Любовь Малышева
Аделаида: Диана, как там у вас рассада помидоров в теплице, принялась? Я вот тут на ярмарке дешевых бархатцев прикупила, даже высадить успела. Вот только погода какая-то переменчивая…
Натали: Дамы, да вы ещё разговор про овес заведите? Да про сено… Пытаешься-пытаешься создать тут литературный салон, задать светский тон и навести аристократический лоск… А вы?… Развели тут какой-то, право слово, …колхоз. Ведь, например, в салоне у той же Анны Павловны Шерер про урожай и всяческие посевы речи не вели…
Диана: А что вас не устраивает? Не поняла вас, Натали. Время нынче сезонное — дачное, пора страдная. Самая, что ни на есть актуальная тема. Мы же не виноваты, что вы не удосужились дачей обзавестись.
Аделаида: Ага! И нисколечко не попрекаем, когда вы наши соленья-варенья уплетаете и не отказываетесь домой баночку прихватить…
Натали: А вот баночкой-то зачем попрекать? Я призываю вас стремиться к высокому, дабы приподняться над обыденностью, отвлечься от оной…
Аделаида: А оно надо?
Натали: Да, вот, даже Ирина Анатольевна клеймит современных авторов вовсю паразитирующих на примитивизации и маргинализации литературного текста.
Диана: Душечка, так данное явление обусловлено исходной примитивностью и маргинальным мышлением самого автора. Хозяйство-то причем?
Аделаида: Ну, Ирина Анатольевна их проще называет — недоразвитыми.
Натали: Знаете, у неё эпитеты по заявленному поводу (и не только по нему) бывают и похлеще.
Диана: Ага! И в салоне Анны Павловны Шерер я её даже представить не могу. Разнесла бы там всех.
Аделаида: Ой! Ну не надо утрировать. В личном общении она крайне милая и воспитанная дама, на редкость терпеливая и уравновешенная. Это, просто вес высказываемых ею истин давит на собеседника. Если в реальном разговоре груз истины скрадывается интонационно, то при письменном сетевом общении, где смысл выкристаллизован и формализован только словом — звучание сказанного потрясает до основ и выглядит резко. Чем, собственно, мне и нравится подобный способ коммуникации — ощущается только смысл сказанного.
Диана: И, потом, если всерьез изучать и разбирать русскую классическую литературу, то, уверяю вас, поразимся практическому и бытовому взгляду наших корифеев на действительность. Знаете ли, они прагматическими вещами не брезговали.
Аделаида: Кстати, наша-то Ирина Анатольевна сейчас вовсю «пашет» на своем участке. И про рассаду помидор рассуждает с глубоким знанием предмета. Классик, а не брезгует…
Диана: Умолчим, что и граф Лев Николаевич Толстой не брезговал пахать буквально.
Илья Ефимович Репин — Пахарь. Л. Н. Толстой на пашне. 1887
Натали: Ну, … эт-то он оригинальничал. По крайней мере, окружающие именно так его эскапады и воспринимали. Особой насущной необходимости пахать и косить у него не было.
Аделаида: Пусть, не было. Но собственный опыт крестьянского труда позволил ему органичнее воспринимать действительность и, соответственно, писать о ней.
Диана: А Александр Сергеевич Пушкин, как метко сказала Ирина Анатольевна, управлял таким себе вполне солидным коллективным хозяйством.
Аделаида: Уж не знаю, как там с колхозом он справлялся. Но в опере П.И.Чайковского «Евгений Онегин» в первой же сцене помещица Ларина с няней варят варенье. По крайней мере, так решается начало оперы в более менее традиционных постановках.
Натали: Ну вот, сами же и подтвердили, что занятие хозяйством — это не очень-то и изысканно. Именно от такой обстановочки и воротит нос столичный франт Онегин.
Аделаида: Много бы ваш Онегин понимал в жизни? Очень трогательная и достоверная сцена.
Натали: По поводу этой сцены не спорю. Самой очень нравится дуэт Лариной и няни. Такое потрясающее умиротворяющее музыкальное решение. Особенно, когда нормальных певиц берут на эти партии, и оркестр их не забивает.
П.И. Чайковский. «Евгений Онегин» №1 Дуэт и квартет.
Аделаида: Обратите внимание, что мамаша тоже в молодости стремилась следовать за модой и в нарядах, и в литературе. Но родители здраво решили за неё её судьбу. Присмотрели ей покладистого мужа. И свое призвание она нашла в хозяйствовании. Что, надо заметить, весьма нетривиальная задача. Можно на данную тему ту же «Пошехонскую старину» Салтыкова-Щедрина почитать.
Диана: А Ирина Анатольевна его не любит.
Аделаида: А я вас его обожать не прошу. Всяческие обличительные идеи можно и опустить. А вот описание быта барской усадьбы и всяческих хозяйских хлопот там весьма подробно изложено.Там одного варенья надо было запасти на зиму немерянное количество.
К шпалерам с задней стороны приставляются лестницы, и садовник с двумя помощниками влезают наверх, где персики зрелее, чем внизу. Начинается сбор. Анна Павловна, сопровождаемая ключницей и горничной, с горшками в руках переходит из отделения в отделение; совсем спелые фрукты кладет особо; посырее (для варенья) – особо. Работа идет медленно, зато фруктов набирается масса.
