически именной фонд «попросите меня по-хорошему», у Спивакова и аналогичный ролдугинскому «дом музыки» имеется… То есть, с точки зрения советских отделов по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС), это одна и та же преступная схема.
Но при публикации Панамских документов должен был встать вопрос и с деятельностью всех этих «творческих тандемов» Сати с Богомоловым и Серебренниковым. И тут, не касаясь того, насколько тяжелые чемоданы бабла приходилось вывозить в прачечные офшоров, сразу отметим, что во всех этих постановках использовался оркестр, Спиваков отправлял наиболее виртуозных виртуозов «на шабашку» в «новую драматургию». Так что… ассоциация с Яновским концлагерем отнюдь не случайная, учитывая то, что при этом творилось на сцене.
Фото: Ирина Полярная
— Недавно ваша супруга сыграла в скандальном спектакле Кирилла Серебренникова «Машина Мюллер». Не говорил о нем только ленивый. Вы видели эту ее работу? Каковы ваши впечатления, мысли?
— Мне странно это слово — «скандальный». Я расцениваю этот спектакль не как скандальный, а как нечто новое в русском современном театре. Хайнер Мюллер — выдающаяся фигура в области театральной драматургии, и его творчество основано на отрицании. Но и творчество таких гениев, как Скрябин и Вагнер, основано на отрицании. Единственное, Вагнер приводит это к «Гибели богов», а у Скрябина, наоборот, человек в последнем вздохе восклицает «Я есмь!» с гордостью того, что его дух может воспарить. Эту работу я видел и смотрел ее вместе с детьми в «Гоголь-центре». И детям, и мне проект очень понравился. С этим спектаклем «Гоголь-центр» приглашен уже в Авиньон, что говорит о международном признании. Ну а если кого-то коробят голые тела — мы же не иранские подданные, чтобы надевать бикини на Венеру Милосскую.
Благодарим за помощь в организации интервью фестиваль «Черешневый лес».
Так что… может быть эта Сати и не так уж во всем виновата?.. Явно ее туда муж запихнул, почетный святой. А то сложился образ самодостаточной гламурной Сати, большой умелицы организовывать всяческие светские мероприятия. А в итоге?..
Похоже, до передачи про «нескучную классику» она этим и подрабатывала, потом уже появились специальные фирмочки, конкуренция усилилась, пришлось идти на пан…, пардон, на ТВ, в какой-то конурке к передачкам готовиться (она об этом сама в каком-то интервью рассказывала). Тексты к передачкам она, по всей видимости, берет из учебника по музистории. Из своего там только шапошные знакомства со знаменитостями: «Помните, меня муж к вам в гости брал!». Интернет толком не освоила, а то давно бы минимум с планшетом в студии сидела, а не бумажки листала… Жалкое зрелище!
Самая смелая театральная премьера месяца: «Машина Мюллер» Кирилла Серебренникова, где задействованы актриса и телеведущая Сати Спивакова, режиссер Константин Богомолов, а также барочный оркестр и 18 обнаженных перформеров. «Афиша Daily» обсудила с героями спектакля, готов ли к этому зритель.
— «Гоголь-центр» берет на себя задачу популяризировать творчество Хайнера Мюллера. Речь о сложной, экспериментальной драматургии; поддается ли вообще она популяризации?
Серебренников: Слушайте, мимо драматургии Хайнера Мюллера не прошла ни одна театральная держава. Его «Квартет» — одна из самых популярных пьес в мировой практике. А российский театр обошел эту территорию стороной; за исключением Аллы Демидовой с Дмитрием Певцовым, которые играли «Квартет» в девяностые годы, совсем тогда никому не понятный. По сути ведь это классический текст. Не бомба, не провокация. Софокл, Шекспир, Лопе де Вега и так далее и так далее — и дальше в этом же ряду Хайнер Мюллер.
