Синий чулок. Часть I

Натали: Ну, и что вы на такое скажете, Ирина Анатольевна? Вас-то даже не пригласили!

Ирина Анатольевна: А… вы про это? Какое-то там «Первое Российское литературное собрание»? Ну, они же знают, что никакого смысла меня приглашать, я же все равно откажусь…  Примерьте еще вот эту! Натали, у вас лицо какое-то…

Натали: Да, я знаю, что у меня внешность нестандартная! Шляпку подбирать замаешься.

Ирина Анатольевна: Мягко сказано! Ни в одну шляпу такая внешность не влазит. Давайте еще раз попробуем! Смотрите, как ленты гармонируют с… сами по себе!

Натали: Нет, у меня лицо в этом капоре какое-то… хищное!

Ирина Анатольевна: Так правильно! Вы же всегда знаете, где укусить! «Ах, что же это вас-то даже не пригласили? Как можно?» Вылитая ехидна! (в сторону)

Натали: Да как вы могли подумать про меня такое, голубушка!

Ирина Анатольевна: Ну, вот опять! Я же еще и подумать ничего не должна! И при этом соображать вслух, чего это меня-то позабыли, хотя и о литературе вспомнили, чтоб… чтоб… нарочно!..

Натали: Ирина Анатольевна, вот вам платочек! Не поверите, сама вышивала! Успокойтесь, драгоценная вы наша, ради всего эмпирического, духовного и экзистенциального!..

Ирина Анатольевна: Единственный, кто порадовал трезвым суждением, так это Эдичка Лимонов. Только он и забавляет из всего это писательского сословия, тут же сделавшего стойку! Тут же! Собирать, главное даже их не пришлось, по первому свисту рванули… Только накануне крыли «путинский режим» почем зря, а вдруг всех из Фейсбука — как помелом выствистнуло…

А Эдичка… как всегда, в своем репертуаре, неповторимый и изысканный. Знаете, когда-нибудь напишу книгу о нашей взаимной симпатии… на расстоянии. Встречаться нам совершенно ни к чему, особенно в таком обществе…

Некоторые немедленно отказались от участия в этом мероприятии. Вот  как, например, высказался писатель Эдуард Лимонов: «В каждую эпоху существует  на самом деле либо один значительный писатель, он же мыслитель  и властитель дум своего времени, либо считанные единицы.

Я уверен, что этим считанным единицам незачем собираться вместе». Впрочем, он  заметил, что, если бы он был родственником или потомком Эдуарда Лимонова,  непременно бы пошел.

Натали: А вот тут очевидцы повествуют, как писатели через металлоискатель прорывались!

Ирина Анатольевна: Где? Это ж самое интересное, Натали! Над ними глумились? О, хоть бы над ними поглумились и назвали «интеллигентами»!.. Ну, с таким особым выражением.

Натали: Еще как! Даже от строчек несет легкой издевкой!

Ирина Анатольевна: Не тяните, читайте-читайте! Кстати, вишневые кисти на полях этой соломенной жирарди вам очень к лицу… сейчас, когда у вас щечки раскраснелись.

Натали: Да раскраснеешься тут… Не знаю, как им самим было не стыдно. Небось, нисколько не покраснели даже. А тут читаешь такое… и вся румянцем заливаешься!

Ирина Анатольевна: Да не тяните же резину, Натали! Все, ложусь на канапе, в обнимку с вашими чудными канапе с креветками… Не томите, душечка!

Натали (зачитывает с выражением и модным прононсом):

Литераторы толпятся в «предбаннике» основного корпуса РУДН, серого здания на южной окраине Москвы. Писатель и главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков с коллегой пытаются пронести через рамки металлоискателей несколько стопок своей газеты — охрана не пропускает. Тогда они решают протиснуть газеты через ограждение. Коллега ворчит: «Нет, так не пойдет. Но как же без газет?» Поляков уходит и возвращается с двумя мужчи

нами с бейджами литературного собрания, они забирают газеты.

Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Притча о богаче и нищем Лазаре (Евангелие от Луки 16:19-31)

Через толпу протискивается поэт Евгений Рейн. Спутница Рейна

кричит охране: «Это классик современной литературы, вообще-то!» Охранник: «Списки не делятся на классиков и не классиков». — «Делятся, делятся!» — «Это у вас, интеллигентов, делятся».