– Вот это белобокие с кваском, а эти, с крапинками, я в Отраде прививочков достала да развела! – поучает Анна Павловна Гришу.
Сбор кончился. Несколько лотков и горшков нагружено верхом румяными, сочными и ароматическими плодами. Процессия из пяти человек возвращается восвояси, и у каждого под мышками и на голове драгоценная ноша. Но Анна Павловна не спешит; она заглядывает и в малинник, и в гряды клубники, и в смородину. Все уже созревает, а клубника даже к концу приходит.
– Малину-то хоть завтра обирай! – говорит она, всплескивая руками.
– Сегодня бы надо, а вы в лес девок угнали! – отвечает садовник.
– Как мы со всей этой прорвой управимся? – тоскует она. – И обирать, и чистить, и варить, и солить.
– Бог милостив, сударыня; девок побольше нагоните – разом очистят.
…
Все это она объясняет вслух и с удовольствием убеждается, что даже купленный садовник Сергеич сочувствует ей. Но в самом разгаре сетований в воротах сада показывается запыхавшаяся девчонка и объявляет, что барин «гневаются», потому что два часа уж пробило, а обед еще не подан.
Анна Павловна ускоряет шаг, потому что Василий Порфирыч на этот счет очень пунктуален. Он ест всего один раз в сутки и требует, чтоб обед был подан ровно в два часа. По-настоящему, следовало бы ожидать с его стороны целой бури (так как четверть часа уже перешло за положенный срок), но при виде массы благоухающих плодов сердце старого барина растворяется. Он стоит на балконе и издали крестит приближающуюся процессию; наконец сходит на крыльцо и встречает жену там. Да, это все она завела! Когда он был холостой, у него был крохотный сад, с несколькими десятками ягодных кустов, между которыми были рассажены яблони самых незатейливых сортов. Теперь – «заведение» господ Затрапезных чуть не первое в уезде, и он совершенно законно гордится им. Поэтому он не только не встречает Анну Павловну словами «купчиха», «ведьма», «черт» и проч., но, напротив, ласково крестит ее и прикладывается щекой к ее щеке.
– Этакую ты, матушка, махину набрала! – говорит он, похлолывая себя по ляжкам, – ну, и урожай же нынче! Так и быть, и я перед чаем полакомлюсь, и мне уделите персичек… вон хоть этот!
Он выбирает самый помятый персик, из числа паданцев, и бережно кладет его на порожний поддонник.
– Да возьми получше персик, – убеждает его Анна Павловна, – этот до вечера наполовину сгниет!
– Нет, нет, нет, будет с меня! А ежели и попортится, так я порченое местечко вырежу… Хорошие-то и на варенье пригодятся.
Художник Владимир Егорович Маковский (1846-1920 гг.) «Старички (Чаепитие)»
Несмотря на суровые материальные условия, семья Пустотеловых пользуется сравнительным довольством, а зимой живет даже весело, не хуже других. Но на все лишнее, покупное, в доме наложен строжайший карантин. Чай, сахар и пшеничную муку держат только на случай приезда гостей; варенье и другое лакомство заготовляются на меду из собственных ульев, с солью обходятся осторожно; даже свечи ухитрились лить дома, тонкие, оплывающие, а покупные подают только при гостях. Благодаря этим систематическим лишениям и урезкам удается настолько свести концы с концами, чтобы скромненько обшить и обуть семью и заплатить жалованье дешевенькой гувернантке.
Открытка Маковский «Варят варенье»
Арсений Потапыч надвигает плотнее белый картуз на голову и сгибается, подставляя спину действию солнечных лучей. Ему кажется, что в этом положении лицо и грудь менее страдают от зноя. Он складывает руки между колен и задумывается. К далекому прошлому мысль его уж не обращается; оно исчезло из памяти, словно его и не было. Да и в самом деле, что там такое было? какая-то глупость – вот все, что можно ответить. Но в настоящем что-то есть. По крайней мере, он может определительно сказать, что и вчера он колотился, и сегодня колотится, и завтра будет колотиться. За это его и называют образцовым хозяином. Теперь идет сенокос, потом бабы рожь жать начнут, потом паровое поле под озимь двоить будут, потом сев, яровое жать, снопы возить, молотить. А рядом с этим в доме идет варенье, соленье, настаиваются водки, наливки. Везде – он, везде – его хозяйский глаз нужен. Проходят в его воображении перспективы трудовых дней. Нового ничего не представляется; но так как он однажды вошел в колею и другой не знает, то и повторений достаточно, чтоб занять его мысль. В течение двух-трех месяцев надо все до последнего огурца к зиме припасти. Он проверяет в уме количество домашней птицы, предназначенной на убой, и высчитывает, какой может произойти до осени в птичьем стаде урон. Потом мысль его переносится на скотный двор и определяет количество молочных скопов, сколько для домашнего обихода потребуется, сколько на продажу останется. И вот наконец наступают и заморозки: надо птицу подкармливать. Всякая крошка у него на счету: все остатки от трапезы господ и дворовых, все бережно собирается в кучу и вместе с сывороткой и лишним творогом превращается в птичий корм. Зима все съест, да, кроме домашнего запаса, и денег немало потребует. Надо жене и дочерям хоть по одному новенькому платью сшить, а двум невестам, пожалуй, и по два. Надо хоть два фунта чаю да две головы сахару купить, водки, вина недорогого, свечей. Он высчитывает предполагаемый урожай, старается заранее угадать цены, определяет доход и расход и наконец сводит концы с концами. Много труда ему предстоит, но зато зимой он отдохнет. Дом его наполнится веселым шумом, и он, как и в прежние годы, на практике докажет соседям, что и от восьмидесяти душ, при громадной семье, можно и себе и другим удовольствие доставить.