Перед нами не только культуртрегерская миссия, мы тут еще пытаемся и удовольствие получить. Этот сложнейший текст не каждый может произнести. А кто будет играть? Это не то, что, знаете: «В результате очень долгого и сложного кастинга были выбраны…» Нет, конечно. Этот текст никто даже прочитать не может. Актеры читают первые четыре строчки и говорят: «Ой, все». Объективно: роли играют те актеры, которые смогли дочитать пьесу до конца.
Богомолов: И сделали вид, что они ее поняли.
— Кирилл Семенович, в какой степени «Машина Мюллер» продолжает историю, начатую вами в 2009 году в МХТ спектаклем «Гамлет-машина»?
Серебренников: Это был симфонический перформанс, в котором звучал текст Мюллера «Гамлет-машина» и музыка современных композиторов, он задумывался как одноразовая акция. Зрители, кажется, поседели.
Сейчас мы создаем такую структуру, которая включает в себя письма и дневники Хайнера Мюллера, его «Квартет» и «Гамлета-машину», музыку. У Мюллера написано, что действие происходит после третьей мировой войны, то есть в условиях постапокалипсиса. Так что звук у нас рожден на обломках и старой барочной, и современной музыки. Найман, Раймонд Паулс, Рихард Штраус и Алексей Сысоев, который написал музыку на стихи Агнии Барто.
В спектакле участвуют не танцовщики, а перформеры.
На самом деле про «Квартет» у Хайнера Мюллера указано, что это комедия. Это смешной текст. Не пугайте народ, что это что-то такое интеллектуальное, сложно-философское. Неискушенный зритель должен увидеть занятную историю про двух людей, которые друг друга мучают, вовлекая в свои игры третьего и четвертого, невинных жертв губя. С поворотами сюжета, с захватывающей интригой. Кто-то увидит здесь симфоническую структуру, кто-то увидит хороших артистов, которые хорошо играют. Кто-то увидит современный балет, а кто-то провокацию.
— Сати, что испытывает актер внутри текста Мюллера?
Спивакова: Работа над «Квартетом» похожа на процесс изучения древнего иероглифа. Вначале ученые нащупывают на стене пещеры что-то похожее на изображение. Потом соскабливают лишнее, обнаруживают рельеф. Выявляют цвета. И только потом приближаются к сути. Сейчас, когда я снова и снова читаю текст, я каждый раз нахожу новый поворот. Этот текст как судоку. Нужен холодный мозг. Тут интуиция не работает вообще.
— Насколько вообще возможно рационально воспринимать текст в окружении толпы обнаженных людей?
Спивакова: В тексте так много целомудрия, что голые тела, мне кажется, будут играть второстепенную роль. Текст Мюллера — многосмысловой и полифонический. Тут нужно душу обнажить. А это не просто сложнее, но и интереснее, чем демонстрация голой задницы.
— Кроме Хайнера Мюллера у нас дожидаются своего часа едва ли не все классики постбрехтовской драматургии от Петера Хандке и Эльфриды Елинек до Марка Равенхилла и Сары Кейн. Как так вышло?
Богомолов: Есть масса причин, почему эти драматурги у нас не пользуются популярностью. Неподготовленность актеров, недостаточная смелость режиссуры в целом, которая продолжает исследовать привычные зоны. Даже молодые режиссеры…
Серебренников: Приносят Островского, Чехова, Тургенева и еще раз Островского.
Богомолов: Еще Россия — литературоцентричная страна. Это обстоятельство нас, конечно, выдвигает на особый уровень, но одновременно и стопорит. Потому что литература превращается в священную корову. Попробуй нашу прекрасную литературу тронь!
Серебренников: Еще при декларации любви к духовной сфере на деле театр — чистая коммерция. Людям предлагается один и тот же верняк, одна и та же комедийно-мелодраматическая структура — и ничего больше. В Болгарии, например, снимают с театров государственные дотации и говорят: «Ну если вы выживете сами, мы вам потом вернем финансирование». А выжить можно только за счет гарантированного репертуара, который дает кассу. Таким образом, сокращая территорию художественного эксперимента, мы можем остаться с пятью названиями в репертуаре. Это когда зал продолжает реплику, начатую на сцене, как в караоке.
