Здесь вроде бы «научная» мысль вовсе не о «избывном женском», а о том, что Эсхил влиял на творчество Софокла, но в Антигоне Софокл преодолевает это влияние (Как тут не вспомнить «Лягушек» Аристофана).
Непосредственную характеристику Антигоны автор дает в самом конце. Понятно, что на эту характеристику повлияли все академические первоисточники, поэтому она шаблонная.
17:04 — Антигона характеристика
А вот в «Игре в бисер» выступающие решили встать над ситуацией, над временем, над сложившимися шаблонами… и получилось такое вот.
Софокл «Антигона». «Игра в бисер»
(06:11) Боги и их роль в трагедии
— В Антигоне боги представлены как некая сила, которая ведет человека по судьбе.
— Призыв к богам и их вмешательство в сюжет.
(08:35) Родовое проклятие и его влияние на героев
— Герои трагедии — дети греха и преступления, родовое проклятие довлеет над ними.
(10:01) Конфликт между героями и их выбор
— Антигона и Креонт постоянно ссылаются на богов, но их выбор и поступки противоречат высшим законам.
(11:40) Женский вопрос и его влияние на сюжет
— Антигона оплакивает своего брата, но не оплакивает его брата, так как у нее нет конфликта с ним.
— Креонт — трагическая фигура, так как его действия разрушают его семью и будущее.
(18:29) Мотивировка Антигоны
— Антигона принимает власть правителя страны после смерти братьев, считая это своим долгом.
— Она считает, что предателей родины нельзя хоронить в пределах государства.
(20:02) Финальная монолог Антигоны
— Антигона говорит о своей любви к братьям и о том, что она не может ненавидеть их.
— Она готовится к смерти, но в финале монолога допускает возможность ошибки.
(21:10) Противостояние с Креонтом
— Антигона и Креонт спорят о законах и семейных ценностях.
— Антигона идет на свадьбу со смертью, чтобы не быть живой среди мертвых.
(23:39) Моральная победа Антигоны
— Антигона одерживает моральную победу, так как она следует своим принципам и не нарушает законы.
— В 21 веке Креонт часто побеждает в жизни, но в 5 веке Антигона была более убедительной.
(31:00) Противостояние Креонта и Антигоны
— В видео обсуждается противостояние между Креонтом и Антигоной, где Креонт пытается исполнить закон, а Антигона — его нарушить.
— В видео также упоминается идея оперы «Антигона», написанной Василием Лобановым, где Антигона и Креонт испытывают тайную любовь.
(35:42) Симпатия к Смене и Демону
— В видео говорится о том, что для современных зрителей и актеров наиболее симпатичными персонажами будут Смена и Демон, так как они вызывают сопереживание и жалость.
— Смена и Демон остаются одни после гибели своей семьи, и их судьба вызывает сочувствие.
(37:11) Заключение
— В заключение видео автор говорит о том, что несмотря на более чем две с половиной тысячи лет, прошедших с момента появления трагедии «Антигона», она остается классикой мировой драматургии.
— Автор призывает читателей и зрителей читать и перечитывать классику, чтобы сохранить ее актуальность и значимость.
Есть и попытки сравнить/противопоставить две Антигоны: Жана Ануя и Софокла.
Что главное в эпизоде мифа Фиванского цикла для Софокла и для французского драматурга Жана Ануя?
Французский драматург 20 века, Жан Ануй, не случайно обращается к переработке великой трагедии Софокла «Антигона». Произведение, которое писатель очень любил и даже знал наизусть, именно во время войны стало для него неожиданным открытием. Жан Ануй пришел к решению переосмыслить, переписать это произведение в контексте современной драматургу трагической действительности. Для писателя, жившего во времена немецкой оккупации, образ Антигоны становится и воплощением высшей нравственности, и символом борьбы с деспотизмом.
И Софокл, и Жан Ануй ставят в своем произведении важнейшие для их времени проблемы. У Софокла ключевым становится противопоставление законов божественных, несущих высшую справедливость, и законов, написанных людьми. Всем ходом трагедии Софокл развенчивает идею, что человек – мера всех вещей, высшая сила, которая имеет полное право пренебрегать вечными законами. Он осуждает произвол человека, возомнившего себя способным вершить судьбы людей, подобно богу. Креонт расплачивается за то, что свою жестокость оправдывал интересами государства, а свою волю ставил превыше всего. Миф, этот «универсальный материал, предоставляющий много возможностей для выражения самых различных ситуаций, чувств, состояний» (Д. Делите), становится для Софокла возможностью показать торжество законов традиционных, вечных, установленных свыше над своеволием и произволом человеческого разума.
