ГЛАВА VII
Смерть Клавдия. – “Апоколокинтозис”. – Начало царствования Нерона. – Борьба с Агриппиной. – Роман Нерона и Актеи. – Богатства Сенеки
13 октября 54 года умер Клавдий, и на престол вступил не достигший еще семнадцатилетнего возраста Нерон. Эта перемена имела громадное значение в жизни Сенеки. Из профессора риторики он превратился в полновластного министра, так как сам император, по молодости своей, не мог самостоятельно заниматься делами управления, и первыми шагами Нерона пришлось руководить Сенеке.
Первыми действиями молодого императора было воздаяние установленных почестей покойному Клавдию. Клавдий был причислен к сонму богов; Агриппина была назначена жрицей нового божества, а Нерон произнес торжественную погребальную речь, написанную Сенекой. Речь эта, несмотря на обычный стиль и такт Сенеки, по справедливости считавшегося лучшим оратором того времени, произвела на слушателей не совсем благоприятное впечатление. Пока Нерон говорил о благородстве происхождения Клавдия, о доблестях его предков, его личных наклонностях к научным занятиям, о мире и благоденствии, которыми пользовались провинции в его царствование, внимание слушателей поддерживалось, но когда Нерон перешел к восхвалению справедливости и государственной мудрости Клавдия, никто не мог удержаться от смеха.
Гораздо большим успехом увенчалась, так сказать, подпольная сатира Сенеки против Клавдия, пародировавшая апофеоз этого ничтожного императора. В ней Сенека излил свои истинные чувства – всю свою злобу против Клавдия, которая за последние дни обострилась еще и обязанностью принимать участие в обожествлении императора, несмотря на то, что Сенеке был глубоко противен даже самый обычный апофеоз смертных, но сильных мира сего.
Сенека имел и личные причины ненавидеть Клавдия – за свою ссылку, за те унижения, которые приходилось переносить при его дворе; но, помимо личных отношений, он считал Клавдия за ничтожного и жалкого развратника. Клавдий был от природы ограничен, к концу же своей жизни – как раз к тому времени, как его избрали в императоры, – совсем выжил из ума. При дворе Калигулы Клавдий был мишенью грубых и оскорбительных насмешек императора. Ставши сам кесарем, Клавдий жил в постоянной тревоге, боясь заговоров, и поэтому был жесток с окружающими. Он был притом так забывчив, что нередко приглашал к своему столу лиц, которых весьма незадолго перед тем казнил. Казнив свою жену Мессалину, он вскоре стал выказывать знаки недоумения по поводу ее отсутствия на супружеском ложе. Когда однажды к Клавдию пришли представители одной провинции с жалобой на своего наместника, он понял, будто они благодарят императора за удачный выбор для них правителя, и продлил срок его проконсульства еще на два года. Клавдий имел слабость лично выслушивать тяжущихся на форуме, и при этом часто выносил приговор, забыв выслушать защитника. Кроме того, Клавдий был крайне вспыльчив и смешон во гневе. Все эти черты покойного императора нашли точное воспроизведение в сатире Сенеки.
Сатира написана в смешанной форме – в стихах, прерывавшихся прозой, и, по мнению критиков, представляет из себя лучший образец легкого политического памфлета. Дион Кассий сообщает, что она была озаглавлена “Апоколокинтозис”. Слово это есть пародия на слово “апофеоз”. Как это последнее означает обращение в бога, так первое значит превращение в тыкву, – растение, служившее у древних символом глупости (как у нас пробка). Однако в дошедших до нас списках сатира нигде так не называется, равным образом в ней не упоминается об обращении императора в тыкву. Содержание сатиры состоит в том, что Клавдий после смерти[5] попадает в царство мертвых, где заявляет претензию на божеский сан; в претензии этой, однако, ему отказывают, по предложению Августа, и передают Клавдия в руки одного из адских судей, Эака. Эак, по свойственному ему беспристрастию, осуждает Клавдия, не выслушав его оправданий, как это при жизни делал и сам император. Клавдия приговаривают вечно исполнять одну и ту же бесполезную работу, а именно – так как он был любителем игры в кости, вечно бросать кости из дырявой чашки. Наказание это, однако, не было приведено в исполнение, так как, едва Клавдий принялся за это занятие, явился Калигула и потребовал его себе как своего беглого раба. Претензия Калигулы была уважена, но он подарил Клавдия, за негодностью, письмоводителю адского суда Менандру – в помощники при судопроизводстве. На этом сатира обрывается. Весь интерес ее сосредоточивается в частных намеках на лица и события в Риме, теперь без комментария не понятных.
