В ходе каждой гуманитарной катастрофы, где первыми пострадают самые беззащитные, т.е. женщины, старики и дети. (И.А.Дедюхова)
22 июня… Уже 77 лет прошло… Поколение, которое воевало, практически все ушло. Их дети уже старики. Моей маме было пять лет, её брату только три года. Они на границе практически — дедушка военный. С одним чемоданом и детьми бабушка бежит на восток. Они — одни из первых беженцев. Хорошо, что успели. Хорошо, что потом Воронеж не сдали. Из их деревни было видно зарево фронта, была зима. В мороз куда убежишь…
Мама читала потом в начале 70-х, умываясь слезами, кажется в роман-газете повесть Виталия Закруткина «Матерь человеческая». Не помню, задавали ли в школе нам читать эту вещь? По-моему, я познакомилась с ней значительно позже. Была боязнь. Все говорили, что это тяжелая вещь, наверное, даже что-то пересказывали.
Действительно, читать эту повесть непросто — постоянно плачешь.
Виталий Закруткин из небольшой станицы Кочетовской, расположенной в нижнем течении Дона, соответственно земляк Шолохова, пишут, что был дружен с ним. В былые времена слышала такое «обоснование» сомнений авторства Шолохова романа «Тихий Дон» — мол, не сам он довоенные романы писал, не сам писал и военную прозу, а «Судьбу человека» для него по дружбе написал Закруткин, смотрите, как на эту вещь смахивает «Матерь человеческая». Ну, нападки на Шолохова отбила И.А.Дедюхова.
А до повести «Матерь человеческая» как-то все руки не доходили — помнились те пролитые слезы. К 9-ому мая решила перечитать. Перечитала, опять невозможно было удержаться от плача… Очень больно и тяжело.
Небольшой хуторок, затерянный на необъятных донских просторах, в сентябре 1941 года, заняли фашисты. Звери есть звери; они все разорили, сожгли хутор. Часть жителей убили, другую часть угнали в неволю. Эта горькая чаша не миновала и молодую женщину Марию. Ее мужа Ивана и малолетнего сыночка Васятку, эти звери, в человеческом обличии, повесили. Женщина осталась один на один со своим страшным горем. Казалось, что утерян сам смысл жизни, порвалась последняя нить, соединяющая ее с прошлым.
Но Мария русская женщина! Беда не сломила ее. Она продолжала бороться за свою жизнь, за жизнь будущего ребенка. Смертельно раненую девочку Соню, Мария спасает, рискуя своей жизнью. Когда та умирает, она едва не сходит с ума. С огромным трудом все же находит в себе силы, чтобы жить.
В эпизоде с раненым молодым немцем, совсем еще мальчиком, автор раскрывает истинную душу простой русской женщины, ее сострадание, гуманизм. Несмотря на смертельную ненависть к гитлеровцам, Мария не заколола вилами этого горе-вояку, когда тот слабо прошептал: “Мама! Мама!”.
Чувство долга перед убитыми и замученными, перед угнанными в Германию односельчанами, заставляет женщину убирать урожай с колхозных полей, собирать скотину. Эта, невероятно, тяжелая работа, во многом, помогла ей преодолеть тяжесть утраты и одиночество.
Смерть родных ей людей не ожесточило сердце молодой женщины. Под ее крыло, как под крыло квочки-несушки, собирались животные и люди. Так, она смогла приютить семерых сироток, занесенных ветром войны в эти края. Когда в разоренный хутор вошли советские солдаты, Марии показалось, что она родила не только своего сына, а многих и многих сирот этой проклятой войны. (Источник)
Повесть «Матерь человеческая» была написана в 1969 году.
Закруткин Виталий Александрович
Войну Виталий Закруткин прошел в качестве военного корреспондента. Начинал на Дону и в предгорьях Кавказа. Ему пришлось участвовать в Корсунь-Шевченковской операции, форсировать Вислу и, наконец, штурмовать Берлин в составе Пятой ударной армии. В один из моментов штурма, когда был убит комбат, Закруткин повел батальон в атаку. За это сам маршал Жуков вручил ему боевой орден Красного Знамени.
В 1944 году он прислал с фронта в Ростовское издательство сборник рассказов «О живом и мертвом». Это были невыдуманные рассказы о мужестве и стойкости советского солдата, о долге и чести человека на войне. На основе рассказа из этого сборника и была затем написана повесть «Матерь человеческая».
