Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава VII. Нетрадиционная ориентация

Ирина Дедюхова

Безбрежные воды Стикса

Книга II. Упованья входящих

Глава VII. Нетрадиционная ориентация

 Он остановился у светофора, соображая, как ему лучше перестроиться к следующему перекрестку. Привыкнув беспрекословно подчиняться подполковнику юстиции Петровой, усаживавшейся на всех выездах на переднее сидение, он почувствовал не то, чтобы неприкаянность и бесприютность, а какую-то незащищенность… короче, полную беззащитность… голой задницей на ветру.

С Натальей Владимировной чувствовалось, что, отдавая распоряжения, она все продумывает на несколько ходов вперед, не просто помыкая им, бравируя властью старшего по званию, как неоднократно намекали ему однокашники со смешком и… скрытой завистью, которую нельзя было не почувствовать.

Петрова при каждом приказе принимала всю ответственность на себя, в отличие от других, кому явно было плевать, как подчиненные выполнят их приказы… а может и не выполнят вовсе  Да и приказы, надо отдать ей должное, Петрова отдавала в не обидной форме, тоном заботливой тетушки, заинтересованной в его будущем.

Петрова была приятельницей его матери, долгое время работавшей в суде их района. Каких только обвинительных заключений она там не повидала от следователей, чего только не видела в суде, поэтому считала, что, кроме Петровой, он больше ни у кого не сможет научиться «чему-то приличному».

Поработав два года, Павел был уже вполне согласен с матерью, хотя чувствовал, что каких-то интересных дел Петровой никогда не поручат. Но пока он и не рвался «проявить себя», поскольку видел, как на всех этих делах спичками ломались его предшественники. До недавнего времени он занимался обычной рутиной, разбирая пьяные потасовки, бытовые кражи, вроде исчезновения кожаной куртки у собутыльника, разделы имущества и неимущественные споры во всем богатстве их спектра от социальных, потребительских, жилищных, до семейных и личных.

В отличие от своего сокурсника Стрелкова, куда-то слинявшего нынче с осмотра так, что насмерть перепугал Петрову, которую дурашливо называвшего «тетей», Павел обращался к наставнице исключительно по имени-отчеству, соблюдая субординацию и нормы корпоративной этики. Стрелков как-то слишком быстро освоился с «новыми веяниями», которые навевали ему и убеждение, что две здорово престарелые тетеньки зря занимают их с Павлом места.

Павел, куда более осведомленный, как легко свернуть себе шею в этих «новых веяниях», заработав пожизненное клеймо, предпочитал не бросаться сломя голову на отработку новых статей, стараясь по возможности придерживаться старых. как мир. заповедей.

Тем более, что пример такой неосторожности сидел в одном кабинете с Петровой в виде обозленной на весь окружающий мир Натальи Леонидовны. Когда-то очень красивое лицо породистой статной блондинки теперь портило недовольное (и какое-то слишком прокурорское) выражение лица. А за ним для всех, кто узнавал коллегу Петровой поближе, сразу же проступало понурое ожидание смешков за спиной.

Естественно, за два года Павел выдержал неоднократные намеки прокурора района по поводу своей наставницы. Он отлично понял, что прокурор их района 1971 года рождения не может «как-то сковырнуть совковую перечницу» Петрову даже по возрасту, в том числе и потому, что именно на ней хоть как-то еще держалось все более опускавшееся в последние годы кампаний и заказух реноме одного из лучших когда-то районов города.

Наталью Леонидовну не могли тронуть из-за ее курирования антитеррористических комиссий и участия в первом крупном деле по борьбе с экстремизмом после которого, правда. она оставалась работать с клеймом «е…рей по пьянке». А вот с Петровой, пользовавшейся большим авторитетом не только в районе, но и в городе, умудрившейся за все годы службы никуда не вляпаться и не засветиться… новому прокурору района работать становилось все сложнее. Поэтому он неоднократно намекал Павлу, что ждет от него лишь сигнала, что сам Павел уже вполне готов к крупным свершениям, к карьерному росту и тесному взаимодействию с руководством, осознав, какая колода в виде Петровой преграждает ему путь в светлое будущее.

Но еще задолго до всех диких происшествий с магией вуду последних дней Павел твердо решил осуществлять свой карьерный рост под советской колодой, нарабатывая опыт, каждый раз сводя срелки на Петрову, когда к нему «обращались» по разным щекотливым поводам. И Петрова всегда могла как-то мирно, с гамбургером во рту, под чаек-кофеек разрулить ситуацию так, чтоб никому было не обидно. Хотя бы с виду.

Он хорошо помнил, во что влипла ее коллега Наталья Леонидовна, поддавшись кажущейся простоте дела. Хотя какой риск мог быть в доказательстве экстремизма там. где заведомо никакого экстремизма не водилось? Он уже привык к немного начавшему доставать тираде: «Слушай, Павел! Надо помочь по одному вопросу, там вообще никакого риска! Просто помочь!»

Он уже знал, кто сейчас обратится к нему с предложением помочь без всякого риска, поэтому, заранее нагонял на физиономию непробиваемо тупой вид, когда видел, что кто-то готовится ему что-то предложить «без всякого риска».

Петрова по такому поводу выдала ему совет, которому он старался следовать… понятия не имея, когда у него сдадут нервы настолько, что он готов будет рискнуть.