Другой охранник раз в несколько минут громко спрашивает, есть ли в очереди люди из Роскосмоса. Оказывается, в здании помимо литературного собрания проходит всероссийская научно-практическая конференция, которую секьюрити называет «космической».

Минуя очередь, на литературную встречу торопится глава Роспечати Михаил Сеславинский; он смеется, выуживая из пиджака «корочки»: «Напрасно надеетесь, я без паспорта». Подбегает девушка: «Господи, можно не стоять в этой идиотской очереди?! Я из администрации президента!» Следом идет актер Сергей Безруков. Охранник, увидев его, почти кланяется: «Ой! Здрасьте, здрасьте, проходите, я видел вас в списках!»

Ирина Анатольевна: Да, Натали, когда вы читаете про это «Здрасьте, здрасьте!» — вы становитесь упоительной и местами хорошенькой. Попробуйте примерить это канотье с прямыми горизонтальными полями. Эту шляпку ещё называют матлот. В переводе с французского – матрос. Мне кажется вам идет горизонтальная и прямая тулья… определенно идет.

И вы хотите, чтобы меня у этого металлоискателя обшаривали по крутым бедрам вспотевшими ладонями, долго заставляли трясти ключами и мелочью, а после нарочито медленно искали в списке приглашенных и по слогам читали фамилию перед собравшейся очередью? А вы, Натали, скрытая садистка! Что-то такое я в вас всегда подозревала… Вам точно надо попробовать шляпку форейтора с высокой тульей…

Натали: А мне как-то продавщица в шляпном салоне сказала, что шляпки с высокой тульей идут всем.

Ирина Анатольевна: В самом деле? Интересно только, что никому лица этих продавщиц никак не запомнить. Вы их не слушайте, Натали, это у них — такая скрытая форма оскорбления, нечто вроде: «Отвяжись, старая ведьма!» Самая высокая тулья — у шляпы ведьм из зарубежных блокбастеров. Здесь все же надо уметь остановиться… хотя бы на калабрийской шляпке с пером.

Натали: Какая прелесть! Только у нас в такой шляпке приличной женщине выйти некуда. Ну, вот даже в оперу или в театр… Как подумаешь, какая там клоака за кулисами, как они роли покупают, как доносят друг на друга и с готовностью пресмыкаются перед разными ничтожествами… Так понимаешь, что времена возвышенного отношения к даме канули в Лету… А эта шляпка уж слишком дамская, с ней так ощущается контраст между внутренней культурой и… наружной, наносной.

Ирина Анатольевна: Да уж. В такой шляпке вы, Натали, почувствуете себя незащищенно… хотя она вам очень идет. Уж точно не сравнить с теми бесформенными беретами мышиной расцветки, какими вы обычно маскируетесь от окружающих хамов. Но… разве в такой шляпке можно зайти за молоком, проехать на автобусе или зайти в жилконтору, чтобы поинтересоваться, за что они такие счета накручивают? Что поделать, наша жизнь решительно устроена для плешивых хамов в тюбетейках…

Натали: И все эти хамы в тюбетейках, нисколько не стесняясь дам, ломанули через металлоискатели. Там же денег им на культуру пообещали! Вы в курсе, что у нас будет в следующем году какой-то «Год культуры»?

Ирина Анатольевна: У вас, может быть и будет, не знаю. Если честно, то не уверена. Откуда с такими — вдруг культуре взяться?  А у меня уж точно ничего при этих потных лысинах не будет. Сколь сама в себе культуры нарою, столько и будет.

Натали: Да и я что-то не слишком уверена. Так ведь и ждешь какой-то хамской выходки! Причем, понимаешь, что у них это нынче считается чуть ли не за высший пилотаж «культурного общения»! Неужели они не понимают, что после отключения тепла, при таких платежах неизвестно откуда, при этой лицемерной лжи про «инновации», «модернизации» и «борьбу с экстремизмом» — никакой культуры не возникнет? Лично я отношусь ко всему — как к имитации культурного процесса, живу прежними культурными потрясениями, понимая, что в ближайшее время новых и не предвидится.