Варят варенье : Костанди Кириак (1852 — 1921)
Ужинают на воздухе, под липами, потому что в комнатах уже стемнело. На столе стоят кружки с молоком и куски оставшейся от обеда солонины. Филанида Протасьевна отдает мужу отчет за свой хозяйственный день.
– Я сегодня земляники фунтов пять наварила да бутыль наливки налила. Грибы показались, завтра пирог закажу. Клубника в саду поспевает, с утра собирать будем. Столько дела, столько дела разом собралось, что не знаешь, куда и поспевать.
– Ты бы деток клубничкой-то полакомила.
– И лесной земляники поедят – таковские! Плохо клубника-то родилась, сначала вареньем запастись надо. Зима долга, вы же вареньица запросите.
– Умница ты у меня.
– А что я тебе хотела сказать! Хоть бы пять фунтиков сахарного вареньица сварить – не ровен час, хорошие гости приедут.
– Сахар-то, матушка, нынче кусается; и с медком хороши.
Борис Михайлович Кустодиев Варенье
Что касается до усадьбы, в которой я родился и безвыездно прожил до десяти лет, то она представляла собой образец так называемой полной чаши. Дом был двухэтажный, с четырьмя мезонинами (собственно говоря, третий этаж, потому что мезонины имели общий коридор, который и сообщал их между собой), просторный и теплый; в нижнем этаже, каменном, помещались мастерские, кладовые и несколько дворовых семей. Верхний этаж и мезонины занимали господа. При доме был разбит довольно большой сад с прорезанными дорожками, окаймленными цветочными рабатками (очень много было роз, потому что из них гнали воду и варили варенье, на мой взгляд, довольно противное). Но так как в то время существовала нелепая мода подстригать деревья, то тени почти совсем не было, несмотря на то, что кругом всего сада шла прекраснейшая липовая аллея. Несравненно в больших размерах были разведены огороды и ягодный сад, в котором устроены были и оранжереи с теплицами, парниками и грунтовыми сараями. Ягоды и овощи разводились в обширных размерах. Это было полезное, которому в старинной помещичьей среде всегда отдавалось преимущество перед приятным. Впрочем, овощи в то время не обращали на себя моего внимания, но ягоды я живо помню, потому что с конца июня по август, благодаря им, наш дом положительно превращался в какую-то фабрику. Даже в парадных комнатах на столах ягоды были навалены грудами, около которых сидели группы сенных девушек, чистили, отбирали по сортам, и едва успевали справиться с одной грудой, как на смену ей уже являлась другая. В это же время в саду где-нибудь под липой на ветерку варили варенье, для которого выбиралась самая лучшая ягода и самый крупный плод; затем остальное утилизировалось для наливок, настоек, водиц, пастилы и сушения. Но в свежем виде ели ягоды весьма умеренно, как будто опасались, что вот-вот, того гляди, недостанет; хамам совсем не давали, разве уже когда, что называется, обору ягоде нет и она начнет от долгого стояния на погребу плесневеть. Эта масса лакомства привлекала в комнаты такие несметные рои мух, которые положительно отравляли существование. От восхода до захода солнечного мухи назойливо забирались всюду, не разбирая, есть ли в виду нажива или нет, а на ночь ютились на потолке, который буквально делался черным. Для чего делалась такая громадная масса всякого рода заготовок, я до сих пор постичь не могу. Жадность, я полагаю, была непомерная. Перед глазами целая гора съедобного, а все кажется мало. Утроба была ограниченная, а размеры ей приписывались несокрушимые. Помню я, что от времени до времени делалась ревизия погребов, и всякого порченого запаса оказывалось почти наполовину, и все это нимало не убеждало; напротив, порченое тогда же подваривалось и подправлялось и только уж самое негодное отдавалось в застольную, где после этого несколько дней сряду «валялись животами». Строгое это было время, но вместе с тем и необыкновенно нелепое.
Диана: Ой, какая у Михал Евграфовича интонация знакомая. Такая прям снисходительно-ироничная. Похоже с подражателями у него все в порядке.
Натали: Конечно. Что называется, тренд давно задан. Прям слышу вторящую ему Пищикову, поглядывающую сверху вниз на «простой народ из пятиэтажек».
Аделаида: Далась вам эта дурочка! Хорошо рассуждать про жадность и нелепость, когда самому не надо заниматься всем этим хозяйством.