— Паша, ты сделай прозрачные глаза, чтоб даже без тени намека на мыслительную деятельность, — мягко и по-домашнему внушала ему Петрова, намазывая горчичкой чизбургер. — Все же знают, кто у тебя папа, поэтому, понимают, что был бы ты последним дебилом, тебя бы все равно взяли в прокуратуру. И с такими глазенками испуганно спроси: «А в чем риск-то?.. Чем я должен рискнуть?..» И начинай как бы с перепугу спиной опору искать, заваливайся спиной к стенке, чтоб на тебя человек пару шагов сделал. Он, когда буквально два шага сделает, доказывая, будто риска никакого, он в этот момент сам утратит уверенность… У него возникнет чувство, будто он сам попадает в ловушку… расставленную для тебя. Именно в движении! У нас старые мужики прокуроры при этих предложениях «без всякого риска» — слишком резко отскакивали, а зачем так дергаться-то? И ты хоть одного старичка у нас видел? Заметь, их нет давно! Давно выперли, потому что слишком резко дергались, когда все было «без всякого риска». Потому плавно надо корпусом вначале заваливаться, а ноги уже к корпусу подтягивать. И когда он двинет на тебя, то сам проникнется твоим страхом. Он подумает, что ты знаешь куда больше…  Все же знают, кем у тебя папа работает… вот пусть хоть это знание поработает немного на тебя. Никто ж не догадывается, что твой папа давно работает не на тебя. Конечно, там непонятно, что он еще там про тебя подумает, потому что непонятно, о чем они вообще думают, когда с таким лезут. Но действует это на всех абсолютно беспроигрышно, человек сразу начнет тебя про жизнь спрашивать, будет просить «не грузиться», все сведет к шутке. А у нас такие шутники вылетают после пары шуточек. Ты на Наталью Леонидовну не смотри, ты смотри всегда на тех, кто всей бригадой тогда из органов вылетел. Туда ж нарочно человек семнадцать приписали… которые ее экстремистку и в глаза не видели. Они еще радовались, ржали у входа, когда курили, хотя еще до суда Ильгиза из органов турнули… Им всем весело было, шутка явно нравилась ровно до тех пор, пока под реорганизацию СКР их из органов не отправили вслед за Ильгизом. А сменка всем нам на вахте в бакалавриках сидит, понял?

Павел застал возврат следственных органов обратно в прокуратуру, что тоже не обошлось без значительных чисток, сокращений и… разного рода рисков. Поэтому впоследствии он всякий раз, отклоняясь корпусом к стенке, с особым искренним чувством спрашивал, в чем же заключается его риск?.. Несмотря на кажущуюся простоту, прием «шаг навстречу» никогда не давал сбоев, и ему всегда удавалось не доводить корпоративное общение до того, чтобы его со значительными обоюдными рисками все же могли посвятить в курс дела.

Ему казалось, что положение его достаточно стабильно, поскольку именно в последнее время предложений «без всякого риска» практически не поступало. Честно говоря, он даже начал несколько тяготиться рутиной, хотя Петрова постоянно предупреждала его на счет ненадежности его отношений со Стрелковым, которые могут все изменить за какой-то миг. Что-то даже говорила про то, что у них работа всегда в тесном контакте с темной стороной человеческой души, где нет никаких гарантий, зато рисков выше крыши.

И вот все произошло именно так, как она и предупреждала, причем, с такой неожиданной стороны, что растерялась и сама их наставница. А Павел с удивлением ощущал «теснившие душу предчувствия», как писали в женских романах, которые читали мать и бабушка.

Из-за всех этих предчувствий Павел, расставшись со Стасиком на стоянке перед прокуратурой, вначале решил ехать к родителям, но потом вдруг передумал, понимая, что не сможет врать матери, а втягивать ее в эти дела ему не хотелось. Да и никаких распоряжений на сей счет он пока от Петровой не получал. Если бы она считала возможным посвятить в это дело его мать, то так бы и сказала, чтобы он непременно ехал к родителям.

Еще в отделении ему был звонок на смартфон, но стоило ему нажать на ответ, произошел сброс соединения. Не поленившись перезвонить, он услышал, что абонент находится вне зоны доступа и успел увидеть на экране вполне ожидаемое окошко «условное соединение», мелькнувшее на какую-то долю секунды. От знакомых оперов он как-то слышал и немедленно намотал себе на ус, что именно так все загадочные и наиболее секретные конторские ставят телефоны на прослушку.

От таких «знаков свыше» ему стало еще больше не по себе, поскольку в таком случае и спрашивать было некого: «А в чем мой риск?..» Да особо и незачем было у кого-то этим интересовать. Все эти «теснившие душу предчувствия», насколько он понял, были напрямую связаны с все более возраставшими рисками.

После того, что он видел в психушке, и клиническому идиоту без тени предчувствий было бы понятно, насколько резко возросли и его риски, хоть в кучке изъятых кукол вуду пока не было «Пашки-какашки». Где и в чем именно долбанет в первую очередь… тут, как говорится, хрен поймешь. Но в глубине души Павел нисколько не сомневался, что среди ампул с кровью, изъятой в той квартире, есть пробирочка и из его венки.

Испорченное настроение нисколько не улучшил звонок Стасика, растерянно сообщившего, что никто из вудистов на контакт не идет, а он зря поехал в кафе, там почему-то именно сегодня собралась непонятная публика. В переводе с обтекаемых определений Стасика это означало, что его, скорее всего, начали пасти, причем, те, кого он видел впервые, кто вызывал у него естественные опасения. По его голосу Павел понял, что Стасику не просто не по себе, а даже страшно, поэтому как можно спокойнее попросил, чтоб Стасик никуда не ввязывался и по возможности без приключений дожидался его, никуда не дергаясь.

Ругнувшись, Павел перестроился в потоке машин, чтобы попытаться как можно скорее добраться до кафе «Перекресток», где Стасик каждый вечер караулил Сергея-вудиста. Он понимал, что если не успеет, то вся вина за то, что может случиться со Стасом, ляжет целиком и полностью только на него.

Научившись прислушиваться к себе по поводу возможных рисков, Павел еще после непонятного звонка с условным соединением решил, что сегодня непременно поедет вместе с Стасиком, бросив свою машину у прокуратуры. Но потом он подумал, что уже назавтра и в республиканском СКР начнут судачить о его нетрадиционной ориентации, поэтому у машины неожиданно попрощался со Стасом, который явно трусил ехать в кафе именно сегодня. Хотя трусом его не назовешь, он одним из первых явился в «Перекресток», узнав о том, что там будет погром извращенцев. Павел понял, что Стас опасается чего-то… из области предчувствий, чего-то необъяснимого и… инфернального.

Павел несколько раз слышал это словечко от Стаса и даже узнал из Википедии, что, с одной стороны, это «демонический, адский, дьявольский», а с другой стороны – обсценный и матерный…

В результате, как он ни спешил, до Стасика Павел добрался почти к шапочному разбору, приятеля уже били в арке дома, на первом этаже которого было расположено кафе, облюбованное неформальными сообществами города.

