Легенда на вынос. Часть II

Отсутствие на авансцене официальной общественной жизни каких-либо харизматиков влечет за собою потерю интереса публики к данной площадке. Необходимо каким-то образом оживлять имеющийся сейчас театр марионеток.

Кукловоды отрабатывают новые технологии создания объектов публичного внимания. Помните старую технологию рубки бабла клонами популярных ВИА? Особенно в 90-ые «разгулялись» певцы под чужую «фанеру».

А вот в литературе можно образ великого писателя лепить и из «покойничка», раскрути и приписывай ему, что ни попадя. …Правда подобный сюжетец уже описан у Марининой в одном из детективчиков …, а значит прост, …как советская трёшка…

«…Этот писатель в два счета сделал из себя легенду»

…один из самых загадочных и интересных современных авторов

Дмитрий Бакин (Бочаров) редко появлялся в редакциях и ни разу не присутствовал даже на церемониях вручения ему литературных премий. Но среди знатоков он котируется чрезвычайно высоко.

Удостоен премий журналов «Огонек» (1989) и «Знамя» (1995), премии «Антибукер» (1996).

Книги Дмитрия Бакина переведены и изданы во Франции, Англии, Германии, Италии, Японии и других странах.

В эту книгу включено, по существу, всё, что успел написать до своего раннего ухода из жизни (7 апреля 2015 г. в возрасте 51 года) один из самых загадочных и интересных, по мнению ведущих критиков, прозаиков России второй половины ХХ и начала ХХI веков.

Да мы уже в курсе, кто в этих «кругах» нынче «котируется чрезвычайно высоко». Достаточно самим этим «кругам» все же поинтересоваться, а что такое у них нынче «котируется»?.. Слово, между прочим, не слишком подходящее для легенды… Словечко мерзкое, ростовщическое… и одновременно мошенническое. Честно говоря, подзадрали этими «котировками стоимости нефти на мировых рынках», чтоб еще и котировки какого-то «Бакина» подсовывать…. Уже ушедшего в мир иной, так сказать.

Мы-то покамест не померли, между прочим, чтоб так откровенно плевать на наши мысли по этому поводу.

Жил на свете, оказывается, загадошный Бакин с чрезвычайно высокими котировками… а потом взял да и помер, оставив на память… хм… «легенду». А рассказывают сие предание такие затрапезные личности, которые отчего-то не могут сравнить советские тиражи — и те, которые получены при них.

Ей Богу, так хочется попросить филологов позаглядывать в словари и не лепить откровенную чушь. В особенности, смешно, когда под шумок начинают сами себя величать «ведущими критиками» и «ведущими прозаиками». В тот момент, когда мы имеем одного-единственного прозаика, которому по плечу анализ происходящего здесь и сейчас.

Все остальные, включая новоявленную «легенду» могут лишь долго ныть про тонкое ощущение потерянности-растерянности на уровне ничейного котенка возле мусоропровода, расписываясь в полной неспособности решать проблемы.

А как сказала все та же, единственный прозаик по фамилии Дедюхова, искусство должно решать проблемы, а не обременять ими все общество. Да и некрасиво это… обременять подобными «легендами» в тот момент, когда жизни читателей пускают под откос…

Пора бы уже расстаться с этой ущербной совковой привычкой, в русле партийности в литературе, — «ставить проблемы перед всем обществом». Их и ставят те, кто умеет только создавать проблемы. Этот урок паразитов от литературы мы выучили накрепко, можно не озадачиваться с очередными «легендами».

Значение слова Легенда по Ефремовой:
Легенда — 1. Поэтическое фантастическоесказание (обычно религиозного содержания). // Фантастическийрассказ, поэтическое предание о каком-л. событии или лице.
2. Инструментальнаяпьеса повествовательного характера, часто воплощающая музыкальными средствами какое-л. народное предание.
3. То, что кажется невероятным; вымысел,выдумка.
4. Вымышленная с целью конспирации биография разведчика.
5. перен. Надпись на монете.
6. перен. Пояснительныйтекст и совокупность условных знаков к плану, рисунку, карте и т.п.

Значение слова Легенда по Ожегову:
Легенда — Вымышленные сведения о себе у того, кто выполняет секретное задание Spec

---

Легенда О героических событиях прошлого Lib

---

Легенда Поэтическое предание о каком-нибудь историческом событии

---

Легенда Поясняющий текст

---

ЛегендаСвод условных знаков при карте, плане, схеме Spec

Легенда в Энциклопедическом словаре:
Легенда — карты — свод условных знаков и пояснений к карте.