Натали: Ну, жадность в Пошехонской стороне объяснить можно. Не самые плодородные места. Неэффективно с экономической точки зрения там крепостное право.
Аделаида: Да, оно и не только там неэффективно. Кому надо на чужого дядю горбатиться?
Диана: Да, в своей семье замаешься организовать трудовой процесс по варке варенья в больших объемах. А тут столько народу. За всеми глаз да глаз… И технологию отладить, организовать хранение, контроль… Я на Ирину Анатольевну в этом плане ужасаюсь! Все же советский системный аналитик, специалист по глобальным задачам… ей же масштаб свершений подавай! Шести соток мало, раз с работы попёрли в ходе борьбы с экстремизмом. Так она сейчас в десять раз больше территорию осваивает… смотреть страшно. Обещалась гусей и кур развести. Одна пашет, без таджиков, между прочим. Прямо, как Скарлет О`Хара.
Натали: И не говорите, мне даже когда муж привозил с дачи от свекрови в воскресенье вечером какие-то плоды с огорода, то нарывался на скандал. Только все в доме приберешь, настираешь, нагладишь, к новой трудовой неделе приготовишься, ванну примешь, волосы уложишь. Тут, на тебе, приволочет какой-то грязи. Полночи ковыряйся с ней, парь, жарь. Я только отдохнуть собралась, назавтра рано вставать… После парочки моих концертов — эти огородные подарки прекратились, беру только уже готовыми банками и помытой зеленью…
Аделаида: Ну, вы …и нахалка, однако…
Натали: Так у нас тогда ещё ребенка не было и на работу надо было ездить часа по два. Меня этот график откровенно выматывал. А дите мы вместе с бабушкой потом сдавали в деревню, и сами возили туда припасы туристическими рюкзаками. Зато чадо умеет и кур загонять, козу пасти, порося кормить, полоть и прочее…
Аделаида: Хорошо устроились, я посмотрю… А чадо у вас, значит, не пропадет при тяжком раскладе. Вот у нас Классик воспитывалась на хуторе, так только жизненные обстоятельства поменялись, как она весь жизненный опыт и реализовала. Честно говоря, тоже с нее в этом плане пример брать не хочется. Действительно, посмотришь, как она цедит: «Посмотрим, как ты попробуешь у меня не вырасти, сука!», так и думаешь: «Чур меня!»
Натали: Да, имеются издержки городского жителя. Но, согласитесь, что ведение хозяйства, описанное Салтыковым Щедриным в «Пошехонской старине» это …не аристократично. Речь же идет о мелкопоместных дворянах. И от нашего Классика хотелось бы большей аристократичности. А то по осени начнет на всех орать: «Это кто сказал, что кабачки жрать не станет? Сейчас все будем жрать кабачки, как сволочи!»
Аделаида: Во-о-от, вот… попер и ваш снобизм. Вы хотите сказать, что ведение хозяйства не пристало подлинному аристократу? А это не так. Истинный аристократ — человек дела.
Диана: Да, тут же недавно публиковалась статья из Станислава Покровского про деятельный исихиазм. Аристократ духа наполняет им своё дело. Дело без духа, конечно легко может свалиться в мещанство и обывательство. Но и духовность без дела трансформируется в голимый идеализм.
Натали: Ага, наш мир материален. Бороться надо с энтропией и уметь дело делать. Как там у Чехова, кажется: «Дело надо делать, господа!»
Диана: Вот вам примерчик. Между прочим, несколько неожиданный. От Льва Николаевича Толстого из «Анны Карениной», и при этом даже не Лёвин. Рассказывает героиня о Вронском. Это, когда они приехали из-за границы и поселились в его имении Воздвиженском. Вронский вынужден вследствие скандала с Анной бросить военную службу. Прямо ситуация у него… да точь-в-точь как у нашего Классика. Его поперли со службы, но по аморалке, а не за экстремизм. Но он человек дела. Он не может бездействовать. Ему хочется реализоваться, пусть и на ином поприще.
— Это дома служащих, завод, конюшни, — отвечала Анна.
— А это парк начинается. Все это было запущено, но Алексей все возобновил. Он очень любит это именье, и, чего я никак не ожидала, он страстно увлекся хозяйством. Впрочем, это такая богатая натура! За что ни возьмется, он все делает отлично. Он не только не скучает, но он со страстью занимается. Он — каким я его знаю, — он сделался расчетливый, прекрасный хозяин, он даже скуп в хозяйстве. Но только в хозяйстве. Там, где дело идет о десятках тысяч, он не считает, — говорила она с тою радостно-хитрою улыбкой, с которою часто говорят женщины о тайных, ими одними открытых свойствах любимого человека.
— Вот видишь это большое строение? Это новая больница. Я думаю, что это будет стоить больше ста тысяч. Это его dada теперь. И знаешь, отчего это взялось? Мужики у него просили уступить им дешевле луга, кажется, а он отказал, и я упрекнула его в скупости. Разумеется, не от этого, но все вместе, — он начал эту больницу, чтобы показать, понимаешь, как он не скуп. Если хочешь, c’est une petitesse; но я еще больше его люблю за это. А вот сейчас ты увидишь дом. Это еще дедовский дом, и он ничего не изменен снаружи.