Ирина Анатольевна: Да, культура… это ведь, на самом деле, очень просто! Культура измеряется не в выделяемых средствах, а в накладываемых ограничениях. Настоящая культура — это не пир во время чумы, не очередная кормежка холуев и прихлебаев, а строгий свод правил того, что делать не рекомендуется в любом случае, по умолчанию. Настоящая культура позволяет сэкономить огромное количество материальных ресурсов, времени и усилий всего общества, направив их намного более позитивными путем.

Натали: Соглашусь с вами, Ирина Анатольевна, полностью, вы-то в таких вопросах никогда не ошибаетесь.  Как было где-то и кем-то сказано, культура — это комплекс табу. Ни одной бюджетной копейки не стоит на самом деле! Меня на днях поразил факт о старушке из Ставрополья 65-ти лет, о которой вы давеча рассказывали. Как она попыталась от дворовых хулиганов защитить свою внучку восьми лет, а у этих хулиганов оказалась национальность… Как потом над ней поглумились, судили, а в результате заблокировали платежную карточку и лишили средств к существованию… Читала и думала, что на издевательство на пожилой женщиной было потрачено не менее полутора миллионов бюджетных рублей. А будь эти люди культурными, и деньги бы сэкономили, да и хулиганы бы настолько не распоясывались.

Ирина Анатольевна: Думаю, раз они этой пожилой даме карточку заблокировали, они на свои «культуру» под шумок не меньше пяти миллионов спустили… Забывая, что культура — это когда женщине комфортно в обществе. И все! Это когда мужчины, включая президента, ведут себя предупредительно в отношении дам, особенно пожилых и много повидавших, которым остаток жизни местные хамы уже испортили своими «демократическими преобразованиями».

Что, к примеру, было этим гражданам говорить о русской литературе, если они не знают ее фольклорной основы? У нас ведь все сказочки начинаются со встречи с непрезентабельной старушкой в поношенной шляпке, которая находится в провокационной жизненной ситуации. И нравственный выбор определяет, насколько культурным окажется добрый молодец: пнет он беззащитную старуху или наоборот поможет ей? А может он ее платежной карточки лишит и узелок с харчами отберет, пока никто не видит и в суде не докажет?

Натали: А он что?

Ирина Анатольевна: Ну, знаешь ли, в условиях полной безнаказанности, разгула коррупции и безнравственности, да вдобавок посреди лесной чащи… так ведь и тянет совершить массу «подвигов», за которые «ничо ни будит». Вот тут и проявляет культура, причем, совершенно бесплатно! В лесной чаще нашего реального бытия, а не у металлоискателей с охранниками, которые из всех современных писателей знают только актера Безрукова, изобразившего Пушкина и Есенина, причем так, что я их теперь все время путаю… Интересно, а их там кормили? Ведь самые голодные слетелись.

Натали: Их кормили, как же! Пирожками с говядиной (свинины наши русские писатели не едят, как известно) и пирожными. Хотели вначале ограничиться пирожками с капустой, но после расщедрились…

Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Насыщение пяти тысяч (Евангелие от Иоанна 6:3-14)

Пришедшие на собрание расходятся по восьми секциям. Название каждой начинается со слова «проблемы»: проблемы преподавания литературы в школах, книгоиздания, современной российской поэзии, современной прозы, продвижения русской литературы в мире, литературной критики. Очень скоро дискуссии в секциях завершаются — и гости направляются в столовую.

Между столов, заставленных пирожками и бутербродами, бегают студенты РУДН (белый верх, черный низ). Одна из студенток кричит, чтобы на стол вместо пирожков с капустой поставили пирожки с говядиной. За стол садится писатель Валентин Распутин. К нему подходит знакомый литератор. Они обнимаются и целуются. Писателям тут явно нравится; один восклицает: «Вот это да!» — другой приговаривает: «Ишь ты, ишь ты, ишь ты».

В столовую заходит настоятель Сретенского храма Тихон Шевкунов, которого называют духовником Владимира Путина. Сотрудники администрации провожают его в обеденную для специальных гостей, куда помимо Шевкунова устремляются Станислав Говорухин и Сергей Соловьев. Туда же идут потомки и члены семей писателей, от имени которых рассылали приглашения на собрание, — Михаил Лермонтов, Дмитрий Достоевский, Наталья Солженицына, Александр Шолохов, Елена Пастернак, Владимир Толстой.

Ирина Анатольевна: Пирожки, значит, закусывали проблемами и пирожными… Ну, ничего не меняется! Ничего!

