Литература

Повелительница снов. Главы 26, 27

автор: Ирина Дедюхова 10.07.2019

Ирина Дедюхова

Повелительница снов

26. Весенняя лихорадка

Как ни сопротивлялась Варька всему миру, навалившемуся на нее, но в конце третьей четверти у нее в жизни осталась одна опостылевшая школа. После поражения на ниве музыкального творчества и провалившейся попытки демонстративного устройства личной жизни, это уже было слишком. А болеть теперь было совсем нельзя, а то бы мама еще чего-нибудь удалила. Когда залетишь высоко, то падать особенно больно. Девочки как-то узнали, что взрослый красивый юноша-музыкант больше с Варькой ходить не будет, вроде даже с какой-то другой его видели. Конечно, кто же из нормальных парней будет ходить с нашей Варей? Приговор Варюхе был подписан.

 Как и во многих других классах, у них всем заправляли несколько девочек — протокольных ябед Валентины Семеновны. Но справедливость требует сказать, что с колготками и фартуками у них было гораздо лучше Варькиного, а уроки всегда были выполнены без клякс и помарок. Они не болели по неделям и не являлись после с тоскующими зелеными глазками, упертыми в потолок, не говорили странных вещей на истории и литературе, а на классных собраниях всегда с удовольствием делали доклады на политические темы. Поэтому у них сейчас были все основания всерьез взяться за Варьку, которой, конечно, именно в этот момент никого не хотелось видеть.

Обычно это начиналось так: на уроках ей приходили записки с настойчивыми просьбами задержаться после уроков. Только заканчивались уроки, как начиналось это безобразие. Выпустив всех мальчиков, они закрывали двери и накидывались на Варьку. Сначала они заставляли высказываться всех девочек, но Люба и Танька со своими подружками, которых наши активистки не очень-то и слушали, просто стали прорываться к двери и убегать, поэтому на вечеринки привлекли Железника, у которого на все была какая-то своя точка зрения, совершенно чуждая Варьке. Девочки порицали ее в форме диспута, разбирали ее поведение по косточкам при мощной идеологической поддержке Железника. Наверно, с другими это у них прошло бы со свистом, но Варваре почему-то весной всегда было совершенно безразлично, что говорят о ней другие. Почему-то весной они ей были неинтересны, она иногда даже с испугом ловила себя на мысли, что иногда не понимает обращенных к ней слов своих сверстников. Диспута о любви и дружбе у них не получалось, девочки никак не могли заставить Варьку высказаться и покаяться. Поэтому они обычно долго ругали ее, потом ругались между собой, а потом плакали все вместе. Несколько раз ее пытались защитить Люба и Таня, дежурившие под дверью, тогда плач особенно затягивался. Иногда Короб задерживался на последней парте и громко вздыхал, но потом и он стал сбегать с этих разборок вместе с Волковым. Варя со всеми вместе не рыдала, хотя это и оставляло у нее самое гнетущее впечатление. Она вообще не понимала, откуда девочки почти ежевечерне берут столько горючих слез по поводу своих жизней, загубленных общением с ней.

Таня и Люба почти силой тащили ее из класса за собой, но она оставалась. Это был почти героизм с их стороны, так как им, Варькиным подружкам, по проверенной коммунистической методике девочки объявили бойкот. А Варьке хотелось дойти до смысла их непонятной для нее внезапной вражды. И, напротив, Валентина Семеновна стала вдруг внимательной и предупредительной к ней. Конечно, для чего ей теперь самой нервы с Варькой трепать, когда она такую смену вырастила! Бабушка бы сказала: «Дожила сучка — сама на завалинке, а щенята лают!»

И вот, наконец, Варька вспомнила давние, красочные сны, в которых ей и про это, оказывается, рассказывал желтолицый. Если у народа нет главной, связующей идеи, объединить его может только враг. За неимением внешнего врага, находится враг внутренний. Ненависть объединяет гораздо лучше, чем любовь или даже желание выжить. Варя совсем была не против, чтобы их класс жил дружно, но чтобы эта дружба держалась только на ненависти к ней? Вот уж увольте! Доказать что либо подросткам, измученным трудностями полового созревания, легко впадающим в истерику, она, конечно, не могла, но искренне ненавидела Валентину Семеновну, все классное руководство которой держалось только на успешно подогреваемой ненависти к ней.

