Stephen Darbishire
Сергей Ткачев: Дамы, как вам камин? Не находите, что нынешним летом его так и просится разжечь?
Натали: Да, Сергей. Приятно вечером посидеть у огня с бокальчиком… Что там у вас так завлекательно на столе поблескивает?
Сергей Ткачев: Это не я. Это Аделаида вспомнила свои поездки в Прибалтику ещё тогда по советской молодости и забабахала глинтвейн.
Аделаида: Да, я здесь. Меня звали?
Натали: Конечно! Мы тут восторгаемся вашей подачей божественной амброзии.
Аделаида: (смущаясь) Ну что вы? …Зачем так сразу …божественная…
Натали: А какая ещё, судя по запаху?
Диана: Да уж, от одного амбре голову дурманит.. А как радует глаз подобная чаша. Боюсь спросить, фамильная?
Аделаида: Да сейчас в сети чего только не предлагают. Но позвольте …сохраню секрет…
Сергей Ткачев: Эх, давайте культурно разлагаться по заветам Ирины Анатольевны. Сырку мне там, колбаски и ветчинки не забудьте…
Диана: Чудно, просто чудно… Прям, напоминает классический английский детектив. Ведь, только там летом разжигался камин в доме…
Натали: Действительно, с камином так атмосферно. У вас тут плед так удачно нашелся. Хочется взять в руки книгу и провести мирный вечерок у камелька, как говорится.
Сергей Ткачев: Да, ради бога. Все для вас. Что читать будем?
Натали: Давайте я предложу вашему вниманию отрывок из Юлиана Семенова.
Диана: Но это же не английский детектив, который был бы уместен в данной ситуации.
Натали: Это почти английский детектив, поскольку использована та же история, что и в книге Агаты Кристи «Убийство в восточном экспрессе».
Аделаида: Это вы о 12-ти персонажах, которые покарали преступника.
Натали: Я хочу предложить вам дело американского летчика Линдберга, у которого украли дитя.
Диана: Зачем вы?…
Натали: Затем, что с этим именем возникают очень интересные ассоциативные связи.
Сергей Ткачев: А связи-то вам к чему? Хотя, вы знаете, я только «за» …за связи…
Натали: Я не о том… А затем, что это принцип любого расследования. Рассматриваются некоторые объекты, и между ними выявляются связи. Получается такой граф…
Сергей Ткачев: Какой граф? При чем тут аристократия?
Натали: Да граф не аристократический, а математический из дискретной математики.
Сергей Ткачев: Так мне, пожалуйста, ещё половничек глинтвейна, иначе ничего не пойму.
Натали: Да это несложно. Объект — это некоторая точка, их много, например, на листе бумаге нарисуем. Между некоторыми объектами находим связь, тогда эти точки соединяем, потом рассматриваем получившуюся паутину, которая и есть этот самый граф. Может интересно получится.
Диана: Да, такая фишка нередко описывается в детективах. Любопытно. Давайте попробуем.
Сергей Ткачев: Дамы, позвольте ваши кружки. Я смотрю кусочек-то не маленький Натали в планшет загрузила.
Натали: Приступим. Читаем отрывок из романа Ю.Семенова «Экспансия III».
"Было уже достаточно поздно, когда всемирно известный пилот Чарльз Линдберг и его жена Анна закончили ужин; вторник, первое марта тридцать второго года, двадцать один час. В этот день полковник был занят в своем оффисе нью-йоркских авиалиний, потом провел четыре часа в Институте медицинских исследований Рокфеллера и после отправился к своему дантисту; в свой новый дом, недалеко от Хопвелла, штат Нью-Джерси, он вернулся затемно. После ужина супруги перешли в гостиную - поболтать; вдруг Линдберг спросил: - Ты ничего не слышала? - Нет, - ответила Анна. - Мне показалось, будто треснуло дерево... Они прислушались к тишине, все было спокойно, ведь в такую ночь любой звук можно приписать шальному весеннему ветру. Дом был расположен в уединенном месте, которое облюбовал сам Линдберг, надеясь наслаждаться здесь свободой от докучливого любопытства соседей; раздражало идолопоклонничество публики, которое окружало его с двадцать седьмого года, когда он совершил свой немыслимый трансатлантический перелет. Десятикомнатный дом был еще не закончен, на многих окнах не было штор; молодая пара проводила здесь только субботы и воскресенья, остальное время жили в Энглевуде, Нью-Джерси, в доме матери Анны миссис Дуайт Морроу. Однако в последний уик-энд их двадцатимесячный сын Чарльз простудился, и, чтобы не выносить его на холодный воздух, они остались в Хопвелле. Белокурому малышу с голубыми глазами сегодня было значительно лучше, он вбежал в столовую для прислуги, весело бегал вокруг стола, где его няня Бетти Гоу пила чай в обществе Оливера Вотели и его жены Эльзы - прекрасной поварихи. Накормив малыша, Анна и Бетти уложили его в комнатке на втором этаже; в восемь часов он безмятежно спал. В десять часов Бетти Гоу, как обычно, заглянула в детскую; на мгновение она остановилась в дверях, чтобы глаза привыкли к темноте, и в этот момент поняла, что не слышит дыхания ребенка. Бетти подумала, что Чарльза-младшего забрала мать, пошла в спальню: - Миссис Линдберг, ребенок у вас? - Нет, а что? - ответила Анна. Бетти спустилась в библиотеку: - Полковник Линдберг, Чарльз у вас? - А разве он не в кровати? - Нет, сэр. Линдберг взбежал по лестнице: два больших зажима, которыми пристегивались одеяло и простыня к матрасу, были нетронуты, подушка слегка примята головкой малыша; ребенка не было. На батарее, находящейся под окном в юго-западном углу комнаты, Линдберг заметил пакет. Оставив его на месте, он предупредил Анну и Бетти, чтобы они ничего не трогали, пока не будет проведена дактилоскопическая экспертиза; позвонил в полицию Хопвелла, связался