Еще подъезжая, Павел заметил в нападавших какую-то странность. Стасика, уже лежавшего на земле и прикрывавшего голову руками, — лениво, будто через силу пинали два каких-то парня с неразличимыми в темноте подворотни лицами. Картина складывалась вполне обсценной, матерной, адской и демонической… инфернальной, как и боялся Стасик.

Позади арки был фонарь, поэтому Павел увидел третьего человека, прислонившегося к стене и что-то объяснявшего по телефону. Его силуэт был ему знаком и даже чем-то напоминал исчезнувшего с осмотра Стрелкова. Вроде он, а может, просто похож. По крайней мере, Стрелков никогда не носил пуховик и плотную вязанную шапку. Думать над этим ему было уже некогда, но он еще все-таки подумал, что совсем западло со стороны Стрелкова нападать на беззащитного Стасика.

Из машины Павел выскочил с диким криком: «А ну, пошли отсюда!», чтобы Стасик немного приободрился, пока он будет бежать к нему, проваливаясь в рыхлом снегу. По пути он быстро вынул из кармана куртки пневматический аналог пистолета Макарова, Мужик, похожий на Стрелкова, увидев его, слегка замялся с телефоном в руках, а потом повернул к противоположному выходу из арки и бросился бежать. Павел услышал, как он сказал в телефон хриплым голосом: «Все, его дружок подъехал!»

Почему-то эта фраза вызвала у Павла резко негативную реакцию, поэтому первым делом он попытался прицельно стрельнуть именно по тому мужику с телефоном, резонно сделав вывод, что этот хмырь у них за главного. Пожалуй, у Павла была даже мысль подскочить поближе и устроить тому разговорчивому типу хоть какое-то проникающее, но, целясь в прыгавший в глазах силуэт, на бегу он попал только пару раз по корпусу быстро отделившегося от стены человека, быстро скрывшегося в темном проеме арки.

Оттуда на трассу сразу же рванул внедорожник, ни марки, ни номеров которого подбегавший к месту драки Павел был физически не способен рассмотреть с такого расстояния и неудачной точки обзора. Оставалось уповать только на видеорегистратор, но только уповать, потому что, как правило, либо камер не было вообще, либо они не работали.

— Не стреляй, Паша, — пропищал с земли Стасик, и Павел обрадовался, что его миролюбивый друг все же пока не стал жертвой комплекса кота Леопольда «Ребята, давайте жить дружно!» Раз Стасик еще был способен мыслить, чувствовать и прогнозировать ближайшее будущее, значит, он успел правильно сгруппироваться, как его учил Павел.

— Отходим в сторону, руки за голову! — скомандовал Павел, для убедительности делая нападавшим знаки пистолетом в ту сторону, куда им надо было отойти. Двое мужиков продолжали медленно и методично пинать Стасика, отползавшего в сторону Павла.

— Паша, не стреляй! — еще раз попросил Стасик, вставая с мерзлого асфальта и отряхивая брюки.

Павлу и без дополнительных уговоров расхотелось стрелять. Он с удивлением наблюдал, как двое мужиков, совершенно не обращая на него внимания, даже не заметив, что жертва их разбойного нападения уже проверяет порванные манжеты ковбойки и с сожалением убирает в карман брюк остатки шелковой бабочки, продолжали пинать воздух перед собой.

— Где-то я такое уже встречал, — сказал Павел, — не испытывая большого желания заглядывать им в лица, уже понимая, что может увидеть. — Ты их знаешь, Кефир?

— В том-то и дело, что давно их знаю! — откликнулся Стасик. — Они из свиты нашего главного вудиста. Нормальные ребята раньше были… Пришли в таком виде, что напугали в кафе всех. Ничего не говорят, рты-то у них зашиты. Мычат только и за руки всех тянут. А там сегодня публика такая, что я вышел, с ними… то есть они меня потащили. Я, как увидел, куда они меня тащат, начал  сопротивляться, не дал себя в арку втащить. А тип, который ими командовал, по телефону говорил. А я нарочно здесь упал, он им сказал меня бить. Мне кажется, они так и будут бить, пока он не скажет.

— Это не вудист был случаем? — на всякий случай спросил Павел.

— Нет, я его впервые вижу, — ответил Стасик. — То есть я его и сегодня толком не видел, только слышал. Если я его и видел, то без шапки на лице. У него шапка надевается на лицо, как у  Pussy Riot , с дырками…

— Может, он и говорил с вудистом? — с надеждой поинтересовался Павел.

— Вряд ли, Паша, — тихо сказал Стасик, глядя, как две фигуры вдруг развернулись к ним так, что в темноте стали видны совершенно белые глаза без зрачков и неровно зашитые суровой ниткой рты. — Они у ихнего главного вудиста были людьми приближенными, что-то вроде охраны. И пистолеты у них были настоящими, не твоя пневматика меньше семи Джоулей. И когда я группировался тут, как ты учил, пока они пинались, тот хмырь у стенки сказал: «Это я, Вадим Витальевич!» Потом еще что-то говорил, но я это не слышал…

— Стасик, а где твои вещи? — вдруг встревожился Павел.

— У меня все осталось в кафе, там у нас все официанты знакомые, — успокоил его Стасик. — У меня эти только портмоне со столика взяли, они его отдали тому, в кого ты стрелял.

Стасик потянул его к входу в кафе, из дверей которого им уже махал рукой официант в странной красной юбке, и жилетке с бабочкой. Несмотря на юбку, сразу было понятно, что это официант, потому что в руках он держал блокнот приема заказов и ручку. Видимо, увидев их в витрине кафе, бросил посетителей, выскочив к избитому спасенному Стасу.

— Стас, забирай свое барахло! Заскочи на минутку! — заорал он Кефиру, — Саша вынесет твою куртку и пиджак. Сейчас полиция сюда подъедет, и скорее валите отсюда!