Похоронив Клавдия, Нерон, или, точнее, Сенека, обратился к общественным делам. Прежде всего, Нероном была произнесена в сенате речь, в которой излагалась программа нового царствования. Нерон обещал устранить те законы, которые возбуждали особое недовольство в народе. Он обещал не быть единоличным судьею в процессах, не судить обвинителя с обвиненным в тиши своего дворца, предоставляя решающее слово немногим приближенным. Двор Нерона будет недоступен продажности и интригам, и его личные дела будут отделены от общественных. Сенат вступит в свои прежние права, провинции будут входить в сенат через своих проконсулов; сам же Нерон будет стоять во главе войска.
Благодаря Сенеке и Бурру обещания Нерона в первые годы царствования выполнялись, и очень многие законы прошли помимо императора через сенат: так, был установлен закон, запрещавший взимать плату с тяжущихся за ведение процесса, было отменено постановление, принуждавшее избранных в квесторы давать гладиаторские игры, – в этом последнем законе можно усмотреть влияние самого Сенеки, и т. п. Когда Нерон был избран консулом вместе с Луцием Антистием и, по требованию сената, Антистий должен был принести присягу в верности императору, Нерон, памятуя, что консулы только соправители, равные друг другу, освободил своего сотоварища от присяги. В Риме по случаю этого поступка заговорили о возвращении к золотым временам республики…
Однако, хотя все эти поступки совершались под именем Нерона, ни для кого не могло быть секретом, что за ними кроется Сенека. И в самом деле, когда в Армении вспыхнул мятеж, в Риме встревожились, опасаясь, что император по молодости лет не сумеет справиться с ним; но упоминание о Сенеке и Бурре заставляло успокаиваться умы граждан. Предчувствуя в Нероне кровожадность, Сенека обращал особое внимание на развитие в императоре наклонности к милосердию. Он успел в этом настолько, что, подписывая первый смертный приговор в свое царствование, Нерон воскликнул: “О, если бы я не умел писать!” В восклицании этом есть, однако, доля лицемерия. Тем не менее, Сенека подхватил его и в начале второго года царствования Нерона посвятил ему трактат “О милосердии”, в котором необыкновенно превозносил кроткий нрав Нерона и красноречиво доказывал ему хорошие стороны милосердия, приводя в пример Августа, достигшего расцвета славы и безопасности именно в конце своей жизни, когда стал снисходительнее обращаться со своими врагами, чем многих привлек на свою сторону. Этот трактат Сенеки, хотя и написанный по правилам стоической философии, отличается необыкновенной простотой и популярностью изложения: очевидно, философ применялся к возрасту и к пониманию своего ученика. Но, кроме теоретических советов быть милосердным, Сенека старался и практически приучать Нерона к этой добродетели, заставляя молодого императора произносить в сенате речи в пользу граждан, невинно пострадавших при Клавдии. Так, по настоянию Нерона, был возвращен Платон Латерат, обвиненный в связи с Мессалиной и лишенный сенаторского звания.
Если Сенеке и не удалось сделать Нерона милосердным навсегда, хорошо уже и то, что он был милосерден хоть когда-либо. Во всяком случае, благодаря Сенеке первые годы правления Нерона были так хороши, что впоследствии император Траян говаривал, что редкий правитель превзошел доблестями Нерона в первые пять лет его царствования.