с шерифом штата Нью-Джерси и со своим адвокатом, полковником Эндрю Брекенриджем. Когда прибыли агенты полиции Хопвелла, они быстро обнаружили две вмятины в глине, как раз под окном, а примерно в двадцати метрах заметили лестницу. Сделана она была грубо, но крепко, состояла из трех частей и поэтому легко переносилась. Последняя ступенька и продольный брус одной из секций были сломаны. Увидев сломанные деревянные части, Линдберг вспомнил о том звуке, который услышал, находясь в гостиной. Видимо, в этот момент похититель выносил мальчика из детской. Отпечатки под окном точно совпадали с размерами лестницы. Невдалеке от этого места один из полицейских Хопвелла обнаружил еще одну улику - долото; им было открыто окно. Через некоторое время прибыл начальник полиции штата Нью-Джерси Шварцкопф, вслед за ним адвокат Брекенридж. Было уже заполночь, когда эксперт по дактилоскопии открыл ящик с инструментами и начал изучать конверт, пытаясь обнаружить отпечатки пальцев; их не было. Затем Шварцкопф прочел текст: "Уважаемый господин! Приготовьте 50 тысяч долларов: 25 тысяч в билетах по 20 долларов; 15 тысяч в билетах по 10 долларов и 10 тысяч в билетах по 5 долларов. Через два - четыре дня сообщим, где вручить деньги. Остерегайтесь говорить о происшедшем полиции и знакомым. За ребенком хорошо присматривают. Мои письма Вы отличите по этой подписи и трем маленьким отверстиям". Подпись была необычна - два голубых круга перекрещивались и образовывали в центре красный овал; квадратные отверстия находились в каждой из трех секций фигуры на одной горизонтали. - Но я действительно не помню такого знака, - оторвавшись от текста, сказал Мюллер. - Помогите мне, Штирлиц! Играть надо чисто. Штирлиц кивнул: - Хорошо. Помогу. Чуть позже. Мюллер стремительно пробежал сообщение о том, что президент Соединенных Штатов поручил ФБР найти преступников, вся Америка всколыхнулась как один человек, требуя покарать злодеев, но сразу же споткнулся на втором письме, посланном похитителями Чарльзу Линдбергу... "Уважаемый господин! Поскольку Вы не выполнили нашего требования о том, чтобы случившееся не стало достоянием публики и полиции, мы вынуждены сообщить, что дитя останется у нас до тех пор, пока все не успокоится... За ребенка не волнуйтесь, с ним все хорошо... Мы заинтересованы вернуть его Вам в полном здравии... Как мы Вам сообщали, сумма выкупа была 50 тысяч долларов, однако теперь мы должны поделиться еще с одним человеком... Поэтому цена увеличивается до 70 тысяч долларов... Позже мы проинформируем о том месте, где Вы должны вручить нам деньги, - но лишь тогда, когда полиция окажется вне этого дела, а журналисты замолкнут". Несмотря на то, что слова "хорошо" и "вне" были написаны не по-английски, а по-немецки, полицейские все еще не были уверены, что похититель - немец. Мюллер поднял глаза на Штирлица: - Слушайте, я не обязан знать все уголовные дела двадцатого века! Ребенка действительно украл немец? - Должен вас огорчить, группенфюрер... Вы знали этого человека... Точнее, его родственников и досье... - Вы сошли с ума! - Я пришел к вам именно потому, что нахожусь в полном здравии. - Но ведь это тридцать второй год! Тогда еще не было гестапо! Не было Гиммлера! Штирлиц согласно кивнул: - Были вы! Чиновник криминальной полиции Генрих Мюллер... А то, что Гиммлер еще не стал рейхсфюрером, для вас еще страшнее... Не на кого валить ответственность за собственные поступки... Мюллер тяжело, с нескрываемой неприязнью посмотрел на Штирлица, ничего не ответил, потер виски своими крепкими, квадратными пальцами и продолжил изучение документа. "...Старый школьный учитель доктор Джон Ф. Кондон был горячим поклонником Чарльза Линдберга. Семидесятидвухлетний Кондон написал письмо в свою любимую газету "Хоум ньюс", выходящую в Бронксе: "Предлагаю тысячу долларов, то есть все мои накопления, прибавив их к 50 тысячам долларов выкупа, чтобы любящая мать смогла, наконец, обнять своего ребенка. Я готов поехать в любое место за свой счет, вручить эти деньги и обязуюсь при этом никогда не раскрывать имени похитителя". Через четыре дня после опубликования обращения (над стариком потешались знакомые: "чокнулся!") он получил письмо: "Уважаемый господин! Если Вы действительно хотите стать посредником в деле Линдберга, строго следуйте всем нашим указаниям. Вы должны отвезти и вручить лично г-ну Линдбергу письмо, которое прилагается... Получив деньги у г-на Линдберга, опубликуйте три слова в нью-йоркской газете "Америкэн": "Деньги уже готовы". Находитесь все вечера - с 6 до 12 - дома. Это похищение готовилось целый год. Необходимо, чтобы дело приобрело мировую известность". В конверте, полученном учителем, действительно находился еще один маленький конверт. Кондон сразу же позвонил Линдбергу. - Будьте добры, вскройте маленький конверт и прочтите мне письмо, - попросил летчик. Кондон зачитал письмо: - "Уважаемый господин, доктор Кондон будет нашим посредником. Можете вручить ему 70 тысяч долларов... Когда деньги будут в наших руках, мы сообщим Вам, где ребенок. Готовьте аэроплан, так как он находится в двухстах сорока милях отсюда". - Это все? - Нет, - ответил доктор Кондон, - не совсем. На письме внизу нарисован странный знак - два пересекающихся голубых круга, образующих в середине красный овал... И три отверстия на каждой фигуре по горизонтали. Голос Линдберга дрогнул: - Я немедленно еду к вам. - У вас больше дел, чем у меня, - ответил старый учитель. - Я сам приеду. В два часа ночи Кондон добрался до Хопвелла. Линдберг внимательно изучил корреспонденцию; не осталось никаких сомнений: письмо не могло быть фальшивкой, поскольку знак с перекрещивающимися кругами ни в одной из газет не был опубликован; тайна следствия. ...