— «Гоголь-центр» обращается к Мюллеру, у Дмитрия Волкострелова недавно былапремьера неизвестных пьес Беккета, сразу два театра в Москве ставят текст«Психоз 4.48» Сары Кейн. Это значит, что ситуация с экспериментальным театром начинает меняться?
Богомолов: Где-то в начале двухтысячных пошла волна обновления режиссуры, актерских поколений, драматургии. В результате сегодня старшее поколение открыто к работе с молодой режиссурой как никогда. Но, конечно, если эта волна не будет иметь подпитки, она сойдет на нет. А подпитка — это неустанная работа общества и государства над содействием молодой режиссуре, новым текстам, новым актерским силам, новым художникам и так далее.
Серебренников: Действительно, недавно был ощутимый запрос на новую драматургию, которая поменяет нашу жизнь. И тексты Пресняковых, Сигареваи прочих звезд «новой драмы» поначалу создавали иллюзию изменения. Как ни странно, это были классические пьесы, только написанные новым языком и в которых действовали новые герои. Но сегодня Вася Сигарев пишет инсценировки классических пьес. Волна ушла в документально-свидетельскую структуру, которая существует сегодня в невероятно уважаемом мной «Театр.doc». Либо в форму обслуживания мейнстрима. Получается так: раньше был драматург Розов, сейчас есть драматург Сигарев.
Серебренников: Вырыпаев сам по себе. Сам себе пишет, сам себя ставит. А большие его пьесы написаны по заказу репертуарных театров, они при всех своих достоинствах не бросают вызов. Сара Кейн, Равенхилл, Елинек и Хайнер Мюллер принципиально поменяли театр. Они заставили театр поднять зад и искать способы поставить их тексты. «Что с этим делать? Как быть актеру?»
Богомолов: Кирилл прав: в современных текстах нет такого космоса. Нет микровселенных, которые бы лопались в твоей голове, а ты бы испытывал бешеный восторг, пасовал перед этими текстами.
— Редкий режиссер сегодня не спасует перед пьесами Павла Пряжко, у которого весь текст — два предложения, а то и вовсе фотографии вместо слов.
Богомолов: Хайнер Мюллер — это большая форма. Это открытие новых пространств. А в пьесах Пряжко — с большим уважением и интересом отношусь к его творчеству — происходит переформатирование существующего пространства.
Серебренников: Есть современные композиторы, которые сочиняют очень интересную музыку, но она столь камерна и может быть исполнена только небольшим составом, что им справедливо говорят: «Ребята, а где наши Шостаковичи, которые могут свернуть мозг большому оркестру?»
Богомолов: А они отвечают: «Теперь такой формы не будет». А она должна быть.
Серебренников: Если не будет эксперимента большой формы, мы просрем театр.
Спивакова: Текст Хайнера Мюллера, который способен сегодня свернуть нам мозг, написан тридцать лет назад.
Богомолов: Тексты Сорокина тридцатилетней давности, рассказы конца семидесятых или Пригов, который еще лет десять назад казался устаревшим: эти тексты сегодня вдруг расцветают.
Спивакова: Я бы не стала демонизировать российскую ситуацию. Это беда вселенского масштаба. Культура и публика любой страны всегда отстают от современных ей художников.
Серебренников: Художник создал радикальную вещь, публика ее не принимает. Но есть посредник. Это руководитель театра, руководитель оркестра, руководитель департамента культуры. Который должен иметь, черт побери, вкус!
Странно все это читать, верно? А потому что напрасно Денис Драгунский наезжал на все общество! Общество все равно свой выбор сделает, причем, это будет безусловно нравственный выбор! Это твердое убеждение нашего Классика, у которой в жизни было много резонов думать иначе. И добрый дяденька с чемоданом бабла ей ни разу не встретился. Тем не менее, она осознает, что «не жрет крысятину на помойке» (как она выражается) лишь благодаря своим читателям, замкнувшим эстетическую триаду каких-то созданных ею художественных образов.