---

(от лат. legenda — букв. — то, что следует прочесть), 1) всредневековой письменности — житие святого и религиозно-нравоучительныйрассказ, притча; в фольклоре — вошедший в традицию народныйрассказ очудесном, воспринимающийся рассказчиком и слушателем как достоверный(легенда о «»золотом веке»»); в новейшей литературе всякое произведение,отличающееся поэтическим вымыслом, но претендующее на некую достоверностьв прошлом. 2) В обиходном значении — что-то невероятное, выдумка.

Значение слова Легенда по словарю нумизмата:
Легенда — Надпись на монете.

Значение слова Легенда по словарю синонимов:
Легенда — предание

Значение слова Легенда по словарю Ушакова:

ЛЕГЕНДА
легенды, ж. (латин. legenda — то, что надочитать) (книжн.). 1. Поэтическое фантастическоесказание религиозного содержания. || Всякийфантастическийрассказ, поэтическое предание о каком-н. событии. Легенды старого замка. Средневековые легенды. 2. Вымысел, выдумка; то, что кажется невероятным. Это — легенда, не заслуживающая доверия. Про него ходили целые легенды. 3. Надпись на монете (спец.). 4. Пояснительныйтекст к плану, рисунку, карте и т. п. (спец.).

Значение слова Легенда по словарю Даля:

Легенда
ж. лат. священное преданье, поверье о событии, относящемся до церкви, веры; четия, четья; вообще, преданье о чудесном событии.Значение слова Легендарный по Ефремовой:
Легендарный — 1. Соотносящийся по знач. с сущ.: легенда,связанный с ним.
2. Свойственный легенде (1), характерный для нее. // Невероятный,неправдоподобный,вымышленный,выдуманный.
3. Существующий только в легенде (1); фантастический.
4. перен. Овеянный славой (о ком-л., чем-л. необыкновенном, героическом).

Значение слова Легендарный по словарю Ушакова:

ЛЕГЕНДАРНЫЙ
легендарная, легендарное; легендарен, легендарна, легендарно (книжн.). 1. Являющийся легендой, содержащий в себе легенду. Легендарная повесть.Легендарныйрассказ. 2. Невероятный,неправдоподобный. Легендарные слухи. || Необыкновенный,небывалый.Легендарныйхрабрец.Легендарныйгерой. Легендарная личность (книжн.) — окруженная ореолом необыкновенного.

Достаточно? Это легендарный храбрец или герой, хоть что-то пристойное совершивший в жизни, а не просто… где-то занимавшийся онанизмом из большой любви к себе самому.

Вначале они устроят автономную систему, чтоб никакого толку от них в жизни не было, поживут только для себя, наплевав на все общество, а после на ровном месте начинают «легенды создавать»… из себя самих, поскольку ничего, кроме «образа автора», который в большой русской прозе вообще недопустим (если наше филологическое отребье хоть что-то усвоило после «золотого века» русской литература ХIХ века).

При этом наши продажные филолухи и примкнувшие к ним юристы-экономисты решили, будто общество их обязано «докармливать» (в момент полного разрушения и разворовывания государственной собственности и инфраструктуры, в условиях гуманитарной катастрофы) — чтоб еще и спросить ничего нельзя было за эту кормежку.

Итак, возникает из небытия, приветом с того света некий «писатель», которого никто не знал при жизни, потому что уж очень это скучно, неинтересно, незначительно, вторично, читанное не раз… и т.д. Ни разу при жизни он не сказал ничего достойного общественного внимания. Жил по примеру учителя древнегреческого по кличке «влюбленный Антропос», тщательно фильтровал базар, за что удостоился посмертного возвеличивания.

Но надо же помнить, что с этими «легендами» вылезают уже после Антона Павловича! После того, как у него уже описана несказанная радость, когда, наконец, похоронили того человека в футляре, тоже бывшего при жизни… той еще «легендой». А посмертно он стал уже притчей во языцех.

Зачем же в мелочах повторять резюме «Человека в футляре» Чехова, когда наш куда более маститый прозаик Антон Павлович уже описал, насколько к лицу оказалась смерть Беликову, как подходил ему этот его последний футляр, какое облегчение испытывали все вокруг, понимая, что он уже ничего не скажет и не напишет. Хотя он говорил исключительно проверенные временем истины. Точнее, изрекал.