Богданов Николай Григорьевич «В усадьбе летом»
Аделаида: С кем беседует Анна?
Диана: С Долли, которая приехала её навестить. Помните, роман начинается со скандала в семье Долли. Брат Анны — Стива Облонский — её муж. Анна едет в Москву, как раз для того, чтобы помирить супругов, и в поезде знакомится с матерью Вронского, а потом с ним самим. Долли — сестра Кити, к которой планировал свататься Вронский и именно для этого вызвал свою мать в Москву. Долли находится в сложном положении. Анна увела у её сестры жениха, но помогла сохранить собственную семью.
Анна и Долли. К. и Ф. Мельниковы.
Натали: Помню, как поразил меня образ Долли и её взгляд на окружающий мир. Она смотрит глазами женщины, матери, оказавшейся в стесненном материальном положении из-за гуляки мужа. А ей надо растить детей. Надо следить, как они одеты, обуты, накормлены, устроены. И столько проблем с перечисленными базовыми потребностями, не говоря о том, что их надо выучить и воспитать достойными людьми. И все это на её плечах — муж не помощник. Она выклянчивает у него деньги на пальто и ботинки детям.
Напившись чаю у того самого богатого мужика-хозяина, у которого останавливался Левин в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о детях и со стариком о графе Вронском, которого тот очень хвалил, Дарья Александровна в десять часов поехала дальше. Дома ей, за заботами о детях, никогда на бывало времени думать. Зато уже теперь, на этом четырехчасовом переезде, все прежде задержанные мысли вдруг столпились в ее голове, и она передумала всю свою жизнь, как никогда прежде, и с самых разных сторон. Ей самой странны были ее мысли. Сначала она думала о детях, о которых, хотя княгиня, а главное, Кити (она на нее больше надеялась), обещала за ними смотреть, она все-таки беспокоилась. «Как бы Маша опять не начала шалить, Гришу как бы не ударила лошадь, да и желудок Лили как бы еще больше не расстроился». Но потом вопросы настоящего стали сменяться вопросами ближайшего будущего. Она стала думать о том, как в Москве надо на нынешнюю зиму взять новую квартиру, переменить мебель в гостиной и сделать шубку старшей дочери. Потом стали представляться ей вопросы более отдаленного будущего: как она выведет детей в люди. «Девочек еще ничего, — думала она, — но мальчики?
Хорошо, я занимаюсь с Гришей теперь, но ведь это только оттого, что сама я теперь свободна, не рожаю. На Стиву, разумеется, нечего рассчитывать. И я с помощью добрых людей выведу их; но если опять роды…» И ей пришла мысль о том, как несправедливо сказано, что проклятие наложено на женщину, чтобы в муках родить чада. «Родить ничего, но носить — вот что мучительно», — подумала она, представив себе свою последнюю беременность и смерть этого последнего ребенка.
Jacob Henricus Maris (1837-1899, Netherlands)
Диана: И, представляете, каково ей было наблюдать Анну, совершенно равнодушную к своему ребенку. Причем, весь быт и условия для ребенка были при этом организованы избыточно роскошно.
В детской роскошь, которая во всем доме поражала Дарью Александровну, еще более поразила ее. Тут были и тележечки, выписанные из Англии, и инструменты для обучения ходить, и нарочно устроенный диван вроде бильярда, для ползания, и качалки, и ванны особенные, новые. Все это было английское, прочное и добротное и, очевидно, очень дорогое. Комната была большая, очень высокая и светлая.
Когда они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
Услыхав голос Анны, нарядная, высокая, с неприятным лицом и нечистым выражением англичанка, поспешно потряхивая белокурыми буклями, вошла в дверь и тотчас же начала оправдываться, хотя Анна ни в чем не обвиняла ее. На каждое слово Анны англичанка поспешно несколько раз приговаривала: «Yes, my lady».
Чернобровая, черноволосая, румяная девочка, с крепеньким, обтянутым куриною кожей, красным тельцем, несмотря на суровое выражение, с которым она посмотрела на новое лицо, очень понравилась Дарье Александровне; она даже позавидовала ее здоровому виду. То, как ползала эта девочка, тоже очень понравилось ей. Ни один из ее детей так не ползал. Эта девочка, когда ее посадили на ковер и подоткнули сзади платьице, была удивительно мила. Она, как зверок, оглядываясь на больших своими блестящими черными глазами, очевидно радуясь тому, что ею любуются, улыбаясь и боком держа ноги, энергически упиралась на руки и быстро подтягивала весь задок и опять вперед перехватывала ручонками.
Но общий дух детской и в особенности англичанка очень не понравились Дарье Александровне. Только тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не пошла бы хорошая, Дарья Александровна и объяснила себе то, что Анна, с своим знанием людей, могла взять к своей девочке такую несимпатичную, нереспектабельную англичанку. Кроме того, тотчас же по нескольким словам Дарья Александровна поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычайное. Анна хотела достать девочке ее игрушку и не могла найти ее.