Чего они хотели от нее? Чтобы она так же, как и они, радостно щебетала на переменках о новых туфлях, которые папа привез из Москвы? Чтобы, как попугай, вторила всему тому, что пишут в учебниках? Чтобы лгала, пресмыкалась перед сильными и презирала слабых? Да, наверное, они этого от нее хотели, именно так, они полагали, человек должен взрослеть. И ей было жаль их, потому что она понимала, что никому из них не дано достичь истинной зрелости.

Варя росла и вдруг именно эту одинокую холодную весну ощутила как подарок. Видеть чудо обновления мира — это уже счастье. Этой весной Варька решила быть счастливой всем назло, самой по себе. Да и кто там ей нужен для полного счастья? И что можно выдумать лучше полной свободы? Странно, но и об этом она когда-то давно слышала от желтолицего. Когда же она окончательно отошла от сверстников, не желая ни с кем делить одинокие прогулки после школы до своего дома, к ней опять вернулись мысли о желтолицем. Но на этот раз они заполняли всю ее душу мрачной страстной музыкой до самого дна. Почему-то теперь она полюбила тихое, прозрачное время сумерек, когда темнота постепенно заполняет собой мир. И всем существом теперь Варя чувствовала, что темнота для нее несет с собой и нечто важное, что надо осознать и принять. Иногда ей казалось, что дети понимают, что она становится другой. Может быть, таким образом, они пытались удержать ее властного зова ночи, который и днем теперь слышала Варька?

Жизнь в этой ежевечерней девичьей сутолоке стала для Варьки совсем невыносимой. Никто ей не смог бы помочь. Ни Короб с глазами, в которых стоял вопрос, на который у Вари не было ответа. Ни Волков, который вообще теперь ни на кого не глядел. А какой желтолицый, рассказывающий о прошлом, помог бы ей пережить настоящее, в котором девочки каждый день доказывали, что она — нетерпимая в классе дура? Ее заклевали бы так же, как некогда на ее глазах расправились с белым бройлером на хуторском птичнике куры-пеструшки. Но неожиданно ей на помощь пришла весна. Что же она делает с людьми — неприметная, скромная северная весна? Куда отходят мысли о комсомоле и программе партии? Почему весной так пахнет земля, даже истерзанная городским асфальтом? И почему весной наша душа так охотно заполняется верой и надеждой от одного мимолетно брошенного взгляда?

Варя даже не сразу заметила, что девочки оставили ее, они вдруг занялись какими-то своими очень важными делами, далекими от комсомола. Валентине Семеновне стало трудно собирать класс на политинформации, собрания, классные часы. Не только мальчики, но и девочки вдруг начали дерзить, а многие вообще сидели на уроках с отсутствующими, как у Варвары, раскрасневшимися лицами. Через класс полетели белые флаги записок, а на школьном дворе застрекотали звонки велосипедов доморощенных эквилибристов. И почему-то именно этой весной особенно громко заколотилось Варькино сердце и принялось звать за собой: «Лети-м! Лети-м!» Пусть и лететь-то будущим летом ей было уже некуда. После долгой уральской зимы в их класс хозяйкой входила весна.

* * *

В начале мая родители Варьки получили новую большую квартиру, и они до сих пор жили в ней на неразобранных узлах. Занятия в школе почти закончились, и после уроков к ней неожиданно пошел Волков с объемистым свертком. С осени они, кажется, и не разговаривали ни разу.

— Вот, Ткачева, это тебе на новоселье. Надеюсь, краны у вас там в порядке?

— В порядке пока. А что это, Волков?

— Дома откроешь. Эта просто такая вещь, мне она ни к чему, а тебе — сгодится.

— Краденая вещь-то?

— Естественно, но там, где она была раньше, ею почти не пользовались, она там была совсем ничья. Вот я и подумал, что там ей будет одиноко…

— Ладно, Волков, еще раз спасибо.

— Короб с родителями уезжает в другой город, у него отец военный, он прошлым летом туда с матерью ездил. А теперь вот они перебираются на совсем. Я к нему на проводы ходил, погрузиться помог, так он адрес твой новый просил узнать.