Натали: Это точно. Прочла про первый съезд писателей, с которого началось становление «партийности в литературе», так вполне испытала холодок «узнавания». Почему у нас в писатели попадают лишь те, кто умеет вовремя прогнуться, изначально готов к доносительству?

Ирина Анатольевна: Тот первый съезд был призван разбить кружковщину и «писательское рабство» в тогдашних «автономных системах», как нынче многие из «культурных» считают за счастье ишачить в Газпром-медиа и бурчать про «путинский режим», а после по первому свисту срываться на южную окраину столицы за пирожками с говядиной…

17 августа  тридцать четвертого года, когда  в Москве, в Колонном зале Дома  Союзов открылось заседание Первого всесоюзного съезда советских писателей. Как известно, 23 апреля 1932 года было принято Постановление политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций».

В  письме к И.В.Сталину от 24 марта 1932 года, то есть в канун принятия Постановления  по Союзу писателей, Горький выступил в поддержку РАППа в которой, по его словам, «объединены наиболее грамотные и культурные литераторы-партийцы». Другой писательской организации Горький не предлагал.

Скорее всего, инициатором подобного решения был сам Сталин, который к тому времени уже разглядел в Михаиле Шолохове, Александре Фадееве и других молодых писателях будущих организаторов новой советской литературы — инженеров человеческих душ, способных преодолеть бесконечные групповые споры и склоки в среде РАППа. Разумеется, принятие такого решения не могло не встретить отчаянного сопротивления. Так В.М.Киршон в письме, адресованном И.В.Сталину и Л.М.Кагановичу писал: «Постановлено изменить редакции всех литературных газет и журналов. Изменение это имеет целью полную ликвидацию РАПП и писателей, и критиков, разделявших его позиции».

Открытие съезда многократно переносилось. Так 27 сентября 1932 года было принято Постановление ЦК ВКП(б) «О дате проведения съезда писателей», решением которого съезд откладывался до середины мая 1933 года. Однако и этот срок оказался невыполнимым. 16 марта 1933 года секретарем фракции ВКП(б) Оргкомитета съезда И.М.Гронским в докладной записке на имя И.В.Сталина и Л.М.Кагановича было доложено о ходе подготовки к съезду, намечен порядок дня его заседаний. Оргбюро ЦК ВКП(б) согласилось с ним и 22 марта 1933 года постановило: созвать съезд Союза советских писателей СССР 20 июня 1933 года в Москве. Но и эта дата была перенесена, несмотря на предложение за ведующего Культпропотделом ЦК ВКП(б) А.И.Стецкого — не откладывать его хотя бы потому, что «писатели все свои планы уже рассчитали в связи со съездом в июне».

И только 15 июня 1934 года очередным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение об открытии съезда 15 августа 1934 года. Вслед за этим постановлением, было принято решение «Об образовании литературного фонда СССР», основной задачей которого было определено «содействие членам Союза советских писателей СССР путем улучшения их культурно-бытового обслуживания и материального положения, а также оказание помощи растущим писательским кадрам путем создания для них необходимых материально-бытовых условий».

Надо сказать, что А.М.Горький весьма скептически относился к намечавшемуся руководящему составу союза. Накануне съезда Алексей Максимович писал И.В.Сталину: «Комфракция в Оргкоме не имеет авторитета среди писателей, пред которыми открыто развернута борьба группочек. И я должен сказать, что у нас группочки создаются фактом меценатства: у некоторых ответственных товарищей есть литераторы, которым «вельможи» особенно покровительствуют, которых особенно и неосторожно похваливают. И около каждого из таких подчеркнутых симпатий «начальства» литераторов организуется группочка еще менее талантливых, чем он…».

Сведения о настроениях в писательской среде регулярно собираемые секретно-политическим отделом ГУГБ НКВД СССР до и по ходу съезда, также демонстрировали далеко не радужное отношение некоторых писателей к съезду — М.М.Пришвин: «Все думают, как бы поскорее уехать, — скука невыносимая…», А.Новиков-Прибой: «Сижу и слушаю с болью: наступает период окончательной бюрократизации литературы», И.Бабель: «Среди части украинской делегации продолжаются настойчивые разговоры «о бесполезности всей этой комедии».Съезд, как и было намечено, открывал Алексей Максимович Горький. После его вступительного слова, были сформированы руководящие органы съезда.