Утром следующего дня доктор Кондон вернулся домой с письмом, в котором Линдберга назначали его своим посредником. Адвокат Брекенридж привез его на своей машине и принял приглашение поселиться в доме учителя. Днем Брекенридж отправил в нью-йоркскую газету "Америкэн" сообщение: "Деньги уже готовы". Чтобы скрыть от журналистов принадлежность к делу, Кондон подписался псевдонимом "Д. Ф. К.", составленным из начальных букв своего имени. Он был уверен, что похитители его поймут, а для остальных странное объявление пройдет незамеченным. В семь часов вечера зазвонил телефон. Глухой голос спросил, получено ли письмо с п о д п и с ь ю? Учитель ответил: - Да. И я очень рад, что вы меня верно поняли. На следующий день в двадцать тридцать в дверь доктора постучали; шофер такси протянул длинный конверт и спокойно отъехал, - номерной знак был виден отчетливо' ясно, попросили отвезти письмо "другу", - член банды так себя не ведет. В письме сообщалось, что доктор должен отправиться к заброшенной сосисочной; там, под камнем, он найдет записку. Выехали, когда совершенно стемнело; машина адвоката остановилась в пустынном месте, окруженном полуразвалившейся галереей. Доктор Кондон поднялся на галерею и достал из-под кирпича записку: "Пересеките улицу и двигайтесь вдоль забора к кладбищу, до улицы 233. Там встретимся". И доктор Кондон пошел по безлюдной улице к воротам кладбища Вудлоу. Несмотря на то, что он никого не видел, доктор чувствовал - за ним наблюдают. Пробило двадцать один тридцать; он заметил размытое белое пятно, осторожно двигавшееся среди могил; человек делал рукой какие-то знаки. Кондон пошел навстречу; в глубине кладбища, среди деревьев и памятников, его ждал мужчина. Доктор смог запомнить глаза, смотревшие на него из-под полей надвинутой на лоб шляпы; лица различить было нельзя - тьма непроглядная. - Принесли деньги? - это был тот же голос, с иностранным акцентом, который доктор слышал по телефону. - Нет. Я не принесу деньги, пока не увижу ребенка. - А меня казнят, если ребенок мертв? - Мертв?! - закричал Кондон в ужасе. - Не кричите! - рявкнул мужчина. - Ребенок жив и прекрасно себя чувствует. - Как вы можете доказать, что я разговариваю с тем человеком, который мне нужен? - спросил доктор. - Разве вы не получали писем, подписанных кругами? Кондон вытащил из кармана два зажима, которые находились в кроватке ребенка, - он взял их с разрешения Линдберга: - Ответьте, что это такое? - Ребенок был закреплен этими зажимами в кроватке, - сразу же ответил незнакомец. - Верно. Как вас зовут? - "Джон", - ответил тот. - Откажитесь от этого дела, "Джон", - взмолился доктор. - Пойдемте со мной... У меня есть тысяча долларов, они будут вашими, отдайте дитя добром... - Нам не нужны ваши деньги, - ответил "Джон". - Но ребенок жив? - Конечно... ...Через пять дней доктор получил по почте посылку - ночную рубашку Чарльза-младшего. В записке, которую завернули в рубашонку, было выдвинуто новое требование: "Принесите выкуп до того, как увидите ребенка. В случае принятия этого условия Линдберг должен дать объявление в нью-йоркской газете "Америкэн", всего три слова: "Согласен. Деньги готовы". Линдберг поместил это объявление. День за днем выходило оно в указанной газете, но "Джон" молчал... Через несколько дней доктор Кондон получил, наконец, ответ "Джона": "Сообщите, готовы ли вы к проведению операции в субботу вечером? Если да, опубликуйте в газете эти же три слова". Теперь Линдберг более всего боялся спугнуть похитителей. Национальное казначейство пообещало, что его агенты не станут вмешиваться в это дело, но лишь отметят номера банкнот, которые будут переданы похитителям. Несмотря на советы полиции, Линдберг упорно настаивал на том, чтобы в месте, где должно произойти свидание, не было никаких засад. Наступил субботний вечер. Линдберг и Кондон заканчивали последние приготовления к выплате требуемого выкупа. Деньги были разложены в двух пакетах: в одном было пятьдесят тысяч долларов, во втором двадцать; в общей сложности 5150 банкнот четырех достоинств: по 5, 10, 20 и 50 долларов... Линдберг, адвокат Брекенридж и Кондон сидели в доме старого учителя в ожидании новых инструкций. Кондон казался совершенно спокойным, но его семья была как на углях: учитель был единственным, кто видел "Джона" и мог бы опознать его; вполне возможно, что бандит, получив деньги, захочет избавиться от свидетеля. В девятнадцать сорок пять к дому подъехало такси; как и в прошлый раз, незнакомый шофер протянул Кондону конверт и спокойно уехал. В письме было указание: "Возьмите записку, спрятанную возле дверей цветочного магазина кладбища Сан Рамон". Линдберг отвез учителя в указанное место; в записке было две фразы: "Следуйте по проспекту Вайтмон на юг. Возьмите с собой деньги; приходите один". Однако Кондон оставил ящик с деньгами на сиденье машины, рядом с Линдбергом: "Сначала я все же поговорю с ним". Он дошел до ворот кладбища; у изгороди стоял "Джон"; доктор приблизился к нему. - Принесли деньги? - спросил "Джон". - Они в машине, - ответил доктор. - Несите... - Я не