Дми́трий Генна́диевич Ба́кин (наст. фамилия Бочаро́в; 13 января 1964, Чистяково — 7 апреля 2015, Москва) — российский писатель. Сын журналиста и публициста Геннадия Бочарова.
Писатель был отмечен премиями журналов «Огонёк» (1989) и «Знамя» (1995). В 1995 году за сборник «Страна происхождения» стал лауреатом «Антибукера». Опубликовал две книги прозы. Его произведения переведены в Англии, Франции, Германии и других странах^[2]. Критики сопоставляли его творчество с текстами Платонова, Камю и Фолкнера (сам Бакин при этом отмечал, что творчество Платонова открыл для себя уже написав все тексты сборника «Страна происхождения»).

С 1982 по 1984 год служил в Советской армии. Жил в Москве в Дорогомилово; работал водителем грузового автотранспорта; вёл непубличный образ жизни (и, по собственному замечанию, «никогда не присутствовал внутри профессионального писательского сообщества, потому что имел другую профессию»). По сообщениям 2007 и 2008 года, Бакин работал над романом с предварительным названием «От смерти к рождению», был опубликован отрывок из этого романа; полный (или последний на момент кончины автора) текст по состоянию на март 2016 не опубликован.

Умер в Москве 7 апреля 2015 года. Похоронен в закрытом колумбарии Ваганьковского кладбища.

Библиография

• Цепь: Рассказы / Дмитрий Бакин. — М.: Правда, 1991. — 46, [2] с.; 17 см. — Содерж.: Листья; Цепь; Страна происхождения. — (Библиотека «Огонёк» № 42. ISSN 0132-2095) 20 к.

• Страна происхождения: Рассказы / Дмитрий Бакин. — СПб.: Лимбус Пресс, 1996. — 151, [1] с.; 21 см. — Содерж.: Листья; Землемер; Оружие; Страна происхождения; Корень и цель; Про падение пропадом; Лагофтальм. — ISBN 5-8370-0346-0 (В пер.) Б. ц.

• От смерти к рождению. Глава из нового романа // Время и место : журнал. — 2007. — Вып. 2.

  (ВикипедиЯ)

Рядовой читатель, воспитанный на приключенческой литературе… впадает в состояние легкого недоумения от применения термина «легендарный» в среде художественного слова с явно профессиональным значением. Ну, в смысле: ксива, пароли, явки, легенда…

Если в былинах, мифах и легендах оттенок недостоверности был сопряжен с масштабом, необычностью и значимостью деяния и носил в себе всяческие превосходные степени, выражая восторг от описываемого («аж дух захватывает»). То использование смыслов неизвестности, недостоверности, просто описания — это сугубо профессиональная среда.

А поскольку в вышеприведенном рекламном тексте уловить можно только неизвестность, скрытость, то профессиональная привычка в подобном контексте использовать применяемое слово, говорит лишь о службистской специфике автора панегирика.

Понятно, что это простенький манипулятивный приемчик — использовать слово по одному из значений, чтобы распространить на описываемый объект остальные смыслы применённого термина.

Но, на фоне людей-легенд при жизни: Ю.Гагарин, битлы, …да та же «Легенда №17» — распространяться о человеке, которого даже после публикаций в толстых журналах и всяческих премий не знает никто (о чем и говорит необходимость столь одиозного пиара), …идиотски глупо.

Так с какими же легендами познакомит своего читателя заявленный легендарный автор?

Бакин Дмитрий Геннадиевич родился в 1964 году. Автор двух книг прозы. Печатался в журналах “Октябрь”, “Знамя”, “Огонек” и др. Лауреат премии “Антибукер”. Живет в Москве. В “Новом мире” печатается впервые.

Старик упал, возвращаясь из магазина субботним утром: нога его случайно ступила в узкий ржавый желоб водостока, заасфальтированный под небольшим наклоном, рядом с его подъездом. Падал он медленно, как падают старые люди, а все разрозненные мысли его, потаенные атомы сознания, мгновенно устремились в вывихнутую лодыжку, точно металлическая пыль к близкому магниту. Он услышал тихий взрыв бутылки можайского молока, почувствовал парной его запах, услышал свой стон, но ему показалось, что стон этот пал с высоты, зародившись в небесной синеве. Теплый весенний ветер трогал его редкие спутанные волосы, трогал бледные скрюченные пальцы рук, которыми безраздельно завладел холод, проникал под полы старого, легкого плаща: он лежал с открытыми, давно слезящимися глазами, и все, что прежде было неподвижным вокруг него, пришло в медленное движение, словно вовлекая его в горизонтальное падение.