Стасик, прихрамывая, подбежал к входу в кафе, из-за официанта к нему навстречу уже выскочил дюжий Саша с вещами. Отдав все Стасу, он тут же начал вместе с официантом оттеснять в помещение каких-то граждан, рвавшихся из кафе к ним на улицу. Думать о том, почему эти граждане так же не рвались на выручку Кефиру, Павлу было некогда. В этот момент он, в точности, как тот официант, руками отпихивал упорно наседавших на него зомби. Уже послышались сирены, когда они вместе со Стасиком, ловко отпинывавшимся ногами, все-таки свалили что-то мычавших зомби в подтаявшую снежную гору у входа в кафе.

— А что там было у тебя в бумажнике? — деловито поинтересовался Павел, отъезжая от кафе через арку, повторяя маршрут сбежавшего от него повелителя двух зомбированных вудистов, беспомощно шевеливших в снегу конечностями. Они здорово напоминали сонных майских жуков, перевернутых на спину. Однако даже в таком беспомощном состоянии они явно пытались кого-то пнуть. Очевидно, по поводу Стасика команды «Отставить!» им никто не давал.

— Да ничего у меня там не было, кроме трех тысяч рублей, — сказал Стасик. — Может, квитанции были… или чеки. У нас же всякое случается, поэтому в портмоне никто ничего не держит. Куртку проверил, там ключи и документы на месте. Телефон в пиджаке, карточки в подкладке…

— Ну да, вас же все время лупят, — философски заметил Павел, — в гей-сообщества подбираются люди привычные, успели предпринять меры. Гламурные и предусмотрительные.

— Конечно, это просто привычка, всего-навсего! — с обидой поджал губы Стасик. — Учитывая наше незащищенное социальное положение. Каждый норовит ногой в морду заехать. Маньяков у нас в Ижевске хоть косой коси… Кого нынче маньяками удивишь? Но, блин, где еще зомби водятся? Только у нас! И почему-то им опять надо устроить нападение именно в нашем кафе! И первым делом, хвать кошелек, значит!..

— А машину ты где бросил? — перебил его Павел.

— На платной стоянке за углом, — буркнул Стасик. — Будто чувствовал, что зомби за кошельком придут. Нет, такое может быть только у нас! Потому что у нас ничем народ не переделаешь.

— Мы сейчас ко мне поедем, — переменил тему Павел. — На сегодня приключений довольно, хотя ведь и не знаешь, где найдешь.  Народ у нас не переделаешь, поэтому ждем приключений. И лучше уж на сегодня объединить усилия в преодолении жизненных обстоятельств.

— Нет, Паш, — возразил Стасик. — У того светофора разворачивайся, поедем ко мне! У меня такое предчувствие, что нам лучше сейчас побыть у меня. К тому же у меня кот все-таки, а у тебя животных нет.

— Ну, если кот, — засомневался Павел. — Однако с тобой, Стас, здорово рискуешь репутацией. Да еще и оставаясь на ночь… Возможно, это меня даже как-то дискредитирует в глазах общественности.

— Да какой там риск! — возмутился Стасик. — Никакого риска! Наоборот, только заработаешь репутацию толерантного и прогрессивного работника прокуратуры… почти что борца с экстремизмом. Или ты хочешь, чтобы меня одного на самом интересном месте пришили?..

…Почти бессонная ночевка в богемной квартирке Стасика оставила у Павла странные ощущения задушевными разговорами о том, что резкий наплыв зомби в их затхлой провинции означает не что иное как обострение нравственного выбора, который им придется делать. В конце концов, приятели пришли к выводу, что бы там не говорили старшие по званию, а этот выбор делать придется и наиболее правильным образом.

Хотя под утро Павел понял, что у него как-то сместились акценты реального и… мистического. Точнее, он вдруг вполне ощутил, что незыблемая реальность, с суровыми требованиями которой он привык считаться, может в любой момент исказиться до неузнаваемости. А если уж выразиться совсем точно, эта реальность может в любой момент утратить всякий смысл.

И все это с их жизнью может произойти, поскольку когда-то задолго до их становления в реальности вначале исчезла незыблемость, а после куда-то сам собой растворился и элементарный смысл.

Почти всю ночь они со Стасиком болтали на эти темы нравственного выбора, прошаривая блог экстремистки в сопровождении фильмов про зомби. Никакого смысла в фильмах про зомби Павел не уловил, кроме какой-то нелепой попытки прогнозирования достаточно дикой ситуации, когда в отдельно взятом городе по разным причинам верх берут эти самые зомби. Ну, и на счет того, что часть населения они покусают и превратят в аналогичные дефективные существа, а часть просто пустят на мясо.

В блоге экстремистки речь шла о наложении тонких духовных миров на реальность. Смысл там заключался в том, что идиотская ситуация из фильмов про зомби потому так и волнует мировую общественность, — что на духовном уровне это уже так и произошло. То есть фильмы про зомби являются отражением подсознательного восприятия… реальности.

Но в реальности дела обстояли вроде как с виду пристойно, до недавнего времени никаких зомби не шастало. Хотя ощущение легкого сюра от намеренного искажения реальности ощущался повсюду и в разных областях жизни.

Прежде всего, конечно, на заседаниях антитеррористической комиссии, когда он приходил по просьбе Петровой от их районного отделения, чтобы спустить два часа своей цветущей молодой жизни на посиделки с районными пенсами в администрации, с тупыми докладами по борьбе с террористами, которые могут появиться в городе с минуты на минуту.

Особенно ему не понравилось предновогоднее заседание, когда все присутствующие единогласно выразили уверенность, что в наступающем году террористы непременно появятся, а уж они им окажут достойный отпор, если финансирование откроется все же раньше апреля. У Павла тогда возникло странное искажение реальности… нечто вроде дежа вю, будто бы он все еще в детском садике Минюста, дружно загадывает желание всей группой побороть преступность вместе с папами и мамами. А при этом у него внутри сидит… то ли недоумение, то ли несогласованность какая-то… Короче, вопрос такой возникает… где ж они все будут работать, если папы и мамы поборют преступность в наступающем Новом году?..