Жан Ануй, взяв за основу тот же миф, ту же сюжетную канву, что и Софокл, по-другому расставляет смысловые акценты. Основное свое внимание он фокусирует уже не на законах божественных, а на законах нравственных, как и Софокл, противопоставляя их законам государственным. Французский драматург не случайно детально рассматривает характер Антигоны, пытаясь понять причину ее героического поступка. Ведь, будучи молодой, влюбленной, полной жизненных сил, сознательно пойти на смерть не так-то просто. Та сила, которая заключалась с маленькой, хрупкой, похожей на ребенка Антигоне стала знаковой и для писателя, и для читателей его произведения. Эта сила питала души людей, находящихся под гнетом фашистских захватчиков, вселяла в них мужество, вдохновляла на борьбу с произволом. «По-твоему, можно отступить только потому, что весь город ополчится против тебя, что тебя ждут страдания, и ты боишься смерти?» — спрашивает Антигона у своей слабой и безвольной сестры Исмены. Для мужественно человека все эти препятствия не имели значения.
Жан Ануй ставит вопрос об истинной свободе. Может быть, именно этот вопрос и является самым главным для него в эпизоде мифа об Антигоне. «Я сама себе хозяйка. А вы, со своей короной, со своей стражей, во всем своем блеске, вы только одно можете казнить меня, потому что ответили «да»!» — восклицает Антигона. Именно борьба за вечные нравственные принципы и делает человека свободным. Такая свобода резко противопоставлена мнимой свободе Креонта. Он сам осознает свою зависимость от закона: он не может спасти Антигону, потому что боится гнева народа, потому что впал в зависимость от мнения других. Власть, дающая право управлять людьми, превратила Креонта в раба толпы. Этого тирана преследует постоянный страх, и в этом страхе он одинок.
Оба драматурга вскрывают глубочайшие конфликты современного им общества. Тысячелетия, которые разделяют время написания «Антигоны» Софокла и «Антигоны» Жана Ануя, обуславливают разное осмысление одного и того же мифа, разную трактовку образов. Но неизменным остается желание писателей раскрыть и понять вечные проблемы человечества.
Особенно умиляют такие шаблонные фразы: «Эта сила питала души людей, находящихся под гнетом фашистских захватчиков, вселяла в них мужество, вдохновляла на борьбу с произволом»… Как говорится, будто и не было войны.
Даже не станем отмечать, когда и по какой причине начинают извергаться эти фразы, неуместные уже после Чернобыля, не говоря о последующем… Понятно, что «там — люди, а мы тут — гэ на блюде» (с. сами знаете чья).
Но когда сидишь тут возле Классика, с которым что только не происходит… которая, пардон, опять вспомним, получила судимость за экстремизм после письма президенту Медведеву с требованием прекратить немотивированную уличную резню и ночные погромы в детских лагерях… то все это воспринимается несколько иначе. А когда уж автор начинает восхвалять мужество… думаешь, а как при таких красавцах российский театр докатился до Хаматовой с ее «Голой пионеркой»? А потом и срамной Раисы Максимовны… с той же Хаматовой…
Впрочем, полно и вполне «антирелигиозных» статей. Конечно, греческие боги — «завистливые», лучше поклоняться золотому тельцу, да? Чтобы греческие боги окончательно обзавидовались.
До сих пор я даже не предполагал, что античные пьесы одновременно могут составлять целый цикл и являться семейной сагой. Однако «Эдип-царь», «Эдип в Колоне» и «Антигона» Софокла — это самая настоящая трилогия, описывающая злоключения Эдипа и его семейства.
Сюжет «Эдипа-царя» всем известен. Меня он никогда не трогал – я лишь удивлялся персонажам, которые стараясь избегнуть судьбы из предсказания (Лай страшится быть убитым сыном, Эдип страшится убить отца и переспать с матерью) этими самыми стараниями её и творят. Мне-ребёнку было очевидно, что если ты живёшь в реальности, в которой предсказания железобетонно сбываются, то что бы ты ни делал, предсказание всё равно сбудется. Реальность подстроится под любой поворот сюжета так, чтобы привести его затем в зафиксированную предсказанием точку будущего. Эдип мог пойти и на самую крайнюю меру – убить себя, и всё равно в этом случае бы оказалось, что он убил отца и переспал с матерью: так и вижу сюжет постмодернового рассказа, где постфактум выясняется, что самоубийца Эдип – сам себе отец, потому что он клон, или что-нибудь в этом духе.
