Повелительница снов. Главы 42, 43

Ирина Дедюхова

Повелительница снов

42. Холод вечности

Совершенно несчастная она шла сырым утром по Москве, душа ее тосковала. Ничего она не смогла. Иванова она, конечно, больше не увидит. Она почему-то не может больше его видеть, с ним она теряет себя. Он решил, что ей надо от него только это, будто с панели привел…

Вдруг, как удар током, ее пронзило чувство стыда, раскаяния, неожиданно на нее начали катиться мутные волны времени. Она остановилась посреди улицы, растирая виски. Какой-то ранний прохожий участливо спросил о самочувствии, видно, ее бледное перекошенное лицо испугало его. Варьке было действительно больно, пожалуй, так больно ей еще не было ни разу. Ледяной холод сковал сердце. Осторожно ступая, она мелкими шажками продвигалась к метро. Нет, не зря она так хотела увидеть Иванова. Не зря было ее унизительное рабство… Каким-то образом она все же смогла отторгнуть, изъять тот, касавшийся ее, фрагмент. До того как потерять сознание, Варя успела дойти до метро в гаснущем для нее настоящем и сесть в вагон, даже не взглянув, куда он направлялся. Немногочисленные ранние пассажиры видели юную девушку в мешковатом зеленом пальто, мирно спавшую на сидении у поручня.

…В тот миг она увидела себя сероглазым юношей, почти мальчиком, у ног великого владыки с позолоченными ногтями и ступнями, окрашенными хной. Она не могла видеть его лица, потому что цепь, продетая сквозь ошейник, не давала приподнять головы. И все же она попыталась поднять голову, ей почему-то очень надо было увидеть его глаза… Но, даже напрягая все мышцы, она увидела лишь огромные перстни на правой руке повелителя. Она твердо знала, что там, где заканчивались мраморные ступени, сидит Саша. Всплеск теплого чувства, которое включало в себя доверие, любовь, надежду на жизнь, на спасение мгновенно пронизало все ее существо. Но рядом с юношей стеной стояли какие-то мрачные бородатые люди в длинных темных платьях. От них веяло смертью, сердце сжимал страх, и по занемевшим членам пульсировала боль, которую причиняли хитроумные узлы ремней из сырой кожи… Задыхаясь, она слышала страшные слова. Она ждала, что он — могущественный и властный прервет их, он встанет и скажет, что это не так, ведь это не так! Но он молчал, и приговор, вынесенный жрецами, был произнесен вслух в этом зале с колоннами, увитыми цветами…

Это была не просто смерть, это была действительная, окончательная смерть. И она стояла рядом, хотя вокруг было столько жизни. В саду пели птицы, а на яшмовых плитах пола грелись в солнечных лучах дворцовые кошки. Древние знания, доставшиеся нынешним жрецам при разграблении храмов покоренного народа, жившего когда-то в низинах реки, пригодились им только в одном — теперь они знали тайну пыток и убийства самой Души. Им было мало просто убить человека, им надо было навечно стереть его имя из Книги Создателя. По скользким каменным ступеням она спускалась за юношей вниз вслед за стражниками, все еще надеясь, что Саша… Мысленные заклинания юноши к тому, кого она знала как Сашу, проносились сквозь ее Душу, объятую ужасом. Сама ее Душа вопила, потому что через мгновение она могла навсегда утратить свое свечение. Нет, такого не случится! Он, конечно, все-таки придет! Но время уходило золотыми песчинками сквозь пальцы, дважды приходил стражник с просьбой скорее закончить письмо, иначе он не успеет его вынести, а надежда все не гасла… Она затихла, перестала мучить эта глупая надежда, колоколом бившая в сердце, только тогда, когда гулко раздались шаги спускавшихся в подземелье жрецов. Нет, спутать их нельзя было ни с кем, потому что с первой ступени они затянули хором начало заклинания, и Душа, почувствовав ловушку, содрогнулась. Но пока они не свернули в его коридор, стражник успел сунуть мальчишке в руку крошечную пастилку змеиного яда…