А то, что в неформальных сообществах уже давненько ошивается узкая прослойка вудистов во главе с каким-то бароном Субботой, и Павла особо не интересовало, поскольку он вообще больше Леночкой раньше интересовался, если уж на то пошло. Все же он уже вырос из садика, а поэтому понимал, что никакие террористы к ним так просто не придут, а преступности еще и на его внуков хватит, поскольку та же экстремистка писала, что преступные наклонности имеются в природе человека, причем, независимо от национальности, ПМЖ, возраста, пола и уровня образованности. Это свобода выбора, дескать, и все перечисленные обстоятельства являются типа тормозом преступным наклонностям… или наоборот их обостряют. Что-то в таком роде.

Да и у них весь город был сдвинут не на терроризме, а на всякого рода магических и эзотерических практиках. Стасик про это вычитал у какого-то философа, рекомендованного, ясен пень, экстремисткой, что, если у граждан на государственном уровне уничтожить всякий смысл реального существования и бытия, систему прозрачного взаимодействия с реальностью и органами государственной власти, — граждане все равно будут воздействовать на реальность, но уже подручными с палеолита средствами.

И там дальше шло пояснение, что развитие государственной власти, становление нормативного пространства и системы законодательства производилось человечеством вовсе  не потому, чтобы развить до невероятных размеров частную собственность одних (как считал Энгельс), или, напротив, обуздать аппетиты в размерах частной собственности, а как раз чтобы вывести систему гражданского взаимодействия с государством на чистую воду, в систему установленного порядка.

В то же время все, кто старается обрушить установленный порядок, преследуя частные шкурные интересы, во вред всему обществу, — и является экстремистом, устраивая настоящие беспорядки, сопровождаемые гуманитарными катастрофами.

Ну, понятно, что экстремистка все это писала из желания как-то оправдаться, но смысл там был куда более реальный, чем в их заседаниях антитеррористической комиссии. А в конце, кстати, она там делала вывод, что, если у граждан полностью исключить установленный и легитимный способ взаимовлияния и взаимодействия с властью, уничтожить все социальные лифты и лишить жизнь смысла… то взаимодействие будет осуществляться как раз на тех уровнях, которые проконтролировать не удастся. Причем, с обоих сторон.

Здесь было наиболее запутанное место, которое Павел обдумывал, пока не уснул. Это означало, что и власти будут воздействовать нелегитимно и бесконтрольно? И если это так, то, значит, и те, и другие, не смогут проконтролировать результат?.. Короче, он тогда окончательно запутался и просто уснул к едрене фене в тот момент, когда общение со Стасиком окончательно превратилось в заседание антитеррористической комиссии на выезде.

Последнее, что он услышал, засыпая на велюровой диванной подушке перед работающим теликом, где зомби с окровавленными ртами грызли последних представителей власти и борцов с экстремизмом и терроризмом, были рассуждения Стасика о том, что, если даже формировать общественное мнение навязчивыми соцопросами про «две трети россиян», зомбировать этим удастся лишь тех, кто вообще предпочитает обходиться без собственного мнения, а, следовательно, и без того является зомби по жизни.

* * *

— Привет, Леночка! — шепотом сказал себе под нос Павел, закрывая машину пикалкой. Он решил, что сейчас с помятой рожей, после того, как только что подвез известного гомеопата (так сказать) Стасика до его кофейного царства на глазах у всевидящего ока общественности, он вот так… запросто заглянет в приемную и скажет: «Привет, Леночка!» Как можно беззаботнее.

И при этом он будет смотреть ей прямо в глаза и улыбаться. Как можно шире. Может даже спросит, не желает ли она посетить с ним кофе-брейк. У него как раз будет немного свободного времени после бытовухи с поножовщиной.

В последнее время он старался не смотреть на Леночку, даже, когда она обращалась к нему по просьбе Петровой. Ему вначале казалось, что у них складываются какие-то особые отношения, а потом вдруг Леночка перестала с ним шутить, болтать… полностью  переключившись  на бакалавра Осинского. Чтобы не видеть, как она напускает на себя непроницаемый сумрачный вид и смотрит в сторону, он тоже стал упираться взглядом наискосок в пол, здороваясь с девушкой или обращаясь по служебной надобности.

Но пока еще по старой памяти он обращался к ней по-прежнему, надеясь, что резкое охлаждение Леночки как-то рассосется само собой. Надежды эти таяли с каждым днем, особенно, когда в его адрес звучало нейтральное обращение Леночки «Павел, извините!..» вместо недавнего «Павлушка». Видимо, и ей дали понять, насколько неуместны в их серьезном учреждении переписка ВКонтакте, ржач в приемной без соблюдения субординации и предложения подвести до дома и обратно.

Распахнув дверь приемной, Павел почувствовал, что тщательно отрепетированное приветствие «Здравствуй, Леночка!» идет куда-то лесом и как можно дальше. Он просто застыл на пороге с открытым ртом, потому что на него глазками-пуговками, обведенными черными кругами, смотрела абсолютно лысая куколка вуду. Не хватало лишь надписи «Леночке-пеночке» и хвостика с черепушками.

— Здравствуй, Павлушка! — пропищала куколка Ленкиным голосом. — Я вчера в туалете у нас какую-то херь увидела, сразу все волосы выпали. Ты, когда в туалет пойдешь, вешай на зеркало халат Натальи Викторовны.

— Ни хрена ж себе, — смог выдавить из себя Павел вместо приветствия.

— И не говори! — промокнула глаза-пуговки одноразовым полотенцем Леночка. — Наталья Владимировна меня, конечно, поддерживает морально, но даже не знаю, что делать. Краситься невозможно, а в таком вот естественном виде тоже долго не продержишься. Полковник Чернышев сегодня утром мне сказал: «Пить надо меньше!»

— Ну, ты это… держись как-то! — сказал ей Павел банальщину, ставшую в их реальности чем-то вроде общего места и на любой случай. Понимая, что лепит полную чушь, он виновато спросил: «А может, к врачу?..»

— Может и к врачу, — понуро согласилась Леночка. — Когда понадобится к врачу, ты уж меня сам в психушку отвези и не бросай на вахте, ладно?

— Лен, да ты чего? — возмутился Павел.