На самом деле в литературе и искусстве, особенно в фантастике, подобных сюжетов немало. Взять хотя бы недавнюю экранизацию «Машины времени» Уэллса, где главный герой несколько раз пытается спасти свою возлюбленную от смерти, но всякий раз она умирает в одно и то же время от какой-нибудь новой причины. До сих пор фантасты мечутся между сюжетами с причинно-следственными петлями (невозможностью повлиять на ход событий) и с эффектом бабочки (боязнью изменить прошлое и, как следствие, настоящее). И если второй подход возник в культуре лишь в 1950-х, вызванный взлётом технологий и самоуверенности человечества, то первый беспокоил человечество с древнейших времён. По сути, древнегреки в свою махровую античность уже почти вплотную подошли к рассмотрению этого временного парадокса, ведь история Эдипа относится к одной из его разновидностей – к самоисполняющемуся пророчеству.
Хотя древнегреки чтили парадоксы Зенона, история Эдипа казалась им совершенно логичной. Впрочем, не все древнегреки были Зенонами, будь это иначе, возможно, они бы и начали видеть противоречивость этой истории. (Дабы не фантазировать о понятиях древнегреческого мировосприятия, я внимательно прослушал послесловие Андре Боннара о смысле трагедий Софокла. Фантазировать мне таки придётся, потому что Андре Боннар непоследователен в рассуждениях и допускает логические ошибки).
Логика же древнегрека следующая: поскольку Эдип убил отца и родил детей от своей матери, он виновен по неписанному, божественному закону (позже Антигона этот неписанный закон назовёт человеческим, имея в виду понятие высшей справедливости). Поскольку он виновен, он должен понести наказание. То, что Эдип всеми силами всю свою жизнь старался не допустить такого преступления, не имеет значения, ведь по итогу он его совершил. (Насчёт «всеми силами» с точки зрения современной судебной системы очень спорно, ведь если ты боишься убить отца – так не убивай никого вообще. Но у древнегреков своя мораль и свои способы отвечать на оскорбления, Лай оскорбил Эдипа – Эдип убивает Лая). А раз Эдип несёт наказание за преступление, значит, жалости к нему нет и быть не может. Трагедия этого произведения не в том, что Эдип «не хотел, но сделал», а в том, что у него нет права выбора. У него есть определённое предначертание, божественная прихоть, и что бы он ни делал, это предначертание ему придётся исполнить. И речь идёт не только о том, что Эдип не может управлять собственной судьбой, а о том, что и любой древнегрек — не может. От остальных Эдип отличается лишь тем, что его судьба становится ему известна заранее. Если боги в трагедии решили, что Эдип должен убить отца, то они предвидели и то, каким способом Эдип это сделает (как раз благодаря своим попыткам не стать отцеубийцей), рассчитали каждый его шаг (экие манипуляторы!), а значит, каждый его шаг также был ими предопределён. Андре же Боннар говорит о насмешке богов над попытками человека обойти их волю, но при этом считает, что выкалывание глаз Эдипом – его личное, никем не предопределённое действие. Что таким образом Эдип сам выбирает разновидность своего наказания. Видит в Эдипе воплощённого в человеке Прометея. Выходит, что Андре Боннар не понял сути и масштаба трагедии? Или, будучи человеком, идеализировавшим советскую культуру, пытался натянуть на Эдипа растиражированный образ советского революционера?.. У меня было впечатление, что я читаю размышления советского лектора, который вдруг не сдержался и заговорил штампами.
Не могу не вспомнить другого выкалывания собственных глаз – певицей Мэг из обожаемой мной «Рипо! Генетической оперы». Этот акт был совершенно точно был проявлением её собственной воли, таким образом она сама, первая расторгает контракт с компанией, предоставившей ей глаза. Не дожидаясь прихода Рипо, который эти глаза у неё конфискует. Это выкалывание является отказом от услуг компании, в то время как выкалывание своих глаз Эдипом – всего лишь исполнение предначертанного ему богами наказания, которое можно даже квалифицировать как соучастие. Настоящим проявлением человеческой воли было предыдущее желание Эдипа не стать преступником. Настоящим проявлением человеческой воли стало бы желание Эдипа продолжать бунтовать против воли богов.