К несчастью, Сенеке с самых первых шагов приходилось бороться с Агриппиной, которая во всех мерах республиканского характера видела умаление своих почестей. Ей хотелось самой царствовать именем Нерона, но допустить ее до этого, при ее мелком властолюбии, было бы весьма рискованно. Оттого одной из первых задач придворной деятельности Сенеки было устранение Агриппины. Это было нелегко, так как она пользовалась большим влиянием на сына. Нерон называл ее лучшею из матерей. Она присутствовала за занавесью при заседаниях сената, происходивших во дворце. Наконец Агриппина обладала значительною дозой нахальства и делала попытки стать даже выше императора, пользуясь его юношеской застенчивостью.
Первое столкновение Сенеки с Агриппиной произошло при приеме армянских послов, просивших аудиенции у Нерона. Агриппина хотела сама принять их, но Нерон, по знаку Сенеки, пошел к ней навстречу. Таким образом, под видом любезности к матери он не допустил ее к почестям императрицы.
Следующее столкновение Сенеки с Агриппиной произошло по поводу Актеи. Как известно, Нерон был женат на дочери Клавдия – Октавии; но брак этот был ему не по сердцу, и при страстности темперамента Нерона можно было ожидать больших неудобств, в случае если бы его любовь обратилась к какой-нибудь честолюбивой придворной даме. Поэтому Сенека и Бурр вздохнули с облегчением, когда выбор Нерона пал на скромную и бесцветную вольноотпущенницу, неспособную играть никакой политической роли и сверх того благоговевшую перед умом и добродетелью Сенеки. Напротив, Агриппина пришла в ярость, узнав о сердечной склонности сына. Тем не менее, Сенека, надеясь, что связь с Актеей предохранит Нерона от более опасных увлечений, покровительствовал ей. Друг Сенеки, Анней Серен, принял на себя исключительную роль притвориться влюбленным в Актею и взять на себя грех императора. Все поведение Сенеки в этой истории достойно удивления. Вмешаться в такое щекотливое дело, рискуя самому потерять репутацию, – на это может быть способен только человек, обладающий широким нравственным мировоззрением.
Но Агриппина не могла успокоиться. В гневе она стала грозить, что возбудит народное восстание против императора в пользу Британника, законного наследника Клавдия. Когда эта угроза дошла до Нерона, он приказал отравить Британника, а Агриппина впала в немилость. Ее личный враг, тетка Нерона – Домиция Силана – с помощью наемных доносчиков обвинила Агриппину в желании возвести на престол Рубеллия Плавта. Донос был сделан во время пира и привел Нерона в ярость. В гневе хотел он без суда убить Агриппину и лишить звания начальника стражи Бурра как пользовавшегося ее покровительством. Но вследствие убеждений Сенеки Нерон отменил свои приказания и послал философа допросить свою мать. Агриппина вела себя на допросе с редким достоинством. “Я не удивляюсь, – сказала она между прочим, – что материнские чувства неведомы Силане: у нее не было детей. Мать не может изменять своим детям так, как это низкое создание изменяло своим любовникам… Если Домиция своим доносом хотела только выказать заботливость о моем сыне, я ей очень благодарна; но это всего лишь комедия, измышленная ею в обществе любовников. Благодаря мне Нерон был усыновлен Клавдием, облечен консульскою властью, получил престол; а эта женщина, что делала она для моего сына? Задавала пиры в Байях! И чего ради стала бы я заводить смуту, поднимать войска, нанимать убийц, – разве я буду царствовать? Кто бы ни был на престоле: Плавт, или кто другой, – всегда будут у меня враги, чтобы обвинять меня – не в словах, вырвавшихся в минуту гнева, в минуту безумия оскорбленного чувства, но в преступлениях, в которых может оправдать только сыновняя любовь”.
Эта речь произвела сильное впечатление на Нерона. Он примирился с матерью, и этот их мир был гораздо опаснее прежней дружбы… Чувственность Нерона достигла в это время таких размеров, что для того, чтобы погасить ее, он в компании придворных развратников производил дебоши на римских улицах.