Это было твое милосердие? Твое спасение, украдкой вложенное в руку? Холод, только страшный холод кругом, в сердце, в душе…

Варя медленно приходила в себя, оттирая лицо, залитое слезами. «К чему теперь слезы?» — думала она, и перед ее глазами вставала последняя панорама подземелья, унесенная ее Душой в глубины времени. Она таила в себе не только бесконечную печаль, но и какую-то неясную загадку, оставшуюся от той жизни, так и не разгаданную в свое время. Но это была уже не ее загадка, и ее разгадка теперь была уже ей ни к чему.

… Растерзанный до мяса стражник и тусклый мерцающий свет факелов… Голова мальчика со слипшимися в смертном поту волосами почему-то лежит на коленях владыки, на его украшенном богатой вышивкой платье. Короткие пальцы в перстнях нежно прикоснулись к щекам с юношеским пушком, а на лбу мертвеца бриллиантом горит единственная горькая слеза правителя…

Перед ее отъездом из Москвы он позвонил. В путаных выражениях он пытался сказать, что не хочет, чтобы она уезжала от него с неприятным чувством. Варя совсем не хотела ни говорить с ним, ни слышать его объяснений. Неприятным чувством? Да она с трудом удерживается, чтобы его не убить! Она все ночь думала только над тем, как вернее его убить, окончательно! Она все-таки решила этого не делать только из-за родителей, которых бы очень огорчила мысль, что они вырастили дочь-убийцу. А сейчас этот субъект дрожащим голосом просит о свидании, шепчет, что он, наконец-то все понял… А вилку в горло не хочешь? У Варьки был и такой план, она ночью даже заточила для этого гостиничный столовый прибор. Он видно понял, что эта ночь положила конец ее рабству, ее добровольной кабале. Теперь он вновь хочет ее вернуть. Но отчего бы ему просто не повернуть время? Он вечно хотел восседать на своем троне и судить настоящее с той, давно исчезнувшей вершины. Бог в помощь! Но без нее!

Странно, но ее чувство, которое она теперь испытывала к Саше, было не только определеннее, но и гораздо противоречивее. Горечь, презрение, желание покончить с этим раз и навсегда делили ее душу с жалостливой нежностью… Ведь он все-таки спас тогда ее душу, и все изменилось с течением времени вокруг. Они теперь совсем не те люди, что были когда-то давно так мучительно дороги друг другу. Нечего им нынче делить… С теми, чьи тени заполняют прошлое, нет будущего…

Вот и чудесно! Вот поэтому она ничего больше не желает знать об Иванове. Пускай живет, гад! Еще хуже него живут. Но фрагментарная передача, говорил ей бритый, предполагает некую завершенность, возврат какой-то части выхваченного фрагмента. Поэтому Варя знала, что, не смотря на все ее почти физическое нежелание последующих встреч с Сашей, они будут против ее воли происходить в самое неподходящее для нее время.

Варя вернулась в свой город. Она потихоньку втянулась в учебу и в свою будничную жизнь. Два раза, приезжая на каникулы из Москвы, Иванов еще приходил к ней домой, пытаясь добиться с ней встречи. Но она не открывала ему двери. Униженно просил он впустить его для каких-то запоздалых объяснений. Один раз даже он приволок с собой Клевкина, заставив и его просить об аудиенции. Хотя Варя ничего не имела против Клевкина. Он иногда ей звонил. Но сейчас через запертую дверь она крикнула им, что видеть их совершенно не желает, что она больна ужасно заразным гриппом, что ей необходимо лежать в постели. После этого Иванов надолго оставил ее в покое. Радости от этого было немного, Варя знала, что их последняя встреча еще впереди, что от этого ни ей, ни ему не уйти.

43. Варькины университеты

Учеба на строительном факультете провинциального вуза по сравнению со специализированной школой, которую она закончила, была просто погружением в чан с дерьмом под саблей янычара.