Всякий раз, когда речь заходит о «Шагреневой коже», моя подруга Профессиональный читатель задаётся вопросом «За что?!.» свалилась такая беда на главного героя. Но если в отношении Рафаэля де Валантена можно найти объективные причины его наказания – лень и гордыня, то в отношении Эдипа их просто нет. Зная о пророчестве, он жертвует собой, добровольно выбирает изгнание из родного края, чтобы не пересекаться больше ни с отцом, ни с матерью (которые, как оказалось, были приёмными). На подходе к Фивам разгадывает загадку Сфинкса, после чего город начинает процветать. Не он, а фиванцы в благодарность сами посадили его на трон и женили на Иокасте. И слывёт он в народе мудрым правителем, поэтому в начале пьесы Софокла народ вновь обращается к нему за помощью. И убийцу Лая он хочет найти совершенно искренне. И когда узнаёт, что это он убийца, даже не пытается уйти от им же объявленного заранее наказания и проклятия. Он готов на всё ради народа и своего города, в котором создал бы рай, если бы боги не мешали. Вопрос «За что?!.» действительно не имеет ответа. Ответ может иметь вопрос «Почему?». Потому что древнегреческие боги не являют собой образцы морали. Им не чужды самые низменные человеческие желания. В пантеоне нет ни одного высокоморального бога. И когда кто-то из людей становится во всех отношениях лучше богов, боги испытывают зависть и стремятся уничтожить любые свидетельства того, что кто-то может быть выше, мудрее, рассудительнее их. Да и христианский бог не лучше: «бог прибрал» — обычно такими словами оправдывают смерть безгрешных детей, либо талантливых людей, как будто для бога невыносима мысль о том, что в человеческом мире может существовать кто-то слишком хороший, обязательно надо этого хорошего присвоить, забрать себе. Прямо заявляет об этом По (в античности, конечно, сложно было бы на такое дерзнуть):
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, —
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли), —
С неба ветер повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель Ли.
Отдельный интерес вызывает личность Иокасты, которой читатель не может сочувствовать по словам Боннара (но только по его словам). В ответ на душевные терзания Эдипа относительно предсказания, Иокаста делится с ним своей логикой:
Чего бояться смертным? Мы во власти
У случая, предвиденья мы чужды.
Жить следует беспечно — кто как может…
Своего рода «чему быть, того не миновать». Боннар считает такую логику легкомысленной, но в той системе координат, где всем заправляют боги, и где каждое действие человека предопределено заранее, такое отношение к происходящим катаклизмам наиболее разумное. Проблема Иокасты в том, что она лишь прикрывается таким отрицанием. Её нигилизм не распространяется на реальные грядущие беды. Узнав тайну, она ещё найдёт силы, чтобы попытаться уберечь Эдипа от этого знания, но потом, оставшись в одиночестве, сама не может вынести это знание и вешается.
«Эдипа-царя» Софокл написал в 75 лет. Спустя 15 лет, в свои 90, он пишет продолжение, «Эдипа в Колоне». (Если вы боялись что-то начать, потому что, мол, уже поздно – начинайте, вам же не 90). За 15 лет он разрешил мучивший меня с самого начала вопрос: как древнегреки умудрялись не замечать удивительную несправедливость истории с Эдипом. Точнее даже – не не замечать, а оправдывать. Считать виновным слепого безвольного исполнителя, а не зачинщиков – богов, которым вздумалось повеселиться за счёт человеческих жизней. В свои 90 Софокл перестал обвинять Эдипа. (Докапываться до истины и признавать свои ошибки возможно в любом возрасте, главное, продолжать размышлять). Эдип в Колоне перестал считать себя виновным в преступлении, которого он напротив старался избежать. Более того, и народ перестал считать его виновным. Появилось сочувствие, которого не было в «Эдипе-царе». То, что происходит дальше, сюжетные перипетии, не столь важны, как фиксация этого изменения. Рискну предположить, что в значительной степени это произведение Софокл писал для себя. При этом он не ставит перед собой задачи обелить Эдипа во всём: тот научился не винить себя напрасно и принимать происходящую драму без аутоагрессии типа выкалывания глаз, однако не научился прощать. То, что бесподобно описал Стейнбек в «К востоку от Эдема», древнегреческому Эдипу ещё не доступно: он прогоняет прочь пришедшего с повинной сына, и в результате лишается обоих сыновей.
