Ирина Дедюхова
Повелительница снов
59. Планирен, планирен унд нох маль планирен!
Утром Варя предстала перед светлыми германскими глазами своего шефа. Он брезгливо рассматривал ее записи.
— Ты что-то вообще перестала работать, Варя! Как можно работать не по плану? Тебя вообще сейчас куда-то не в ту сторону кинуло! Ведь у нас с тобой четко разработанный, утвержденный план! Вот защитишь диссертацию и делай ты, что хочешь, хоть романы пиши! Я две недели не смогу с тобой встретиться, я не знаю теперь, что ты мне принесешь в мае. Страницы опять не прошиты, не пронумерованы… Ну, с какой стати тебя в реологию-то потянуло? Ну, не было ведь этого в плане!
Варя тихо виновато вздыхала, потупив свои зеленые глаза. Ее шеф никак не мог остановиться. Ее отступление от плана он, пусть даже здорово обрусевший немец, рассматривал как предательство.
— Вот мне сейчас к майской демонстрации пятьсот флагов надо готовить, транспаранты, колонну праздничную, у меня голова — как сельсовет! А ты на утвержденный на кафедре план наплевала!
— Да-а, раньше май на Руси не флагами встречали, — совсем некстати брякнула Варя, — раньше его отмечали по ночам, открытым сочетанием полов! Рождаемость повышали — неимоверно! Бегали друг за другом голыми, без всяких флагов!
— Ну, ты, Варвара, даешь! — краснея с макушки до мощной шеи в воротничке белой рубашки, произнес оторопевший шеф.
— А чего Вы, Адольф Александрович, так смотрите! Я в Большой Советской энциклопедии прочитала! — не моргнув глазом, привычно соврала Варя.
— Знаешь, — задумчиво сказал шеф, — я на будущий год, в сентябре в аспирантуру молодых мужиков возьму, неженатых. Вот с ними и бегай хоть с флагами, хоть без флагов! А все лето, миленькая, давай-ка паши по плану! Как положено!
* * *
— Немедленно принесите план мероприятий и политинформаций прикрепленной группы! Я вижу, что группа болтается сама по себе, раз такое происходит!
— Да что происходит-то? За что меня опять вызывают? Я-то ничего не делала!
— Вот именно! Но Вы должны были знать, что за каждый проступок студента Вашей группы будете отвечать персонально — Вы!
Декан автодорожного факультета завелся не на шутку. Сколько раз он просил, чтобы аспирантов кураторами ему не спускали, сколько раз! Нет, выставят такую вот, которая думает, что ему неизвестно, как она студентов пивом спаивает… Что делать?
— Что они натворили-то? Вы хоть скажите…
Все дело было в автобусах и военке. Автобусное сообщение комплекса институтских строений в лесном массиве с городом было достаточно терпимым. Но военная кафедра, располагавшаяся здесь же, проводила занятия со всеми факультетами строго по вторникам и четвергам. Военным, наверно, просто нравилось работать только два дня в неделю. С другой стороны, несколько немецких военоначальников этой кафедры страстно любили собрать на институтском плацу огромную колышущуюся толпу в форме защитного цвета. Студенты были обязаны присутствовать на этих занятиях только в форме, что, например, совершенно не требовали в институте, где раньше училась Варя. Пребывание в военной форме, выполнение разных военных команд и поручений так способствовали подъему воинского духа, что после военки автобусы штурмовались по всем правилам военного искусства. Гражданские лица при этом опасливо жались в сторонке. По вторникам и четвергам их дорога домой оказывалась особенно длинной. Но никакой автобус не мог долго выдерживать штурм и натиск диких военизированных орд, поэтому, усугубляя общее положение дел, автобусный парк намеренно сокращал в эти дни количество машин на линии.