Удаление Агриппины от двора было апогеем силы и значения Сенеки, после чего его влияние на императора начинает быстро уменьшаться и падать. К этому времени Сенека достиг высших гражданских почестей: в 57 году от Р. X. он был консулом. Богатства его также значительно возросли благодаря щедрым подаркам Нерона. Состояние его в это время оценивалось крупной суммой в триста миллионов сестерциев (около 13,25 млн. золотых рублей). Одних драгоценных треножников у него было несколько сот. Это огромное состояние требовало для управления значительной траты времени, тем более, что Сенека не оставлял своего имущества мертвым капиталом. Деньги его пускались в разные обороты в провинциях, преимущественно в Британии; в обширных же своих поместьях Сенека развел виноградники. Он управлял своими имениями отчасти через доверенных лиц, отчасти же непосредственно, так как сам был прекрасным знатоком виноградарного искусства.
ГЛАВА VIII
Процесс Сциллия. – Упреки Сенеке в его богатстве. – Послания к Галлиону “О счастливой жизни” и к Серену “О неуязвимости мудреца”. – Трактат “О благодеяниях”. – Взгляды Сенеки на рабов
Громадное богатство Сенеки и неослабевающая к нему милость Нерона, естественно, вызывали к философу зависть. Один из завистников выступил против него даже с публичными обвинениями. Это был некто Сциллий, взявшийся обвинять философа, неизвестно, по собственной инициативе или по тайному уговору с кем-либо из более влиятельных лиц партии, противной Сенеке. Прошлое Сциллия было весьма сомнительным. Еще в царствование Тиберия он был изгнан из Рима за лихоимство в судебном процессе, совершенное им в качестве квестора. Позднее, в царствование Клавдия, вернувшись в Рим, он составил себе громадное состояние, занимаясь доносами, совершаемыми им как по собственному почину, так и по поручению Мессалины. Своими доносами Сциллий погубил немало знатных римлян.
Когда при Нероне был восстановлен закон Цинция, запрещавший даже адвокатам принимать денежное вознаграждение от тяжущихся, и Сциллий был привлечен к ответственности в нарушении этого закона, он, взамен оправданий, обрушился с обвинениями в адрес Сенеки. По словам Сциллия, Сенека преследовал всех друзей Клавдия, чтобы тем самым отомстить за свое изгнание. Пустота занятий Сенеки и его старания выдвигать на сцену молодежь вели к тому, что забывались немногие представители настоящего ораторского искусства. Он, Сциллий, действительно был квестором Германика, Сенека же внес растление в нравы семейства этого великого человека. Неужели получение благодарности за ведение процесса – большее преступление, чем обольщение знатных дам Рима? И какой философией, какой мудростью, какими заслугами сам Сенека в течение четырех лет милостей Цезаря составил себе состояние в триста миллионов сестерциев? Сенека присвоил завещания римских граждан и имения богачей, умерших без наследников. Италия и провинция обременены его поборами. Он же, Сциллий, владеет весьма умеренным состоянием, и все готов перенести скорее, чем подчиняться какому-то выскочке.
Сочинения философа дают лучший ответ на клевету Сциллия, в которой наиболее существенным является обвинение Сенеки в алчности. Однако и это обвинение не выдерживает критики. Действительно, Сенека пускал свои деньги в рост. Дион Кассий упоминает даже как об одной из причин восстания британцев в 61 году (спустя два года после процесса Сциллия) то, что Сенека, ссудивший свои деньги британцам, сразу потребовал обратно всю сумму долга. Весьма вероятно, что Сенека и сделал это именно вследствие обвинений Сциллия, не желая, чтобы даже тень любостяжания лежала на его поступках. Но неужели можно вменять в преступление человеку то, что он не оставляет лежать свой капитал мертвым? Что же касается источников богатства Сенеки, то оно составилось исключительно подарками Нерона.
Император был очень щедр на подарки, в особенности по отношению к своему прежнему воспитателю, а при деспотизме Нерона не принимать эти подарки было невозможно. Тацит упоминает, что после убийства Британника Нерон разделил имения принца между своими приближенными; в их числе, очевидно, был и Сенека. Такого рода подарки приходилось принимать поневоле. В своем трактате “О благодеяниях” Сенека прямо говорит: “Не всегда можно отказываться; иногда бываешь вынужден принять подарок: какой-нибудь мрачный, жестокий тиран может принять отказ за личное оскорбление”.