Таково же, примерно, происхождение повести «Матерь Человеческая», с той только разницей, что история работы над повестью растянулась почти на четверть века. Началась эта история ранней осенью 1943 года. Наши войска только что прорвали вражеский Миус-фронт, освободили Таганрог и ринулись в погоню за поспешно отступающим противником в направлении Мариуполя. Мы с моим всегдашним спутником шофером старшим сержантом Сашей Зеленым оказались на нашей видавшей виды «эмке» в самой гуще наступавших дивизий, растянувшихся по дорогам на десятки километров. Между тем мне хотелось как можно быстрее попасть туда, где происходили решающие, с моей точки зрения, события. Однако слева от нас было Азовское море, а справа — бездорожная степь.
— Сворачивай, Саша, направо, — сказал я шоферу, — иначе мы не выберемся из этой толчеи.
— А если фрицы заминировали проселочные дороги? — возразил шофер. — Доведется нам тогда поспешать прямо в рай к господу богу.
— Ничего, сворачивай, — сказал я, — фрицы так драпают, что им не до мин…
Мы покинули забитую войсками дорогу и поехали по степи, все больше удаляясь от магистральной дороги. Переночевали на покинутой хозяевами бахче, поели холодных последышей-арбузов, а на рассвете двинулись дальше. По компасу я определил, что шофер отклоняется все правее и правее. В полдень мы въехали в черные развалины какого-то сожженного гитлеровцами хутора. На хуторе не было ничего живого: ни человека, ни собаки, ни птицы, ни дерева. Мы уже приблизились к выезду из руин, как вдруг из какой-то темной норы выскочил голый мальчишка лет четырех, а следом за ним из этой же норы выползла еле прикрытая лохмотьями молодая женщина. Увидев нас, она остолбенела от страха, но, рассмотрев на наших фуражках красные звезды, вскрикнула, упала на колени и, захлебываясь от рыданий, стала целовать полы наших шинелей. Мы подняли плачущую женщину, и она, придя в себя, рассказала нам все, что ей пришлось пережить среди развалин родного хутора. Немцы угнали всех хуторян, так рассказывала женщина, а ей посчастливилось спрятаться в кукурузе. Вернулась она, когда сожженный хутор был пуст. Она поселилась в чьем-то уцелевшем погребе и в полном одиночестве прожила среди руин больше года.
Тамара Семина «Матерь человеческая»
Тамара Семина «Матерь человеческая»
Молча слушали мы страшный рассказ женщины, успокоили ее, оставили все продукты, которые у нас были, и поехали дальше. Война не ждала, мы должны были вовремя поспеть к началу решительных боев…
Шли дни, недели, а судьба одинокой хуторской женщины не давала мне покоя, и она сама, одетая в грязные солдатские отрепья, босоногая, плачущая, все время стояла у меня перед глазами.
Тогда же, в перерывах между боями, я написал об этой женщине рассказ, который назывался «О живом и мертвом». Весной 1944 года рассказ был напечатан в Ростове, в моем сборнике с таким же названием. Сборник похвалили, он быстро разошелся. А война продолжалась на немецкой земле, шли бои на Одере, потом начался долгожданный штурм Берлина… Великие события заслонили в моей памяти образ случайно встреченной в степи женщины-колхозницы, и я забыл ее и свой рассказ о ней.
Но, видно, судьба этой женщины навсегда вошла в мою душу, беспокоила и волновала меня. После войны я перечитал рассказ «О живом и мертвом» и пришел в ужас: настолько плохо, косноязычно, с какими-то идущими от «модной» литературы претензиями он был написан. Мне стало стыдно за себя, и чем дальше шло время, тем большие укоры совести я чувствовал. При этом одна и та же мысль, беспощадная и жестокая, волновала, тревожила меня: мысль о том, что женщина, встреченная мной на сожженном хуторе, это не просто человек вне времени, что она воплотила в своем характере все то лучшее, что было дано новым людям советской эпохой…
Прошло много лет. В одну из зим, волей обстоятельств оставшись в одиночестве (жена моя заболела и была надолго отправлена в санаторий), я вновь перечитал рассказ «О живом и мертвом» и, повинуясь укоризненному голосу совести, стал писать повесть «Матерь Человеческая».
Повесть была напечатана в «Огоньке» (в журнале и в серии «Библиотека «Огонька»), вышла отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия», в «Роман-газете», ее стали переводить за рубежом.