Андре Боннар считает Эдипа в Колоне человеком, признавшим правоту богов, и потому удостоенным какого-то высшего знания, недоступного остальным смертным. Между тем, Софоклов Эдип ни разу не говорит о том, что боги правы или справедливы. Он и не может так считать – по опыту знает, что это не так.
К моему глубокому сожалению Софокл в свои 90 не только написал «Эдипа в Колоне», но и скончался. Иначе бы он непременно переписал написанную за 35 лет до этого «Антигону». Думаю, у него, пережившего такие изменения в мировосприятии, была потребность переписать «Антигону». Судите сами: Антигона, будто бы не общавшаяся с тем человеком, которым стал её отец к моменту своего прибытия в Колон, почитает божеский суд за самый гуманный суд в мире. Их неписанный закон приравнивается ею к человеческому (гуманному) и наоборот. Она так в этом убеждена, что идёт ради этого на смерть. Чтобы не люди, но боги были ею довольны. Те самые боги, которые безо всякой причины навлекли на весь её род огромное количество несчастий, просто чтобы посмеяться. Те самые боги, которые ради забавы устроили Троянскую войну и сами, будучи бессмертными, 10 лет поддерживали разные стороны, уводя людей подальше от мысли о примирении.
И у стен Илиона племя героев погибло – свершилася Зевсова воля…
Но что это я, ведь смысл жизни многих древнегреков как раз и состоял в том, чтобы пасть смертью храбрых. И чем больше людей они убивали, тем большими героями они становились. Мне, последышу христианской культуры, никак этого не понять. Конец Антигоны и вовсе сводится к античному прообразу «Ромео и Джульетты», а о роли Креонта в данном контексте можно нарассуждать отдельную рецензию (спойлер: все умерли).Словом, тут огромный материал для раскрытия разных экзистенциальных вопросов, который бы Софокл непременно использовал, кабы не умер после «Эдипа в Колоне».
Начитавший книгу Прудовский тоже не сразу проникся дикими античными нравами. Прогресс был явно слышен, когда он так разошёлся к апогею «Эдипа-царя», что даже я пришёл в полный восторг, хотя казалось бы, античка. Если в начале первой трагедии его интонации ещё были очень сдержанными и нарочитыми, будто у ученика, который толком не понимает, что читает, то к кульминации вы услышите настоящую трагедию, с угрозами, выпадами, колкостями, обвинениями, утешениями, воплями, стенаниями, сомнениями… Софокл оказался на диво хорош, но и Прудовский сделал всё от него зависящее, чтобы я не выл от ненавистной антички.
Я привык считать, что я не понимаю и не люблю античную литературу – за все вот эти безусловные почитания богов, которые по деяниям своим ничуть не лучше и не мудрее людей. Из древнегреков я уважаю только Архимеда, Евклида, Пифагора, Аристотеля, да Платона ещё немножко, и к сожалению, лишь уже после прочтения Софокла до меня дошло, что я вполне мог взять в этот неприятный пункт с античной литературой свою давнюю хотелку — «Начала» Евклида. Впрочем, это удовольствие меня ещё ждёт, переводчик обещает в третьем томе стереометрию, ммм…
В заключение посмотрим давнюю греческую постановку «Антигоны».
Фильм внимательно следует сюжету пьесы, но заканчивается по–другому — вместо того, чтобы Креонт возвращается во дворец, как в пьесе, фильм заканчивается тем, что Креонт отказывается от своего царствования и изгоняет себя из Фив.
После того, как Эдип понимает, что женился на своей матери Иокасте, и уходит с поста царя Фив, двое его сыновей Этеокл и Полиник убивают друг друга в борьбе за престолонаследие. Креонт, брат Иокасты, восходит на трон и отдает приказ, чтобы тело Полиника оставалось непогребенным, поскольку он напал на Фивы, чтобы свергнуть своего старшего брата.
Дочь Эдипа Антигона, безуспешно попытавшись вовлечь в свой план свою сестру Исмену, нарушает запрет и хоронит своего брата. Креон арестовывает обеих сестер, но в конце концов постановляет, что только Антигона должна быть замурована заживо, хотя молодая женщина помолвлена с его сыном Гемоном.
Только провидцу Тиресию удается в конце концов открыть глаза Креону и объяснить ему, что запрет на погребение разгневает богов. Однако уже слишком поздно: даже если Креон похоронил Полиника и готов освободить Антигону, она тем временем уже повесилась в своей тюрьме. Вскоре после этого Гемон тоже совершает самоубийство, а Креон, теперь сломленный собственными действиями, отрекается от трона.