Ирина Анатольевна: Ну, и кто из всех этих прикормленных — составил славу русской литературы? Булгакова тоже на съезд не пригласили… Да оно и к лучшему, достаточно вспомнить, чем закончились «творческие поиски» многих из приглашенных, хотя бы того же Бабеля…

Натали: Ирина Анатольевна! Михаила Афанасьевича потом на съезд по телефону приглашали! Сталин о нем лично осведомился, тогда и Михаилу Афанасьевичу звонили…

Летом 1934 года открывается первый съезд советских писателей. Булгакова на нём не видно. Ему звонит драматург Афиногенов: “Михаил Афанасьевич, почему на съезде не бываете?” Булгаков: “Я толпы боюсь”.

Ирина Анатольевна: Да, очень культурно, просто блеск! Но ведь в литературу идут, как в туалет, в полном одиночестве, не «за кампанию». Если этого люди сами не понимают, то это лишь говорит, что отсутствие культуры и за шляпой не спрячешь.

Натали: Кстати, мне так идут мужские шляпы… Смотрите!

Ирина Анатольевна: Действительно, Натали, в этом котелке с круглыми полями вы сморитесь просто сногсшибательно! За счёт мягкости фетра в этой модели можно менять и форму тульи, приминая её… вот так, «пирожком»… гм… с говядиной. А на случай, если подадут пирожки с капустой, можно изменить и форму полей, отгибая их вверх или вниз. Нет, что ни говорите, Натали, а красота — это страшная сила!

Натали: Ой, а можно я так и пойду? Мне надо зайти в отдел расчетов платежей за электроэнергию.

Ирина Анатольевна: Положа руку на сердце, туда лучше сразу надевать треуголку, прихватив пару дуэльных пистолетов в футляре с муаровой обивкой. Смотрите, какой у меня тут винтаж подкопился… Если бы эти гады обнаружили у меня при обыске треуголку… боюсь, судьба бы моя была решена, как у Наполеона на острове Святой Елены…

Натали: Боже мой! Какая брошь! Ну, куда нынче такое надеть? Разве что — с платежами Ростелекома разбираться?

Ирина Анатольевна: Оставьте, Натали, эту треуголку для тех, кто нынче оспаривает «золотой парашют» бывшего главы «Ростелекома»… Там со всех сторон культура из ушей так и прет! У бывшего главы хватило «культуры» хапнуть на последок с родненького предприятия, чтоб обиду на сердце не держать, а у новых жлобов — орать потом на всех углах о том, как это «несправедливо». Только и объявлять «Год культуры» в подобных условиях. Но если и объявлять, так надо понимать, что на такой особый случай треуголка требуется.

Слушайте, вам к этому котелку непременно нужны ботфорты! И розовая водолазка… А то начнут сопеть: «синий чулок»! Знаю, я их «культуру» и не слишком на нее рассчитываю.

Натали: А меня почему-то все время так пытаются назвать, хотя я предпочитаю полупрозрачные колготки на 40 «ден» и замшевые ботильоны. И если уж быть точной, то само это название пошло из невежества и бескультурия… Дамы в Англии любили устраивать… нечто вроде наших милых посиделок. И в России произведением искусства становилось то, что получало одобрение в дамских салонах. Обычно в таких салонах гости разбивались на маленькие группки и вели частные беседы.

Ирина Анатольевна: Это как на нынешнем «литературном собрании» все эти около литературные деятели разбились по «проблемам» возле пирожков и пирожных…

Натали: Совершенно верно! Но Элизабет Монтегю возник салон нового типа. Она своих гостей рассаживала полукругом возле чайных столиков и затевала общую дискуссию.

Ирина Анатольевна: Да что вы говорите, Натали? Теперь понятно, почему именно ее салон вошел в историю. Все «проблемы» обсуждались там гласно, не кулуарно.

Конечно, при такой организации обсуждения, неудивительно, что дискуссии бывали жаркими. Карикатуры тех лет даже изображают драку на дамских зонтиках. Хотя салон этой дамы с удовольствием посещался мужчинами, не чуравшихся дамского общества.

Известно выражение Элизабет Монтегю, что, несмотря на свое богатство, происхождение и положение в обществе, «она никогда не приглашает идиотов».