В 1971 году за повесть «Матерь Человеческая» мне была присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького. ЦК комсомола и Союз писателей СССР отметили повесть первой премией на конкурсе имени А. А. Фадеева. История создания «Подсолнуха» и «Матери Человеческой» рассказана мной с одной целью: подчеркнуть свою «приземленность», стремление писать только о том, что увидено в жизни и волнует тебя, о чем нужно обязательно поведать людям, иначе совесть твоя не даст тебе покоя ни днем ни ночью. Отсюда идет моя предубежденность против «чистых» литературных упражнений, этаких ни к чему не обязывающих экзерсисов…
Первыми на войне страдают самые беззащитные — женщины, старики и дети… Война жестока… Нужно уметь выстоять, …из последних сил…
Виталий Закруткин в своей повести обратился к образу мадонны.
Неподалеку от скамьи, на которой я обычно сидел, рос раскидистый клен, а у клена белела ноздреватая, источенная дождями каменная ниша. В нише стояло изваяние мадонны с младенцем на руках. И мадонна и пухлощекий ее младенец были ярко и грубо раскрашены масляной краской. На темноволосой голове мадонны красовался серый от пыли восковой венок, а у ног ее, на каменном карнизе, постоянно лежали свежие, обрызганные водой живые цветы: белые и алые гладиолусы, светло-голубые флоксы, несколько зеленых веток папоротника.
Цветы приносили двое дряхлых стариков — мужчина и женщина. На вершине Княжьей горы они появлялись раньше меня, клали цветы к подножию мадонны и, прижавшись друг к другу, подолгу стояли молча. Чаще всего я видел лишь их согбенные спины и низко опущенные седые головы. Какое горе согнуло этих бедно одетых людей, о чем они просили каменную мадонну кто знает? Может, они потеряли любимого сына или, скошенная неизлечимой болезнью, умирала их единственная дочь? А может, кто-то жестоко обидел беззащитных стариков, или остались они, никому не нужные, без кровли и без куска хлеба? Широким и глубоким, как море, бывает горе людское, и чаще всего остается оно немым…
Свершив свою безмолвную молитву, старики каждый день проходили мимо моей скамьи и ни разу на меня не взглянули. А я после их ухода долго смотрел на раскрашенную мадонну, и странные мысли одолевали меня.
Дева Мария скульптура Микеланджело
«Тебя, женщину по имени Мария, люди назвали матерью божьей, — думал я. — Люди поверили, что ты, непорочная, родила им спасителя-бога, принесшего себя в жертву и распятого за людские грехи. И люди сложили в твою честь песнопения-молитвы и стали именовать тебя владычицей и госпожой, без искуса мужеска зачавшей, присноблаженной, невестой неневестной. Богородительница, царица небесная, приснодева, пречистая, источник живота родшая, богоизбранная, предстательница, заступница благодатная, богоневестная матерь — так называют тебя люди. Они построили тебе великолепные храмы, и самые великие художники мира украсили эти храмы твоим изображением. Голову твою и голову твоего младенца-сына окружили сияющим нимбом святости. Искусные златокузнецы и мастера-бриллиантщики одели тебя и сына драгоценными ризами икон. Лик твой, дева Мария, запечатлели на храмовых хоругвях, на бармах — царском оплечье, в священных книгах и гравюрах, и рыцари-крестоносцы и полководцы-воители, отправляясь на битву, преклоняли колени перед тобой. Именем твоим отцы-инквизиторы судили мужчин и женщин, именуя несчастных еретиками-отступниками и живьем сжигая их на кострах…»
В густых ветвях клена тенькала синица, пестрые дрозды носились среди пихт и сосен. Золотыми отсветами солнца переливался, мерцал внизу древний город. В небесной синеве плыли редкие белые облака.
Неподвижными, кукольными глазами смотрела мадонна на меня, на деревья, на город. У ее ног лежали оставленные стариками цветы, и от них струился еле уловимый, грустный, легкий запах увядания.
«За что, женщина, люди поклоняются тебе? — мысленно спрашивал я, всматриваясь в бледно-желтое лицо мадонны, в кукольные глаза ее. — Ведь ты никогда не жила на свете. Ты выдумана людьми. А если даже ты была, Мария, то что тобой свершено в жизни и чем заслужила ты поклонение? Если верить евангелистам, ты вышла замуж за плотника, неизвестно от кого родила сына и потеряла его, распятого на кресте. Смерть сына — тяжкое, неизбывное горе для матери. Но разве нет на земле матерей человеческих, испытавших более страшные удары судьбы, чем те, которые ниспосланы были тебе? Кто же измерит их горе? Кто исчислит все их утраты? Кто им воздаст за их неустанный труд, за любовь к людям и милосердие, за материнское терпение, за пролитые ими слезы, за все, что пережили они и свершили во имя жизни на любимой ими нелегкой земле?»