Желая как-то поправить положение, руководство военной кафедры одно время требовало, чтобы кураторы групп встречали своих подопечных с военных занятий и головой отвечали за сохранность государственного имущества автобусного парка города. Варя как-то раз попробовала выполнить такое распоряжение. Но на нее вынеслась дикая визжащая толпа ошалевших от военной дисциплины молодых людей в одинаковой форме, и лица у всех тоже были совершенно одинаковые. Она успела прижаться к толстой вентиляционной трубе, иначе они бы ее просто стоптали. Поиск Ябса в этой грязно-зеленой массе был чисто военной утопией…
Декан, устало растирая виски, рассказал ей, что студенты ее группы после военки устроили столкновение двух автобусов. Один придержал двери переполненного первого автобуса, чтобы его дружок успел повиснуть на подножке. Водитель был вынужден притормозить, а в это время в него влепился второй автобус, лавируя от выскочившего на дорогу еще одного Варькиного студента. По чистой случайности все остались живы, потому что дуракам, как известно, везет. В этих случаях, по установившейся немецкой традиции, вначале били куратора, а уже потом отдавали в его безраздельную власть провинившуюся группу. Порядок после таких мер устанавливался самый замечательный. Вот если бы Варька была штатным преподавателем, или хотя бы членом партии, то весь комплекс ответных действий был бы на лицо, что делать с этой конкретной Варькой? И что писать в ответ на угрозу автобусного парка вообще больше не присылать машины в дни войны?
Варька попыталась блефануть, что это, конечно же, были вовсе не ее студенты. Как они их различили-то в форме, если она сама их в форме не узнает? Но декан обреченно выложил ей пачку объяснительных, составленных в дежурной части собственноручно идиотом Пшебершевским, удерживавшим первый автобус ради скотины Януша, чья объяснительная лежала второй. Пришили к делу и рыжего Ламе, кинувшегося под колеса второго автобуса. Почему-то объяснительную взяли и с Ябса, который характеризовал нарушителей в целом положительно. Но вопрос с Ябсом был тут исчерпан, поскольку протоколы объяснительных были подписаны милицейским старшиной Дауенгауэром.
— Ладно, Василь Петрович! Давайте сюда объяснительные, раз Ябс в курсе, то уже легче. Вмажем им по первое число.
— Я вот думаю, может, отчислим кого?
— Да у меня, кроме узбеков, отчислять-то некого…
— Хорошо бы, если бы они узбеками были, — размечтался декан.
— Не-е, узбеки хитрые, они после военки плац подметают.
— В общем так, составь план мероприятий и принятых мер. Я его утвердю… нет, утвержу… подпишу, одним словом. Мы тебя и Ябса, наверно, на месяц стипендии лишим, а этим автобусным громилам вообще никогда больше стипендии давать не будем.
— Не-е, я так не согласная! Давайте лучше мы этих на месяц лишим. У Ламе мать одна, отца нет, а Януш — третий ребенок в семье. Месяц они еще на картошке продержатся. Да Вы не переживайте, мы их так с Ябсом изуродуем, что мало не покажется!
— Учти, милая, у нас в вузе всех уродуют только по утвержденному плану! А самодеятельность у нас устраивается только в дни студенческих фестивалей и тоже по плану.
— Само собой, Василь Петрович!
* * *
— А давайте я их в лес выведу и побью…
— А я как это в плане напишу, Ябс? Пункт первый — «Избиение в лесу»?
— Так давайте лучше их сразу замочим. Десять лет без права переписки… А то сейчас мы будем им политинформации читать? Рассказывать, как это нехорошо — подводить товарищей и разбивать автобусы?
— Нет, не мы, а Шикльгрубер! Пускай он две, нет, три политинформации с ними проведет. Что там, кстати, с Луисом Корваланом?
— Откуда я знаю… А мы-то что делать будем?
— Тебе вот обязательно надо что-то делать, а в жизни иногда полезнее ничего не делать! Понял? У нас что с тобой по плану?
— День Победы, подведение итогов семестра, студенческий фестиваль, спортивный праздник…
— Все, как у людей. В эстафете от нас первым кто бежит?
— Я, конечно. Четыреста метров — моя любимая дистанция!