Мне в этой даме больше всего импонировал ее вкус и собственное мнение в выборе своих гостей, которые сразу выделяют ее из череды прочих «держательниц» салонов.

Натали: Так дамские салоны были и раньше?

Ирина Анатольевна: Всегда и во все времена! В сущности, все судьбы человечества решались в дамских салонах. Эта нынешняя толпа «литературных подсобранцев» даже не догадывается, что обязаны внеочередной кормежке исключительно вашему салону, Натали. У них ведь накануне был писательский съезд в Калуге, месяца не прошло. Неужели у них с конца октября уже развеялись все договоренности о «бедственном положении русского языка»? Или сами они вообще ничего решить не в состоянии?

Натали: Вы думаете… это из-за меня?

Ирина Анатольевна: Натали, я в этом нисколько не сомневаюсь! Скажите, при чем здесь пирожные? Если бы столь скоропалительное решение не было вызвано банальной завистью к вашему салону и чудным эклерам с белым шоколадом, обошлись бы рыбными расстегаями. И руководствовались при этом… не самыми культурными намерениями, вернее, никакого отношения к подлинной культуре не имеющими. Впрочем, поступили в точности также, как в общественном мнении уничтожали литературный салон Элизабет Монтегю.

Натали: Вы имеете в виду, что всех дам, кто посещал ее салон, стали дразнить «синими чулками», хотя никто из дам такое на себя не надевал?

Ирина Анатольевна: Конечно! Там лишь Бенджамин Стиллингфлит носил обычные синие хлопчатобумажные чулки вместо принятых черных. Это был забавный джентльмен, посредственный литератор и ботаник-любитель. Он, в сущности, и разогнал мужчин, посещавших салон, в борьбе за эклеры миссис Элизабет Веси, близкой подруги Элизабет Монтегю.

Натали: Так это все… это все… из обычного мужского хамства?.. Столько издевок, насмешек… Из-за эклеров и обычной мужской невоспитанности?

Ирина Анатольевна: А вы думали, из-за чего? Вот нормальный мужчина будет доказывать в суде, что пожилая дама, защищавшая внучку от дворовых мальчишек — уголовная преступница, у которой надо влезть в платежную карточку и подвергнуть общественным издевательствам? Может, нормальный мужчина станет издеваться над женщиной, вступившейся за честь и достоинство девочки из детского лагеря? Да, при таких «нормативах» — только и объявлять «Год культуры», чтоб досыта накормить всех жлобов пирожками с говядиной.

Лично мне нисколько неудивительно, что и кружку леди Монтэгю имя «синие чулки» присвоил адмирал Эдвард Боскауэн (1711—1761), известный как «Неустрашимый старина» или «Кривошеий Дик». Он, конечно, сразу продемонстрировал тот «уровень культуры», которого придерживался на флоте, пока его дамы не лицезрели. Он был мужем одной из наиболее восторженных участниц кружка и грубо отзывался об интеллектуальных занятиях своей жены.

Натали: Как это все знакомо! И у нас ведь сейчас официально разрешенная сатира включает первым пунктом насмешку над интеллектом «лучшей половины». В самом деле, о какой «культуре» можно говорить в подобных условиях? Ведь над женщинами публично насмехаются, чтобы отвести от себя и слабую тень критического отношения. Какая низость!

Ирина Анатольевна: Этот адмирал, чье прозвание «Неустрашимый старина» тоже скрывало отнюдь не самые приличные подробности о поведении в боевых условиях, — рьяно занялся «переводом стрелок». Он ездил по домам, где его принимали, рассказывал, какая дура у него жена, насмешливо называя заседания ее кружка — встречами «Общества синих чулок». Когда после него приезжала его ничего не подозревавшая супруга, ее встречали… саркастически. И развестись с этим идиотом ей не представлялось возможности, а салон ее подруг — оставался для бедной женщины последней отдушиной

Натали: Но потом и Джордж Гордон Байрон написал на салон леди Монтэгю сатиру и назвал её «Синие» (англ. The Blues)…

Ирина Анатольевна: Знаете, дорогая, на женщин начинают писать «сатиры», когда трусят написать «сатиру» на то, что всех волнует на самом деле. И делают это, как правило, не самые достойные джентльмены.

Продолжение следует…

Читать по теме:

• Синий чулок. Часть I
• Синий чулок. Часть II
• Синий чулок. Часть III