Так думал я, всматриваясь в раскрашенное лицо каменной девы Марии, ив этот миг вдруг вспомнил женщину, которую не смел, не имел права забыть. Однажды, в годы войны, наши пути с ней случайно пересеклись, и теперь, спустя много лет, я не могу не рассказать о ней людям…
(В.Закруткин. «Матерь человеческая»)
Но не он первый обратился к этому образу в связи с самой страшной войной двадцатого века.
В 1964 году М.Ромм сделал документальный фильм «Обыкновенный фашизм».
Далее без исторической правды о трусости и желании жить любой ценой, хоть на две минуты дольше, — в фильме «Обыкновенный фашизм» нам подсовывается «мадонна 20-го века», сидящая голой среди немецких офицеров перед ямой, заполненной трупами. Тут же в фильме сообщается, что в период съемки рядом раздевается брат этой «мадонны», его расстреливают раньше. А я помню, как это воспринималось представителями нации, прошедшими войну — в презрительном молчании. С этой нации подобные «мадонны» слетают шелухой, зря старались. ( Киношные войны. И.А.Дедюхова. 11.05.2009)
Михаила Ромма не тронула эта фотография, хотя здесь куда более высокий смысл, намного выше его национальной ущербности, не позволившей ему понять, что, рассусоливая над фотографией с голой еврейкой, он после смерти еще и еще прогоняет ее через тот ужас возле расстрельной ямы, где ее не защитил брат, где и она не защитила брата.
Эта девушка — санитарка, которых немцы отлавливали и истязали с особым садизмом. Вот это и будет Мадонна ХХ века, отмщенная, незабытая… святая. Она погибла, спасая чужие жизни, медицинская сестра всем, кто сражался за Родину…
Рядом с этими гогочущими скотами… беззащитное девичье личико. И как бы ее не истязали, фашисты знали, что ей бессмысленно предлагать попозировать с ними голой… пока время есть. А знаете почему? Потому что они боятся ее даже мертвой. Они подбадривают друг друга сальными смешками, но они боятся ее даже в смерти.
И вот после этого фото Ромм предлагает нам другую «Мадонну ХХ века». Пока она фотографируется голой, ее брат (вполне призывного возраста и кондиции) раздевается перед фотокамерой, затем его… того. А между тем без трусов весьма неудобно орать: «За Родину! За Сталина!» Умудрявшись еще и у расстрельной ямы пожить жизнью половой… ( О «Русских маршах» и современной гапоновщине. И.А.Дедюхова. 01.11.2006)
Война беспощадна к самым слабым — женщинам старикам и детям… Особенно, когда мужчины попадают в плен.
У.Ширер в своей книге «Взлёт и падение Третьего Рейха» говорит (без указания источников) о 3,8 млн. человек, захваченных немцами на первом этапе русской кампании (до 6 декабря 1941 года). Из того же числа исходил в феврале 1942 года высокопоставленный чиновник рейхсминистерства труда Мансфельд2: «Сегодняшние проблемы с нехваткой рабочих рук не возникли бы, если бы своевременно было принято решение о крупномасштабном использовании советских военнопленных. В наших руках было 3,9 миллиона русских, сейчас осталось в живых лишь 1,1 миллиона. Только с ноября 41-го по январь 42-го умерло 500000 русских.»
Поэтому, моей семье повезло, что они не оказались зимой 1941-1942 в подмосковье. Там женщинам приходилось делать страшные вещи и мученически погибать.
Зоя Космодемьянская
Ложь редко возникает на пустом месте, её питательная среда — всяческие «секреты» и недомолвки официальных трактовок событий. До недавних пор в официальных версиях не было даже чётко определено, кем она была, что конкретно делала в Петрищево. Зою называли то московской комсомолкой, отправившейся в тыл врага мстить, то партизанкой-разведчицей, схваченной в Перищево при выполнении боевого задания. Не так давно я познакомился ветераном фронтовой разведки Александрой Потаповной Федулиной, которая хорошо знала Зою . Старая разведчица рассказала:
— Зоя Космодемьянская никакой партизанкой не была. Она являлась красноармейцем диверсионной бригады, которой руководил легендарный Артур Карлович Спрогис. В июне 1941 года он сформировал особую воинскую часть № 9903 для проведения диверсионных действий в тылу вражеских войск. Её основу составили добровольцы из комсомольских организаций Москвы и Подмосковья, а командный состав набран из слушателей Военной академии имени Фрунзе. Во время битвы под Москвой в этой воинской части разведотдела Западного фронта было подготовлено 50 боевых групп и отрядов. Всего за сентябрь 1941- февраль 1942 года ими было совершено 89 проникновений в тыл противника, уничтожено 3500 немецких солдат и офицеров, ликвидировано 36 предателей, взорвано 13 цистерн с горючим, 14 танков. В октябре 1941 года мы учились в одной группе с Зоей Космодемьянской в разведшколе бригады. Потом вместе ходили в тыл врага на спецзадания. В ноябре 1941 года я была ранена, а когда вернулась из госпиталя, узнала трагическую весть о мученической смерти Зои .