— Да зачем ему мой адрес? Хочешь, так запиши…

— Ты в восьмом классе в другую школу пойдешь?

— Нет, я, наверное, вообще школу брошу, не могу больше, по правде не могу.

— Не пори горячку, Ткачева, все будет хорошо, ты закончишь, школу, потом институт… А мне бы ПТУ, какое-никакое закончить.

Дома Варя обнаружила в пакете практически новую книгу «Мифы Древней Греции» с гравюрами Гюстава Доре. Правда, первой и семнадцатой страниц в книге не оказалось, потому что городские библиотеки на них обычно ставили свои незатейливые экслибрисы.

* * *

В начале июня Варя объявила родителям, что вместе с Любой уходит из школы и поступает учиться на водителя троллейбуса. Родители заперли ее дома, телефон отключили и стали срочно искать выход из сложившейся ситуации. Но, как это часто бывает, сама жизнь дает нам решение самых сложных проблем.

27. Варьку признают вундеркиндом

В городе, где жила Варя, была отличная школа, которая по праву считалась элитарной. Здесь обучались уникумы, победившие на различных олимпиадах, ребята из приписанных к школе домов и дети партийных руководителей города. Ни к одной из перечисленных категорий Варвара не относилась, но совершенно неожиданно родителям Вари вдруг удалось устроить ее в эту школу. С троллейбусным ПТУ это не шло ни в какое сравнение! Варя никогда не попала бы туда, если бы у ведущей учительницы математики этой школы не прорвало бы унитаз. Высокие партийные начальники, чьи дети у нее обучались, или бедные интеллигентные родители небольшого числа одаренных детей, этот вопрос решить не могли. Да и не могла гордая неприступная математичка признаться им в своей сугубо бытовой проблеме.

Жизнь бедной учительницы на четвертом этаже крупнопанельного дома стала невыносимой и лишенной житейского смысла. Одна из приятельниц учительницы, протезировавшаяся у Вариной мамы, со смехом рассказала ей об этой трагедии. На борьбу с канализационной стихией срочно был снаряжен Варин отец, занимавший тогда пост начальника строительного управления и имевший в подчинении более полутора тысяч человек. Вооружившись югославским компактом, пара дюжих молодцов из папиного управления за полчаса устранила вонь и создала из суетного кошмара благоустроенный рай. Варвара была немедленно признана одаренным ребенком и принята без экзаменов в математический класс школы.

Придя в класс, который был собран из детей руководства и немногочисленных действительных любителей математики, Варя стала задумываться, а представляют ли их родители, что такое математика? Может быть они, в своем заблуждении, спутали ее с чем-то увлекательным и интересным? Но она была верна хуторской привычке — ломать работу, а преподаватели еще толком в ней не разобрались, поэтому вели себя так же, как и с другими.

Варьке стукнуло пятнадцать! Наступила юность — пора познания. Девочка внимательно схватывала те знания, которые к тому времени накопили люди. Но если в прошлые века они наивно стремились познать суть, истоки, то сейчас они были более прагматичными. Знания, преподаваемые Варе в школе, были лишь следствиями высоких теорем, отвергнутых людьми без доказательств.

Учителя старались дать детям знания на уровне лучших в стране вузов, поэтому на идеологическую обработку, диспуты, классные часы и политинформации времени не оставалось. Они были весьма профессиональны, работали с огоньком, выжимая из детей последние соки. Варя приходила в школу к 8 утра, и только в седьмом часу вечера после обязательных факультативных уроков ее покидала. Поэтому вся ее юность проходила в этой школе, где к учебе относились не как к тонкому тихому делу, а как к борьбе. Это даже зажигало.