— Я тебя прошу, Павлуша, ты уж сам меня в палату устрой и ремнями затяни потуже! — мстительно ответила Леночка. Чувствовалось, что ей даже приятно представлять, как это он исполнит нормы корпоративной этики и субординации в психушке. — Я ведь, Паша, никогда тебе зла не желала… А пострадала из вас больше всех!

— Да я… разве я-то… ну, ты, Лен, вообще! — окончательно растерялся и без того расстроенный Павел, чувствуя в ее словах скрытый упрек. Будто он еще и виноватым оказался, что вчера его зомби не покусали.

— Говорят, ты нынче со Стасиком? — почти равнодушно спросила его Леночка, перекладывая папки на столе.

— Да кто это… «говорят»? — возмутился Павел.

— Ну, это же нынче нормально, — пожала плечами Леночка. — У нас Наталья Леонидовна и Наталья Викторовна тоже решили вчера объединить два одиночества, так что чему же тут удивляться? Вы так много, так содержательно общались со Стасиком в последнее время, у вас столько было общих интересов… какого пидара у нас изметелили, у кого из них смартфон отняли… А как вас объединили кинематографическое искусство и литература… Можешь не волноваться, ничего неожиданного не произошло, все давно искали случая вас поздравить!

— Ты что, серьезно, Лен? — не понял ее тонкого юмора Павел. — Серьезно, да? А кто все-то?

— Да все! — зло выпалила Леночка. — Все подряд! Вчера Маринка из следственного звонила, сказала, что полицаи каких-то двух странных типов замели у кафе, где все пидарасы тусят, а в арку под домом твоя машина свернула… Конечно, машину Стаса тут же проверили на стоянке. Выяснилось, что ты опять за ним заехал в кафе, потому что мальчик-одуванчик перепил лишнего. Такой ты, Паша, заботливый, я просто не могу!

— Да ты что говоришь, Лена? — вышел из себя Павел.

— Говорю же, все нормально! Радуюсь за тебя, Пашенька! — сквозь слезы сказала Леночка. — Конечно, я теперь совсем лысая, со мной теперь как угодно можно! Думаешь, приятно, когда еще и Валентина Семеновна из следственного изолятора позвонила и рассказала, какие вы радостные от Стасика сегодня утром вышли и поехали в сторону его забегаловки! Надо же любовничка до работы подкинуть!

— Радуешься, значит? — с угрозой спросил Павел, багровея лицом.

— А что мне остается? — выкатила на него свои глаза-пуговки Леночка. — Мне остается только от души порадоваться за твое счастливое будущее, Пашенька! Кому я теперь лысая нужна? Мне, небось, надо саваном запасаться… А ты-то у нас в шоколаде! С чаем-кофе теперь всегда будешь! Мне-то и «Нескафе» сойдет!

— Кто тебе сойдет? — растерянно спросил Павел, поражаясь, насколько склочная натура оказалась у Леночки. А ведь он хотел по-хорошему еще…

Ответить ему очередной колкостью по поводу того, кто ей теперь сойдет, Леночка не успела. В приемную, уже увидев в окно кабинета  припаркованную на гостевой стоянке машину Павла, заскочила расстроенная Петрова. Она села напротив Леночки за стол, молча сделав молодым людям два знака руками: чтобы Павел оставался на месте, а чтобы Леночка налила ей воды из кулера.

Леночка участливо спросила, не плохо ли ей, а Петрова отмахнулась, что, мол, ей намного лучше, чем Леночке. Но видно было по ее посеревшему лицу, что все в жизни относительно, прежде всего, личное самочувствие.

— Наталья Леонидовна… и Наталья Викторовна сейчас… приперлись! — выдохнула Петрова. — Стой на месте, Павел, не дергайся! Туда нельзя! Это что-то с чем-то…

По ее словам, две Натальи явились на работу спозаранку в сильно нетрезвом состоянии. Ну, «явились»… было, пожалуй, не совсем подходящим для этого определением. Или самым подходящим… хрен поймешь. Приволоклись, притащились, доползли короче.  Обе лыка не вязали, пьяные… просто до неприличной степени! Они с трудом расплатились с водителем такси, потому что у одной на кармане висела отрубленная рука, вещдок.

— Они чью-то руку отрубили? — нисколько не удивляясь, поинтересовалась Леночка. Тому, что две дамы могут отрубить чего угодно кому угодно, сомневаться не приходилось. Оставалось только выяснить, кому они ее отрубили, но было совершенно очевидно, что отрубили они ее не без уважительной причины. Наверно, им показалась, что рука эта лезла явно куда-то не туда.

— А они руку отрубили в пьяном виде или уже после напились? — уточнил Павел на всякий случай.

— Так, молодые люди, чтобы сразу расставить точки над вашими приколами над старшими по званию! — строго сказала Петрова, допивая воду. — Рука у них от трупа, которому не меньше трех месяцев. По всей видимости, лежал где-то в подвале, сохранился неплохо. В целом, надо было бы, конечно, сам труп найти… Но они сказали, что этот гад сбежал, а руку им совал из потустороннего мира… из зеркала!

— Из Зазеркалья, что ли? — опять некстати уточнил Павел, который все никак еще не мог отойти от обидного во всех смыслах объяснения с Леночкой.

— Тоже из зеркала… — прошептала Леночка, осев на стул и ухватившись за лысый череп.

— Вот-вот! — подтвердила ее догадку Петрова. — У меня дома все же народа полно, к нам-то с Леночкой ночью точно никто не лез…  Да у меня всего два зеркала — в ванной и в коридоре… А к вам… со Стасиком?

Павел дернулся от прямого однозначного вопроса Петровой и буравящего взгляда в упор.

— Его вчера вытащили из кафе и избивали два зомби с зашитыми ртами и без зрачков! В арке стол мужчина среднего роста, спортивного телосложения, говорил по телефону! Я сделал по нему пять предупредительных выстрелов из пневматики, два раза попал с близкого расстояния, — четко отрапортовал Павел. — За аркой, во дворе дома его ждала машина, но ни марку, ни номер я рассмотреть не смог. Станислав слышал, как мужчина сказал в трубку: «Это я, Вадим Витальевич!»