Оглядев придирчиво пареньков, Варя с огорчением поняла, что даже взгляд ей тут кинуть не на кого. Ей хотелось хотя бы найти подружку, чтобы с нею вместе бегать на танцульки, но и девушки что-то не очень располагали к себе. Суетливые, легально теперь бегавшие в курилку, они вели, в основном, бесконечные разговоры о тряпках. Это была актуальная тема, потому что магазинная одежда шилась на кого-то, кому уже было совершенно все равно, в чем ходить. Но для общения Варе хотелось чего-то большего. Прав был Иванов, сто раз прав. Надо было уехать из города и без боязни окунуться в самостоятельную жизнь. У ее сокурсников, оставшихся, как и она, дома, будто продолжалось великовозрастное, неестественно затянувшееся детство. Даже ребята из общежития — их одногодки выглядели значительно взрослее. Общежитские, выходцы из уральских деревень и крошечных, в две-три улочки городков, изначально были совершенно другими. Растягивающие на месяц ведро картошки и лукошко яиц, они были скупы на проявление чувств и мыслей, как и природа, родившая их. И от их лиц, когда они смотрели на доску с рисунками по начертательной геометрии, веяло только усталостью, смирением и покорностью судьбе. В своем кругу они оживлялись, тут же замыкаясь, когда среди них появлялся кто-то из городских.

Перед институтом Варвара питала некоторые, свойственные ее возрасту надежды, но среди своих сокурсников она не встретила не только любви, но даже дружбы.

Впрочем, ее вполне устраивал выбор профессии. Она прекрасно понимала, что ее ждет на стройке. Она была готова полностью окунуться в учебу, но после школьных учителей преподаватели провинциального вуза не выдерживали никакого сравнения. Она привыкла раньше к тому, что учитель полностью владеет излагаемым предметом, что в любой момент он может поставить в тупик даже Иванова, но с блеском тут же может вывести из любого тупика. Здесь же почему-то считалось, что задача преподавателя — создать для любого студента тупиковую ситуацию. Варя пришла на только что открытый строительный факультет при механическом институте, который изначально создавался только для подготовки кадров оборонной промышленности. Вначале на строительный факультет планировалось привлечь иногородних преподавателей, для этого на новый факультет обкомом было выделено даже несколько квартир. Но в других городах хорошие преподаватели были самим нужны. Конечно, квартиры бесхозными не остались. Факультеты института, выпускавшие оружейников, механиков, прибористов скидывали сюда негодных, зачастую спившихся сотрудников, не имевших никакого строительного образования. Поэтому Варя, с малолетства проверявшая вторые смены с отцом, знала о стройке гораздо больше их. А древняя профессия, в которой звучала сама история, в которой было больше предвидения и озарения, чем во всех искусствах вместе взятых, выглядела в жалком, косноязычном изложении препарированным трупом.

И этому кошмару, только из-за того, что, видите ли, когда-то обещала маме не покидать ее, она должна была посвятить лучшие годы своей жизни! По настоящему Варя ужаснулась сделанному выбору на втором курсе, когда косяком пошли профилирующие предметы. Учебниками, специальной литературой факультет практически не располагал, методичек не было, а лекции их нетрезвых преподавателей даже выходцы из колхозов всерьез не воспринимали. Хорошо, что отец собрал неплохую техническую библиотеку, иначе Варька осталась бы без образования вовсе. Особенно Варю радовали огромные тома строительных справочников, изданных при великом кормчем. Похоже, что он действительно во всех науках ведал толк, потому что изданная при нем литература имела непревзойденное научное качество, доступность изложения и достоверность, в ней практически не встречалось опечаток.