Удивительнее же всего было то, что на вопрос о том, сколько у ней зубов, Анна ошиблась и совсем не знала про два последние зуба.
Gustave Leonard de Jonghe (1829-1893)
Аделаида: А каково Долли видеть, какой хозяйственный и домовитый оказался Вронский. И достался такой не ей, не Китти, а взбалмошной Анне.
Двумя парами пошли по дорожке, Анна с Свияжским и Долли с Вронским. Долли была несколько смущена и озабочена тою совершенно новою для нее средой, в которой она очутилась. Отвлеченно, теоретически, она не только оправдывала, но даже одобряла поступок Анны. Как вообще нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей. Кроме того, она сердцем любила Анну. Но в действительности, увидав ее в среде этих чуждых для нее людей, с их новым для Дарьи Александровны хорошим тоном, ей было неловко. В особенности неприятно ей было видеть княжну Варвару, все прощавшую им за те удобства, которыми она пользовалась.
Вообще, отвлеченно, Долли одобряла поступок Анны, но видеть того человека, для которого был сделан этот поступок, было ей неприятно. Кроме того, Вронский никогда не нравился ей. Она считала его очень гордым и не видела в нем ничего такого, чем он мог бы гордиться, кроме богатства. Но, против своей воли, он здесь, у себя дома, еще более импонировал ей, чем прежде, и она не могла быть с ним свободна. Она испытывала с ним чувство, подобное тому, которое она испытывала с горничной за кофточку. Как пред горничной ей было не то что стыдно, а неловко за заплатки, так и с ним ей было постоянно не то что стыдно, а неловко за самое себя.
Долли чувствовала себя смущенною и искала предмета разговора. Хотя она и считала, что с его гордостью ему должны быть неприятны похвалы его дома и сада, она, не находя другого предмета разговора, все-таки сказала ему, что ей очень понравился его дом.
— Да, это очень красивое строение и в хорошем, старинном стиле, — сказал он.
— Мне очень понравился двор пред крыльцом. Это было так?
— О нет!— сказал он, и лицо его просияло от удовольствия.
— Если бы вы видели этот двор нынче весной!
И он стал, сначала осторожно, а потом более и более увлекаясь, обращать ее внимание на разные подробности украшения дома и сада. Видно было, что, посвятив много труда на улучшение и украшение своей усадьбы, Вронский чувствовал необходимость похвастаться ими пред новым лицом и от души радовался похвалам Дарьи Александровны.
Картина Пейзаж — Николай Богданов-Бельский
Натали: Даже казалось бы чисто женские дела были на попечении Вронского. Этого не могла не заметить Долли своим наметанным хозяйским глазом.
Обед, столовая, посуда, прислуга, вино и кушанье не только соответствовали общему тону новой роскоши дома, но, казалось, были еще роскошнее и новее всего. Дарья Александровна наблюдала эту новую для себя роскошь и, как хозяйка, ведущая дом, — хотя и не надеясь ничего из всего виденного применить к своему дому, так это все по роскоши было далеко выше ее образа жизни, — невольно вникала во все подробности и задавала себе вопрос, кто и как это все сделал. Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что все, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой. Дарья же Александровна знала, что само собой не бывает даже кашки к завтраку детям и что потому при таком сложном и прекрасном устройстве должно было быть положено чье-нибудь усиленное внимание. И по взгляду Алексея Кирилловича, как он оглядел стол, и как сделал знак головой дворецкому, и как предложил Дарье Александровне выбор между ботвиньей и супом, она поняла, что все делается и поддерживается заботами самого хозяина. От Анны, очевидно, зависело все это не более, как от Весловского. Она, Свияжский, княжна и Весловский были одинаково гости, весело пользующиеся тем, что для них было приготовлено.
Жуковский С.Ю. Гостиная
Аделаида: И, как видите, ничего! Блестящий офицер, подлинный аристократ не гнушался заниматься даже не просто хозяйскими делами, а непосредственно бытом. И для себя, и для гостей. Но ему было мало он хотел реализовать на общественном поприще. Его беспокоило устройство благополучной жизни не только для себя, но и для других. Что называется, для народа. Которому он сочувствовал совсем не свысока, а по-человечески. Он совершенно естественным образом передал деньги вдове, погибшего под поездом сторожа (в сцене приезда на вокзале).
— Я, напротив, — продолжал Вронский, очевидно почему-то затронутый за живое этим разговором, — я, напротив, каким вы меня видите, очень благодарен за честь, которую мне сделали, вот благодаря Николаю Иванычу (он указал на Свияжского), избрав меня почетным мировым судьей. Я считаю, что для меня обязанность отправляться на съезд, обсуждать дело мужика о лошади так же важна, как и все, что я могу сделать. И буду за честь считать, если меня выберут гласным. Я этим только могу отплатить за те выгоды, которыми я пользуюсь как землевладелец. К несчастию, не понимают того значения, которое должны иметь в государстве крупные землевладельцы.
Диана: Ой! Ну по поводу Анны в сети давно есть эссе, где её весьма злобно критикуют. И не скажешь, что безосновательно.
- Наталья Воронцова-Юрьева 2006 г. «Анна Каренина. Не Божья тварь»
Натали: А, знаю, читала. Там автор считает героиню романа Толского законченной эгоисткой.
