Ирина Дедюхова
Повелительница снов
36. Ракушка
Условные и безусловные переходы, создание вычислительных циклов стали для Варьки после болезни непередаваемым кошмаром. Что-то очень важное пропустила она на занятиях по вычислительной технике, а учебников по ней никаких не было. Предмет этот вел по своим собственным программам преподаватель из института. Варька искала эту недостающую деталь в тетрадках Ларисы, но и та совсем не понимала предмета. Варя просила объяснить часть пропущенных ею уроков девочек, которые хоть как-то разбирались в том, что говорил преподаватель, но чувствовала, что каждый раз проскакивает мимо какой-то важной мысли и не может ухватить всю картину. 
Да и этих девочек ставила в тупик любая новая задача. Самым страшным в этой ситуации было то, что занятия по вычислительной технике были построены у них в школе на институтский манер — они были сгруппированы парой по два урока. А преподаватель — не изработавшийся на институтских хлебах сорокалетний мужчина в соку почему-то принялся вызывать каждую такую пару к доске одну Варьку. Он давал ей задачку, над которой она безуспешно мучилась два долгих урока подряд, чувствуя спиной, как весь класс потешается над ней. В переменку Варя так и стояла у доски, а Марина неслась в соседние классы с новостями, поэтому вся школа доподлинно знала, как обстоят у Варьки дела по вычислительной технике. Преподаватель не помогал ей, он стоял то у окна, то садился за свободную парту, откровенно рассматривая Варьку со всех сторон. На остальных никакого внимания он не обращал, поэтому расшалившиеся дети бросали в нее шарики жеваной бумаги и кусочки ластика. В конце пары он с улыбкой и какой-нибудь новой смешной шуткой на Варькин счет ставил ей двойку.
В журнале против ее фамилии уже стоял ровный рядок из шести двоек, и до конца четверти ей оставалось заработать еще четыре. Не смотря на то, что больше ни у кого не стояло ни одной оценки, их классная руководительница начала исподволь роптать на нее и готовить Варины документы к отчислению из математического класса. При этом выбор у Вари был невелик. Можно было бы перейти в любой обычный класс этой же школы. Вот только все ученики этих классов, непринятые в свое время в элитные математические классы, со злой иронией, плохо скрывавшей зависть, обсуждали Варькины вычислительные подвиги. А еще можно было с позором уйти из этой школы, куда она попала лишь по счастливому стечению обстоятельств.
Но большую обиду Варе причиняло то, что ни Марина, ни Иванов, ни кто-то еще из их класса так и не решили ни одной из задач, за которые получила двойки одна Варя. Они и спрашивать-то боялись у своего педагога, потому как ему могло неожиданно прийти в голову на следующую пару вызвать к доске их, а не Варьку. В педагогическом коллективе школы он не числился, вел занятия так, как считал нужным, не придерживаясь всяких там планов урока, узких целей и широких задач. А в институте работу в школе преподаватели рассматривали как нудную обязаловку, необременительную шабашку. Он и Варе ничего не объяснял. А на ее отчаянные вопросы сквозь слезы он, в вольной позе облокотившись на подоконник, с улыбкой отвечал еще более странными вопросами: «А откуда же я знаю, почему ты, Ткачева, ничего не понимаешь? Думаешь, наверно, совсем про другое, а? Думаешь? О чем думаешь-то, Ткачева?»
Варька действительно думала о другом. В ожидании нового позора на вычислительной технике, она уже даже не могла сосредоточиться ни на одной из задач, она думала только о том, каким образом ей покончить с собой.
Вычислительная техника стояла по расписанию в четверг. Ночью в среду она села писать записку маме и папе, потому что с утра, до уроков она решила броситься с четырнадцати этажного дома, стоявшего у края городской площади. Она уже прошлась накануне по незадымляемой лестнице этого дома и побывала на его открытых лоджиях. Палку с собой она решила не брать, потому что теперь ей никуда не хотелось лететь. Она в последнее время долго куда-то падала, ей только надо было поставить в этом падении точку.