Обвинение Сциллия весьма возмутило и сенат, и самого Нерона. Император велел ускорить решение по делу Сциллия. С этой целью против клеветника выставили обвинение в доносах на многих знатных римлян, результатом которых была смерть обвиненных. Сциллий ссылался на то, что все эти доносы были совершены им по приказанию Клавдия; но Нерон заставил его молчать, сказав, что у него есть доказательства того, что Клавдий никого не преследовал сам. Тогда Сциллий сослался на Мессалину; но и это не помогло. Отчего же, в самом деле, эта женщина выбрала орудием своих интриг именно Сциллия? Общий голос требовал наказания клеветника, и Сциллий был приговорен к лишению части своего имущества и ссылке на Балеарские острова.
Процесс Сциллия произвел, однако, неблагоприятное впечатление на друзей и родных Сенеки. Отовсюду посыпались к нему запросы о степени справедливости обвинений Сциллия. Сенеке пришлось оправдываться. В трактате “О благодеяниях”, который писался как раз в год процесса Сциллия, во многих местах можно видеть оправдания философа. Но всего полнее он изложил свою апологию в письме к старшему брату, Галлиону, озаглавленном “О счастливой жизни”.
“Мне говорят, – пишет он между прочим, – что моя жизнь не согласована с моим учением. В этом в свое время упрекали и Платона, и Эпикура, и Зенона. Все философы говорят не о том, как они сами живут, но как надо жить. Я говорю о добродетели, а не о себе, и веду борьбу с пороками, в том числе и со своими собственными: когда смогу, буду жить, как должно. Ведь если бы я жил вполне согласно моему учению, кто бы был счастливее меня; но и теперь нет оснований презирать меня за хорошую речь и за сердце, полное чистыми помыслами… Про меня говорят: “Почему он, любя философию, остается богатым? Почему учит, что следует презирать богатства, а сам их накапливает? Презирает жизнь и живет? Презирает болезни и, между тем, очень заботится о сохранении здоровья? Называет изгнание пустяком, однако, если только ему удастся, состарится и умрет на родине?” Но я говорю, что это следует презирать не с тем, чтобы отказаться от всего этого, но чтобы не беспокоиться об этом. Марк Катон, хваля век первобытной бедности, владел состоянием в четыреста миллионов сестерциев (17,5 млн. рублей золотом) и, если бы представился случай еще приумножить свое состояние, не упустил бы его. Мудрец не любит богатства, но предпочитает его бедности; он собирает его не в своей душе, но в своем доме…”. “За что обрекать мудрость на нищету? Мудрец может иметь состояние, но оно не должно быть отнято с пролитием крови ближнего, не должно быть захвачено коварством или грязными процессами. Наконец мудрец лучше других распорядится богатством. Мудрый владеет богатством; невежда же сам во власти его. Мудрый дает богатству полезное назначение, наконец, раздает его. Раздает? Но к чему преждевременно протягивать руки? Мудрый раздает его только добрым”. Отвечая клеветникам, Сенека ставит себя на место Сократа, осмеиваемого Аристофаном. “Он стоит (среди порицателей), как скала, окруженная разъяренными волнами. Яритесь, волны! Он победит вас своим равнодушием. Нападающий на того, кто крепок и возвышен, причиняет боль только самому себе. Вам нравится находить чужие недостатки? Вы считаете чужие царапины, хотя сами сплошь изъедены язвами? Что ж! Указывайте родимые пятна на прекраснейшем теле, а сами оставайтесь покрытыми чесоткой. Упрекайте Платона за то, что он искал денег, Аристотеля за то, что он их принимал! Но… как бы вы были счастливы, если бы вам удалось сравняться с ними, хотя бы в их недостатках!”