вручу их вам до тех пор, пока вы не назовете место, где находится ребенок. - Пока сходите за деньгами, я нарисую план той местности. Получив деньги, "Джон" вручил Кондону конверт: - Прочтете через шесть часов! Ни минутой раньше! Через пять минут Линдберг и учитель вскрыли конверт: "Ребенок находится на борту яхты "Нэлли". Это небольшая яхта, восьми метров в длину, которая курсирует между Хорснекс-Бич и Гей-Хэд, недалеко от острова Елизаветы". Поиски яхты продолжались безрезультатно не одну неделю; а "Джон" исчез, растворился, пропал в десятимиллионном Нью-Йорке. За учителем Кондоном была установлена постоянная слежка - главный свидетель обвинения; никто, кроме него, не мог бы опознать "Джона"; три детектива денно и нощно стерегли его, куда бы он ни направился. А еще через несколько недель в лесу, неподалеку от дома Линдбергов, совершенно случайно был найден труп их сына, Чарльза-младшего. Мальчик погиб в день похищения, - так, во всяком случае, утверждала судебно-медицинская экспертиза..."Henry (Hy) Hintermeister
"...Тридцать детективов Нью-Джерси посвятили тысячи часов сбору информации и изучению всех подозрительных личностей в округе; была допрошена прислуга Линдбергов: архитекторы, каменщики, плотники и рабочие, участвовавшие в строительстве дома, их родственники, знакомые и друзья. Один из агентов съездил в Англию, чтобы с помощью Скотланд-Ярда заняться предками прислуги Линдбергов - верных им Бетти Гоу и Вотели. И, наконец, по прошествии месяцев полиция выдвинула версию, объяснявшую причину смерти Чарльза-младшего. Использовав тот же тип дерева и размеры лестницы, найденной возле дома, была изготовлена новая лестница, абсолютно идентичная той, по которой в дом забрался "Джон". В ходе экспериментов, проведенных под окном детской, лестница сломалась в том же месте, что и оригинал. Сломалась, когда вес агента, в руках которого был сверток, имитирующий ребенка, равнялся восьмидесяти килограммам. Спускающийся по лестнице имитатор "Джона" упал лицом вперед, а сверток, находящийся у него в руках, ударился о стену, причем та часть, которая соответствовала черепу, стукнулась о подоконник. Поскольку ребенок Линдбергов весил пятнадцать килограммов, то, следовательно, вес похитителя был шестьдесят пять. Кроме того, стало ясно, что похититель был ловким человеком, так как ступеньки были прибиты в сорока восьми сантиметрах одна от другой, а в обычных лестницах расстояние между ними всего тридцать три сантиметра. Были собраны показания всех людей, находившихся недалеко от места преступления первого марта или незадолго до этой даты. Выяснилось, что в феврале соседи дважды видели неизвестного неподалеку от дома Линдбергов. Первого марта, до полудня, был замечен зеленый "седан", остановившийся на дороге, что вела к дому; за рулем сидел мужчина, а в машине была лестница. В этот же день вечером один из свидетелей видел машину, стоявшую недалеко от дома Линдберга. По его словам, у водителя было продолговатое лицо и угловатый профиль; рядом с ним на переднем сиденье находились две секции лестницы. Но возникал вопрос: как этот бандит мог знать, что ребенок находится в новом доме, вопреки традициям семьи, которая будние дни обычно проводила в доме бабушки Морроу?! Откуда бандиты знали, какая из комнат - детская? Как они могли определить время, благоприятное для похищения? Шеф полиции штата Нью-Джерси пришел к выводу: гангстеры получили информацию от кого-то из домашних. Под подозрением сразу оказались два человека: первым был друг Бетти Гоу, молодой норвежец по имени Эндрю Джонсон, который знал расположение комнат, поскольку посещал дом три раза. Джонсон знал (ему об этом сказала Бетти), что Линдберги в ночь похищения находились именно там, а не в доме бабушки Морроу. Действительно, он звонил Бетти в Хопвелл и разговаривал с ней примерно за час до преступления. Однако полиция убедилась, что Джонсон не имел ничего общего с этим делом, - чистое алиби. Вторым человеком, попавшим под подозрение, была двадцативосьмилетняя англичанка Виолетта Шарп - прислуга матери Анны Линдберг. В доме ее все любили, особенно мажордом Септимум Бенкс (люди были уверены, что Бенкс, церемонный и сдержанный, вот-вот сделает ей предложение). Полицию не удовлетворило объяснение Виолетты о ее похождениях в ночь трагедии. Она сказала, что "один друг" пригласил ее в кино: "Я знакома с ним всего два дня". Она "не помнила" его имени и не могла назвать фильм, который они смотрели. В кино с ними была еще одна пара, но Виолетта не могла вспомнить и их имен; девушка путалась в показаниях, инспектор Волс уличил ее в многочисленных противоречиях, допрос был приостановлен, поскольку девушка впала в истерику; на следующий день Виолетта Шарп приняла яд и умерла до прибытия врача. Шеф полиции штата полковник Шварцкопф собрал репортеров: - Самоубийство Виолетты Шарп подтверждает наши подозрения, что она имела прямое отношение к преступлению. Однако на следующий день к инспектору Волсу пришел молодой человек, который представился Эрнстом Миллером и сказал, что это он ходил с Виолеттой в кино; кроме этого, он назвал имена той пары, которая провела с ними тот вечер. Он был удивлен, что Виолетта не смогла вспомнить его имени: "Я совершенно уверен, что она это прекрасно знала". Заявление Миллера подтвердилось. Совершенно сбитый с толку Волс заявил журналистам: - Я не могу понять, почему Виолетта Шарп - не имея ничего общего с похищением - предпочла смерть оглашению имени Миллера. Прессу как в Англии, так и в Соединенных Штатах не устроило это заявление; журналисты писали иначе: "Полиция Нью-Джерси свела с ума ни в чем не повинную девушку своим преследованием". В Лондоне разразились жаркие дебаты в парламенте; генеральный консул Ее величества в Нью-Йорке получил инструкцию: сообщить обо всем, что касается этого дела, хотя не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: Виолетта Шарп стыдилась мажордома Бенкса, который на днях должен был просить ее руки... ...