Рядом вдруг возникла маленькая белокурая девочка; остановив движение исконно неподвижного, она как ни в чем не бывало присела перед ним на корточки и поинтересовалась, который час: левая рука с часами лежала у него перед глазами, и, не чувствуя в ней ничего, кроме холода, думая, что именно с этой руки начнет умирать, он тихо ответил, удивившись, что смог ответить, а девочка поднялась и быстро, легко побежала к песочнице — так убегает время. И вновь пришли в движение дом и бордюрный камень, деревья и скамейки, тот клочок земли, что был под ним. Тогда-то он и понял, что более ему не встать, понял, что упал бы все равно, даже если бы не вывихнул лодыжку, может быть — не сегодня, но не позднее чем завтра, потому что боль в лодыжке забрала крохотный остаток сил, а новым силам попросту неоткуда было взяться: они покидали его и возвращались восемьдесят девять лет, и всегда он незыблемо знал — силы вернутся, знал так же точно, как сейчас знал, что они не вернутся. […]

Он попытался вызвать в памяти сам штурм, освобождение города, самые долгие недели в своей жизни, продвижение от дома к дому, от подвала к подвалу в дыму и пыли бетонной и каменной крошки, в густом запахе гари, вытеснившем не только запах пота и пороха, но и запах смерти, среди руин строений, что были возведены руками тех, с кем они так долго воевали, убивая и погибая, но в какой-то момент память изменила ему, и с трудом и страхом он осознал, что не может вспомнить то, что помнил еще вчера и даже сегодня, до падения, точно память подернул дым того разрушенного захваченного города, накрыл те далекие события, которые и сейчас были для него важнее судьбы цветов. Вспомнил лишь невысокого худощавого немецкого офицера, который вдруг появился в дверях наполовину уцелевшего дома безоружным, среди ураганной стрельбы, то, как надменно он встретил смерть; серую кошку с раздавленным мотоциклетной люлькой крестцом на одной из улиц, которая, перебирая передними лапами, крутилась вокруг оси, как секундная стрелка на циферблате в отсутствие минутной и часовой; и победу, когда, выпустив в небо автоматный рожок, он бесцельно брел по разгромленному чужому городу, глухонемой от счастья, покачиваясь, словно на голову обрушился десяток чугунных подков, среди солдат, широко открытые рты которых беззвучно кричали, а автоматы, дергаясь в грязных руках, беззвучно посылали свинец в облака.

На некоторое время он прикрыл слезящиеся глаза, а когда открыл их, вокруг что-то неуловимо изменилось: женщины и мужчина, оставшиеся с ним, пришли в движение, он услышал звук мотора и почувствовал запах выхлопных газов, а потом увидел, как на него медленно надвигается, затем останавливается белый борт с красным крестом, внося смятение в его угасающее сознание, потому что никогда еще его не обманывали так открыто; веки его опустились и поднялись в попытке избавиться от пленки слез, смятение исчезло, а пустые десны, не способные издать зубовный скрежет, крепко сомкнулись, сомкнулись отвердевшие вдруг губы, пресекая струйку горькой слюны, и ему показалось, что перед неправильностью увиденного спина наливается силой, а мозг возвращает к жизни незыблемое убеждение — крест должен быть черным, а красным должно быть знамя.

Короче, старик упал, а рядом «вдруг возникла» как по заказу… Ну, самим-то еще не надоело, спрашивается?… В сотый раз надо объяснять, что это — убожество, занудство, откровенная спекуляция, а для взрослого мужчины еще и инфантильный шантаж.

А все, кто такое сует, да еще и «легенды» выдумывает, как минимум ничего не понимает в литературе.

Но, может, я не права? Может, это просто супер-гениально?.. Может рекламные тексты не врут и о неком Дмитрии Бакине в узких кругах до сих пор ходят легенды?…

И суровые мужики в пятнистых бушлатах сдвигают стопки, чтоб молча опрокинуть их в заросшие грязной щетиной рты, чтоб, занюхав рукавом, тихо взрыднуть скупой мужской слезиной: «Эх, был ведь легендарный писатель по фамилии Бакин… Да и тот помер… На кого ж нас Бакин-то оставил?..»

И тут, совершенно для всех неожиданно, появляюсь я (хоть давно не девочка, но вполне себе белокурая как Жизель), склоняюсь над их давно нечесанными-немытыми маковками и радостно сообщаю: «Не печальтесь, мужики! Бакин какого только дерьма после себя не оставил! Не пропадете вы без легенд… Нате вот, почитайте!»