А тут мы читаем историю о том, когда типа художнику ничье «мнение» особо не нужно, а духовная работа зрителя этого шоу вообще заранее в расчет не принимается. Странно, правда? С Серебренниковым еще проблема была в том, что он не мог найти зрителей спектаклей, которые уже «с успехом прошли» (см. Серебряное копытце). То ли людям было стыдно признаваться, что они на таком присутствовали, то ли они вообще получили настолько сильный удар некрофилии, заточенной воровской финкой наносить удар прямо в душу…
Но улавливаем этот стрекот о «новом-новом-новом», хотя сами кормятся с традиционного и апробированного…
— Возвращаясь к вопросу о благодатной волне обновления. Ее схождение на нет, по-вашему, связано как-то с переменами в культурной политике?
Богомолов: Глупо было бы полагать, что это только политика. Но политика может улавливать этот тренд и что-то предпринимать. К сожалению, культурная политика в нашей стране не прививает вкус к эксперименту.
Серебренников: Торжество популизма. Когда какой-нибудь важный чиновник объявляет: «Это непонятно народу» — и требует от художника дать только то, что понятно народу. А все остальное — за свой счет.
— Но бывают же популистские эксперименты?
Серебренников: Бывают, конечно.
Спивакова: Как и замечательное классическое искусство.
— Предлагаю поговорить про пиписьки. Про главный, скажем так, объект внимания в спектакле «Машина Мюллер».
Спивакова: Костя, можем быть спокойны: если что-то мы с тобой не доработаем, поплывем, выйдут пиписьки — и все будет хорошо. Молодой человек, режиссер Серебренников на главную роль выбрал меня, потому что все знают — если выйдет на сцену госпожа Спивакова, ведущая программы «Нескучная классика» на телеканале «Культура», то даже пиписьки будут облагорожены.
Серебренников: Конечно, в этом смысл. Нужно понимать, что пиписьки бывают разные. Одно дело — голый мужик на сцене, другое — обнаженная натура, Давид.
Спивакова: Прикрылся мной как хоругвью?
Серебренников: Скрепа! Пьеса «Квартет» про секс — и вообще про тела.
Спивакова: Скорее про бренность тела. Про то, что любое сближение двух тел конечно. Тогда как взаимопроникновение в мозг и в душу может быть бесконечным.
Серебренников: Про гендерные вопросы, мужское и женское. Про то, как они разделены. Потом — тело на сцене превращается в некий семантический знак. Мучительное переживание несовершенства собственного тела, его тленности или, наоборот, красоты — это неотъемлемая часть автора. Тело как знак имеет самые разные аспекты. Тело бывает жертвой. Избитое тело, в пыли и крови — очень часто демонстрируется у нас на телеэкранах. Тело как сексуальный объект мы тоже знаем — вот стриптиз, вот порнография. А что такое тело как объект искусства? Что такое тело, которое разговаривает без слов? Это ужасно интересно.
Нда… вот и цель всего этого «нового-нового в искусстве». Душа побоку, униженная и растоптанная, а на авансцене голое тело, «разговаривающее без слов». И сразу по ассоциации эти мертвые останки с пришитыми плюшевыми головами, в которых миниатюрные микрофончики пели детские песенки, когда все это выносили из квартиры нижегородского «некрополиста»…
17 декабря на сцене театра Ленком последний раз сыграли «Князя» Константина Богомолова — провокационного, как принято считать, режиссера. Официальное объяснение: из репертуара решили убрать спектакли, которые не собирают аншлагов, таких нашлось два — оба поставил Богомолов: «Борис Годунов» и «Князь». Первую работу художественный руководитель театра Марк Захаров посчитал необходимым всё-таки сохранить, «Князя» же «заморозили» (возможно, он оживет в другом месте; возможно, все желающие посмотрят видеоверсию, которую снимали на заключительном показе).
Богомолов поблагодарил Захарова за смелость, благодаря которой премьера «Князя» вообще состоялась в апреле этого года, и пообещал, что артисты выйдут на поклон (обычно этот театральный жест отсутствует). Не удивительно, что на «похоронах» спектакля был аншлаг, перекупщики продавали билеты за 32 тысячи, а публика собралась максимально эмансипированная — от Сати Спиваковой и Кирилла Серебренникова (Богомолов играет в паре с первой в «Машине Мюллер» второго) до студентов театральных вузов, занявших любые углы, какие им смогли выделить сотрудники Ленкома. Чтобы не хранить интригу: прощание публики и спектакля прошло очень тепло и бурно.