— Где-то я уже слышала про этого Вадима Витальевича, — поджав губы, заметила Петрова. — И говорила кое-кому, что такие Вадимы Витальевичи никогда не выходят на пенсию и живут вечно… Ладно, давайте решать, что со всем этим делать. Но я все же должна уточнить… хотя бы для проформы… Скажи мне честно, Павел, это правда?

— Что, правда? – возмутился Павел. – Да я вчера вообще ничего не пил! Я сам видел этих двух с зашитыми ртами и вывернутыми глазами! У них все было в точности так, как у Ильгиза! Да я же вам скидывал ролик, вы же сами видели… И главный врач психушки просил больше таких не привозить… Я просто не понимаю эти подозрения.

— А я, Павел, не про зомби интересуюсь, — строго ответила Петрова. – Чего бы я вдруг начала в зомби сомневаться, если наши две подружки притащили живую руку? Я спрашиваю про это-самое! Меня твоя нетрадиционная ориентация тревожит. Потому что уже ведь до республики дошло!

— Что дошло до республики? – не понял Павел. – Моя ориентация? Нетрадиционная? Они там совсем с катушек съехали? Больше ничего их там не тревожит? Если чего-то до республики дошло, то они помочь нам всем должны! И с бегающей рукой и с зомби! Какого черта нам одним это дерьмо расхлебывать? Надо ОМОН вызывать!

— Попробовала сегодня… навести мосты, — с горечью ответила Петрова. – Мне заявили, что нас всех пора сдать в психушку, что мы тут все спились и завели себе…ну, этих-самых по пьянке, а что ты, Павел, теперь открыто живешь со своим бывшим осведомителем, морды всему кафе «Перекресток» вчера бил «за свою девушку», как мне в республике сказали.

— Прямо так и сказали? – оторопел Павел. – Вот ведь скоты! Ну, чего от них ждать?

— Ну, будем считать, что все это гнусные инсинуации, — тяжело вздохнула Петрова. – Так что придется самим выгребать, брать пример с Ферапонтова и Митькова, эти давно ни на кого не надеются. Слушайте, нам же где-то надо Стрелкова искать!

— А зачем Стрелкова искать? — подала голос Леночка. — Он из тех, что не тонет и само отыскивается, как только обрадуешься, что оно потерялось!

— Ну и, черт с ним! Хоть с этим не надо возиться, — с облегчением вздохнула Петрова. — Хотя я прямо не знаю, чем нервы успокоить… Работы невпроворот, а тут ведь все на нервах! Напиться, что ли?

— Нет, напиваться не надо! — решительно сказал Павел, перетягивая инициативу на себя. — Лен, а полковник где?

— Его с утра вызвали, он сказал, что будет к вечеру, — сказала Леночка. — Ой, точно! Мне у него фраза одна не понравилась… Вы же знаете, как он шутит по-идиотски. Он сказал, что будет к вечеру, а я спросила к какому часу, а он мне и добавил дословно — «когда солнце сядет»!

— Ничего себе! — поразилась Петрова.

— Вы меня пока здесь тогда подождите, а нашу парочку в кабинете заприте! — посоветовал Павел. — Я сейчас до кафе сгоняю, поесть нам привезу. Я со вчерашнего вечера ничего не ел! У Стасика голым-голо было, он же по кафе питается.

— Как ты все хорошо сообразил, Паша! — похвалила его Петрова. — А то я вообще растерялась! Давай, ждем! Леночка, ставь кофе! Обедать будем прямо здесь! У меня такой дикий выхлоп в кабинете… и трупом воняет… как в бомжатнике…

* * *

Кроме кафе Павел заехал в супермаркет, взял фруктов, овощей и зелени. За два года работы с Петровой он уже был немного в курсе, когда и по какому случаю закусывают на работе. Дома было намного проще — первое, второе, третье. Дома он, например, никогда не ел помидор черри, только в прокуратуре узнав, что это незаменимый ингредиент быстрого ужина. Они шли не только в салаты и канапе с моцареллой, в овощные и закусочные тарелки, но вместо маслин использовались в коктейлях с водкой.

Вообще Петрова любила «сделать стол» — быстро, по-военному, но совершенно неотразимо и необыкновенно вкусно. Поэтому на глазах оживала, разбирая принесенные им продукты.

— Леночка, — подняла она глаза на девушку, грустившую у компьютера. — пока все разъехались, ты наших дам при помощи Павла транспортируй до туалета, попроси его предварительно зеркало завесить. Павел, поступаешь в распоряжение Леночки! Давайте, скоренько, а я здесь пока поколдую!

В кабинете, куда Павел и Леночка заглянули, обезвредив зеркало в туалете, было действительно нечем дышать от стойкого алкогольного выхлопа и примешивавшегося к нему сладковатого запаха трупного разложения. Обе Натальи с оглушительных храпом спали прямо на стульях, даже как будто разметавшись во сне. Чувствуется, что у обеих за долгие годы службы выработалась привычка высыпаться и в более неподходящих условиях.

Сквозь их храп с подоконника все же слышались слабые неприятные звуки, будто кто-то острым ногтем царапал по стеклу. Сделав шаг к окну, Леночка приподняла вертикальные жалюзи, и тут же, зажав рот, побежала с булькающими звуками в туалет. На подоконнике, выбравшись из целлофанового пакета для вещдоков, пыталась влезть по стеклопакету пластикового окна, открытого в режиме микропроветривания, отрубленная кисть руки с выраженными трупными пятнами и признаками разложения третьей степени.

Первой пришла в себя уборщица Наталья Викторовна. Застывшего возле руки Павла чуть удар не хватил, когда еще минуту назад сладко храпевшая на стуле уборщица вдруг подскочила к уползающему вещдоку с пластмассовым контейнером.