ДМИТРИЙ БАКИН Нельзя остаться, «Новый мир», 2009 г., 1

Она стояла в узком маленьком коридоре, прислонившись к основанию массивной вешалки, кутаясь в широкий домашний халат, наблюдала за точными движениями его рук, молча проглатывая его слова, точно зачерствевший, царапающий нёбо хлеб, перед стеной его неколебимого, уверенного безумия, безумия, способного убедить мягким, неторопливым вхождением в чужое сознание, способного подмять чужую волю, замутить ясность кристального знания, посеять короткую неразбериху в памяти, чтобы изъять оттуда любое событие навсегда.

Покончив с дверным глазком, как бы не замечая, что ею овладел легкий столбняк, Кожухин повернулс и двинулся по коридору к розетке, намереваясь отключить дрель и вывернуть сверло, и его взгляд, бесцельно скользивший по письменному столу, пишущей машинке, заваленной внушительными кипами бумаг, вдруг натолкнулся на фотографию Ольги в черной рамке. И от бешеного, стремительного рывка, от грохота брошенной дрели, от волны воздуха, поднятой большим, прыгнувшим к фотографии телом, от далекого хруста рамки Ирина, не сознавая, что происходит, медленно и ровно, как капля дождя, стекла на пол. Над ней нависло отяжелевшее лицо, налитое бурлящей кровью, похожее на перезревший, готовый лопнуть, фантастический плод, и перекошенный, наполовину парализованный неудержимой злостью рот вколачивал в дрожащее пространство сваи слов, не замечая, что они летят в пустоту, как болиды, слов, из которых она запомнила лишь одно — зависть. Потом она слышала долгий шум воды, пущенной в ванной комнате, плеск в голове, и вновь расплывчатые очертания его крупной фигуры надвинулись на нее, надвинулось изменившееся лицо, потому что разрывавшая его мимика была усмирена железной волей, отчего кожа на нем натянулась, как на крепко сжатом костистом кулаке, и она, одновременно, почувствовала и услышала громкий отрезвляющий шлепок, когда он с размаху бросил ей в лоб мокрый носовой платок, как крупицу необходимого холода. Затем, увидев, что она начинает приходить в себя, чеканя звук, сказал — двадцать пятого мая следующего года в шесть часов утра я приду, и Ольга должна полностью — до последней нитки — быть собрана на выезд.

Не дожидаясь, когда смолкнут на лестнице его шаги, на внезапно открывшемс втором дыхании разума Ирина бросилась к телефону, набрала номер его матери и сбивчиво, голосом, переходящим с крика на шепот, сказала, да, наконец она поняла, что он не шутит и он верит, тупо верит в свою незыблемую правоту, противопоставив себя всему сущему, и его необходимо остановить любым способом, благо, он указал нотариальную контору, в которую собирается обратиться, и сказала, что немедленно пойдет к нотариусу, отстоит любую очередь, представит ему свидетельство о смерти, все объяснит и уговорит его что-нибудь сделать, как-нибудь отказать, избегая прямого отказа, потому что нотариус официальное лицо, он, в отличие от них, беспристрастен, и, по ее мнению, только нотариус способен убедить Кожухина своей официальностью — здесь ему уже никак не отвертеться, сказала, что рано или поздно, так или иначе этот страшный узел должен быть разрублен, сказала — потому что еще одного прихода вашего сына мне не пережить.

Кожухин узнал об этом во второй половине следующего дня, как только опустился на стул напротив одного из тысячи людей, которых не запоминал, стирая в памяти, как пыль со стекла, дабы они не оскверняли ясную чистоту дали. Он выслушал от начала до конца все, что ему было сказано, в полном спокойствии, ни на минуту не забывая, что нотариусов не может быть мало. На свидетельство о смерти Ольги он даже не взглянул. Потом, глядя в непроницаемые глаза нотариуса, отливавшие перламутром, как ухоженные ногти, он сухо сказал — есть множество того, что я ненавижу, и ничего существенно не изменится, если это самое множество пополнится одним нотариусом, для весов моей ненависти — это ничтожнее щепотки пуха.

В это время Алла Сергеевна, заняв руки вязальными спицами, не зажигая свет, сидела у окна лицом к надвигающемуся сумраку осеннего вечера, опустив веки под давлением жалости, она представляла, как сын бежит к ней, захлебываясь мутным миром, чтобы сказать то, что она и так знала. Вместо этого почти сразу после шестикратного боя часов она услышала резкий щелчок замка, короткий скрип входной двери, твердые шаги в темноте, увидела высокую черную фигуру. Он включил свет, повернулся к ней и презрительно сказал — этот гад мне попросту не поверил.

Дмитрий БакинСтражник лжи, «Знамя», 1996 г., 1