Деталь про публику немаловажная: ни один текст про «Князя» не обходился без упоминания оскорбленных зрителей, покидавших зал в недоумении (впрочем, это распространенный троп рецензий на спектакли Богомолова вообще). Хоть на афише и красуется приписка «Опыт прочтения романа Ф. М. Достоевского “Идиот”», «Князь» многим кажется спектаклем крайне неконвенциональным, вызывающим и покушающимся на святое — не только на текст классика, но и на грозное молчание в отношении педофилии (например). Настоящее приключение начинается отсюда: как Богомолов, филолог по первому образованию, выделяет в тексте Достоевского один сюжет и один из мотивов классика и принимается с ними «играть», так и зритель вычленяет из происходящего собственную историю, складывает сцены и образы в некоторый «опыт просмотра». Сермяжный трюизм — такое происходит с любым произведением любого искусства: в начале осени режиссер Клим представил недописанные главы из «Идиота» — тоже опыт прочтения и диалога с Достоевским. «Князь» же не только располагает пойти по многим тропкам, но и повествует о самом этом процессе, опыте.
Трехчасовая постановка разбита на два акта: первый посвящен любви, второй — смерти. В первом в текст Достоевского врывается внутренний монолог Ашенбаха из «Смерти в Венеции» Томаса Манна (его зачитывает Виктор Вержбицкий в роли депутата Ашенбаха, полюбившего в Таиланде мальчика Тадзио), во втором — «Приглашение на казнь» Владимира Набокова (его исполняет генерал Рогожин — Александр Збруев). Есть и другие цитаты и вольности: мало ли что человеку приходит на ум при чтении (культурный багаж имеет свойство ассоциативно выпрыгивать, просили его об этом или нет). Наряду с литературными аналогиями возникают вкрапления сегодняшнего дня (депутаты, генералы МВД, детская комната милиции) и музыкальные: опыт прочтения вызывает в памяти режиссера звучание советских шлягеров «Прекрасное далеко» или «Кабы не было зимы».
С песни из «Зимы в Простоквашино» всё и начинается. Обшарпанная зала с голыми стенами, но с камином посередине (художник Лариса Ломакина). Пластинку заедает, голос Валентины Толкуновой трансформируются в звуковую агонию. За длинным столом, в профиль к залу, сидит служитель закона Фердыщенко (Алексей Скуратов), сотрудник детской комнаты милиции. Задается вопросом, как можно жить с такой фамилией. На сцену бочком выходит Мышкин (сам Богомолов), молитвенно встает перед столом на колени, в руках — скромный узелок, на стену проецируется надпись «Князь Тьмышкин прибыл из Трансильвании». Далее следует более-менее первый диалог из «Идиота», только слова «и, заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы мороз?» обретают второе и даже третье дно по сравнению с обычной репликой о погоде. Советская «оттепель» и разговоры нескольколетней давности о «новой оттепели», на смену которой пришли духовные скрепы.
Далее происходит знакомство с семейством Епанчиных — генералом Иваном Федоровичем (Иван Агапов), Лизаветой Прокофьевной (Наталья Щукина) и Аглаей (Елена Шанина). На первого Мышкин производит впечатление мастерством каллиграфа: на заднике сменяется написанная в разной манере фраза «Усердие всё превозмогает», Богомолов равнодушно перечисляет вордовские шрифты. Лизавета Прокофьевна, тут — моложе дочери, устраивает дальнему родственнику (может быть, и родственник, а может быть, и нет) натуральное собеседование, а что же он видел в этой своей Швейцарии. Мышкин рассказывает про осла, про казнь, про детишек.