— Почему же о том, что Зоя являлась бойцом действующей армии, долгое время умалчивалось? — поинтересовался я у Федулиной.
— Потому что были засекречены документы, определявшие поле деятельности, в частности, бригады Спрогиса.
Позже мне довелось ознакомиться с не так давно рассекреченным приказом Ставки ВГК № 0428 от 17 ноября 1941 года, подписанным Сталиным. Цитирую: необходимо «лишить германскую армию возможности располагаться в сёлах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населённых пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и тёплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40—60 км в глубину от переднего края и на 20—30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населённых пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами. При вынужденном отходе наших частей… уводить с собой советское население и уничтожать населённые пункты, чтобы противник не мог их использовать».
Вот такую задачу выполняли в Подмосковье бойцы бригады Спрогиса, в том числе, красноармеец Зоя Космодемьянская . Наверное, после войны руководителям страны и Вооруженных сил не хотелось муссировать информацию о том, что бойцы действующей армии жгли подмосковные деревни, поэтому вышеназванный приказ Ставки и другие документы такого рода долгое время не рассекречивались.
Конечно, этот приказ раскрывает очень болезненную и неоднозначную страницу московской битвы. Но правда войны бывает значительно более жестокой, чем наши сегодняшние представления о ней. Неизвестно, чем бы закончилось самое кровопролитное сражение Второй Отечественной войны, если бы фашистам той зимой дали полную возможность отдыхать в натопленных деревенских избах и откармливаться колхозными харчами. К тому же, многие бойцы бригады Спрогиса старались взрывать и поджигать только те избы, где квартировались фашисты и размещались штабы. Нельзя не подчеркнуть и того, что, когда идёт борьба не на жизнь, а на смерть, в действиях людей проявляются, как минимум, две правды : одна — обывательская (выжить любой ценой), другая — героическая готовность к самопожертвованию ради Победы.
А потом выросшим девочкам приходится оправдывать и оправдываться, «отстаивать правду».
Правда о Зое Космодемьянской: подвиг и пытки глазами очевидца (ФОТО)
By Alpol.ru on 17.12.2016 18:44Зоя Космодемьянская
С интересом прочитал в статье Д. Стешина о неком подонке А. Бильжо, который, ничего не зная о тех трагических днях пыток и казни З. Космодемьянской в ноябре 1941 года, мерзко извратил факты.
Моя мать А. Н. Евменова (девичья фамилия) в то время была 11-летней девочкой и жила с матерью, сестрами и братом в оккупированной фашистами деревне Петрищево и ВСЁ видела своими глазами, о чём поведала мне, а позже и другим людям, отстаивала правду о Зое в газете «Аргументы и факты», когда там искажали факты и писали домыслы.
Да, по приказу И. Сталина многие молодые люди, не полностью понимая, что такое немецкая военная машина, ринулись в патриотическом порыве, готовые пожертвовать собой ради Родины. В тяжкую годину испытаний они не думали о своей жизни.
Выполняя приказ о необходимости сжигать дома, склады, конюшни, которыми завладел враг, они реально вызывали негативное отношение мирного населения, которое было и так под гнетом оккупации, то есть без еды, без жилья, без средств к существованию. Любое неосторожное слово или взгляд, которые не понравились немцу, неизбежно вели к смерти.
В этих невыносимых условиях потеря сожженного дома и остатков имущества в нем, конечно же, вызывали желание найти и поймать поджигателя. Не могли знать мирные жители оккупированных деревень и сел Подмосковья и о приказе Сталина и понимали так, что выжить надо было в суровую зиму 1941 года.
Много копий сломано на тему: кто поймал Зою, немцы или мирные жители. Правда где-то между этими версиями.
Наиболее правдоподобно, что жители указали, где увидели диверсантов-поджигателей, а немцы организовали захват. Но ни тех немцев, ни тех жителей Петрищева уже нет в живых. Умерла недавно и моя мама. Теперь я буду отстаивать правду о гибели Зои, потому что полностью верю тем рассказам мамы, в которых она в подробностях поведала о последних днях бесстрашной девушки.