— Побежит Ламе. Он у нас слишком прыткий, где не надо. После эстафеты он долго шагом ходить будет.
— Эстафету завалим.
— Зато человека спасем, Ябс! На День Победы я из Совета ветераном самодеятельных поэтов позову, закажу им для молодых идиотов стихи о Партии и Родине. Сейчас кураторов обзвоню, мы туда всех гаденышей отправим, а время для стишков назначим в аккурат фестивальное.
— Это уже какой-то садизм, Варвара Анатольевна!
— Пусть помучаются пару часов. Ты их за сколько побить хотел? Сунул бы пару раз — и айда водку пить! А тут они у нас еще и цветочки ветеранам поднесут. Шикльгруберу скажи, чтобы на счет цветочков проследил. А нам надо перед фестивалем пивом затариться. В воспитательных целях.
— Может, в кино еще сходим, Варвара Анатольевна, а? Давайте, на самое патриотическое кино пойдем, а?
— А у нас есть кино в плане?
— Так у нас и пива в плане нету…
— Тогда, Ябс, без кина перетопчемся. А без пива мы при такой жизни просто пропадем.
— Ой, не нравится мне этот ваш студент-заочник! Рожа у него протокольная! Хороший человек барменом работать не будет! И на нас он тогда как-то смотрел… Донесет! Вот кого бы в лес вывести!
— Ябс, Бог с ним! Ты только его не бей! Пусть клевещет, все равно ничего не докажет!
— Я же о Вас беспокоюсь.
Вот если план изначально хороший, то и его осуществление принесет только хорошие результаты, любил отметить Варькин шеф. Ламе едва дополз четыреста метров в трусах, правда, потом его вырвало прямо у центрального фонтана. Но он заверил всех, что больше вообще никогда бегать не будет. Слава Советскому спорту! Эстафету вытянули до пятого места Ябс с Копыловым. Поэтому все на студенческом фестивале совершенно заслужено выпили из-под стола тайком заготовленное пиво под закуску, щедро организованную комитетом ВЛКСМ. И только когда уже на землю опустился поздний майский вечер, под окнами студенческой столовой, где проходил фестиваль, появились несчастные физиономии Януша, Пшебершевского и Ламе. Все прониклись к ним горячим сочувствием под влиянием космополита Шикльгрубера.
— Я думаю, что их уже надо простить, ведь вечер ветеранской поэзии в два часа дня у них начался, а сейчас уже четверть восьмого… — осторожно начал Шикльгрубер.
— А по аттестации у них за семестр что? — проявила строгость Варька.
— Да мы все, Варвара Анатольевна, одинакие, — заверил Ябс.
— Отходчивый ты нынче! А помнишь, как нас с тобой на парткоме и в комитете ВЛКСМ из-за них песочили? И чего их теперь звать, если у нас тут все равно ничего, кроме воздушных шариков и плакатов с голубями, не осталось?
— Не-е, мы с Ябсом пиво и еду для них закроили… Так я за ними сбегаю? — с готовностью предложил Шикльгрубер.
Торопливо глотая холодные столовские шницели с тушеной капустой, любимцы автобусного парка клялись после института ездить только на такси. Ветераны, как начало смеркаться, еще и про любовь им почитали. Поэтому Пшебершевский, выпив пива, даже расплакался: «Почему ветеранам разрешают писать стихи? Это же кошмар какой-то! Пушкин не был ветераном, Мицкевич тоже ветераном не был… Настоящий поэт непременно должен в молодости помереть! «Квят засушенный и безмовный…» Матка боцка, я же теперь стихи читать не могу… «Я за Родину-Мать, могу жизнь свою отдать!» Будь прокляты эти автобусы, пешком с Янушем до города ходить буду…»
Провожая Варьку до комнаты, захмелевший Ябс высказывал крайнее восхищение ее недюжинными педагогическими способностями. Ведь надо же было так ук-катать всех стишками! Чужими ветеранскими руками расправиться с нарушителями дисциплины! После пережитого, они так за пиво благодарили, что даже позабыли, кто им поэтический вечер организовал. Как там Пшебершевский про Родину-то говорил? Надо ему на политинформации сказать, чтобы больше так не выражался… Теперь у них и в плане, за который Ябс втайне от Варьки переживал, все галки на месте!