Вначале Варвара была самой выдающейся прогульщицей. Староста, которому она делала задания по математике, смотрел на это сквозь пальцы. Но однажды на первом курсе она здорово засветилась перед деканатом. Что-то перепутала она в расписании и только после начала лекции поняла, что попала не на начерталку, а на историю КПСС, слушать которую совершенно не могла, у нее от этих страшных историй потом очень болела голова. Она тогда тихонько выползла из аудитории через заднюю дверь на четвереньках. Возмущению заметившего ее маневр преподавателя, парторга их факультета, не было предела. Деканом у них работал пожилой дядечка, специалист по холодильным установкам. Он же возглавлял Совет ветеранов института, поэтому отыгрался он на Варьке по полной программе, с часовой нотацией. Слушать его было просто удовольствием, поскольку старичок был редким занудой и матершинником. Но Варвара была тертым орешком. Копируя деда Саньку, с тупым отсутствующим видом она твердила, что очень захотела в туалет, а возвращаться таким же образом ей было просто неудобно. После этого случая за ее посещением занятий стали следить особо.

Время для размышлений у нее теперь разделилось на пары — короткую и длинную половинки. Делать на лекциях было совершенно нечего. Она сидела и слушала невнятные отголоски времен, которые несли в себе ее сокурсники. Иногда чужая душа хранит давно отзвучавшие голоса. Кто их произносил эти слова, на каком языке, в какую пору? И только по чисто человеческой интонации можно было бы догадаться что вложено в эти звуки — боль, страсть, раскаяние, страх, радость. К счастью, всем еще доступен язык Души, но только многие ли хотят его понимать?

Варя чувствовала, как уходит сквозь пальцы ее молодость, ей хотелось видеть рядом с собой любимого человека, это здорово бы скрасило ее существование. Она пыталась как-то его искать, разглядеть, не пропустить. Но его все не было, а время все шло.

Дар прорастал в ее душе. Варька взрослела, а вместе с ней становились ярче и самостоятельнее два призрака за ее спиной. Она привыкла к их присутствию, к тому, что их не воспринимают другие. Но они все больше отвлекали ее от реальной жизни, смещая все ее интересы от дневного света в сумерки, от людей — к призрачным теням прошлого. У них постоянно шла какая-то деятельная возня. Они обсуждали девочек на их потоке, громко смеялись и жестикулировали, шептали, друг другу на ухо явно неприличные вещи, азартно резались в кости. Иногда на них нападала тоска, и они сидели, поджав ноги, раскачиваясь всем корпусом, подолгу молились с закрытыми глазами. Как-то на экзамене по физике они затеяли драку между собой. Причем, заспорил младший, а старший долго сдерживал себя. Похоже, что он сам чувствовал какую-то вину в этом споре. И Варька почему-то понимала, что спорят они на ее счет. Потом старший внезапно так озверел, что испугался не только младший узбек, но и Варька. В гневе он был поистине страшен. Она дергалась, отвлекалась, крутилась во все стороны, пытаясь уследить за их прыжками по столам с короткими кривыми мечами. Дикие гортанные вопли не давали ей сосредоточиться. Они прекратили убивать друг друга только тогда, когда поняли, что их вместе с Варькой выгнали с экзамена вон.

Получив двойку, Варвара устроила своим попутчикам генеральную выволочку. Она уже знала, что в сумерках может их даже избить. Варя потребовала, чтобы днем они по чаще молились. Она помнила, что замаливать этим сволочам до скончания веков грехов хватало. Странно, но эти два узкоглазых мужика в боевой одежде беспрекословно принимали все ее приказы. Варя с удовольствием почувствовала, что они ее не только уважают, но и почему-то очень боятся.

Студенческие годы были для Вари годами полной свободы. Не надо было думать о хлебе насущном — ее кормили родители, а учебой она себя старалась особо не загружать. Возникавшие время от времени какие-то незначительные увлечения, которые с трудом можно было бы назвать романами, сводились к обычному посещению кино и танцевальных вечеров. Почему-то ее совсем не зажигали окружавшие ее молодые парни. Не перед кем ей было склонить свою буйную головушку, ни с кем из них она не хотела бы встречать рассветы после ночи любви. Правда, на своем потоке она встретила вновь и некоторых старых знакомых.