С детьми же связана и главная провокация, которую вменяют Богомолову, а он называет насилие над детьми основной темой и основным мотивом «Идиота». В его трактовке Настасья Филипповна — несовершеннолетняя девочка, для изображения которой Александра Виноградова встает на колени, надувает губы и начинает лепетать, сюсюкать, картавить. При виде её портрета у Мышкина случается припадок — то ли синдром Стендаля, то ли приступ сладострастия. Депутат Ашенбах — тот, который уехал в Таиланд и заменяет у Богомолова Тоцкого, — содержал девочку для того, чтобы её «тлахать» (слово «ребенок» в устах Настасьи Филипповны также двусмысленно теряет первую букву). Генерал Рогожин готов принять эстафету. Робкий, серый и говорящий растянутыми скороговорками Мышкин её, кажется, просто любит. Впрочем, подозрительное отношение к чистоте — тоже немаловажный мотив «Князя».
Бесконечные смысловые и культурные наслоения спектакля можно прочесть как пародию на страсти по высокому искусству — эдакую критику чистого обожания. Вот Настасья Филипповна — ребенок, но развратна, да и её голосок — лишь притворство, от которого у почитателей чистоты (в данном случае, генерала, депутата и князя) ёкает внутри. У каждого ёкает по-разному, но у всех троих — от интонации, обещающей красоту (а Стендаль писал, что «красота есть обещание счастья»). Так же ёкает и у зрителя, когда он слышит «Идиот» Достоевского (или театр, или любое другое слово-триггер, обещающее катарсис). Совсем другой звук издает сердце, когда в тексте оказываются дверцы в коллективную память, например, о пионерском героизме. Сцену смерти Гани (снова Вержбицкий) предвосхищает саркастический титр «Фёдор Михайлович оченно любил про детей умирающих написать главу-другую, и мы себе не отказали в этом удовольствии». Текст позаимствован из «Братьев Карамазовых» (смерть Илюши Снегирева), Вержбицкий её отыгрывает в униформе советского школьника с красным галстуком (изредка переодеваясь во врача). Следом — вербатим, монологи умирающих в детском хосписе (и мальчиков и девочек с пугающим разнообразием играет тот же Вержбицкий).
На этой сцене можно и остановиться: «Князь» — это игра в перепостмодернизм; от каждого слова и героя идут гиперссылки, по которым зрителю легко ускакать в любом направлении. Возможно воспринять «Князя» и как личное переживания (пресловутый режиссерский «опыт прочтения»), к этому подталкивает и исполнение Богомоловым главной роли — исполнение, к слову, крайне органичное: речитатив на грани бормотания вводит в легкий транс, подкупает недекламативностью, живостью. А индивидуальное переживание — не обязательно восторг, не обязательно чистое обожание, можно любить и с ухмылкой (да и не любить вовсе). Вот и к (Ть)Мышкину Богомолов относится с любовью и насмешкой: во время медового месяца они с Аглаей лежат на пляже под летний хит 80-х «Звездное лето» Аллы Пугачевой, затем Богомолов спускается в зрительный зал, растерянно оглядывается в луче вспыхивающего за задним рядом прожектора, на стене возникают титры: «Князь идёт пописать в воду. Моча у князя была такая же чистая, как его душа».
В контексте этого многоуровневого, рефлексирующего хулиганства и реалий сегодняшнего дня, в общем, по-настоящему сложно разобраться, почему «Князя» убрали из репертуара — из-за малой посещаемости, из-за недовольства публики и некоторого сегмента прессы, из-за настойчивой просьбы кого-то в высоких кабинетах (что на фоне прогрессирующей паранойи первым приходит в голову). Такая же участь может постигнуть любую постановку — просто «Князь» щелкает (или правильнее написать «щелкал»?) по носу сразу всех: и тех, кто видит в каждом произведении политику, и тех, кто не хочет её видеть, и эрудитов, бегающих во время спектакля по собственной библиотеке, вычленяя цитаты, и тех, кто ничего такого не заподозрил, и любителей высокой культуры, которым от советской попсы хочется покривить нос, и её ностальгирующих поклонников, которым вряд ли понравилась реплика про письмо менструальной кровью. Вот уж действительно: художника обидеть может каждый, зато художник — всех и сразу.