60. Герман — как оазис русской демократии
К началу лета вся их кафедра начала подготовку к пятидесятилетию шефа, которого любили без обычного российского пресмыкательства. Было решено наряду с традиционными подношениями изготовить какой-то необычный подарок, например, альбом с юмористическим жизнеописанием шефа. Самыми главными остроумцами у них на кафедре были евреи, которые при любых обстоятельствах не теряли умения смешно и цинично пошутить, в том числе и над собой.
На восьмое марта, например, этой весной всем женщинам кафедры, начиная с молоденькой секретарши и заканчивая маститыми доцентшами, от всех мужиков, в том числе и от побагровевшего шефа, начальник зала вычислительных машин Герман Табаков, еврей по национальности, преподнес по паре финских беленьких трусиков. Возникшую паузу он разрядил торжественным посвящением: «Поздравляем вас, дорогие женщины! Желаем вам всего, чего мы сами себе желаем! Подарочки вот от нас примите. Под белым флагом, знаете ли, и сдаваться легче!». Дружно заржавшая кафедра тут же выпила за пролетарскую дружбу полов. К концу вечера, когда уже через марлю с марганцовкой процедили и выпили весь спирт, выданный на протирку приборов, у них даже чуть-чуть не дошло до публичной примерки этого необходимого предмета женского туалета.
Юбилей шефа совпадал с концом семестра и началом сессии, в это время студенты шли как горбуша на нерест, мешая подумать о вечном. Варю, как малоценного члена экипажа, отрядили к Герману готовить юбилейный альбом. Отлынивающий от педагогического процесса Герман листал редкие в то время иностранные журналы, принесенные ему из дому преподавателями кафедры. Он уныло глядел на яркие фотки и соображал, с чего бы ему начать. У него не было этой самой первоначальной смешной идеи, развитие которой, привело бы с его еврейским юмором к феерии веселья. А делать что-то несмешное для него было зазорно. Но что смешного можно было найти в кристально честном немце, члене партии, с трудной, но оптимистически сложившейся судьбой? От всего этого на Германа накатывала одна скука.
Вообще-то, посмеяться он мог абсолютно над всем. Варя очень любила его шутки. Ей нравился этот высокий сорокалетний мужчинами с живыми темными глазами. Они с Варварой потешались над вышедшими огромными тиражами продолжениями известного бестселлера Леонида Ильича Брежнева. Герман подходил к преподавателям кафедры и тихо, всерьез, расспрашивал их о том глубоком впечатлении, которое, очевидно, произвела на них литературная новинка, получившая Ленинскую премию. «Ой, Герман, отстань!» гоготала новая жертва.
Как-то он высмеял и Варю. Она написала статью о том, как изготовить в основании сваи грунтовые, как бы выразиться по проще, шары. Они ей были нужны для повышения прочности фундамента. Для этого необходимо было забить в грунт трубу с сердечником внутри, а потом, вынув сердечник и порционно подсыпая в трубу, к примеру, песок, надо было этим сердечником песок из трубы выбивать. При этом песок, выйдя из трубы, разворачивался в такую шарообразную поверхность. Понятно, в общих чертах, чем она там занималась?
Герман нараспев, с интимными вздохами, придав всему описанию гнусное эротическое содержание, прочел выдержки из ее научного труда, посвященного механике этого сложного процесса: «Каждая последующая порция, внедряясь в предыдущую, становится ее сердцевиной, равномерно распределяя, ее по своей поверхности. В работу вновь включается дизель-молот…». Дальнейшего, повалившаяся на столы в хохоте кафедра выдержать не могла. Варя смеялась до икоты вместе со всеми. Ей как-то не приходило в голову взглянуть на свое научное творчество с этой, столь волнительной для нее, точки зрения.