А между тем истина — простая, холодная, не скрываемая автором истина заключается в том, что Анна не любила никого и никогда. Ни Вронского, ни сына, ни мужа, ни дочь. Она вообще лишена этого чувства — она не умеет любить, и более того: она и не желает любить. А любовь, направленная не на нее, и вовсе раздражает ее, она не может спокойно ее наблюдать, она ее бесит, ее от нее воротит.
В сущности, эта красивая женщина — подчеркну: сногсшибательно красивая женщина — всего лишь обычный манипулятор. Подлый, разумеется, как и все манипуляторы, и опасный — если верить его вранью, но довольно простой и безвредный — если знать его законы и если обращать внимание не на слова, а на поступки манипулятора.
На красоту Карениной — откровенно противопоставляемой некрасивости Долли — в романе обращается огромное внимание, и это не случайно. Ее красота — это приманка и одновременно ловушка, скрывающая под собой ненасытного злобного высокомерного манипулятора, одержимого жалостью к себе, бесом превосходства и жаждой безоговорочной власти над жертвой.
Собственно, превосходство над всеми и безоговорочная власть над жертвой — это и есть единственная жизненная цель Карениной. Это все, что ее интересует и к чему она стремится по-настоящему.
Разумеется, подобная цель порождает подобные поступки, а они, в свою очередь, нуждаются в оправдании — и тут помощником Карениной становится жалость к себе.
Жалость к себе — единственное искреннее чувство Карениной, все остальные ее переживания фальшивы. Она буквально одержима жалостью к себе — и полным отсутствием жалости к другим. Ей не жаль никого, даже сына. Жалость к себе позволяет ей бесконечно оправдывать себя — бесконечно обвиняя других и намеренно вызывая в них устойчивое чувство вины. По неизменному мнению Карениной, во всех ее несчастьях всегда виноваты все, кроме нее. Она вообще делает всё, чтобы избежать ответственности за свои собственные поступки и при первой же возможности сваливает эту ответственность на другого — того, кто по доверчивости имел неосторожность полюбить ее или по врожденной порядочности взялся ей помочь.
Порядочные доверчивые люди — питательная среда любого манипулятора. И Каренина здесь не исключение — она играет на лучших человеческих чувствах, таких как доброта, доверчивость, искренность, порядочность и способность сострадать.
Порядочным людям можно очень долго внушать чувство вины и чувство долга по отношению к манипулятору. Особенно если этот манипулятор — красивая женщина.
Аделаида: И так далее в том же духе, пошагово разбирая все значимые коллизии романа.
Диана: А вы считаете, что автор эссе неправа?
Julius LEBLANC Stewart (1855 — 1919)
Натали: Я хочу сказать, что автор этого эссе на момент описания была слишком молода.
Диана: Надо же? Как вы научились лихо так попрекать всех окружающих …молодостью. Ладно меня, а эссеистка-то чем виновата?
Натали: Да, не попрекаю я. А лишь отмечаю неопытность. Помните «И опыт, сын ошибок трудных»? Дама попрекает Каренину, не имея представления о горестном ожидании женского увядания, уже появившегося на горизонте.
Аделаида: Да, злобная особа сама эта эссеистка. Обратите внимание, как она взъелась на красоту Анны. Наверное, сама уродина. Вот и завидует
Орест Верейский — Иллюстрация. к роману Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Натали: Не стоит так упрощать. Анна красивая светская холеная, лощенная дама. Она юной девушкой была удачно выдана замуж.
Fernand Toussain
Диана: Кстати, по поводу её замужества была не совсем красивая история.
Портрет маркизы Луизы Казати с грейхаундом» Джованни Больдини, (1908)
Весьма определенным — и, разумеется, не случайным образом выведены в романе и родственники Анны. Брат, Степан Аркадьич Облонский, такой же никчемный человек, не способный ни к зарабатыванию денег, ни к их удержанию, ни к выгодной сделке. Все, чем он занят, это кутежи и любовницы, на это уходит не только его жалованье, но и приданое Долли (из чего можно сделать вывод, что женился Стива без гроша за душой).
Тетка Анны, княжна Варвара Облонская, имеет в свете весьма дурную репутацию приживалки, которая за деньги готова составить компанию кому угодно, даже тем, кого давно уже не принимают в приличных домах.
Еще одна тетка Анны, вырастившая ее, известна тем, что путем хитроумных комбинаций заставила Алексея Александровича Каренина чуть ли не шантажом жениться на племяннице — дело было обставлено так, что поведение Каренина, не совершившего ни одного неприличного поступка в отношении Анны, было намеренно выставлено в двусмысленном свете.
Неслучайна и еще одна параллель: Анна достигает своих целей посредством профессионального использования своей красоты, а ее родной брат — посредством все того же профессионального использования своего обаяния.
Таким образом, все представители семейства Облонских, к которому принадлежит и Анна, выставлены Толстым в весьма специфическом свете, не оставляющим ни малейших сомнений на их счет. Нечистоплотность методов, корыстолюбие, мотовство, неспособность к самостоятельному заработку и разгульный образ жизни — визитная карточка всех представителей семейства Облонских.