— Вот ведь сволочь какая! — доверительно сказала она Павлу, закрывая контейнер над шевелящейся дланью. — А я сразу хотела в контейнер ее переложить, да мне показалось, что она уснула уже… Надо же какая пакость…  Как зеркальные карпы оживают! Может, на солнышке разомлела… Но еще в такси щипалась почем зря… А тут она себя, как нарочно, смирно так вела, будто бы совсем сдохла. Нам Наталья Владимировна не поверила даже. Говорит, признавайтесь, что в морг заезжали! Вроде как нарочно мы это с трупа срезали, чтобы ее до кондрашки довести. А мы что, девчонки, что ли?..

Павел пожал плечами и с трудом заставил себя оторвать глаза от контейнера, по которому довольная Наталья Викторовна постукивала ногтем, с садистской улыбкой прислушиваясь, как ей в ответ начинала шевелиться и скрестись полуразложившаяся синяя рука.

— Где я, а? — тихонько спросила Павла проснувшаяся Наталья Леонидовна. — Ну и надрались мы вчера…  не помню с кем. И мне такая херь приснилась, что просто на голову не наденешь… Расскажи мне какой подследственный такое, прямо сразу бы у меня обвинительное получил, без проволочек… за оскорбление при исполнении,

— Все это правда, — угрюмо подтвердила худшие опасения Натали уборщица, выступая из-за Павла с пластмассовым контейнером. — Я сейчас эту тварь в холодильник у себя в каморке поставлю, в морозилку. Она опять ожила… форточку искала! Зря ты надеялась, будто она уже сдохла.

— Неужели это все правда? — застонала Натали, зажимая виски. — Боже мой, какой же все это дурдом… Значит,  у меня сейчас вся стенка в зубной пасте? Вот ведь погань какая! И ведь скажи кому, никто не поверит…

— Ну, верят же, когда мы рассказываем про то, как баба-преподавательница после 30-ти лет работы в университете оказалась террористкой-экстремистской, — рассудительно успокоил ее Павел. — Хорошо хоть, вы ему кисть руки отханькали, а не башку. А то это уже стало притчей во языцех. Придешь рассказать о борьбе с терроризмом, так сразу интересуются, у скольких баб головы отрывал, чтобы выбить финансирование на безопасность на транспорте.

— Похами мне еще, малец! — не сдерживая раздражения, осекла его Натали. —  Ты думаешь, мы бы ему башку не отханькали, если бы возможность представилась? Думаешь, нам самим не обидно, что отханькали первое, что вылезло? Имели бы сейчас башку вещдоком, так сейчас бы хоть личность могли определить… Кстати, Викторовна! Надо бы дактилоскопию с этой суки снять, потом по базе пробить!

— Точно! — спохватилась уборщица. — Сейчас мигом!

Она выскочила из кабинета, а Натали пыталась усилием воли унять разламывающиеся виски. Посмотрев на нахмурившегося Павла, она через силу сказала: «Ты видишь, что вокруг творится? Ты понимаешь, как мне сейчас дурно?»

— Да вижу! — огрызнулся Павел. — Сам вчера палил в какого-то мужика, который двух зомби выставил против моего осведомителя. А он мне — друг детства, между прочим! И Леночку сегодня лысую увидел! Еще неизвестно, кому из нас теперь дурно… А интуиция мне подсказывает, что это напрямую связано с вашей борьбой с терроризмом, Наталья Леонидовна!

— Поговори мне еще, сопляк! — простонала Натали, принимая из рук догадливой Натальи Викторовны одноразовый стаканчик с водой, где шипела и брызгалась капельками какая-то шипучая таблетка.

— Это аспирин, — пояснила Наталья Викторовна. — Леночку рвет в туалете, я ей тоже аспирин дала. Руку положила в морозилку, дактилоскопию сняла.  И, друзья мои, заканчиваем ругаться по пустякам! Когда в одной лодке, нечего ее раскачивать. Наталья Владимировна всех зовет к столу, пять минут на сборы.

Стол у Петровой, как всегда, получился шикарным. Овощные и закусочные тарелки были выше всяких похвал. В салат с крабовыми палочками она воткнула красную витую свечку, поэтому у присутствующих возникло нечто вроде предпраздничной эйфории… или легкого психоза по причине сложно осмысливаемых событий последних дней.

— Если полковник Чернышев до заката припрется, мы свечку подожжем и скажем, будто день рождения Леночки отмечаем, — грустно пояснила она, приглашая всех к столу.

Наталья Викторовна, поняв, что ее пригласили за стол вместе со всеми, извинилась и на минутку исчезла. Вернулась она  с  запотевшей бутылкой французского шампанского.

— Надеюсь, шампанское не из морозилки? — подозрительно спросила ее Натали, разливая шампанское.

— Нет, я же шампанское в морозилке не держу, — засмеялась уборщица. — Что, боитесь трупным ядом заразиться? Как от того маньяка, который трупы в квартире держал?

— Дамы, заканчивайте шутить, — улыбнулась ее остроте Петрова. — Леночка, не обращай внимания! Не грусти, надо поддерживать друг другу тонус. Что же теперь поделаешь? Зато встречаем зомби-апокалипсис с шампанским! Хорошо у нас живут наши загадочные и секретные!

— Ну, работа у нас такая! — довольно пробормотала уборщица. — Раз уж у нас такое импровизированное празднество, хочу поднять этот тост за нашу Леночку!

— За меня? — удивилась Леночка.

— За тебя, дорогая, за тебя! — утвердительно ответила уборщица. — Я тебя раньше всерьез не принимала, можно сказать, в грош не ставила, но теперь вижу, что надо выпить за тебя! С боевым крещением!

Все радостно чокнулись с польщенной Леночкой, а Петрова растрогалась больше Леночки. Обняв Леночкину лысую голову она с умилением сказала: «Вот и новый прокурорчик родился! Человек приходит в этот мир лысым… так что с Днем рождения, Леночка!»

(Продолжение следует)

Читать по теме:

• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава I. Ключ от всех дверей
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава II. Ультрароссиянцы
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава III. День строителя
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава IV. Полицейские посиделки
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава V. Одержимость
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава VI. Выбраковка
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава VII. Нетрадиционная ориентация
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава VIII. На зимней рыбалке
• Безбрежные воды Стикса. Книга II. Упованья входящих. Глава IX. Инфернальные ощущения