***
Герман листал журналы, устало скреб лысину и, в который раз, смотрел на красивых немочек, рекламировавших пену для ванн и итальянские колготки.
— Варюша, привет! Как жива? Еще не беременна? Ну, сейчас мы все вздрогнем от твоей интеллектуальной мощи. Чем ты нас сегодня поразишь?
— Салют, Герман Борисович! Я сегодня до зари встала, по широкому прошлась полю, что-то с памятью моей стало, то, что было, блин, не со мной — помню! Потому что со мной ничего не было! Ничего не происходит. И вообще у меня голова с утра болит!
— Варя, в твоем возрасте с утра должно болеть другое место, от перенапряжения, — похотливо заметил Герман.
— Я виновата, что все только разговоры говорят, и никто не напрягает? — обиделась Варя.
— Так, тебе же, Варенька, нужен честный, неженатый, а где я тебе его возьму? Я сам — лживый, насквозь женатый еврей!
— Ай, ладно, давай о деле. Чего там с Адольфом-то?
— Вот, думаю…
— Герман, ты за границей нашей Родины был?
— Ага, нашей области, в соседние районы с лекциями выезжал.
— Журналы у нас заграничные, а мы с тобой за границей ни разу не были, и вряд ли нас с тобой туда пошлют.
— Нас точно, Варька, только на хрен с тобой пошлют!
— Поэтому давай сочинять про заграничные подвиги нашего шефа.
— Ты думаешь, ему понравится? — с сомнением спросил Герман.
Шеф у них несколько лет назад стал, наконец, выездным. Он мотался по всем конференциям и конгрессам, привозя из-за границы японскую аппаратуру и какие-то незатейливые шмотки жене на свой основательный немецкий вкус. Родную кафедру он тоже не забывал. В книжном шкафу у них пылились огромные тома международных конгрессов по механике грунтов на английском и японском языках.
Варя внимательно рассматривала голую по пояс ухмыляющуюся немку, сидевшую в ванне, наполненной пеной.
— Вот как ты думаешь, Герман, мог бы шеф встретить такую, к примеру, в Австрии?
— Ну, не в ванне же, блин!
— А ты-то, откуда знаешь? Ты что с ним был?
Герман с загоревшимися глазами вырезал контур Адольфа из общей кафедральной прошлогодней фотографии, подрезал пену в ванне и вставил в нее улыбающуюся физиономию шефа. Теперь грудастая девка как-то более осознанно захихикала, в фотке появился глубокий смысл, наметилась какая-то интрига.
— Ну, Варвара, ты — молоток! Смотри, как они друг на друга пялятся! Все, теперь мы его заграничную опупею изобразим! Будет хоть о чем с семьей вспомнить, а то ведь и рассказать-то толком ничего не может, кроме этих конгрессов.
— Я, Герман, на занятия пойду, сеять разумное, доброе, вечное! Ты уж тут без меня, а то я, может, как-то сковываю твой творческий порыв, может ты, неожиданно, стесняться меня начнешь.
— Ладно, я уж сам дальше, баб этих тут — море, после пары заходи, посмеемся хоть вдвоем. Варь! А чего тебя так студенты-то боятся? Я к тебе заглянул, так они сидят как мертвые с косами, они там у тебя хоть в одну-то ноздрю дышат?
— Герман, я с ними строга, но справедлива! У меня для каждого из них пуля отлита, и каждый свою получит! Не-на-ви-жу!
— На почве неудовлетворенности что ли?
— И не говори, до утра под окнами отираются, их на вахте к бабам не пускают, они в окна лезут, и все, понимаешь, мимо меня. А я должна планы шефа в жизнь воплощать! У самой, ты знаешь, ни жизни, ни радости!
— Варь, хочешь я посодействую? Я, Варя, очень полезный! Меня даже можно включать в работу, как дизель-молот!
— Да пошел ты!
Варя собрала свои длинные прекрасные волосы в безобразную культю на голове, заколола ее под осуждающим взглядом Германа, стерла помаду, отвернувшись, подтянула колготки и пошла на занятие.