Не думала, что смогу комментировать цикл о Сати, когда увидела в предыдущей части вырезку из фильма Ренаты Литвиновой. Где у Сати на воротнике были могильные черви. Смотрела одним глазом этот фильм раньше, но не помню этого эпизода.
Аналогичные мысли о некрофилии в искусстве приходили и раньше, но общей картины не складывалось. Лично меня «пробило» на свадебных фотографиях Собчак, где она вообще загримирована под куколку.
Кроме вашего ресурса никто не разбирал эти призывы сирен к гибели, «удары заточенной финкой от некрофилии». И самое отвратительное, что за такое платили с лихвой.
Честно говоря, всегда удивляло, за что и как получил Спиваков этот шикарный центр в Москве. Все 90-е они с Сати во Франции отсиживались, возвращаться не собирались.
Это удивительно, как и каким образом русская литература не просто выживает, а все расставляет по своим местам, побеждает не смотря ни на что, еще и «латает прорехи мироздания». Не удивлюсь, если выяснится, что к Богомолову являлся Достоевский! Это такое же явление «нашего Классика», когда Спивакову в подлую физиономию тычется о «чемоданах с баблом». Когда врать невозможно, так и некрофилии конец.
А за Дольчева писать коммент — это не слишком? Он же точно читает ЛО, поскольку и мы его регулярно читаем.
Мне кажется, вы даже не однофамилец. По требованию настоящего Дольчева мы вскроем ваш IP.
Цикл получается очень интересный! Складывается полная мозаика. Действительно, эта сладкая парочка сидела в «лихих 90-х» во Франции, а тут вдруг… Такое ощущение, что решили собой заменить Ростроповича и Вишневскую. Явились с могильными червями на воротнике!
Кстати, некрофилию, инцест и каннибализм в этот период навязывает Торопов в своем «Национальном бестселлере». И как-то не прижились в обществе его творческие позывы на уровне трамвайного хама. Уже один этот факт должен был внушить Дениске больше оптимизма по поводу общества.
И немедленно отвечает.
8 комментариев
Не думала, что смогу комментировать цикл о Сати, когда увидела в предыдущей части вырезку из фильма Ренаты Литвиновой. Где у Сати на воротнике были могильные черви. Смотрела одним глазом этот фильм раньше, но не помню этого эпизода.
Да уж, на вопрос «С кем вы, деятели искусства?» ответ звучит однозначный.
Спасибо, что поднимаете все эти вопросы! Точнее, структурируете реальность.
Аналогичные мысли о некрофилии в искусстве приходили и раньше, но общей картины не складывалось. Лично меня «пробило» на свадебных фотографиях Собчак, где она вообще загримирована под куколку.
Кроме вашего ресурса никто не разбирал эти призывы сирен к гибели, «удары заточенной финкой от некрофилии». И самое отвратительное, что за такое платили с лихвой.
Честно говоря, всегда удивляло, за что и как получил Спиваков этот шикарный центр в Москве. Все 90-е они с Сати во Франции отсиживались, возвращаться не собирались.
Это удивительно, как и каким образом русская литература не просто выживает, а все расставляет по своим местам, побеждает не смотря ни на что, еще и «латает прорехи мироздания». Не удивлюсь, если выяснится, что к Богомолову являлся Достоевский! Это такое же явление «нашего Классика», когда Спивакову в подлую физиономию тычется о «чемоданах с баблом». Когда врать невозможно, так и некрофилии конец.
Интересна будет реакция самих «сирен» и «гарпий»…
А за Дольчева писать коммент — это не слишком? Он же точно читает ЛО, поскольку и мы его регулярно читаем.
Мне кажется, вы даже не однофамилец. По требованию настоящего Дольчева мы вскроем ваш IP.
Цикл получается очень интересный! Складывается полная мозаика. Действительно, эта сладкая парочка сидела в «лихих 90-х» во Франции, а тут вдруг… Такое ощущение, что решили собой заменить Ростроповича и Вишневскую. Явились с могильными червями на воротнике!