В течение всего лета шеф полиции Нью-Джерси полковник Шварцкопф собирал улики, свидетельства, протоколы допросов; безрезультатно; и вдруг возникла версия Джеймса Финна, лейтенанта нью-йоркской полиции. Финн знал Линдберга не первый год; входил в свиту полковника в день восторженного приема, который устроил Нью-Йорк своему "одинокому орлу" после перелета через океан. Линдберг, на которого еще тогда Финн произвел большое впечатление своими знаниями, обратился к лейтенанту за помощью сразу после похищения; полковник Шварцкопф, однако, был против: "Этот человек не из нашей полиции". Поэтому, не имея доступа к документам, которыми владел Шварцкопф, лейтенант был вынужден строить беспочвенные версии до тех пор, пока некоторые подробности дела не стали достоянием публики, - агенты Нью-Джерси, возглавляемые Шварцкопфом, кое-что о т к р ы л и. Тогда Финн начал работать в двух направлениях: с номерами банкнот, переданных старым учителем "Джону", и его рассказом о встречах с бандитом на кладбище. В июне Финн опубликовал во всех газетах словесный портрет похитителя, составленный на основании рассказа учителя: "Возраст - от 30 до 35 лет; рост - 1,75; атлетическое сложение, говорит со скандинавским или немецким акцентом; весит от 68 до 72 килограммов; светлый цвет кожи; светло-каштановые волосы; миндалевидные, проникновенные глаза; открытый лоб; острый подбородок". Начиная со дня передачи выкупа "Джону" в магазины, кафе и универмаги стали поступать банкноты, отмеченные казначейством. Деньги пускали в обращение осторожно и умно. Как только лейтенант Финн получал сообщение, он проводил дознание в том месте, где появлялась банкнота, а затем на карте, висевшей в его кабинете, булавкой отмечал это место. Однако результаты были неутешительными: к тому времени, когда банкноты опознавали, - а это были пяти- и десятидолларовые билеты, "мелочовка", - установить, от кого она была, не удавалось. Красные точки на карте появлялись безнадежно медленно, не давая серьезных результатов. В октябре лейтенант Финн вспомнил, что когда-то слышал о молодом нью-йоркском психиатре Данли Шенфельде, у которого была своя версия по делу Линдберга: в противоположность полиции, доктор утверждал, что кража ребенка была совершена одиночкой. Вполне возможно, считал он, что какой-то человек, одержимый манией величия, посчитал великого пилота, идола Америки, своим соперником; именно такой маньяк мог решить, что, выкрав ребенка, он победит Линдберга и докажет этим свое над ним превосходство, - "комплекс властвования". Похититель попросил всего пятьдесят тысяч долларов (это мизер для организованной банды), потому что самым важным для него был сам факт похищения. Впрочем, Шенфельд признавал, что его версия основывается только на газетной информации: "Если бы я мог ознакомиться с перепиской о выкупе!" Финн обратился в полицию Нью-Джерси; нажал и Линдберг, - просьба была удовлетворена, психиатр получил фотокопии бумаг, которые до этого тщательно скрывались. Через два дня психиатр сообщил Финну, что письма подтвердили его предположения: "Можно составлять план действий". Врач начал с того, что дал детальное описание личности "Джона". Во-первых, он действительно был немцем - стилистические и орфографические ошибки несомненно доказывали, что это эмигрант, все еще думающий по-немецки. Возможно, он жил в Бронксе, поскольку читал газету "Хоум ньюс" и хорошо знал тот район, - об этом можно судить по детальности инструкций, которые он давал старому учителю Кондону. По словам Шенфельда, в личности "Джона" ярко проступала бессознательность мышления. Из писем следовало, что человек считал себя всемогущим. Стиль писем и бесед с учителем Кондоном отражал болезненную самоуверенность: "Э т о п о х и щ е н и е г о т о в и л о с ь ц е л ы й г о д". Но самым ярким примером была следующая фраза: "Н е о б х о д и м о, ч т о б ы д е л о п р и о б р е л о м и р о в у ю и з в е с т н о с т ь". В это же время Финн снова и снова изучал карту, отмечая места, названные "Джоном" в инструкции доктору Кондону, учитывая и распространение банкнот. Он пришел к выводу, что вероятнее всего преступник жил в Бронксе, что подтверждали и рассуждения Шенфельда. Но здесь жили т ы с я ч и семей, и найти среди них "Джона" было достаточно трудно. ...