* * *
Вообще-то ставить одинокую молодую девку на преподавание инженерной геологии было утонченным садизмом со стороны преподавательского состава кафедры. Но именно с этим предметом вышел небольшой прорыв из-за того, что преподаватель, который читал его раньше, перешел на другую работу в середине семестра из-за каких-то внутренних кафедральных разборок на научной, конечно, почве.
Студенты тихо ненавидели Варвару. Тихо, потому что при ее горячем желании, никто бы из них действительно из ее каменоломни живым не вышел. Перед занятиями она настраивала себя на педагогическое творчество как могла, выражалась отточенным, технически грамотным языком, приводила предусмотренные программой примеры. Но при этом от нее веяло такой дикостью нравов, необузданностью натуры, что все смешки и шепотки сами собой засыхали.
Герман несколько раз заглядывал к ней в лабораторию и аудитории, где проходили занятия, и Варя видела, как он осуждающе покачивал лысиной. Ростовская девочка все бросалась в жизнь с шашкой наголо, забывая о своих мягких, с поволокой глазках и гладких коленках, на которых играли солнечные зайчики. «Господи, когда же она станет женщиной-то, наконец», — сочувственно думал еврей. Это его сочувствие было так явно написано у него на физиономии, что Варя неделями иногда не заходила к нему в зал вычислительных машин. Но потом она опять шла, как ни в чем не бывало, потому что очень любила с ним посмеяться.
Зайдя к Герману после занятий, Варя с внутренним содроганием увидела, как он развил заданную ею тему. На страничке, посвященной Италии, среди фотографий шефа у собора Святого Петра и у Колизея сидела наглая девица в прозрачных итальянских колготках на голое тело, разведя ноги на ширину плеч, демонстрируя особую прочность заграничной галантереи. Прямо между ног у нее расположился радостно улыбающийся Адольф Александрович в импортной шляпе. Смотреть на воспоминания шефа о Франции, где бабы вообще все голыми рекламировали, и о Японии, о которой у Германа оказался рекламный проспект с их машинами и японками без всего на капоте, она уже не стала.
— Ну, Герман, и развратный же ты тип! — потрясенно сказала Варя.
— Не развратный, Варюш, а полезный! — самодовольно усмехнулся он в бороду.
* * *
От всего их коллектива на большом пьяном заседании кафедры шефу вручили портрет местного художника, выполненный по фотографии Адольфа. Он был изображен в реалистической лакировочной манере, в которой тогда художники с большим финансовым успехом писали заслуженных доярок и маршалов Советского Союза. Среди подарков там был еще телефон, соковыжималка, что-то еще. Ну, конечно, всплыл и их с Германом альбомчик, который внимательно, с комментариями и наводящими вопросами изучался всей кафедрой. Шеф сказал, что их творчество — замечательная вещь, поэтому он не возьмет альбом домой, а станет держать на кафедре, для гостей. Но все завозмущались, зароптали, заговорили о том, что вот они своих интимных вещей для гостей почему-то на кафедре не держат, и шефу пришлось-таки отнести его домой.
После юбилея Варя и Герман сидели в зюську пьяные на стенке испытательного стенда, не заполненного еще грунтом. Они вполне могли ухнуться с пятиметровой высоты на бетонное днище лотка. Герман приволок ее сюда для не хватавшей ему остроты жизненных ощущений.
— Слушай, Варь, что сказать-то хотел, мужика тебе нашел!
— Ну, да!
— В щелку тебя на лекции ему показал, он даже не дрогнул! Говорит, все равно хочу!
— Да врешь ты все!
— Честно-пречестно! Аспирант из университета, неженатый, старше тебя на два года. Пойдет?
— Еврей?
— Само собой, где я тебе русского найду, чтобы тебя на лекции до полной утери мужского достоинства не напугался.
— Герман, меня же убивать на свадьбу приедет половина ростовской области!
— А ты им скажи, что он… грек!