Школа непременно собирала все первые места на всех без исключения городских олимпиадах, получала призы и поощрения даже на союзных конкурсах и смотрах. Поэтому совершенно никого не покоробило то, что Варвара на конкурсе чтецов, куда ее допустили без всякой опаски, прочла кусок из «Баллады Редингской тюрьмы» Уайльда. К ней тут же подошла учительница литературы и деловито включила в какой-то клуб любителей поэзии для подготовки к поэтической олимпиаде союзного значения, предупредив об огромной ответственности перед школой и ее педагогическим коллективом. От этого Варькина любовь к поэзии несколько увяла на полгода вперед. Конечно, к литературе и истории Варя имела большую склонность, но естественнонаучная направленность школы обязывала ее кропотливо погружаться в математику, физику, химию. Варя оказалась даже на хорошем счету не только потому, что здесь от нее вдруг потребовался нестандартный ход мыслей. Стандартно мыслить ее безуспешно пытались приучить три последних года. Но еще она единственная из класса с удовольствием бралась делать доклады практически по всем предметам, а это для некоторых детей было уже непосильной нагрузкой. Для ее докладов учителя специально выделяли целый урок и садились слушать вместе с детьми за свободную парту. Варя открывала для них предмет совершенно с другой стороны, она рассказывала как очевидец событий, которым впоследствии давали совершенно иную окраску и направленность в школьных учебниках.

Она твердо знала, что впервые Пастер задумался о некоторых вещах, принесших ему в последствие всемирную славу, еще в юности, только приступив к изучению медицины. Он любил все подсчитывать, был очень бережлив к деньгам. А эта блестящая мысль о кипячении, которую, в последствии, назвали «пастеризацией», его осенила, когда он проанализировал количество летальных исходов при родах, принимаемых акушерами и студентами-медиками. Эти гады, оказывается, плохо промывали руки после обязательного при изучении медицины препарирования трупов и заносили в родовые пути трупный яд! Вот где лежали истоки его открытия!

Но на вопрос учительницы о том, откуда она это узнала, Варька чуть не брякнула, что ей это сказал сам Пастер. Она вовремя спохватилась и промямлила, что забыла название той книжки. Потом она стала без зазрения совести ссылаться на Большую Советскую Энциклопедию, которую все равно никто не читал. Нет, со школой ей совершенно неожиданно повезло. Даже физик искренне смеялся, когда она толком не смогла ответить на вопрос, откуда она знает, что перед попыткой измерения скорости света опытным путем один немецкий профессор скушал глазунью из пяти яиц и побил прислугу за прокопченный кофейник.

— Понимаете, Владлен Иванович, пятерка была для него всегда счастливым числом. А, кроме того, он решил, что бегать с фонарями будут его голодные студенты, а он, на полный желудок, будет стоять с зеркалом или хронометром. Но он был очень аккуратным, и взбеленился из-за кофейника, подумав, что этой ночью вот так же, из-за чьей-то недобросовестности у него может сорваться доклад на ихнем научном обществе.

— Нет, Варвара, ты не виляй! Ты прямо скажи: это так и было написано в Большой Советской Энциклопедии? Ой, уморила! Давай, я тебе тоже пятерку поставлю, раз это такое счастливое число для всех физиков.

Среди преподавателей она считалась неисправимой фантазеркой и детской врушей, но они полагали, что делу это не вредит. Это был краткий период в советской педагогике, когда считалось, что фантазия способствует развитию творческих способностей. И класс, обычно шумный, замирал на ее докладах, погружаясь в историю. Дети сидели задумчивые, вслушиваясь в волнующие отголоски времен в своих душах.

Почти круглосуточное пребывание в школьных стенах кроме призов и грамот за успешное формирование нового человека приносило и некоторые другие, не совсем приятные плоды, которые школа щедро собирала по переменкам. Со звонком учителя мгновенно ретировались, девочки тоже скидывали все с парт в портфели и стремительно покидали класс. Там начиналось буйство не выбегавшихся, незагруженных посильной физической работой подростков с переворачиванием парт, разрушением стульев, перестрелкой чужими портфелями. После звонка девочки входили в класс только после учителя. Однажды посреди перемены туда неосмотрительно сунулась Варька и приняла на себя удар находившегося в свободном парении портфеля какого-то математически одаренного гада.