В ноябрьские дни в деревне были случаи неудачных поджогов домов. Практически в каждом крепком доме были немцы. Они представляли собой формирование интендантской части, а никак не маршевой или резервной части. Вели себя не очень агрессивно, хотя всех кур и живность перерезали, над жителями глумились, как хотели.
И вот ночами кто-то стал поджигать дома. Но поскольку перезимовать надо было во что бы то ни стало, то жители стали дежурить ночами, поскольку остаться без дома и имущества в лютые морозы значит умереть. Маловероятно при таких обстоятельствах было переселиться в другой дом, куда позволили бы немцы, где и так было очень плотно народу, ведь немцы заняли крепкие дома, выгнав вообще хозяев домов на улицу, и тем пришлось ютиться в оставшихся не занятых немцами. Некоторые жили в землянках.
В одну из ночей сильно загорелись конюшни, они были на окраине деревни. Один из жителей указал немцам, куда повели следы, тогда уже был снег и морозило. Не сильную физически Зою по глубокому снегу довольно скоро догнали и схватили.
В ту ночь вся деревня видела полыхание огня у конюшен. Семья моей мамы вся ютилась ночью на печке, но в окно было видно зарево. Помимо немецких солдат, высокие чины часто появлялись в доме мамы, так как дом расположен в середине деревни, и это было более безопасное место в случае нападения партизан и диверсантов из лесу, который окружал деревню. Штаб был недалеко, через 2 дома.
Но в ту ночь плененную Зою привели и втолкнули в дом, где была моя мама. Она увидела девушку в ватных штанах, взгляд её был спокоен и непреклонен, страха не было. Потом был допрос, её били, но она только назвала своё имя – Таня (вымышленное). Ничего не сказала о партизанах. Её увели и в соседнем доме держали и пытали. Приводили на допросы потом в штаб.
Она шла побитая, но не сломленная по дорожке мимо дома, где жила моя мама, и мама видела её.
Когда после начала оккупации прошло некоторое время и бои передвинулись к Москве, канонада удалялась, в лесной деревне Петрищево в стороне от Минского шоссе у многих жителей и у моей мамы появилось состояние потери ВСЕГО. Думали, что Москву немцы взяли, что теперь под игом фашистов придется выживать.
И вот неожиданно люди увидели партизанку. Значит, есть надежда, что НАШИ придут. Очень многие жители жалели совсем юную девушку, над которой издевались фашисты.
Хозяйка дома, где держали и допрашивали Зою, говорила, что, когда после долгих мучений она попросила воды попить, к её губам изверг поднес пламя. Но допросы и издевательства не сломили бесстрашную партизанку.
29 ноября Зою в мороз в одной женской рубашке босую водили по деревне, полагая, что она запросит пощады. Но она держалась стойко. Стучали топоры, готовили виселицу. Фашисты приказали всем жителям собраться у виселицы в середине деревни, ВСЕМ – даже малым детям.
Матери плакали, не в состоянии сдержать слез, ведь истерзанную совсем молодую девушку будут вешать. Моя мама просила свою мать (мою бабушку): «Не плачь, мама». Ведь тех, кто показывал свои переживания и плакал, немцы уводили и дознавали: не было ли каких-то связей с партизанами.
Стоя на подставке с петлей на шее и доской с надписью «Партизан», Зоя сказала свои последние слова: «Нас 200 миллионов, всех не перевешаете! За меня отомстят!»
Немцы в состоянии пьяного угара, думая, что ничего им не угрожает, с каким-то весельем фотографировались, потом столкнули подставку и повесили бесстрашную Зою. Теперь уже многие не сдерживали слез, так как казнь и слова Зои произвели очень сильное впечатление. Значит, воевать с врагом нужно и придут когда-нибудь НАШИ.
Тело Зои ещё долго висело посреди деревни. Его в порывах ненависти и пьяного угара фашисты обезобразили, отрезав груди и сделав много порезов. Потом его сняли и закопали на краю деревни.
Через несколько дней послышалась приближающаяся канонада. А как-то вечером срочно немцы собрались и покинули деревню, при этом выбивая стекла в домах, некоторые дома подожгли. Оставшиеся в домах люди выбегали на мороз, едва успев схватить что-то теплое. Но часть домов уцелела. Разбитые окна заделывали подручными средствами. В пригодных для жилья домах собрались все уцелевшие жители, так, что сидели и лежали плотно, ведь тепло давало шанс выжить.
И вот кто-то прибежал с улицы и сказал, что видел лыжников в белых одеждах. Люди высыпали из домов. С какой же радостью они встречали НАШИХ. Значит, немцы ушли совсем.