Почти через год после преступления, подхлестнутый поиском нью-йоркского лейтенанта, шеф полиции Нью-Джерси Шварцкопф снова стал думать о лестнице: ее заново изучали на "пальцы", фотографировали в разных ракурсах, ее исследовали плотники и техники Палаты мер и весов Вашингтона, однако и здесь каких-либо положительных результатов не было. Артур Келлер, начальник лаборатории дерева Соединенных Штатов, видел только образцы дерева, но не изучал всей лестницы. Шварцкопф, узнав о его блестящей репутации, решил попросить помощь у специалиста. Келлер разобрал лестницу, пронумеровал каждую из одиннадцати ступеней и все шесть продольных брусов; начал изучать с т р у к т у р у дерева. Он нашел четыре дырочки в верхней секции левого продольного бруса, оставленные старыми гвоздями прямоугольного сечения. Чистые края отверстий показывали, что доска была защищена от воздействия непогоды. "В случае задержания подозреваемого, - сказал Келлер, - надо искать у него в доме доску с отверстиями, расстояние и наклон которых совпадали бы с этими: возможность с л у ч а й н о г о совпадения абсолютно исключена". Затем Келлер занялся исследованием заметных бороздок в нижней части продольных брусов. Хотя он заметил их раньше и считал следами ножей фрезы лесопилки, сейчас он обратил внимание на одну особенность: вдоль одного края брусов, которые, несомненно, были сделаны из одной и той же южной сосны, испорченный зубец фрезы оставил тонкий желобок, который нельзя было ни с чем перепутать. Эти незначительные изъяны стали для Келлера д а к т и л о с к о п и ч е с к и м и о т п е ч а т к а м и лесопилки. Тщательно изучив увеличенные фотографии следов, оставленных фрезой, Келлер смог определить как основные характеристики лесопилки, так и скорость, с которой обрабатывалось дерево. Он отправил письма владельцам всех лесопилок, находящихся между Нью-Йорком и Алабамой (их было 1598), задавая только один вопрос, имеется ли у кого-либо из них машина с теми характеристиками, описание которых он прилагал. Полученные ответы позволили ему сократить поиск до двадцати трех лесопилок. Хозяевам этих предприятий он направил повторные письма с просьбой прислать образцы сосновых досок различных размеров, обработанных на этих машинах. Наконец, на одном из образцов, полученных от компании "Дорн", он обнаружил характерные бороздки, идентичные тем, которые были на брусах лестницы. Конечно, образцы не отражали всех дефектов, но он и не ожидал их найти, так как был уверен, что испорченный зубец уже заточили или сменили. От лесопилки "Дорна" Келлер получил список всех складов северо-западных штатов, куда за последние двадцать девять месяцев направлялись сосновые доски; всего насчитали сорок шесть вагонов. Келлер понимал, что за это время дерево прошло через столько рук, что практически невозможно было найти его следы; тем не менее он решил попытаться это сделать. Вместе со следователем Левисом Борманом он побывал в штатах Нью-Джерси, Коннектикут, Нью-Йорк, Массачусетс, разыскивая людей, которые купили части партий, отгруженных "Дорном". Следуя этому списку, он посетил бесчисленное множество домов и, пользуясь властью Бормана, в каждом подозрительном месте брал ту или иную часть для анализа: щепку от гаража, часть слухового окна, осколок от курятника, часть изгороди, но нигде он не встретил того, что искал; однако круг поисков сужался; 29 ноября 1933 года Келлер и Борман прибыли на один из торговых складов в Бронксе, где и узнали - ознакомившись с документами компании, - что за три месяца до похищения ребенка Линдберга были получены шестьсот девяносто метров южной сосны, разрезанной на лесопилке "Дорна". Они поинтересовались, осталось ли что-нибудь от этой партии. Старый мастер, немного подумав, отвел их на склад и отрезал кусок доски; Келлер вынес его на свет и сразу же обнаружил дефекты, оставленные испорченным зубцом: следы были полностью идентичны разыскиваемым; теперь не было сомнений, что дерево, из которого были сделаны продольные брусы лестницы, купили на этом складе в Бронксе. В августе 1932 года, когда родился второй сын Линдберга (назвали Джоном), летчик сказал репортерам: - Моя жена и я решили продолжать жить в Нью-Джерси, но мы не хотим, чтобы о нашем втором сыне писала пресса. Это - по нашему мнению - привело к смерти первенца... Его страхи были обоснованны, потому что после похищения Чарльза-младшего началась э п и д е м и я похищений детей; это становилось одной из величайших угроз для страны, несмотря на "Закон Линдберга", вошедший в силу 22 июня 1932 года, по которому такого рода похищение приравнивалось к государственному преступлению. "Нью-Йорк таймс" регулярно, на первых полосах, публиковала перечень нерасследованных похищений. Кроме того, именно сейчас Линдберги начали получать письма с угрозами: "И второго сына выкрадем".Carl Ludwig Becker
- Но при чем здесь я?! - еще более раздраженно спросил Мюллер. - Читайте, - лениво ответил Штирлиц. - Поймете. "...Карта, висевшая в кабинете лейтенанта Финна, постоянно видоизменялась. К редким булавкам, которые отмечали первые появления банкнот, переданных бандиту, прибавлялись все новые; Бронкс был тем местом, где жил похититель, - сомнений не оставалось. ...Приток меченых денег возрастал день ото дня. Видимо, успокоенный тем, что сообщения в прессе о поисках похитителя кончились, "Джон" оплачивал даже мелкие, ц е н т о в ы е покупки банкнотами в десять, а иногда и в двадцать долларов. В субботу, пятнадцатого сентября, темно-голубой "додж" подъехал на заправочную станцию на углу 127-й улицы и авеню Лексингтон. - Двадцать литров, пожалуйста, - попросил водитель. Хозяин станции Вальтер Лайл обратил внимание на лицо человека: выступающие скулы, чисто выбрит, острый подбородок; заправив "додж", сказал: - С вас девяносто восемь центов. Клиент протянул десятидолларовую банкноту. Лайл вспомнил о циркуляре, в котором просили сверять номера банкнот со списком, в котором были отмечены билеты, входившие в сумму выкупа за ребенка Линдберга. К несчастью, выцветший и потрепанный список давно выбросили в урну. Когда Лайл рассматривал деньги, клиент улыбнулся и сказал с иностранным акцентом: - Это настоящие деньги, их примет любой банк. Лайл зашел в контору, выписал квитанцию и вернулся со сдачей; когда автомобиль отъехал, Лайл, тем не менее, нацарапал на банкноте номер машины штата Нью-Йорк: 49-13-41; около полудня пошел в банк, чтобы положить на свой счет утреннюю выручку... ...