— Их обманешь, как же!
— Вот подлый они народ все же, твои казаки! Жениться на тебе они не едут, а на евреев — так они с погромами!
— Это точно! Называется: «Так не достанься же ты никому!». Погоди, он случаем не математик?
— Математик! Как же нам, жидам, прожить без математики?
— Вообще хана. Я математиков — ненавижу! Математику теперь с трудом еще переношу, а самих математиков — ни в жисть!
— Сложно с тобой, мать, но интересно. Ты когда, милая, жить-то начнешь жизнью половой? Ведь тут про тебя что только не говорят, кто только, по слухам, на тебе не побывал.
— Не верь, Герман! Я одинокая и злая.
— Да сам вижу, я что, слепой?
(Продолжение следует)
Читать по теме:
- 1. О том, откуда берутся дети
- 2. О вассальской преданности и ночных горшках повелителей
- 3. Варька устраивает свою жизнь
- 4. Хотят ли русские войны?
- 5. Семья состоялась
- 6. Новые родственники
- 7. Опять садик, блин…
- 8. Табор уходит в небо
- 9. Здравствуй, школа!
- 10. У Варьки выросли титьки…
- 11. Рассказ бабушки о неоценимом вкладе двух друзей в борьбу пролетариата
- 12. О том, что кроме политической сознательности, мужикам и башка не помешает
- 13. Они сказали: «было — ваше, а стало — наше!»
- 14. О ртутных озерах и трубочках для коктейля
- 15. В родном гурту и говно по нутру
- 16. Из сочинения Варьки о Великой отечественной войне
- 17. Виктор Павлович, Витенька, Вик…
- 18. Слава богу, опять хутор
- 19. Варька становится чучелом огородным
- 20. «Останься живой!»
- 21. Вначале было слово…
- 22. Варьке все обрыдло
- 23. Педагогическая поэма
- 24. Лето кончилось
- 25. Еще раз про любовь
- 26. Весенняя лихорадка
- 27. Варьку признают вундеркиндом
- 28. Почтовый роман
- 29. А они не просто дураки, они опасные дураки…
- 30. Последняя драка и первое пиво
- 31. Весенний смотр
- 32. Любовь за компанию
- 33. Семейный досуг
- 34. Кое-что о чистописании
- 35. Соперница
- 36. Ракушка
- 37. Аморальные мысли
- 38. Варькино рабство
- 39. Наследники
- 40. Змея подколодная
- 41. В поисках утраченного
- 42. Холод вечности
- 43. Варькины университеты
- 44. Ночные забавы
- 45. Месть железника
- 46. О торговле живым товаром
- 47. Сарынь на кичку!
- 48. Все женятся, а Варька — нет…
- 49. Варька — инженер!
- 50. В ожидании взлета
- 51. Курс молодого бойца
- 52. Аспирантура
- 53. Восток — дело тонкое!
- 54. Дружба по графику
- 55. О том, чем они занимались несколько раньше
- 56. Национальный вопрос
- 57. Новая весна
- 58. Княгинюшка медовая
- 59. Планирен, планирен унд нох маль планирен!
- 60. Герман — как оазис русской демократии
- 61. Лето в городе
- 62. Большая охота
- 63. Варька — мужняя жена
- 64. В прозе о жизни
- 65. Сложное противостояние характеров
- 66. Несчастье
- 67. Она — не женщина, она — самодостаточная система!
- 68. Война и валенки
- 69. Щб умении умирать, страсти и жизненной силе
- 70. Дочки-матери
- 71. Яблоки
- 72. Эх, мать-перемать…
- 73. О страсти со страстью
- 74. Варьку зовет земля
- 75. Три диалога, наверное, о любви, хотя, конечно…
- 76. Последняя встреча
- 77. Про состояние легкого душевного подъеба
- 78. О том, куда можно попасть по пьяни
- 79. О кораблях в море
- 80. Рашид заходил…
- 81. Сашкины сны
- 82. Конец шараги
- 83. Поедем за море, мой брат!