Слова в записке как-то не складывались, она понимала, что ее родители, знавшие войну, голод и еще кое-что по страшнее, не поверят, что можно покончить с жизнью только из-за задач с циклами. В прошлом году какой-то участок папиного управления случайно порвал правительственный кабель. Кабель был очень секретный, поэтому о его местонахождении не знали и инженеры телефонных сетей города, выдавшие ордер на земляные работы. Папу долго допрашивали в КГБ, временно приостановили его членство в КПСС, грозили снять с работы и дать ха-а-роший срок. Папа и мама неделю не спали ночами, но никто из них с собой не кончал, наверно, из-за Варьки с братом. Потом все обошлось, папу оправдали, его только заставили выплатить шесть окладов, поэтому он опять, как после двух теплотрасс, затянутых грунтовым плывуном, сидел полгода без зарплаты. Нет, она решительно не знала, как объяснить родителям свой последний полет. Она плакала и терла без того уже красные глаза, но найти подходящих слов утешения папе и маме не могла. А, кроме того, ее еще что-то смутно тревожило в этой ситуации, что-то темное, нехорошее, что непременно всплывет наружу после того, как ее не станет. Но как только Варька пыталась сосредоточиться на этих мыслях, они ускользали от нее, как эти проклятые вычислительные задачи.
Беда Варьки заключалась в том, что слишком долго в своей жизни она махала кулаками, так и не увидев грозной силы своего главного оружия. Лоб в лоб привыкла она встречать все невзгоды своего недолгого пути, так и не научившись заходить с флангов. И никто не потрудился ей объяснить, что одного лишь ее взгляда зеленых глаз и ласковой улыбки малиновых губ было бы достаточно, чтобы вся эта дикая карусель с условными и безусловными переходами вдруг крутанулась в ее сторону. И уж не Марина, которая лучше ее понимала своим рано повзрослевшим умом, что скрывается за упорным вниманием их преподавателя к Варьке, кинулась бы сейчас ей на помощь. Никого Варя не просила о помощи, да и кто бы смог сейчас ей помочь?
Но она совсем забыла о двух мужчинах за своей спиной, умудренных опытом давно прошедшей жизни. Она вздрогнула, когда рука старшего из них легла на ее плечо. Рука оказалась на редкость тяжелой и до ужаса реальной. В сгустившейся тьме вокруг горевшего ночника эти двое вовсе не были прозрачными, а на стене колебались их длинные тени. Человек знаком руки позвал ее за собой. В другое время она бы, конечно же, не пошла. Но сейчас она молча вышла за ними в лунную, без единого облака ночь.
* * *
Она сидела в странном доме с окнами, на которых вместо занавесок висели пожелтевшие газеты. Стены между стеллажами книг были оклеены вырезками из журналов, создававших сплошной пестрый коллаж. На них запуски ракет чередовались с фотографиями машин и голых женщин, видами Каракумского канала. Над разложенным диваном, на котором кто-то спал, укрывшись огромной медвежьей шкурой, висел некогда красивый, траченный молью ковер. Возле спящего у дивана стояла недопитая трехлитровая банка разливного пива.
Мужчина зашевелился, зевнул, потянулся выключить горевший над ним торшер и с удивлением уставился на Варьку. Она сидела в кресле напротив него в полупрозрачном хитоне с золотым шитьем по краю. Ее темно-каштановые волосы азиаты убрали под длинную заколку резной слоновой кости. Варя потерла глаза, их еще щипало от недавних бурных слез, и дюжина тонких дутых браслетов на ее руках издала нежный переливчатый звон. Мужчина натянул на себя шкуру, он был совершенно нагой. В отчаянии он откинулся на подушку и уставился в потолок.
— Вячеслав Алексеевич! Я очень прошу вас объяснить мне самую суть все этих задач, и, если можно, дайте мне до завтра какую-нибудь литературу по этому вопросу, — сказала Варя скорбным, усталым голосом.
Вячеслав Алексеевич беспомощно посмотрел на свой портфель, стоявший у письменного стола. Добраться до него без штанов при Варьке он решительно не мог. Не смотря на то, что хитон практически не скрывал ничего того, что он силился раньше рассмотреть в Варе под коричневым форменным платьем, он старался отвести от нее взгляд, потому что портфель ему был подан одним из двух суровых мужиков, в обществе которых она находилась. Они были с виду совершенные узбеки с наглыми свирепыми физиономиями. Возражать что-либо не имело никакого смысла, потому что на кожаных поясах у них висели огромные узкие мечи.
John William Godward
Сейчас он очень жалел, что в последнее время несколько злоупотреблял спиртными напитками. Неужели теперь приступы белой горячки начнут трясти его и с пива? Варя сидела близко, как же она была хороша… Доступна и красива. Вот чего ей так не хватало в реальности — доступности. Жаль, что рядом с ней сидели на корточках два чучмека и не сводили с него глаз.