Через несколько минут лейтенант Финн уже звонил в отдел регистрации автотранспорта Нью-Йорка. - Хозяина зовут Рихард Хофманн, - ответили ему. - 1279, Запад, улица 222, Бронкс. На рассвете следующего дня лейтенант Финн с отрядом лучших агентов федеральной полиции расположились за деревьями в северо-западной, лесистой зоне Бронкса, рассматривая в бинокли маленький, скромный двухэтажный домик коричневого цвета. В девять часов утра какой-то человек вышел из двери; Финн приложил к глазам бинокль. Человек был среднего роста, крепкого сложения, у него были очень длинные ноги; внешность совпадала с описанием "Джона", получившего выкуп. Пройдя несколько шагов до гаража, закрытого на висячий замок, человек открыл его; через минуту из гаража выехал темно-голубой "седан-додж". Агенты и полицейские Финна бросились к своим машинам. Растянувшись на три километра, колонна полиции следовала за "доджем". Когда они подъехали к авеню Тремонт, где было легко затеряться, поливочная машина вынудила "додж" сбавить скорость. Один из полицейских обогнал Хофманна, прижал его к обочине; открыв дверцу "доджа", сержант в о р в а л с я на переднее сиденье и, приставив дуло пистолета к боку водителя, приказал: - Тормоз! Руки вверх! Во время обыска агент вытащил из заднего левого кармана Хофманна бумажник; там была ассигнация в двадцать долларов; номер сразу же сверили со списком денег, выплаченных в качестве выкупа за сына Линдберга; он там фигурировал. - Откуда у вас эта банкнота, Хофманн? - спросил Финн. - А у меня таких много, - спокойно ответил тот. - Где они? - Дома. В железной коробке, дома. Однако в коробке нашли только шесть золотых монет по двадцать долларов каждая. - Речь ведь шла об ассигнациях, - заметил Финн, - а не о монетах. - Золото - есть золото, - ответил Хофманн. - Это то, что я называю ассигнацией... Я говорил именно об этом. ...Вообще, в квартире нашли мало из того, что хоть отдаленно могло скомпрометировать Хофманна: лишь несколько карт, которые бесплатно раздаются на заправочных станциях, - штат Нью-Джерси, где находился дом Линдбергов, и Массачусетс - там, по словам "Джона", в прибрежных водах на яхте должен был находиться ребенок. Однако во время обыска агент Сиск заметил некоторые особенности в поведении Хофманна: хотя тот был совершенно равнодушен, в моменты, когда считал, что на него никто не обращает внимания, приподнимался со стула и поглядывал в окно. - Что вас там интересует? - спросил его Сиск. - Ничего, - ответил Хофманн, испуганно сжавшись. Сиск посмотрел в окно, не заметив ничего примечательного, кроме разве гаража. Из окна спальни к крыше гаража тянулся провод. Хофманн объяснил, что провод составляет часть системы сигнализации, которую он установил: "Отпугнет воров, если попытаются украсть машину". Чтобы продемонстрировать работу, он нажал кнопку рядом с кроватью: гараж осветился. - Вы там прячете деньги? - спросил Сиск. - Нет, у меня вообще нет денег. Обыск дома, продолжавшийся двенадцать часов, подтверждал невиновность Хофманна. И тогда агенты полиции перешли в гараж. Через два часа, после тщательного осмотра пола, стен и потолка, один из агентов приподнял доску стены, как раз над верстаком; за доской было узкое углубление, в котором лежало несколько пакетов, завернутых в газету; сыщик осторожно достал свертки и начал их разворачивать; в них оказались пачки банкнот из выкупа Линдберга. Потом обнаружили - в жестяном бидоне еще один тайник; там хранились такие же свертки; все номера серий совпадали со списком банкнот, помеченных казначейством. ...Увидев деньги, Хофманн не дрогнул: - Это не мои деньги. Они принадлежат моему другу Исидору Фишу. Затем он продолжил свои объяснения под стенограмму: "Фиш был моим компаньоном в бизнесе, связанном с кожей, потом вдруг решил играть на бирже; не повезло. Я дважды давал ему деньги в долг; у Фиша плохое здоровье, и в рождество он уехал в Германию повидаться с родителями; перед отъездом попросил сохранить до его возвращения кое-какие вещи; откуда я знал, что там?!" - А где сейчас Фиш? - Умер, - спокойно ответил Хофманн. - В Лейпциге. Шесть месяцев назад". - Фиш был жив, - заметил Штирлиц, когда Мюллер оторвался от документа. - Вы подписали лжесвидетельство, дав ответ на запрос криминальной полиции. Мюллер помял лицо жесткими пальцами: - Располагаете документом? - Конечно, - ответил Штирлиц. - Какой мне был смысл давать лжесвидетельство? - Не знаю, - Штирлиц пожал плечами. - Впрочем, в документах есть место, которое оставляет поле для фантазии... - То есть? Говорите ясней! - Фрау Анна Хофманн, жена бандита, была в рейхе... Она встречалась с чинами полиции... А матери - до ареста - Хофманн написал, что скоро вернется в Германскую империю по амнистии, - он же член "Стального шлема"... - Уж не хотите ли вы сказать, что фрау Хофманн встречалась и со мною? - спросил Мюллер. И Штирлиц ответил: - Хочу. "...