Весьма сдержанно с ней по утрам здоровался Николай Железник, ставший, конечно, комсоргом потока. А в самом вначале учебы к ней подошел симпатичный детина двухметрового роста и радостно заявил, что он с ней на одном горшке в садике сидел. С трудом она узнала в нем маленького Игорька Сударушкина и даже всерьез некоторое время размышляла, что хорошо бы ей как-нибудь вспомнить с ним былое. Но потом Игорь почему-то ни разу к ней не подходил и не подсаживался на занятиях, а когда она попыталась однажды с ним заговорить, он весь покраснел, и не поддержал разговор. Он все время ходил в обнимку со своим другом — Вадиком, который плотно его опекал наверно потому, что Игорь выполнял за него почти все задания. Странно, но молодые люди у них на потоке вели себя так же, как и ее призраки. Так же они резались в карты, так же вслух обсуждали девочек, вот только замаливать им было пока что нечего. Но это был только вопрос времени.

— Алло, алло!

— А… это ты, Клевкин.

— Ты в кино пойдешь?

— Нет, дома буду сидеть. От тоски помирать.

— Так я тебе и поверил.

— Не хочешь — не верь.

— Варь, тебе, может, полы надо помыть или прибить что-то, а? Так я могу.

— А тебе что, делать нечего?

— Да я так… по-дружески…

— Ну, заходи…

— Так я мигом! Может пива по дороге купить?

— Точно! И рыбки какой-то соленой, ладно?

Клевкин поступил в местный университет, который выпускал школьных учителей и инспекторов уголовного розыска. Почему-то сам он решил стать учителем физики, и от этого на Варьку заранее накатывала дикая тоска. Вот кого бы она меньше всего хотела иметь в знакомых, так это учителя физики. Но Клевкину было все до лампады, как он только собирался с таким характером детей учить — непонятно! И еще у него была слабость к спиртному, так что в советской школе Клевкин непременно стал бы алкашом. Варька заранее за него переживала и исподволь приучала к более легким напиткам. Она пыталась ему внушить, что пить пиво — это значит не зазюзюкать три литра разом, а строго выдерживать и соблюдать традиции. Но Клевкин продолжал при ней самоотверженно напиваться так, что уже после часа их общения никак не мог поймать ртом подаваемую ему с вилки соленую рыбу.

С чего бы ему, вроде, было так пить? Но на этой почве он на втором курсе даже пережил некоторую трагедию, сломал, можно сказать, свою жизнь. На седьмое ноября он с такими же идиотами решил отметить рождение Революции у себя дома. Скромно, по домашнему. Несколько раз звонил Варьке и заплетающимся языком просил ее прийти. Она, конечно же, не пошла и правильно сделала. Он жил на пятом этаже типового дома, в цоколе которого располагалось молодежное комсомольское кафе «Спорт». На седьмое ноября там было особенно людно. Народ вышел покурить, когда из окон Клевкина на головы полился кипяток. Вернее, это им снизу вначале показалось, что это кипяток, потому что от этой влаги в морозном воздухе шел обильный пар. А это Клевкин и его друзья на них сверху пописали. Неделю после этого он Варьке не звонил, ему было очень некогда, его всю неделю разбирали на разных собраниях, выгоняли из комсомола, куда они с Варькой проникли с таким трудом, а под занавес вышибли из университета. Выгнали из семи пивших с ним друзей его одного, потому что заступиться за него было некому. До армии он устроился фотографом в Варькин институт, поэтому она к нему часто теперь заходила в фотолабораторию сделать очередной снимок своей наружности и выпить пива.

— Я, Клевкин, наверно, в партию вступать буду.

— Ну и дура.

— Безусловно! Но мама мне все уши прожужжала на счет этой партии.

— Ты, Варь, что ли, маму слушаешь?