Учеба так увлекла ее, что она даже не сразу заметила этого странного мальчика, сидевшего на последней парте. Только однажды, когда его вызвали к доске, у нее почему-то сжалось сердце, и забилась, заболела душа. Больше его она уже не выпускала из виду. Именно он насторожился и презрительно усмехнулся на ее докладе про Пастера, когда она не смогла сказать учительнице правду. Она была готова поклясться, что и ему известно, чем Большая Советская Энциклопедия отличается от призрачного шепота в сумерках наступающей ночи. И еще она, несомненно, уже где-то встречала этого крупного, мрачноватого парня с безликой фамилией Иванов. Вот только где и когда? На переменках Иванов пытался слиться с бездумным диким весельем одноклассников. Он скакал вместе с ними по партам, участвовал в побоищах или вел с ними скучные, утомительные разговоры о марках, фантастике, сложных заданиях по тригонометрии и зажигательных бомбах. Но Варя видела, что, не смотря на все это, Иванов вызывает у них неясное ощущение страха и преклонения. С этими чувствами бунтующие подростки, конечно, пытались бороться, но в спорах и словесных стычках Иванов легко выигрывал, иногда без нужды показывая свое интеллектуальное превосходство. Поэтому между мальчиками частенько происходили физические стычки. В этих драках Иванов проявлял какую-то взрослую ожесточенность, нападая на будущего, еще не проснувшегося от сна детства антипода. Иванов был блестящим учеником по всем предметам. Однако ему, зачастую несправедливо, из мелочных придирок учителя ставили двойки. Конечно, стыдно, но ее радовало, что в новом классе нашелся-таки человек гораздо более Варькиного раздражавший учителей. Им никак не удавалось поставить его на свое место. Он и так твердо стоял на своем, воспринимая окружающее с высокомерной холодной усмешкой. Но в своих ответах он никогда не допускал Варькиных оплошностей, на все вопросы он имел четкие ссылки на самые фундаментальные пособия, которые, очевидно, изучал достаточно серьезно.

Вообще-то в это время Варька стала проявлять заметный интерес к противоположному полу, этим объяснялся и возникший у нее интерес к собственному гардеробу. Но, поскольку она проводила практически весь день в школе, то выбор ее был ограничен, в основном, одноклассниками. Позади Вари сидел полноватый мальчик Олег. Ей казалось, что она слышит его тихие трусоватые мысли, в которых он никак не мог для себя решить — влюбляться ему в Варю или нет? Его и тянуло к ней и что-то останавливало. Эти терзания мальчика то трогали, то раздражали Варю. Неужели ему даже в любви были нужны гарантии? Олег боялся, что став слишком зависимым от нее, раскрывшись ей, он будет уязвимым и смешным в глазах окружающих. Как будто он был закрыт для нее или неуязвим! Как будто любовь могла быть для кого-то унизительной! Иногда он ей даже звонил по телефону и просил почитать свои стихи — он подсмотрел, что Варька что-то там пишет такое столбиком. Слушая ее стихи, он только шумно сопел и вздыхал. А однажды он стащил ее промокашку, на которой она долго что-то писала на уроке химии. Варя обернулась и увидела, что он был потрясен написанным. Ее это даже удивило. Она никогда не думала, что старинная боевая песня, переложенная ею на современный язык, так тронет этого явного самовара. Олег робко посмотрел на нее и вернул промокашку. С этого дня он навсегда оставил ее в покое, может быть к лучшему для себя.

Ой-я! А-ой!
Выберу день и сражусь я с тобою,
Враг — ты по мне!
К солнцу с рассветом я встану спиною,
Спина к спине!

Панцирь воловьей продубленной кожи,
Не защитит!
Натиск сдержать мой тебе не поможет
Из дерева щит!
Ой-я! А-ой!

(Продолжение следует)

Читать по теме:

0
5
Facebook Twitter Google + Pinterest

Ещё по теме:

Загадки нашего времени. Часть I

Позови меня трижды. Часть VIII

Соколов В.Д. — Вечные сюжеты. XIX век,...

Б.И.Пуришев — «Литература эпохи Возрождения. Идея универсального...

Армагеддон N 3. Часть IV

Повелительница снов. Главы 44, 45, 46

Безбрежные воды Стикса. Книга I. Глава IV

Сирены. Часть II

Повелительница снов. Главы 2, 3, 4

Парнасские сестры. Глава XI. Полигимния

Комментировать

Войти с помощью: