Gustav Klimt
Ирина Анатольевна тут на досуге предалась воспоминаниям о том, как плакалось над книгами в детстве, и не в детстве тоже. Поинтересовалась у нас с Анной (на тот момент мы составляли её круг общения), знакомо ли нам данное состояние.
Знакомо, знакомо. Столько раз плакали над горестями и печалями литературных героев, что всех и не упомнишь.
А вот Ирина Анатольевна (в который раз) поделилась впечатлением об эпизоде из сказки Джанни Родари «Путешествие «Голубой стрелы»», когда избалованная нарядная кукла вдруг решает остаться у умирающей девочки в холодном безлюдном парадном…
Опять было странно, что женщина, которую за резкость и бескомпромиссность ответов иной раз принимают за мужчину (всякий раз, если честно), вдобавок имеющая судимость по ст. 282 (но за защиту девочки, кстати) — каждый раз «умывается слезами» на заведомо выдуманном эпизоде, пытаясь рассказать, как красивая фарфоровая кукла «для богатых» остается с умирающей маленькой нищенкой…
Тут мы с Анной в ответ просто залились слезами, вспомнив эпизод из «Армагеддона №3» самой ИАД, главу 30. Чудо, о маме и её смертельно больной дочке.
У лысой девочки заблестели глаза и порозовели щеки. Она немедленно потянула мать к выходу. А та застыла, в растерянности глядя за окно, и все не решалась выйти.
— Вам пора, — мягко повторил Седой.
— Это чудо? — шепотом спросила женщина.
— Чудо, — подтвердил Седой.
В дверях женщина обернулась, обвела всех благодарным взглядом, перекрестилась с неловким поклоном и смахнула слезы с заплаканного лица. Через силу улыбнувшись, она кинулась за девочкой, уже спрыгнувшей на хрустнувшую гальку откоса.
Флик и Ямщиков лежали на своих полках, опустив глаза. Они поняли, что на свою долю Седой чуда не оставил.
От слез в глазах все расплывалось, глядеть было трудно, но Марина могла поклясться, что одна крошечная слезинка с лица женщины не скатилась вниз. Странной сверкающей каплей она зависла в воздухе и вдруг рассыпалась на множество крошечных точек, которые медленно угасли, так и не долетев, согласно всем законам физики, до давно нечищеного пола. Лицо Седого заострилось, на нем явственно проступила восковая смертельная бледность. Ямщиков завозился на полке, и Марина подумала, что это хорошо, просто здорово, что он, в отличие от нее, ничего не видит. Вряд ли он бы обрадовался, хотя бы на секунду увидев конец их пути так ясно, как только что увидела она. Сама Марина уже мысленно приняла такой оборот дела с летящим под откос вагоном… Пускай весь мир катится под откос, она его удерживать больше не станет. Все силы ушли, лишь стоял ровный гул в голове, которая еще не могла принять, что Седой только что предал их всех ради одной чужой слезинки…
Только мать и дочь отошли от поезда по каменистой почве, покрытой золотистым песком, поезд тут же, с неохотой тронулся. Марина видела, как девчонка скинула шубу на песок. На бегу расстегивая кофту, она кинулась к морю. Мать шла, подбирая за нею вещи, она оглянулась, чтобы еще раз помахать им рукой, но окно купе уже заволакивала пелена вьюги. Снаружи на нем болталась ветка лианы, успевшая переползти за время стоянки с пальмы на вагон, цепляясь за обшивку свежими побегами.
Они не смотрели друг на друга, они так и глядели молча в окно на проплывавшие мимо, заметенные снегом деревни. Только перед глазами еще стояла необыкновенно счастливая, улыбающаяся женщина в расстегнутой дубленке с детской шубкой в руках…
Постепенно дорога брала свое под мерный перестук колес, однообразие заметенных снежных равнин и перелесков… А покачивание вагона убаюкивало разыгравшиеся чувства. Вагон затихал, и все его посмирневшие пассажиры обречено устраивались на своих полках, возвращаясь к своим снам.
Всё, начинаю плакать…
Не реви. Карлсон
Сила художественного образа — вещь великая. Она и воспитывает, и пробуждает лучшие чувства, и является индикатором того, жива ли ещё душа читателя, способна ли откликнуться на чужую боль и горе. О последнем, кстати, сказала Ирина Анатольевна, что проверяет себя на кусочке сказки Джанни Родари о кукле.
Так вот, о чужой боли, сострадании и создании образов …художественных …из реальных людей…
Вы ж понимаете, что раз из чувства сострадания большинство публики (большинство, все таки, обладает душой) готово плакать и лить слезы, то как-то странно такие душевные возможности не отэксплуатировать. Ясно, что данное действие (эксплуатация) порочно, но я же про «плохих» рассказываю, а у них и мотивация, и поступки отрицательные.
Так вот, для своих дурных целей, создается образ, который желают внедрить в массовое сознание. И, вообще, заметьте, как только идет массированная кампания по созданию положительного образа, так значит, какую-то пакость пытаются подсунуть в красивой обёртке. Ведь, такие кампании требуют серьёзных финансовых вливаний. А деньги сейчас у кого? И не забываем тезис И.А.Дедюховой. Раз, большие деньги тратятся на информационную кампанию, значит, планируется получит в результате гораздо большие суммы. А, насколько мы знаем, что сейчас все доходы получаются только в результате эксплуатации и ограбления граждан, то и планируемые доходы будут за наш счёт.
Отсюда, вы понимаете, что доктора Лизу я никогда не любила и полюбить, вряд ли, получится. Да, и автор нижеследующей статьи явно отрабатывает заказ, в душевные порывы «продажных журналистов» что-то мало верится.
Посмотрим, из каких соплей лепится агиография планируемой «святой». A propos, не могу не заметить ехидно, что и словечко-то «агиография» спёрта у И.А.Дедюховой. Ну, не свойственна подобная лексика гламурным дамочкам, который хоть и всячески от гламурности открещиваются, но по подвалам таскаются в кружевных платьицах.
Ну, собственно, крепитесь. Проверьте себя на способность «лить слезы». Сейчас их из вас будут пытаться нещадно выжимать. Проверим качество вымысла.
Дар Лизы
25 декабря 2016 года погибла Елизавета Глинка, Доктор Лиза. Ее подруга Ксения Соколова написала о ней
Фото: Юлия Майорова
С Лизой Глинкой я познакомилась около 10 лет назад. Пришла в подвал на Пятницкой со своим другом Антоном Красовским. Помню, была в каком-то белом кружевном платье. В подвале было темно, и вокруг Лизы тесно сидели люди — словно адепты вокруг гуру. Мне эта мизансцена не понравилось, Лиза с первого взгляда показалась благотворительницей-кликушей. Таких я знала. Меня посадили за стол. Лиза молча протянула пачку дешевых сигарет. Я не курила, но сигарету взяла и закурила. По тому, как моя визави посмотрела, я поняла, что выдержала какой-то экзамен. Потом мы выяснили, что я Лизе тоже сразу не понравилась, показалась «гламурной».
Тем не менее в отношении друг друга мы сориентировались очень быстро. Кружева мои и прочая маскировка доктора не обманули — она безапелляционно определила меня как объект, нуждающийся в ее заботе. В ответ на мои возражения или попытки шутить Лиза серьезно говорила: «Не спорь, дурочка. Я все о тебе знаю. Я твоя вторая мама».
Мало о чем в этой жизни я готова судить с уверенностью. Но могу точно сказать, что Лиза меня любила. Проявления этой любви иногда ставили в тупик. Так, например, она всерьез опасалась, что я могу стать бомжом. Просила, чтобы я показала паспорт с московской пропиской; допытывалась, почему я снимаю квартиру и есть ли у меня деньги, чтоб за нее платить. Как бы между прочим намекала, что если я решу что-нибудь нехристианское с собой сделать, то сначала надо позвонить ей. Вынудила меня пообещать.
Степень фантасмагоричности этих обетов легко оценить, представив две наши фигуры за столом в тесном подвале, где обитает ее фонд: маленькую Лизу в медицинском халате с глазами, огромными, словно космические радары, и ее непутевую «дочу» — в «шанелях» и «эрмесах», в отличие от названной «мамы», весьма рослую и всем видом излучавшую довольство и благополучие, завидные в прямом смысле. То, что это излучение — тщательнейшим образом спроектированная оптическая иллюзия, скрывающая далекую от оптимизма реальность, не догадывался из моих друзей и близких почти никто. Или не хотел догадываться. Лизиным радарам, чтобы просветить меня насквозь, понадобилось две-три встречи.
Да! Разбирая данный материал, вспомним об имеющемся у нас хорошем инструментарии в виде трёхуровневой системы «личность-общество-государство». Попытаемся его применить к текущей реальности. Интересно, что получится?
Пока мы видим, что речь идет о двух личностях, которые описываются …как-то психологически. Типа две сложные и трагические особи. В чем сложность и трагизм пока не очень ясно, предлагают верить на слово.
Не будучи ни «гламурной», ни дурочкой, я тоже Лизу просекла. «Моим глазам свидетелей не надо», как говорят в тех бараках: я быстро догадалась, что передо мной rara avis, редчайший тип человеческого устройства, соответствующий понятию «святой», в его изначальной, не обесцененной сути.
Ни до, ни после знакомства с Лизой действующих святых мне встречать не доводилось. Но в моей семье был пример — прадед-священник, российский новомученик, отдавший за веру жизнь. Те, кто помнил прадеда, свидетельствовали о его необычайной доброте и праведности, при этом отмечая упрямый, вспыльчивый характер. В детстве я любила слушать рассказы об отце Иване, о том, как он, чуть что, грозил граду и миру деревянной палкой, на которую опирался из-за больной ноги. Несмотря на свой мученический, героический ореол, прадед всегда вызывал во мне глубокую нежность и ощущение покоя, словно я плыла по теплому морю или спала под слоем легкого, облачного снега. Эти дивные, детские чувства вернулись ко мне единственный раз в жизни — их объектом неожиданно оказалась Лиза. Собственно, по этим движениям своего сердца я и вычислила, кто передо мной.
Агиография — жанр, от которого в данном случае мне хотелось бы отказаться в пользу более рационального подхода. Занимаясь репортерской работой, описывая то или иное редкое, сложное для понимания явление, я обычно ставила своей задачей простыми, понятными читателю словами ответить на вопрос: «Как это устроено, каков основной действующий принцип?» Попробую применить этот подход, чтобы описать такое явление, как Лиза.
Вот-вот, «горяченькая пошла». Заявлена тема заказа. Кроим, так сказать, образ «святой». Дале по известному рецепту — «когда б вы знали из какого сора…», или в более современной трактовке — «я его слепила из того, что было».
Опять же заметим, что автор, не смотря на своё заявленное репортерство, пока выдает читателю только свои оценочные суждения без изложения каких-либо фактов. Сами понимаете, «дедушка был добрый и я это чувствовала» предлагается принять на веру, доказательной базы никакой.
Мне кажется, ее уникальной отличительной особенностью было то, что к базовым потребностям человека, таким как воздух, вода, пища, сон, в ее случае была добавлена еще одна — потребность помогать тем, кому плохо, кто оказался в беде. То есть она буквально НЕ МОГЛА не помогать, как мы не можем не дышать, не пить или не спать несколько суток. Причем помогать она должна была собственноручно, то есть держать на своих руках умирающих и больных, своими руками выводить детей из-под огня, своими руками кормить и перевязывать раны бездомным, своими руками хоронить тех, кого хоронить было некому. Она была словно тончайший, высококлассный инструмент, настроенный так, чтобы улавливать сигналы бедствий, в особенности от тех, кто даже рассказать не мог о своем несчастье, потому что был слишком мал, стар, болен или же настолько убог, что и сам уже перестал считать себя кем-то, достойным помощи.
Другой поразительной чертой Лизы было то, что естественный человеческий инстинкт испытать страх, брезгливость, желание отстраниться при виде чужого несчастья, болезни, смерти, был заменен в ней на прямо противоположный: чем более глубокими и страшными были раны, тем сильнее и непреодолимее было ее желание их излечить. На этом пути для нее не существовало препятствий, она двигалась к цели упорно, словно маленький танк, иногда буквально шла сквозь огонь. Чтобы добиться своего — организовать хоспис, накормить бездомных, вывезти из зоны обстрела детей, — она проявляла неимоверную настойчивость, твердость духа и чудеса изобретательности. Она — в широком смысле — применяла правило американской «уличной медицины»: если больной не может прийти к врачу, врач сам идет к больному.
Если взять это правило за жизненную основу, мир становится очень простым. Например, вы — врач, и вас просят осмотреть бездомного, у которого рак, вы идете к Павелецкому вокзалу и обнаруживаете там сотни других бездомных. Вы организовываете фонд, приобретаете б/у машину скорой помощи и начинаете ездить на вокзал с полевой кухней и запасом медикаментов. Когда кто-то из ваших подопечных умирает, вы делаете все возможное, чтобы тело не бросили в общую яму в полиэтиленовом мешке — договариваетесь со священником и службой «Ритуал», оплачиваете расходы из своего кармана, стоите у могилы, в которую опускают гроб. Или, например, вы узнаете, что человек умирает от смертельной болезни в своей квартире, куда его выписали, потому что сделать уже ничего нельзя. А он в сознании, все чувствует, понимает и испытывает боль, которую трудно себе представить. Вы узнаете адрес, берете сумку с лекарствами и едете к умирающему. Вы кормите его, моете, если нужно, но самое главное, вы обнимаете его — сидя, если он может сидеть, или ложитесь рядом и прижимаетесь. Так делала Лиза. Эти «объятия» были одним из самых удивительных уроков, который она, всегда избегавшая поучений, мне преподала.
Кхм… Вы плакаете? …Нет? А почему. Человек старался, излил на вас столько пафоса, описал такие замечательные качества и поступки запланированной «святой». …Правда, в порыве отработать выделенный бюджет, автор проговаривается про «деньги из собственного кармана». И опускает нас, уже воспаривших к небесным высям заявленного милосердия, на грешную землю. Мы ж тут все прожженые материалисты и циники. Поэтому вопрос: «Где деньги, Зин?» Точнее, откуда деньги, которые можно вынуть из собственного кармана вот так запросто. И почему деньги на явные общественные нужды, а точнее на действия, которые должны осуществляться в рамках государственной программы, извлекаются на личном уровне?
И чего это мы такие злые? Не оплачиваем похороны каждого несчастного усопшего? Наверное потому, что таких денег у большинства просто нет. Дружки Лизы уже обобрали под кочерыжку, а нам в утешение эту «Доктор Смерть» подсунули. Типа, умиляйтесь пока не сдохли.
Так что, давайте не будем делать из весьма (пока) странной особы бестелесное создание. Она же кушала, пила, курила, одевалась, обувалась, …и, даже, парикмахерскую посещала, судя по стрижке и окрашенным волосам. Значит на что-то жила, особо не бедствовала. То есть, ей платили. Поэтому, прежде чем писать агиографии, доложите её источники доходов, а можно ещё и их размер (как говорится, размер имеет значение).
В качестве корреспондента мне доводилось бывать на войне, в горячих точках, видеть людей в состоянии глубокого горя, которое делало их совершенно безучастными к миру. Было очевидно, что в таком состоянии человек не только не способен отвечать на вопросы, он не видит и не слышит, так что раздайся здесь и сейчас трубный глас или ядерный взрыв, он просто не заметит. От этого зрелища у меня переворачивалось сердце, никакая опасность, никакой обстрел не действовали настолько угнетающе, не внушали такого чувства беспомощности. Я не понимала, как себя вести. Говорить слова, пытаться утешать, просто тупо сидеть?.. Я перепробовала все варианты, и все они казались фальшивкой, в конце концов я просто старалась смыться под каким-то предлогом. В те годы я еще не знала Лизу. Познакомившись с ней, я воочию увидела, что надо делать, когда кажется, что сделать ничего нельзя. Человека, погруженного в душевную боль, надо крепко обнимать. И так сидеть или лежать с ним, молча, тесно прижавшись, напрямую отдавая тепло, столько, сколько понадобится и насколько у вас хватит терпения и сил. Дается это непросто — разжав объятия, вы останетесь опустошены, выжаты, словно тряпка. Вы, я, любой человек. Только не Лиза.
- Фото: Юлия Майорова
Я часто спрашивала ее: «Как ты все это делаешь и не сходишь с ума?» Думаю, меня лишила бы рассудка одна неделя с таким расписанием: раненые дети, паллиативные больные, нищие, бездомные, вокзал, перевязки, похороны и т. д. Бесконечный, неиссякаемый поток человеческого несчастья, который с годами только прибывал. В ответ на мои вопросы Лиза улыбалась — а улыбка у нее была широкая, веселая, хулиганская, такая, что раз увидишь и никогда не забудешь, — и говорила: «Справляюсь!» Это была правда: казалось, то, что она делает, от чего любой нормальный человек за несколько дней выгорел бы, ей только прибавляло сил — в буквальном смысле.
А теперь задумаемся, откуда столько раненых детей, паллиативных больных, нищих, бездомных взялось? При проклятом совке такого количества не наблюдалось. И, честно говоря, даже сталкиваться с такими явлениями особо не доводилось. Критерий истины — практика. Так вот практика была таковой, что со всеми этими проблемами достаточно успешно справлялось государство, используя преимущественно профилактические меры. Да, как-то обходились без соплей, новомодных «святых» и за прозрачную зарплату. А журналисты, если и сталкивались с этой сферой жизни, то больше в случаях недоработок: писали критические статьи, по материалам которых проводились проверки и следственные действия. Проявление человеческого отношения к ближнему было обыденной нормой, а не эксклюзивным явлением.
Можно сделать вывод, что нормальное социально-ориентированное государство справляется с проблемами нищеты, болезней и прочих человеческих горестей гораздо эффективнее нежели объятия доктора Лизы. Как-то хочется хорошо жить, а не тоскливо помирать под ласковым взглядом абсолютно чужого человека, хотя бы и доброго.
А для жизни нужны условия: работа, дом, инфраструктура (дороги, детсад, школа, больница). При нормальном заработке проще нянечке заплатить, чтобы она за тобой в больничке присмотрела, нежели надеяться на доброту и ласку ничем тебе не обязанных людей (если уж на то пошло). Поэтому отдайте социальные гарантии, а доктора Лизу заберите себе. Такая я вот меркантильная сволочь.
Лиза была небольшого роста и очень хрупкая. Как-то, зайдя в подвал, я увидела, что она тащит огромные коробки, из-за которых ее едва видать. Пытаясь помочь, я подхватила коробки и чуть не упала, настолько они оказались неподъемными. Лиза стояла и улыбаясь смотрела на меня. Оказалось, эти коробки с медикаментами — последние из партии, остальные она уже перетаскала, и ей они не показались тяжелыми. Ее работа требовала отнюдь не только физических сил, но силы духа и решительности. Когда дело касалось ее больных, Лиза была способна на что угодно. Чтобы срочно устроить кого-то в хоспис, найти обезболивающие и т. д., я уже не говорю про случаи, когда что-нибудь требовалось больному ребенку, она преодолевала любые препятствия, звонила чиновникам любого ранга, днем или ночью, просила, а иногда диктовала тоном, не допускающим возражений, что требуется, а требовалось часто то, что не предусмотрено законом. Лизе было плевать на закон, если он не помогал облегчить участь конкретного человека. Причем чем ниже в социальной иерархии находился этот человек, тем настойчивее Лиза будила в неурочное время чиновников, независимо от ранга. В результате министр мог лично звонить в хоспис с целью проверить, хорошо ли устроен умирающий бездомный, получает ли морфий.
Чудненько, рассказывать про морфий, когда сеть переполнена рассказами о страданиях онкологических больных, которые из-за преступного идиотского законодательства лишены последней милости — покинуть этот мир без страшных мучений. А доктор Лиза такая хорошая (сарказм), а почему она будила чиновника из-за одного (ОДНОГО!) больного, а не из-за всех остальных? Какова эффективность её действий? Очевидно, что речь идет о бесконечно малой величине, которая пригодна только для личного пиара в целях прикрытия глобальной проблемы.
Опять же, это пишет типа репортер. Но мы опять должны верить на слово. Нет конкретных имен, дат, «технических» подробностей. Ну, и ценность такого изложения? А она вместе с достоверностью также является бесконечно малой величиной.
Была еще одна черта характера Лизы, которая поражала лично меня. Это ее идеальное, глубоко христианское представление о божественной природе человека, его достоинстве. В своей уверенности, что человек есть образ и подобие Божие, а потому его надлежит уважать, сострадать и оказывать помощь, даже если он находится в самом жалком состоянии, Лиза была абсолютно непоколебима. Подобную фанатичную, каменную убежденность описывают те, кто знал доктора Гаазе. Лиза считала (и доказывала делом ежедневно!), что каждый человек имеет право на достойную жизнь, которое ДОЛЖНО соблюдаться. Причем чем ниже находится человек в социальной иерархии, тем больше — а не меньше! — у него должно быть прав не только на лечение, пищу и кров, но прежде всего на сострадательное, человечное отношение общества. Стоит ли говорить, что общество придерживалось относительно своих изгоев прямо противоположных воззрений. Но Лизу этот конфликт мало беспокоил, ее творческий метод был прост и неизменно эффективен: она брала за руку очередного подопечного и выводила из ада, принявшего на этот раз форму войны, больницы, отказавшейся принять пациента, обледенелой площади у вокзала или сборища фарисеев и ханжей. Я редко видела Лизу злой, но пару раз помню — однажды, когда она читала одну из многочисленных петиций мэру от жителей, которые жаловались, что она кормит грязных бомжей рядом с жилыми домами у Павелецкого; и еще, когда ей привезли партию просроченных продуктов — «сойдет для бездомных». Положа руку на сердце, сошло бы, но Лиза устроила скандал: «Вы сами будете есть такое?! Нет? А почему вы считаете, что другие ЛЮДИ будут?»
Оппаньки, как вам нравятся наезды на общество? И это от врача, который нарочито нарушает санитарные нормы общежития. …Да, кстати, это же лишнее подтверждение версии, гуляющей по сети, что доктор Лиза врачом-то и не была никогда.
А разведение в мегаполисе бомжей и нищих — это откровенная бактериологическая война с жителями. Вопрос: чем у нас столько лет спецорганы занимаются? Ведь, новые штаммы всяческой микрофлоры уже не всякий антибиотик берёт.
То есть, разрушение государственных структур прикрывается наездом на общество с использованием распиаренной недоучки. Цели-то при этом какие? Очевидно, что разрушительные для общества.
Обыденные слова о том, что доброта и милосердие открывают сердца, что они есть самое сильное оружие, в случае Лизы — не просто формальность или фигура речи. Годами, изо дня в день, добровольно занимаясь тяжелой, грязной, непосильной для большинства людей работой, сталкиваясь с неприятием и даже ненавистью, не сдаваясь в самых безнадежных обстоятельствах, Лиза действительно завоевывала сердца.
В том числе сердца «сильных мира», олигархов, чиновников, которых трудно было заподозрить в наличии каких-либо сентиментальных чувств. Тем не менее редкое сочетание хрупкости, силы и бескорыстия действовало на облеченных властью мужчин, заставляя «держать спину» и предлагать свою помощь. Постепенно перед Лизой открывались двери самых высоких кабинетов, по ее просьбе поднимали в воздух самолеты и формировали поезда, ее вопросами занимались лично первые лица, ее буквально осыпали наградами, в конце концов, ей вручил Государственную премию президент Путин. Через неделю Лиза погибла.
Упс! Ну, зачем так людей-то подставлять? Они может такого и не планировали. И давайте про «открывать сердца» не будем, а? Начнем с того, а какого хрена они были «закрыты»? Почему госслужащие не выполняли своих прямых обязанностей по предотвращению гуманитарных катастроф? Почему в их (катастроф) случае не организовывали целые команды из докторов Лиз, а «прислушивались» только к одной? Откуда у «олигархов» столько средств, чтобы организовывать «поезда»? Неужели честно заработали? И почему перед доктором Лизой «двери открывались», а перед специалистами нет?
Здесь мы подходим к тому, о чем мне трудно говорить. Речь идет об обстоятельствах гибели моей ближайшей подруги, которая говорила: «Я твоя вторая мама». День и ночь, начиная с проклятого 25 декабря, я прокручиваю в голове один и тот же сценарий: «хоспис в Киеве — подвал на Пятницкой — Павелецкий вокзал — бездомные — бедные — больные — дом милосердия — президентский совет — война на Донбассе — эвакуация детей — Володин — госпремия — Сирия — Ту-154». Я думаю об этом так упорно, что из глубин бессонницы цепочка событий начинает являться мне в виде мерцающих цифр, какого-то дикого уравнения, в конце которого, как ни меняй местами вводные, неизменно возникает развалившийся в воздухе самолет. Я не могу повернуть вспять ход вещей, но могу точно назвать point of no return. Точкой невозврата для Доктора Лизы оказалась война. Ее путь в самолет начался в 2014 году с событий на Донбассе.
Я постоянно думаю о том, можно ли было тогда остановить Лизу, уговорить не ездить в Донецк за детьми, придумать какие-то железобетонные аргументы, чтобы она перестала вязаться с государством, которое очевидным образом ее использовало? Увы, я отлично знаю ответ. Остановить ее было невозможно. Она говорила: «Я не понимаю, как вообще можно находиться ЗДЕСЬ, когда ТАМ раненые и больные дети остаются без помощи?!» Это трудно объяснить людям, которые Лизу не знали, но в приведенной реплике каждое слово имело БУКВАЛЬНЫЙ смысл. Ей действительно было необходимо любыми путями оказаться там, словно она была солдат, получивший приказ, подлежавший немедленному, беспрекословному исполнению.
А вот здесь большой минус автору создаваемого образа. А где мотивация поступков героини? Заметим, что с легкой руки И.А.Дедюховой, мы уже привыкли требовать типичной мотивации героев. Эксклюзивность мотивации должна подаваться гораздо достовернее, то есть, с осуществлением чудес. Нет чудес — нет и эксклюзивности, отсюда — типичность подавай!
А коли таковой не наблюдается, то гораздо достовернее выстраивается образ, который обвиняют в краже детей, торговле человеческими органами. Кстати, я на таких кошмарах не настаиваю. Но публика гораздо охотнее верит подобным обвинениям, нежели выстраиваемому сладкому, но бездоказательному образу новой «святой». Нонешняя реальность к излишней доверчивости не располагает.
Она была не солдат, а целый генерал, когда дело касалось логистики: четко и профессионально выстраивала эвакуационную цепочку Донбасс — Москва, задействуя все три стороны конфликта — Россию, Украину и ДНР, требуя коридора и прекращения огня. Уважение к ней военных — не только российских — было так велико, что на время, пока дети ехали, стрельба прекращалась. В придуманной Лизой цепочке было только одно слабое звено: автобус с детьми должен был преодолеть несколько десятков километров степи, которую фактически не контролировала ни одна из сторон и которая простреливалась. Лиза с детьми и их родителями проделывала этот путь десятки раз. Однажды я была с ними в автобусе. Сначала мы двигались в абсолютной тишине: все были предупреждены, что это самый опасный участок дороги, и напряженно молчали. Время от времени нас тормозили обвешанные оружием люди в форме без опознавательных знаков на блокпостах. Лиза просила их не входить в автобус, чтобы не пугать детей. К концу пути, когда мы уже приближались к железнодорожной станции, в автобусе раздались тихие голоса — дети запели. И если на земле бывает ангельское пение, то настоящим я свидетельствую, что слышала его.
Выделила про требование коридоров и прекращение огня, чтобы поймать гламурную воровку и лгунью за руку! Требовать коридоров и прекращения огня надо было все же вовремя… если совесть была, и действительно было жалко детей.
Вот у нас такая ссылка есть — Письмо Владимиру Путину от 28 мая 2014 года. Все святые должны были написать про «коридоры» хотя бы на день раньше, согласитесь, а не торговаться базарными бабами до осени.
Причем, зацените, написано вежливо и культурно, чтоб Владимиру Владимировичу было приятно и не было повода отказать в организации коридоров и гуманитарной помощи.
Тяжелую ношу ответственности за страну и, в конечном счете, за весь мир — следует разделить с Президентом России Владимиром Путиным.
Наш портал предлагает воспользоваться электронной страничкой Официального сайта Президента Российской Федерации и отправить письмо приблизительно следующего содержания.
Уважаемый Владимир Владимирович!
В связи с происходящими сейчас в Донецке, Славянске, Мариуполе, Краматорске и других городах и населенных пунктах Юго-Востока Украины, считаю, что Россия не может оставить в такой трудный час мирных людей на растерзание и глумление непосредственной близости от своих границ.
Уверен(а), что и Вы тоже переживаете за мирных людей, поскольку понимаете, что к власти на Украине пришли совершенно беспринципные люди, лишенные чести и совести.
Как гражданин(нка) Российской Федерации, прошу Вас помочь организовать доставку гуманитарных грузов и зеленых коридоров для спасения женщин и детей, больных и раненых из зоны развернутых боевых действий!
Огромное человеческое спасибо за то, что прислушались к волеизъявлению крымчан!
С уважением….
А где такая ссылка у доктора Лизы и ее преподобных прихожанок?.. Если после этого письма Владимир Путин не занимался коридорами, а почему-то поручил это доктору Лизе, то это свинство с его стороны. Да и как проконтролировать эту Лизу? Опять на слово верить? Мы видим, как гуманитарку только к Рождеству собрали, все время жалуясь на украинскую сторону…
Но и тени сомнения нет, что про «организацию коридоров» сперли именно из этого письма… Давайте уж врать дальше! Можно заодно пригрести и куклу Джанни Родари, и этот кусочек «Чуда», неоднократно сатанински инсценированный в шкурных интересах… осталось лишь выяснить, где была доктор Лиза, когда девочку из лагеря «Дон» после ночного погрома Астахов и Кадыров обвиняли в «проявлении желаний, не соответствующих возрасту»… Ну, наверно, она свое пойло бомжам раздавала, куда ж бомжи без неё.
Однако в этом самом месте для доказательства святости следует рассказать, а дальше то, что случилось с этими детьми. Конечно, в таких ситуациях должны быть документы и жесткая отчетность. Без оной, нормальный человек понимает, что его могут обвинить во всех смертных грехах. У нас ведь есть публикации, как автобусы с эвакуированными детскими домами Павел Астахов обратно на Украину передавал. А здесь как дело было?..
Это же даже не дорожный бизнес, который, как всем известно, является самым криминализированным. Речь идет о торговле людьми и человеческими органами. Извините, человек, подвизающийся в деле работы с детьми, не может не знать о риске подобных обвинений. Вот здесь без государственного контроля личные действия на общественном уровне превращаются …точнее, смахивают на уголовку
И что позволяло доктору Лизе работать в этой области, не боясь, что её «привлекут»? У неё были гарантии? От кого? Кому она привозила детей? Кому сдавала? Где рассказы журналистов и репортеров о судьбах спасенных? Отчего так удачненько закон приняли о неупоминании детей в СМИ?..
Может ничего такого и не было? Я, даже, не спорю, плакать не хочется, понимая, каких подонков прикрывает подобная «благотворительная деятельность». Но, подобное поведение, как минимум, безответственно и непрофессионально, посему является почвой для различных слухов и обвинений.
Ноябрь и часть декабря 2014 года я провела путешествуя по Африке, почти не читая новостей. На первую заметку о Докторе Лизе я наткнулась, прокручивая ленту по дороге в Москву, в аэропорту города-героя Момбасы. Это было какое-то издание либерального толка. Речь шла о том, что Елизавета Глинка за свои услуги государству в качестве официальной «святой», а на самом деле ширмы, прикрывающей устроенную Кремлем резню на Донбассе, получит здание одной из московских больниц. Я очень удивилась, а потом открыла фейсбук. Оказалось, что попавшаяся мне на глаза заметка — самая безобидная часть кампании травли, объектом которой оказалась моя подруга. Словно дождь из жаб на мою бедную голову сыпались слова: коллаборационистка, сука, путинская святая, путинская подстилка, лгунья, подделала дипломы, воровка, крадет детей, присваивает деньги жертвователей, пиарится на крови и т. д. Мне хотелось захлопнуть ноутбук и помыться, но я не могла заставить себя встать и продолжала чтение. Какой-то инстинкт побуждал читать очень внимательно и запоминать каждое слово. Под спудом обиды, возмущения чудовищной ложью и несправедливостью, желания немедленно защитить Лизу, что-то всем доказать, внутри меня крепла спокойная, свинцовая уверенность, что это — мой момент истины, а потому не надо никуда бежать и ничего доказывать, надо оставаться на месте и спокойно читать, читать, читать. Потому что эта грязь и есть правда о мире.
- Фото: Юлия Майорова
Не сдержав порыва, я все-таки сделала несколько звонков и отправила пару мейлов «лидерам мнений» и либеральным публицистам, которые присоединились к кампании против Лизы, из тех, с кем была знакома. Я пыталась объяснить, насколько они неправы и как им будет стыдно… Слабость, простительная человеку, у которого только что перевернулся мир. Впрочем, у меня хватило ума и выдержки отложить коробочку с бисером и позвонить Лизе. Мы договорились, что она зайдет в гости. Я представляла, как мы будем пить коньяк, жечь камин, читать фейсбук, как посмеемся над этими придурками, и как она улыбнется и хриплым голосом скажет: «Мы с Соколовой сделаем всех!» Я была уверена, что потоки грязи Лизы не достигают, в экстремальных ситуациях моя подруга демонстрировала железную выдержку и всегда всех подбадривала. Я никогда не видела, чтобы Лиза плакала. Поэтому я ожидала всего, чего угодно, только не того, что произошло.
Едва за ее водителем закрылась дверь и мы остались вдвоем, Лиза упала в кресло и зарыдала. Она плакала горько, как ребенок, и этот поток слез было просто невозможно унять. Но и видеть это было не в человеческих силах, и тогда я сделала то, чему Лиза меня научила в начале нашей дружбы, — я ее обняла и стала укачивать, как когда-то своего маленького сына. Мы просидели так, может быть, час, метод прямой теплоотдачи сработал, Лиза успокоилась, перестала плакать, а в моей голове тем временем появился план. Я разлила коньяк и объявила, что с сегодняшнего дня работаю ее пресс-секретарем и остаюсь им, пока последний фонтан с дерьмом не заткнется.
С фонтанами мы справились довольно технично. Правда, я вышла из эпической схватки не без личных потерь: в ходе конфликта вокруг Лизы мне пришлось прервать отношения с несколькими важными для меня людьми. Все это было неприятно, но ожидаемо. Когда центром истории становится человек масштаба Лизы, ребята «пониже и пожиже» с удивительной легкостью обнаруживают свою суть, даже те, кто годами прикидывался кем-то другим. Превращения порой происходят такие, что легче поверить в реальность истории Грега Замзы, чем в то, что этот симпатичный человек, с которым рядом вы провели столько лет, оказался полным дерьмом.
Как видим, действия репортера и журналистки, как минимум, одиозны и непрофессиональны. Доказательства чистоты помыслов обеляемой подруги так и не приведены. До сих пор! Поэтому, тезис: «С фонтанами мы справились довольно технично.» — откровенно ложный. Моих сомнений в адрес доктора Дизы никто ещё не развеял. Я ей не верила и не верю. И не только я.
И пока, как видим, в данном повествовании плачет только доктор Лиза. У вас хоть одна слезинка капнула?
Об этом и всяком другом я размышляла зимней ночью декабря 2014 года, лежа без сна в купе поезда Москва — Донбасс. В метре от меня с закрытыми глазами не спала Лиза. Я вдруг с удивлением поняла, что отлично чувствую, что она не спит, как если бы речь шла обо мне самой. Я ощутила острый приступ тоски, словно со стороны увидев нас двоих в утлой коробке вагона, продвигавшегося сквозь метель к станции, где обрывались взорванные военными рельсы. Я не знала, куда мы едем и вернемся ли, но точно знала, что этот декабрь разделил на две части жизни каждой из нас. Лиза все больше увязала в войне, сильнее которой ненавидела разве что смерть. И это «увязание» ничем хорошим кончиться не могло. Я, в свою очередь, поняла, что отныне всегда буду стоять на стороне Лизы, если понадобится, то против всего мира, что бы это ни значило и чего бы это ни стоило.
В темноте я нашла ее руку и, ощутив ласковое пожатие, заснула.
Очередная попытка покрасоваться и пририсовать к образу почетной «святой» не менее благостный образ автора. Как утверждает И.А.Дедюхова, это, по меньшей мере, непрофессионально для литератора, …а по человечески, просто глупо и безнравственно.
Но автор не унимается и решил устроить «обнаженку».
Прежде чем закончить эту историю, я хотела бы сделать небольшое признание. Я не знаю, правильно ли поступаю, собираясь рассказать нечто очень личное, но все же думаю, что, предлагая читателям взглянуть на некоторые явления этого мира моими глазами, уместно объяснить, как устроены эти глаза.
Есть такая порода людей, которым все время холодно. Причина этого холода — не физиологическая. Это невосполнимый недостаток любви. Часто такие люди пережили в детстве или ранней юности тяжелые травмы: сиротство, потерю родителей, отвергнутость обоими или одним из них. Если переживший подобное ребенок наделен чувствительной душой и воображением, последствия становятся фатальными — ни возраст, ни жизненный успех, ни деньги не сделают его счастливым обитателем мира взрослых. Для защиты от действительности такие люди мастерят сложные блистающие конструкции и могут быть весьма привлекательными, но если вы подойдете близко, вас, скорее всего, оттолкнут. Таких людей очень трудно любить: что бы вы ни сделали, от вас будут требовать еще больше, добиваться самоотречения и жертвы, эти требования будут казаться вам вздорными и жестокими, потому что вы не будете понимать их причин. Причина состоит в том, что потребность в любви, спровоцированную травмой отверженности, удовлетворить невозможно. Ребенок, некогда получивший от родителей и общества это клеймо, обречен до конца дней скитаться в поисках неизвестно чего. Вернее, известно чего — любви такой степени концентрации, интенсивности и самозабвения, которая одна может заполнить не имеющую границ пустоту.
Драма отверженных детей состоит в том, что они точно знают, что им нужно, но нужно им то, чего нет. Брошенные мальчики и девочки унимают вечно преследующий их холод кто чем может: так, мальчик Трумэн Капоте из Нью-Орлеана до последнего дня возил с собой детское лоскутное одеяло, которое сшила ему крестная. Мне повезло больше: одним летним вечером я спустилась в подвал на Пятницкой и встретила Лизу, единственного человека в мире, возле которого мне было не холодно.
Фу! Пошло, безвкусно, бестактно! Честное слово, «можно вывезти девушку из деревни, а вот деревню из девушки никак…»
Что-то и на личностном уровне ничего путного не складывается. Автор скользит на собственных соплях, не клеют последние ничего в этой «агиографии».
Сейчас, когда Лизы с нами нет, спорят о том, нужно ли причислить ее к лику святых или же такие намерения — нонсенс. Была ли Лиза такой, как другие, или же была наделена некими особыми, сверхчеловеческими качествами, которые резко выделяли ее из общего ряда? Оставив вопрос канонизации на усмотрение церкви, могу сказать, что Лиза безусловно обладала огромным и очень редким даром, а возможно, гениальностью. С моей точки зрения эта гениальность самой высшей пробы — способность безгранично любить, отдавать, сострадать, чувствовать чужое горе, боль, хотеть и уметь вылечить, утешить, согреть. Я была одной из многих, кого Лиза согрела и кого оставила стоять на ветру в мире, где ее больше нет.
Да, уж, деточка, оставь вопрос о канонизации церкви. Там, знаешь ли, суровая процедура, которую на соплях не пройти. Там слезы должны быть подлинными и от горя, и от радости, и от просветления.
…Я надеваю шубу, теплый шарф и перчатки и медленно иду по зимнему Замоскворечью в сторону улицы Пятницкой, номер 17/4; я вдыхаю ледяной воздух и смотрю на белое, словно фарфор, в голубоватых просветах небо. Я обращаюсь ко всем этим материям с дурацкой просьбой — дать мне какую-нибудь, самую крохотную возможность почувствовать Лизу, ощутить, что она все еще здесь есть… Мне навстречу бежит девочка с маленькой собакой. Девочка смеется, и я сквозь слезы улыбаюсь в ответ. Красное, морозное солнце садится за красную колокольню. Я покупаю кофе в пекарне, где всегда покупала его по дороге к Лизе, выхожу на улицу и смотрю на закат. Мир, подернутый влагой, слегка расплывается и становится холоднее. Небо темнеет. Церкви начинают звонить. Я допиваю кофе и, кутаясь в шубу, в одиночестве отправляюсь домой.
Январь 2017, Москва
Бли-и-ин! Что же и цветочка на могилку подруге на кладбище не снесла, кофе-то надо было там попить, поджидая чудес, чтобы ожидаемую святость доказать…
Что-то поплакать не получилось, просветленной грусти не наступило. Наоборот впала в грех гневливости и злословия. Автор! Не пиши! Только душу смущаешь и пробуждаешь дурные чувства. А это нехорошо.
3 комментария
Спасибо! Практически ржал над текстом журналюшки. Особенно повеселил пассаж про трубный глас и ядерный взрыв, который не услышать. Ну да, глас божий или ангельский, надо полагать, даже глухие слышать могут. А ядерный взрыв, случившийся рядом, действительно, не услышать. Разница в скорости звуковой и световой волны. От вспышки вблизи, как показала практика применения этой мерзости в Японии, остается только тень на стене.
Прекрасный разбор с применением двух инструментов — трех уровней мышления и технической деталировки. Высший пилотаж, спасибо!
Странная защита у журналистки, смахивает на глубокие сожаления о закрывшейся перед носом дверью и потере теплого места. Специалистка «открывать двери высоких кабинетов» и «коридоров» таки померла. Но, мне кажется или действительно с героев И.А.Д пытаются образ строить?
И.А. Дедюхова «Повелительница снов», Глава 17. ВИКТОР ПАВЛОВИЧ, ВИТЕНЬКА, ВИК…
Слушайте, Жоржик, вы прям глаза открываете на суровую действительность. Может доктор Лиза где-то неудачно дверь ногой открыла?
Зря, конечно, доктор Лиза «брала пример» с Ирины Анатольевны. Это надо делать только находясь на тех же незыблемых нравственных позициях.