Конечно, Вячеслав Алексеевич к занятиям в школе не готовился вовсе, у него была большая загруженность на кафедре и сложная личная жизнь. До задач, диктуемых Варе у доски, он не успел прочесть классу несколько важных для их решения лекций. Просто забыл, закрутился, одним словом. В параллельном математическом классе он вел другую тематику, а с Вариным классом все шло как-то наперекосяк. Когда Варя болела, у него случилось два крупных запоя, в период которых он совсем забывал, что он там кому давал и за сколько. Но его всегда неизменно выручала кафедральная методичка, откуда он черпал все свои задания. Объяснять среди ночи решения организованных циклов практически голой девочке, обвешанной сверкающими драгоценностями, было выше его сил, поэтому он просто достал из портфеля методичку и молча сунул ей в руки. Он с ужасом смотрел, как Варя и этот ее знакомый просачиваются сквозь стену, когда другой ее друг замахнулся на него мечом. Вячеслав Алексеевич зажмурился, ожидая немедленного удара, но тот, другой, только дико что-то прокричал ему в лицо короткими гортанными словами, резко вложил меч в ножны и ушел за Варькой.
Утром Вячеслав Алексеевич проснулся совершенно разбитый. Кроме него самого разбитой оказалась и банка с остатками пива. Портфель валялся тут же с выпотрошенным на пол содержимым. Заветная методичка лежала как-то на отлете, чуть в стороне. Голова у него была совершенно пустой и гулкой, зря он так надрался вчера, видит Бог, зря. С ужасом он вспомнил, что как раз сегодня — четверг, и у него стоит пара в школе не в восемь тридцать, как в институте, а прямо с восьми утра. Единственным спасением для него сейчас была эта пара часов полного забвения где-нибудь на последней парте… Только надо вызвать к доске эту…ну, такую… Ну, есть там у них такая… с развитой грудью…
* * *
Вообще-то Марина думала, что Варька не посмеет больше прийти в школу, и в таких вещах она редко ошибалась. Но утром Варя все-таки вошла в класс.
— Ну, можно два урока заниматься своими делами! Опять будет этот цирк с тупыми животными, — громко сказала Марина своей подруге. Обычно она была более остроумна, но шутки, заготовленные ею, касались сегодня не присутствия, а отсутствия Варьки. Нет, Варвара была положительно тупа. Уже после двух двоек ей следовало бы просто прогуливать эти уроки, любой разумный человек поступил бы именно так. Но продолжать ходить и ходить, получать эти двойки и получать, стоять по два урока и стоять… Дура!
Варя молча сидела за своей партой и смотрела только в свою тетрадку, под глазами у нее залегли темные круги. Ни на чьи вопросы она не отвечала, даже Ларисе, которая участливо спросила ее о самочувствии. Все привычно встали, когда в класс вошел Вячеслав Алексеевич. Варька, не садясь за парту, молча направилась к доске и взяла в руки кусочек мела. Класс зашелся в смехе, Вячеслав Алексеевич, чувствуя какой-то подвох, посмотрел на Варьку, но она стояла очень сосредоточенная, опустив глаза. Он пожал плечами и, продиктовав ей очередную задачу из методички, отправился досыпать за последнюю парту. Класс бесновался как всегда. Проснулся Вячеслав Алексеевич от гулкой тишины, прерываемой только тихими просьбами к Варе чуть подвинуться и не загораживать доску. Весь класс торопливо списывал с доски Варькино решение. Оно было абсолютно верным, просто классическим. Что-что, а уж такие вещи математические детки чуяли и без двух пропущенных лекций.
Гордость Вячеслава Алексеевича была несколько уязвлена, поэтому он дал Варе еще одну задачу, потом еще одну, еще… Условия он уже придумывал сам на ходу, но и Варька с ходу выдавала решения. Появились первые смешки, а потом класс грохнул, но не над Варькой, а над ним. Нет, он не был глупцом! Он выжал буквально все из совершенно безнадежной для себя ситуации. Повернувшись к классу, он громко сказал: «Я знал, что Варя талантливее всех вас! Знал! Но никак не получалось у меня раскрыть ее… И вот ракушка раскрылась сама собой, а там — ослепительная жемчужина! Варвара, я исправляю все твои двойки на пятерки. Дай, я пожму твою руку…»
Дети смотрели на него с обожанием, его справедливость вызвала у них наивный восторг. Но едва он прикоснулся к белой от мела Варькиной ладошке, как тут же отдернул руку, потому что в его ушах раздался кошмарный гортанный вопль того дикого азиата, который снился ему всю ночь.