— Ну, я же девушка, Клевкин! Я до замужества маму слушаю, потом буду мужа слушать. Что ты так наливаешь быстро? У меня уже глаза стаканчик не видят. Рыбку надо во рту подтаять, а только потом в таких неимоверных количествах заливать пивом. Я же совсем пьяная, Клевкин!

— Ты мне такой еще больше нравишься. Пойдем за меня замуж, а?

— Меня тебе никто не отдаст, мы же с тобой мигом сопьемся.

— То-то и оно! Я, может, и пью с этой печали. Тебе муж нужен положительный, партийный, другому тебя не отдадут. Давай еще по одной дерябнем?

— Только рыбку подтаим, а?

— Само собой, Ткачева! Куда же мы без рыбки?

  (Продолжение следует)

Читать по теме:

• 1. О том, откуда берутся дети
• 2. О вассальской преданности и ночных горшках повелителей
• 3. Варька устраивает свою жизнь
• 4. Хотят ли русские войны?
• 5. Семья состоялась
• 6. Новые родственники
• 7. Опять садик, блин…
• 8. Табор уходит в небо
• 9. Здравствуй, школа!
• 10. У Варьки выросли титьки…
• 11. Рассказ бабушки о неоценимом вкладе двух друзей в борьбу пролетариата
• 12. О том, что кроме политической сознательности, мужикам и башка не помешает
• 13. Они сказали: «было — ваше, а стало — наше!»
• 14. О ртутных озерах и трубочках для коктейля
• 15. В родном гурту и говно по нутру
• 16. Из сочинения Варьки о Великой отечественной войне
• 17. Виктор Павлович, Витенька, Вик…
• 18. Слава богу, опять хутор
• 19. Варька становится чучелом огородным
• 20. «Останься живой!»
• 21. Вначале было слово…
• 22. Варьке все обрыдло
• 23. Педагогическая поэма
• 24. Лето кончилось
• 25. Еще раз про любовь
• 26. Весенняя лихорадка
• 27. Варьку признают вундеркиндом
• 28. Почтовый роман
• 29. А они не просто дураки, они опасные дураки…
• 30. Последняя драка и первое пиво
• 31. Весенний смотр
• 32. Любовь за компанию
• 33. Семейный досуг
• 34. Кое-что о чистописании
• 35. Соперница
• 36. Ракушка
• 37. Аморальные мысли
• 38. Варькино рабство
• 39. Наследники
• 40. Змея подколодная
• 41. В поисках утраченного
• 42. Холод вечности
• 43. Варькины университеты
• 44. Ночные забавы
• 45. Месть железника
• 46. О торговле живым товаром
• 47. Сарынь на кичку!
• 48. Все женятся, а Варька — нет…
• 49. Варька — инженер!
• 50. В ожидании взлета
• 51. Курс молодого бойца
• 52. Аспирантура
• 53. Восток — дело тонкое!
• 54. Дружба по графику
• 55. О том, чем они занимались несколько раньше
• 56. Национальный вопрос
• 57. Новая весна
• 58. Княгинюшка медовая
• 59. Планирен, планирен унд нох маль планирен!
• 60. Герман — как оазис русской демократии
• 61. Лето в городе
• 62. Большая охота
• 63. Варька — мужняя жена
• 64. В прозе о жизни
• 65. Сложное противостояние характеров
• 66. Несчастье
• 67. Она — не женщина, она — самодостаточная система!
• 68. Война и валенки
• 69. Щб умении умирать, страсти и жизненной силе
• 70. Дочки-матери
• 71. Яблоки
• 72. Эх, мать-перемать…
• 73. О страсти со страстью
• 74. Варьку зовет земля
• 75. Три диалога, наверное, о любви, хотя, конечно…
• 76. Последняя встреча
• 77. Про состояние легкого душевного подъеба
• 78. О том, куда можно попасть по пьяни
• 79. О кораблях в море
• 80. Рашид заходил…
• 81. Сашкины сны
• 82. Конец шараги
• 83. Поедем за море, мой брат!