И так же не случайно все Облонские являются полной противоположностью семейству Щербацких. Некрасивая Долли и пышущая очарованием юности Кити не идут ни в какое сравнение с выхоленной красотой Карениной. Однако что бы она была без своей красоты, что бы она без нее делала, кому была бы нужна? Тогда как и Долли и Кити способны произвести на человека самое глубокое, самое теплое впечатление, которое не исчезнет с годами, а станет только сильней. В отличие от Карениной. От которой по прошествии недолгого времени Вронскому уже нестерпимо хочется избавиться, и в этом он уже почти готов признаться даже вслух.
Натали: Да, ладно! Мать сестер Щербацких тоже прикладывала немало усилий и тактических, и материальных, чтобы удачно выдать дочерей замуж.
Княжне Кити Щербацкой было восемнадцать лет. Она выезжала первую зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.
Альберт Линч
Появление Левина в начале зимы, его частые посещения и явная любовь к Кити были поводом к первым серьезным разговорам между родителями Кити о ее будущности и к спорам между князем и княгинею. Князь был на стороне Левина, говорил, что он ничего не желает лучшего для Кити. Княгиня же, со свойственною женщинам привычкой обходить вопрос, говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того, что она ждет лучшей партии для дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его. Когда же Левин внезапно уехал, княгиня была рада и с торжеством говорила мужу: «Видишь, я была права». Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в своем мнении, что Кити должна сделать не просто хорошую, но блестящую партию.
Для матери не могло быть никакого сравнения между Вронским и Левиным. Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться. И вдруг, не объяснившись, уехал. «Хорошо, что он так непривлекателен, что Кити не влюбилась в него», — думала мать.Catherine 1st Duchess of Wellington Sir Thomas Lawrence
Вронский удовлетворял всем желаниям матери. Очень богат, умен, знатен, на пути блестящей военной карьеры и обворожительный человек. Нельзя было ничего лучшего желать.
Вронский на балах явно ухаживал за Кити, танцевал с нею и ездил в дом, стало быть нельзя было сомневаться в серьезности его намерений. Но, несмотря на то, мать всю эту зиму находилась в страшном беспокойстве и волнении.
Сама княгиня вышла замуж тридцать лет тому назад, по сватовству тетки. Жених, о котором было все уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение. Все произошло очень легко и просто. По крайней мере так казалось княгине. Но на своих дочерях она испытала, как не легко и не просто это, кажущееся обыкновенным, дело — выдавать дочерей замуж. Сколько страхов было пережито, сколько мыслей передумано, сколько денег потрачено, сколько столкновений с мужем при выдаче замуж старших двух, Дарьи и Натальи! Теперь, при вывозе меньшой, — переживались те же страхи, те же сомнения и еще большие, чем из-за старших, ссоры с мужем. Старый князь, как и все отцы, был особенно щепетилен насчет чести и чистоты своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и на каждом шагу делал сцены княгине за то, что она компрометирует дочь. Княгиня привыкла к этому еще с первыми дочерьми, но теперь она чувствовала, что щепетильность князя имеет больше оснований. Она видела, что в последнее время многое изменилось в приемах общества, что обязанности матери стали еще труднее. Она видела, что сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по улицам, многие не приседали и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей. «Нынче уж так не выдают замуж, как прежде», — думали и говорили все эти молодые девушки и все даже старые люди. Но как же нынче выдают замуж, княгиня ни от кого не могла узнать. Французский обычай — родителям решать судьбу детей — был не принят, осуждался. Английский обычай — совершенной свободы девушки — был тоже не принят и невозможен в русском обществе. Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним смеялись, все и сама княгиня. Но как надо выходить и выдавать замуж, никто не знал. Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей одно: «Помилуйте, в наше время уж пора оставить эту старину. Ведь молодым людям в брак вступать, а не родителям; стало быть, и надо оставить молодых людей устраиваться, как они знают». Но хорошо было говорить так тем, у кого не было дочерей; а княгиня понимала, что при сближении дочь могла влюбиться, и влюбиться в того, кто не захочет жениться, или в того, кто не годится в мужья. И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, она не могла верить этому, как не могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты. И потому княгиня беспокоилась с Кити больше, чем со старшими дочерьми.Fredric Westin (1782–1862)
Натали: Вернемся к замужеству Анны. Её удачно пристроили. Пускай и не очень чистоплотными методами, путем хитроумной интриги. Но приличий это не нарушило и честь Анны никоим образом не задело. Вполне вероятно, что она и не была полностью в курсе происходящего. Умная тетка-интриганка могла не посвящать племянницу. В таком случае поведение молодой девушки было и выглядело гораздо естественнее. Надо отметить, что всему семейству присущ хороший вкус. Похоже и действовали они «элегантно».
Аделаида: Давайте продолжим про Анну в следующий раз. С ней с наскока не разберешься…
(Продолжение следует)
Читать по теме:
- А у Анны Павловны Шерер… Часть I
- А у Анны Павловны Шерер… Часть II
- А у Анны Павловны Шерер… Часть III