Варя не обратила на его чествование никакого внимания, она торопилась на свое место. Только бы успеть! В его хвалебной речи прозвучало одно гадкое слово — «ракушка». Вернее, слово это было очень опасным, оно являлось крайне удачным для вечных, прилипавших на всю жизнь кличек. Если она сейчас не опередит Марину, то скорая на язык соперница непременно воспользуется этим случаем, чтобы окончательно свести с нею счеты. Но Марине было пока не до острот, она тоже торопилась списать последнюю задачу, которую Вячеслав Алексеевич уже стирал с доски. Он наконец-то решил дать детям новый материал. Повернувшись лицом к доске, он услышал, как Варька громко сказала Марине: «Ну, что списала? Ракушка… пустая! Приоткрытая!»
Она успела, успела! Теперь не она, а Марина навсегда стала для всех параллельных классов «ракушкой». Причем некоторые, после той истории с Толиком, вкладывали в словцо и иной, скабрезный смысл.
37. Аморальные мысли
Раз в неделю Варя садилась писать письмо Леониду. Такая у нее сложилась традиция. Письма за раз не получались, она долго их переписывала, исправляла ошибки. А всю неделю она записывала все важные, на ее взгляд, мысли, которые приходили ей в голову. Думалось почему-то особенно хорошо на стереометрии. Но с математикой эти мысли не особенно вязались.
В комсомол в старой школе Варьку так и не приняли, поэтому в новой ей навязали массу поручений, в основном, по художественной части. Рука у нее была набита, и она на мах выдавала двухметровые лозунги и стилизованные контуры Кремля. Она все думала, почему даже в их математической школе так много внимания уделяется этой самой политической грамотности и моральному кодексу строителя коммунизма? Бабушка рассказывала, как ее брат Григорий по слогам вслух читал в курятнике передовицы из районной газеты, потому как из хаты его с этим чтивом выставила жена. Так у них куры нестись тогда перестали. А что про людей говорить, если инструкторши из райкома комсомола, которые к ним школу ходят, сплошь незамужние… И к чему такая мораль?
Поэтому одно из писем Леньке она посвятила полному отрицанию общепринятой морали. Самой ей это письмо очень понравилось, она так растрогалась, что даже подарила Ларисе от чистого сердца транспортир из готовальни, украденной когда-то Волковым.
Здравствуй, Леня!
Две недели оформляли школу к выборам. Каждый уголок кумачом занавесили. А кто же это читать-то станет? Никто! Призывы, в принципе, хорошие, но вот когда это все идет под давлением сверху, то мораль эта вызывает только внутреннее стеснение, неудобство. Как будто у тебя прямо в классе вшей нашли. У меня самой даже несколько лозунгов сложилось на эту тему. Например: «Мораль на государственном уровне — есть полное моральное разложение на уровне бытовом!»
Государство все пытается втолковать нам свою мораль, даже не самую худшую и далеко не новую. Но эти моральные принципы изложены, так путано и расплывчато, так оторваны от нашей жизни и людской природы, что становятся заведомо невыполнимыми. Я тут кодекс моральных принципов строителя коммунизма читала, так там десять принципов. А чем друг от друга отличаются — так и не поняла. Мне бабушка смертных грехов называла всего семь штук, а тут — десять!
Нет, принципам возможно следовать только в том случае, если их немного, ну, не больше трех-четырех. И сформулированы они кратко — как догма, как приказ. И нечего было огород городить со всей этой марксистско-ленинской философией, которая в нашей жизни — не пришей кобыле хвост называется. И бабушка говорит, что никто из людей после Нагорной проповеди ничего нового не сообщит, а все партейные народ учить берутся, потому, как работать не хотят. Но вот меня что тревожит, ведь Иисус никому свою проповедь не стал навязывать силком, почему же они-то так в глаза со своей моралью лезут? На истории учитель нам сказал, что Иисус — первый коммунист. Но те, когда хлеб на всех делили, того, кто этот хлебушек вырастил, не спрашивали! А что вышло-то? Никого ведь не осчастливили поделенные на всех богатства… И даже не потому, что человек не может поделить все поровну, по справедливости, его природа внутренняя для этого не назначена, хоть крохи к рукам да прилипнут…
Но Иисус мог всех накормить семью хлебами, потому что только от сердца оторванная горбушка может насытить голодного. Каждый, по промыслу Божьему, должен делать выбор только за себя. А они за нас думать лезут. И очевидно, что и выбор между Добром и Злом для любого человека разбивается на множество мелких, незначительных, с виду, шагов, которые надо совершать ежедневно, ежечасно и только за себя! И, знаешь, удивляет, что многие люди, понимая, что давненько уже бредут не в ту сторону, при этом ссылаются на Время, как будто оно когда-то было иным! Времена, дескать, таковы, поэтому и мы вот такие!