Но безнаказанной смерть Зои для выродков-фашистов не стала. Был дан приказ: кто из истязателей будет схвачен, того уничтожить. При отступлении позже были обнаружены и опубликованы снимки, сделанные немцами, где запечатлена Зоя и те, кто её казнил. Смерть их тоже постигла, но позже.
Зою похоронили с почестями, приезжала её мама для опознания. Очень тяжело ей было видеть, что стало с её дочерью.
Виталий Закруткин, как современник и участник войны, осознавал и учитывал эти факты (плен, нахождение на оккупированной территории) в своей повести «Матерь человеческая» 1969 года. Муж героини, Марии, был на фронте, вернулся в деревню инвалидом, а когда пришли немцы совершил против них диверсию. Его схватили и казнили вместе с сыном. Затем немцы сожгли весь хутор, а жителей угнали в Германию.
Чудом спасшаяся Мария спасает не себя, а своего ребенка. При этом, будучи буквально голой босой думает о том, как сохранить/собрать колхозный урожай, чтобы людской труд не пропал. Она пытается спасти всех, с кем сталкивается на сгоревшем хуторе. Там оказывается и раненый немец-мальчик (непонятно, как немцы умудрились его оставить?)…
Моя мама рассказывает, что бабушка, которая работала в колхозе так, что другие бабы говорили молоденьким девушкам за ней не тянуться, поберечься.
В доме было «богатство» — кровать с хорошим одеялом и подушкой. Кто-то из соседей даже завидовал. Вот только бабушка на кровати не спала. Она приходила с работы вымотавшаяся и грязная, поэтому падала на подстилку на полу, чтобы хорошие вещи не портить. Зимой, как положено, в хате вода в ведре замерзала утром — такие были морозы. Мама помнит, как осенью глубокой ночью бабушка и она с братом выкапывали картошку, пока погода ещё стояла. Бабушка уговаривала малых детей ей пособить и постараться, иначе зимой будут без еды. Еле успели. А днем бабушка была на работе в колхозе. Хорошо, что была корова, хоть снятое синенькое молоко детям доставалось. Поскольку сметана и масло сдавались на заготовки… Надеюсь, читателю понятно, что и в тылу женщине с детьми было крайне сложно выжить.
А ещё становится понятно, что Виталий Закруткин конструировал свою героиню, придавая ей избыточную сознательность и невыносимый для женщины героизм. «Заставил» её совершить все возможные и невозможные вещи. Конечно же над этой повестью обрыдаешься, поскольку невозможно такое женщине перенести.
Михаил Шолохов, как автор, был к женщинам милосерднее.
Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной тяжкой жизни волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих — отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот, никто не избавит тебя от непосильной работы и нищеты, никто не прижмет к груди твою голову ночью, когда упадешь ты, раздавленная усталью, и никто не скажет тебе, как когда-то говорил он: «Не горюй, Аниська! Проживем!» Не будет у тебя мужа, потому что высушили и издурнили тебя работа, нужда, дети; не будет у твоих полуголых, сопливых детей отца; сама будешь пахать, боронить, задыхаясь от непосильного напряжения, скидывать с косилки, метать на воз, поднимать на тройчатках тяжелые вороха пшеницы и чувствовать, как рвется что-то внизу живота, а потом будешь корчиться, накрывшись лохунами, и исходить кровью.
Книга: Тихий Дон * ЧАСТЬ ПЯТАЯ * М.Шолохов
Даже просто вести в деревне хозяйство без мужика женщине тяжко. А во время войны это пахота наизнос.
А что еще можно было писать? Тошное время было, не до писаний было. Да и признаться, и сам я не охотник был на жалобных струнах играть и терпеть не мог этаких слюнявых, какие каждый день, к делу и не к делу, женам и милахам писали, сопли по бумаге размазывали. Трудно, дескать, ему, тяжело, того и гляди убьют. И вот он, сука в штанах, жалуется, сочувствия ищет, слюнявится, а того не хочет понять, что этим разнесчастным бабенкам и детишкам не слаже нашего в тылу приходилось. Вся держава на них оперлась! Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли! А такой хлюст, мокрая душонка, напишет жалостное письмо — и трудящую женщину, как рюхой под ноги. Она после этого письма, горемыка, и руки опустит, и работа ей не в работу. Нет! На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы все вытерпеть, все снести, если к этому нужда позвала. А если в тебе бабьей закваски больше, чем мужской, то надевай юбку со сборками, чтобы свой тощий зад прикрыть попышнее, чтобы хоть сзади на бабу был похож, и ступай свеклу полоть или коров доить, а на фронте ты такой не нужен, там и без тебя вони много! (Судьба человека. М.Шолохов)
Шолохов в своей «Судьбе человека» через все испытания и мытарства проводит мужчину. Сергей Бондарчук делает великий фильм. Но ему не приходится переносить того, что сочинил для своей героини В.Закруткин. Тамара Семина, сыгравшая героиню в экранизации «Матери человеческой» подорвала свое женское здоровье. Бондарчук получил мировую славу, а вот фильм 1975 года по повести В.Закруткина оказался неоцененным.