В послании к Серену Сенека рассматривает, в какой степени может быть оскорбительна для него клевета Сциллия. Философ доказывает своему другу, что мудреца нельзя ни обидеть, ни оскорбить. “Если кто захочет обидеть мудреца и сделает к тому попытку, то все же обида не коснется мудрого. Обида имеет целью причинить зло; но в мудрости нет места злу, ибо для нее зло только в пороке, а порок не может быть там, где обитает добродетель”. Еще менее доступен мудрец для оскорбления. “Насмешки и дерзости, которые говорят дети своему наставнику, никто не считает за оскорбления, но за шалости. Мудрец же относится ко всем людям, как мы относимся к детям”. Эти основные положения развиты в послании к Серену с обычным для Сенеки остроумием.
Самым крупным произведением Сенеки в этот период, несомненно, должен считаться его большой трактат “О благодеяниях”, посвященный Эбуцию Либералису. В трактате этом рассматриваются различные вопросы о том, как следует принимать и как оказывать благодеяния, начиная с самых мелких подарков. В главе о подарках мы видим даже светского человека, – так остроумно и с таким тактом говорит Сенека о выборе различных подарков, сообразно отношениям и состоянию обменивающихся ими. Из этой главы лица, желающие сделать подарки своим друзьям, еще и сегодня могут почерпнуть общие указания.
Замечательны мысли Сенеки о благодарности как о чувстве, которого нельзя требовать насильно. Сенека учит, что не следует оказывать благодеяния, рассчитывая на благодарность, но что следует их оказывать вполне бескорыстно. Точно так же не следует придавать особого значения нравственным качествам лиц, которым благодетельствуешь: “Дурные люди всегда будут, и отказываться ради них от добродетели не следует”. Все эти мысли, ставшие теперь ходячими фразами, в то время отличались совершенной новизною, и распространение их в обществе естественно подготавливало древний Рим к принятию учения Христа.
Но всего замечательнее мысли Сенеки о том, можно ли считать благодеяние, оказанное рабом, за благодеяние. “Многие мыслители различают благодеяние, долг и обязанность; под благодеянием они разумеют то, что дает посторонний, то есть такой человек, которого нельзя было бы упрекнуть, если бы он его не оказал; под долгом – то, что исполняют близкие родные, жена, дети, которые в таких случаях повинуются призыву нравственного долга; под обязанностью то, – что дают рабы, которые всецело принадлежат господину”. “Прежде всего, – замечает Сенека, – тот, кто не допускает, чтобы раб мог оказать благодеяние, не признает прав человека. Ибо дело не в том, каково чье-либо общественное положение, но какова нравственная ценность. Раб может быть верен, может быть храбр, может быть великодушен; следовательно, может и оказывать благодеяния, ибо это тоже относится к области добродетели. Рабы до такой степени могут благодетельствовать господам, что последние часто живут их благодеяниями”. Несколько ниже Сенека высказывает еще более смелые для того времени мысли: “Заблуждается тот, кто думает, что рабство захватывает всего человека: лучшая часть его изъята от рабства. Только тело предано и подчинено господину; душа же свободна. Она до того свободна, что не может быть удержана даже ее телесной темницей. Судьба предала господину тело: его он покупает и продает; душа же не может быть отдана в рабство. Итак, господин может принимать благодеяния от раба, как и всякий человек от человека… Почему бы личность человека умаляла значение его поступка, а не поступок облагораживал того, кто его совершил? У всех людей одно происхождение, и все одинаково благородны, поскольку одарены справедливостью и склонностью к хорошим поступкам. Тот, кто выставляет в атриуме статуи предков и выписывает их имена на преддвериях храма, только более известен, а не более благороден, у всех один отец – мир, хотя одни с самого рождения обречены на славную, другие – на безвестную жизнь”. Так учил и писал Сенека задолго до водворения христианства в Римской империи. Неудивительно, что почитатели философа хотели в нем видеть тайного христианина и приписывали ему переписку с апостолом Павлом. Значение гуманных воззрений Сенеки высоко ставится даже самыми ярыми его противниками.
Читать по теме:
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 1, 2
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 3, 4
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 5, 6
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 7, 8
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 9, 10
- Пл. Краснов-Сенека. Главы 11, 12