У одного английского писателя я вычитала такую мысль, которая и будет моим моральным выбором на все времена: «Добро — всегда добро, даже, если ему никто не служит. Зло — всегда зло, даже, если все кругом злы». Именно так! Иначе куда-то уходит, ускользает смысл жизни. Ведь какой-то смысл был в том, что мы пришли в этот мир? С уважением, Варя.
(Продолжение следует)
Читать по теме:
- 1. О том, откуда берутся дети
- 2. О вассальской преданности и ночных горшках повелителей
- 3. Варька устраивает свою жизнь
- 4. Хотят ли русские войны?
- 5. Семья состоялась
- 6. Новые родственники
- 7. Опять садик, блин…
- 8. Табор уходит в небо
- 9. Здравствуй, школа!
- 10. У Варьки выросли титьки…
- 11. Рассказ бабушки о неоценимом вкладе двух друзей в борьбу пролетариата
- 12. О том, что кроме политической сознательности, мужикам и башка не помешает
- 13. Они сказали: «было — ваше, а стало — наше!»
- 14. О ртутных озерах и трубочках для коктейля
- 15. В родном гурту и говно по нутру
- 16. Из сочинения Варьки о Великой отечественной войне
- 17. Виктор Павлович, Витенька, Вик…
- 18. Слава богу, опять хутор
- 19. Варька становится чучелом огородным
- 20. «Останься живой!»
- 21. Вначале было слово…
- 22. Варьке все обрыдло
- 23. Педагогическая поэма
- 24. Лето кончилось
- 25. Еще раз про любовь
- 26. Весенняя лихорадка
- 27. Варьку признают вундеркиндом
- 28. Почтовый роман
- 29. А они не просто дураки, они опасные дураки…
- 30. Последняя драка и первое пиво
- 31. Весенний смотр
- 32. Любовь за компанию
- 33. Семейный досуг
- 34. Кое-что о чистописании
- 35. Соперница
- 36. Ракушка
- 37. Аморальные мысли
- 38. Варькино рабство
- 39. Наследники
- 40. Змея подколодная
- 41. В поисках утраченного
- 42. Холод вечности
- 43. Варькины университеты
- 44. Ночные забавы
- 45. Месть железника
- 46. О торговле живым товаром
- 47. Сарынь на кичку!
- 48. Все женятся, а Варька — нет…
- 49. Варька — инженер!
- 50. В ожидании взлета
- 51. Курс молодого бойца
- 52. Аспирантура
- 53. Восток — дело тонкое!
- 54. Дружба по графику
- 55. О том, чем они занимались несколько раньше
- 56. Национальный вопрос
- 57. Новая весна
- 58. Княгинюшка медовая
- 59. Планирен, планирен унд нох маль планирен!
- 60. Герман — как оазис русской демократии
- 61. Лето в городе
- 62. Большая охота
- 63. Варька — мужняя жена
- 64. В прозе о жизни
- 65. Сложное противостояние характеров
- 66. Несчастье
- 67. Она — не женщина, она — самодостаточная система!
- 68. Война и валенки
- 69. Щб умении умирать, страсти и жизненной силе
- 70. Дочки-матери
- 71. Яблоки
- 72. Эх, мать-перемать…
- 73. О страсти со страстью
- 74. Варьку зовет земля
- 75. Три диалога, наверное, о любви, хотя, конечно…
- 76. Последняя встреча
- 77. Про состояние легкого душевного подъеба
- 78. О том, куда можно попасть по пьяни
- 79. О кораблях в море
- 80. Рашид заходил…
- 81. Сашкины сны
- 82. Конец шараги
- 83. Поедем за море, мой брат!