Тамара Семина «Матерь человеческая»
- При переработке повести в сценарий Головня и Нехорошев намеренно опустили всё, что относилось к судьбе односельчан главной героини, оставив её одну в центре рассказа со своим подвигом.
- Съёмки можно было провести в Подмосковье, но чтобы подчеркнуть суровость окружающих условий и обстоятельств съёмочная группа отправилась в район станицы Вёшенской (Ростовская область) в пустынную степь.
- Съёмки проходили с сентября 1974 года по февраль 1975 года, и всё это время Тамара Сёмина проходила в одном ситцевом платье. Ей приходилось ходить босиком по снегу и купаться в мороз. Несмотря на то, что эта лента является монофильмом Сёминой, у её героини практически нет слов[1].
Тамара Семина «Матерь человеческая»
Актриса и в 1970-е годы продолжала активно сниматься в кино и была очень популярна у зрителей. Особенно бурный успех выпал на её долю в 1976—1977 годах, когда на экраны страны вышли сразу несколько фильмов с её участием. Это телевизионная эпопея В.Краснопольского и В.Ускова «Вечный зов», в котором Сёмина сыграла роль Анфисы. Фильм имел колоссальный успех у зрителей, и актёры Вадим Спиридонов, Ада Роговцева, Андрей Мартынов, снявшиеся в главных ролях, тут же превратились в национальных кумиров. О своей работе в «Вечном зове» Сёмина говорила так: «Роль Анфисы — это постижение едва ли не главного, что составляет смысл жизни каждой женщины, вообще любого человека, определяет счастье или несчастье этой жизни — с кем ты прожил отпущенные тебе годы, с любимым или нелюбимым человеком, стала твоя жизнь счастьем или крестом, который ты нёс все эти годы».
В те же годы на широкие экраны вышли ещё три фильма, в которых Сёмина сыграла женщин с драматической судьбой. Это: «Безотцовщина» В.Шамшурина, «Трактир на Пятницкой» А.Файнциммера и «Матерь человеческая» Л.Головни.
Съёмки в «Матери человеческой» отняли меньше времени, но были гораздо более изнурительными, чем работа в сериале «Вечный зов». Фильм снимался в станице Вёшенской с сентября по февраль, и все это время актриса проходила на съёмках в одном ситцевом платьице. Ей пришлось и босиком ходить по снегу, и купаться в мороз. Но главное — нужно было отдать себя роли целиком, без остатка, ведь это был уникальный, единственный в своём роде монофильм. Трудность актёрской задачи усугублялась ещё и тем, что у Тамары по роли почти не было слов. Эта значительная актёрская работа осталась недооценённой современниками.
Не рассчитано такое на женскую природу. Не спасает повесть натужный пафос финала.
Наш гвардейский кавалерийский полк двигался по залитой лужами дороге, чтобы к ночи обойти районный центр Н. и внезапной атакой обрушиться на засевших там, по-волчьи огрызавшихся немецких егерей.
Командир полка, пожилой майор, ехал впереди первого эскадрона, рядом с тремя разведчиками, которые успели побывать на пепелище сожженного хутора и рассказали нам всем о Марии.
Ее мы увидели, как только стали переезжать заросшую невысоким камышом речку. Она стояла на покатом холме с младенцем на руках, босая, с распущенными волосами. Вокруг нее сгрудились дети, коровы, овцы, куры. Заметив нас, звонко заржали рыжие кони. Вверху носились белокрылые голуби.
Подъехав к Марии, командир полка остановил эскадрон, сошел с коня. Слегка прихрамывая, он подошел к ней, пристально посмотрел в глаза, снял фуражку и, марая жидкой грязью полы щегольского плаща, опустился перед Марией на колени и молча прижался щекой к ее безвольно опущенной маленькой жесткой руке… («Матерь человеческая» В.Закруткин)
Да я рыдаю над этими строками, даже прочитав их не по первому разу. Но это бесконечная тяжесть. У Шолохова в финале «Судьбы человека» слезы светлые…
2 комментария
СПАСИБО НАТАША!!!!
Спасибо и низкий поклон Вам, как автору. Вечная память павшим и выжившим в борьбе в Великую Отечественную Войну!