В канун рождества 1918 года Бруно Рихард Хофманн вернулся с войны. Не только в его родной деревне Каменз, но и во всей Германии невозможно было найти работу, не хватало продовольствия, будущее сулило мало надежд: "во всем виноваты левые!" Несмотря на то, что Рихарду к тому времени исполнилось только девятнадцать, он уже два года прослужил пулеметчиком в специальной группе войск, "часть особого назначения" (или - любовно - "головорезы"). В марте 1919 года он начал жизнь профессионального бандита. В первой краже Хофманн "служил" лестницей: на него встали сообщники, чтобы проникнуть в окно второго этажа дома бургомистра, тот отказался добром отдать золото (получил письмо - два крута, овал, квадратик). Затем Хофманн напал на двух женщин, которые везли в детских колясках продукты, в то время строго лимитированные, им дали по карточкам на декаду. Он был задержан, изобличен и приговорен к четырем годам тюремного заключения; в 1923 году выпустили на свободу; в июне снова осудили по обвинению в продаже краденых вещей; через два дня он совершил побег и исчез из Каменза, чтобы появиться в Соединенных Штатах..." - И последнее, - заключил Штирлиц, - после того, как полиция нашла номера ассигнаций, полученных Хофманном от учителя Кондона, после того, как было доказано, что лестница сделана им, лично, дома, после того, как старый учитель опознал его и был вынесен смертный приговор, Анна Хофманн начала кампанию в его защиту, собирая в театрах тысячи немцев; эти люди платили деньги за освобождение соотечественника - под залог... Пришли золотые монеты и из рейха, группенфюрер... Их передал Анне Хофманн человек, которого вы знали... Вы подписывали характеристику на выезд в Штаты полицейского агента Скролдля... Этот документ тоже лежит в сейфе банка - я имею в виду подлинник... Ну, а что потом случилось с полковником Линдбергом, вы знаете... Вот этого-то вам американцы никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не простят... (Однако ни Штирлиц, ни Мюллер не знали, что в Лондоне к Линдбергу п о д о ш л и люди рейхсляйтера Гесса: "Если вы поддержите наше движение, мы гарантируем безопасность вашего м л а д ш е н ь к о г о; мы умеем охранять тех, кто к нам добр; в этом безумном мире, полном фанатиков и бандитов, пора навести порядок, мы в силах это сделать, подумайте над нашим предложением, оно исходит от сердца". И Линдберг не отверг это предложение... Мир полон тайн, когда-то будущее прольет свет на прошлое, да и под силу ли ему это?!) - Штирлиц, это бред! Понимаете?! - Мюллер сорвался на крик. - Я никогда не покрывал этого самого Хофманна! - У вас есть право опровергать подлинность документов, группенфюрер, - ответил Штирлиц. - Судить-то вас будут в условиях демократии, гласно, с экспертизой... Опровергайте, если, конечно, сможете... Вы правильно заметили в начале нашего собеседования: кое-кому в Штатах вы бы сейчас понадобились - кладезь информации... Но трагедия Линдберга даже этим людям не позволит спасти вас: эмоции порою страшнее самых страшных фактов. Увы, но это так. Нет?(Юлиан Семенов. Экспансия — III)
Delphin Enjolras
Аделаида: Ой, как жалко малыша и его несчастных родителей. Какой кошмар им пришлось пережить.
Натали: Должна заметить, что действие в кмге Ю.Семенова происходит где-то в Южной Америке, кажется, Агентине. И Штирлиц пытается шантажировать Мюллера.
Сергей Ткачев: То есть, имеются в качестве объектов, рассматриваемого вами графа: киднеппинг, Южная Америка и бывшие нацисты?
Натали: Если укрупненно, то так. Зафиксируем ещё имя Линдберга.
Диана: Да интересный персонаж. Тут на скору руку в Вики много чего любопытного про него находится. Надо сразу же отметить, что Линдберг был национальным героем, поскольку он первым совершил удачный трансатлантический перелет.
Первый трансатлантический перелет совершили Алкок и Браун 14—15 июня 1919 года из Сент-Джонса (Нью-Фаундленд) до Клифдена (Ирландия).
В 1919 году нью-йоркский владелец отеля Реймонд Ортейг предложил 25 000долларов призового фонда первому лётчику, который совершит беспосадочный полёт из Нью-Йорка в Париж. Пытаясь его выиграть, погибли или были ранены несколько пилотов.
Линдберг решается поучаствовать в соревновании, однако подготовка полёта требовала денег. Он убедил девять предпринимателей в Сент-Луисе помочь с финансированием. По его заказу Ryan Airlines из Сан-Диего выпустила специальный самолёт — одномоторный моноплан. В разработке проекта участвовал сам Линдберг. Он назвал машину «Духом Сент-Луиса».
10—11 мая 1927 года. Линдберг испытал самолёт, пролетев из Сан-Диего в Нью-Йорк, с ночёвкой в Сент-Луисе. Полёт занял 20 часов 21 минуту. Длина маршрута составила 5800 км.
20 мая в 7:52 Линдберг берёт старт с Рузвельт-Филд (Гарден-Сити, Лонг-Айленд, Нью-Йорк) и 21 мая в 17:21 (по парижскому времени — в 22:21) приземляется в Ле-Бурже.
За трансатлантический перелёт Чарльз Линдберг был награждён Крестом лётных заслуг и стал первым человеком, награждённым этой наградой, а также ему была вручена Золотая авиационная медаль ФАИ. (ВикипедиЯ)
Сергей Ткачев: Что-то, дамы, глинтвейн как-то неожиданно подошел к концу. Давайте, продолжим распутывание паутины в следующий раз.
Аделаида: Согласна. Мне тут надо сполоснуть эту замечательную чашу и бокалы, а глаза уже слипаются…
Диана: Позвольте, Аделаида, я вам помогу.
Натали: А я, пожалуй воздержусь, как бы не перебить хрусталь…
Продолжение следует
Читать по теме:
