Б.И.Пуришев — «Литература эпохи Возрождения. Идея универсального человека». Часть XV

Литература эпохи Возрождения. Идея универсального человека

Б.И.Пуришев

Лекция 14. Историческая характеристика Англии в XVI в.

Первые гуманисты. Т. Мор: модель идеального человеческого общежития. Ф. Бэкон: призыв раздвинуть границы познания.

В XVI в. Англия быстро развивалась. Именно в это время окончательно сложилась и вскоре достигла замечательного расцвета английская ренессансная культура. Страну перестали сотрясать феодальные междоусобия, которые такого трагического накала достигли в XV столетии. Сильная королевская власть содействовала экономическому подъему государства, уверенно выходившего на просторы мировой торговли. В самых различных сферах жизни происходили глубокие сдвиги, расшатывавшие вековые феодальные устои.

Большое значение для последующих судеб Англии имел исход феодальной смуты 1455- 1485 гг. На смену буйной феодальной знати, ввергавшей страну в состояние хаоса, пришло новое дворянство, связанное с буржуазией, ставившее перед собой одинаковые с ней цели и отчасти происходившее из средних сословий. Пришедшая к власти династия Тюдоров (1485-1603) опиралась как на это новое дворянство, так и на широкие буржуазные круги, заинтересованные в сильной централизованной власти, способной оградить страну от политической разрухи. С конца XV в. в Англии утвердился абсолютизм. По словам А.Л. Мортона, «сила монархии Тюдоров заключалась в том, что буржуазия — купечество городов и более прогрессивная часть мелкого джентри в деревне — была в XVI веке достаточно сильна, чтобы обеспечить господство любому правительству, которое дало бы ей возможность богатеть, и в то же время не была еще настолько окрепшей, чтобы стремиться к установлению своей непосредственной политической власти, как это было в XVII веке»[Мортон Л.А. С. 150.] .

Средние сословия решительную поддержку оказали Генриху VII (1485-1509), первому королю из династии Тюдоров, сумевшему в короткий срок навести порядок в стране, разоренной феодальными распрями. Ему удалось наполнить деньгами опустевшую королевскую казну. Он покровительствовал судостроению, а также крепко держал в руках феодалов, не давая им вновь поднять головы.

При деспотическом Генрихе VIII (1509-1547) могущество короля еще более возросло. Проведенная Генрихом VIII церковная реформа (1534), сделавшая его главой англиканской (английской) церкви, хотя и не явилась следствием широкого народного движения, как это было в Германии, все же соответствовала национальным интересам Англии. Правда, секуляризация монастырских угодий, проведенная в 1536-1539 гг., принесла пользу только короне и крупным землевладельцам и даже вызвала активное неудовольствие народа.

Тем не менее Реформация, подготовлявшаяся движением Уиклифа и его последователей, прочно вошла в английскую жизнь, и все попытки Марии Католички, или Кровавой, как ее прозвали протестанты (1553-1558), восстановить в стране власть римского папы ни к чему не привели.

С восшествием на престол Елизаветы I (1558-1603) в Англии утвердился протестантизм, в наибольшей мере соответствовавший интересам широких общественных кругов.

Превращение Англии из государства, раздираемого феодальными смутами, в сильную державу, нанесшую на исходе XVI в. сокрушительный удар Испании, в огромной мере было обусловлено ее экономическими успехами. В XVI в. Англия стала крупнейшим производителем и экспортером сукна, завоевавшим как близкие, так и отдаленные рынки. Успешно развивалось горнорудное дело, кораблестроение, изготовление пороха и т.д. Расцветало мануфактурное производство. Любопытно, что в Англии оно стало даже предметом художественного изображения.

Труду башмачников, ткачей и суконщиков посвящал свои «производственные» романы Томас Делони (ок. 1543-1600), высоко ценивший энергию и умение предпринимателей, и утверждавший, что не праздные аристократы, а трудолюбивые буржуа являются надежной опорой трона (притча о муравьях и мотыльках в романе «Джек из Ньюбери», 1594). Огромную активность проявляли английские купцы, умело использовавшие благоприятное для Англии перемещение международных торговых путей с Востока на Запад. Одна за другой появлялись торговые компании, поддерживавшие деловые отношения с далекими заморскими странами. В 1554 г. возникла Московская компания, которая вела торговлю не только с Россией, но и с различными восточными государствами. В 1599-1601 гг. сложилась Ост-Индская компания.

Однако буржуазный прогресс был куплен ценой безмерных страданий трудового люда. Успехи сукноделия были связаны с развитием овцеводства. А для того чтобы умножить количество пастбищ, крупные землевладельцы захватывали общинные угодья и даже превращали в пастбища крестьянские пахотные участки. Захваченные земли они огораживали частоколом, рвами и т.п. В результате этих «огораживаний» огромные массы трудового крестьянства лишались средств к существованию, пополняя собой армию бродяг и нищих. В истории «первоначального накопления» указанные события составляют одну из наиболее трагических страниц. Правительство неоднократно издавало распоряжения, которые должны были приостановить процесс пауперизации крестьянства, — отчасти потому, что «огораживания» озлобляли простых людей, вели к волнениям и даже восстаниям. Но правительственные распоряжения неизменно наталкивались на алчность лендлордов и не меняли положения дел. Одновременно правительство издавало жестокие законы против нищих и бродяг. Несчастных карали за то, что они превратились в бездомных скитальцев. Зато для владельцев мануфактур эти бедняки были ценным источником дешевой рабочей силы.

Естественно, что народные массы сопротивлялись «огораживаниям». В различных областях Англии вспыхивали крестьянские восстания. Наиболее мощное восстание под руководством Роберта Кета произошло в 1549 г. в Норфольке (Восточная Англия). В нем участвовало до двадцати тысяч вооруженных крестьян, предъявивших правительству Эдуарда VI (1547-1553) требования положить конец самоуправству лендлордов. Однако, несмотря на временные успехи мятежников, восстание было подавлено правительственными войсками при участии иноземных наемников.

Во второй половине XVI в. Англия заметно окрепла. Ее торговля и промышленность находились в цветущем состоянии. Английские корабли появлялись Белом и Средиземном морях, у берегов Индии и Америки. Победа над Испанией в 1588 г., упрочившая морское могущество островной державы, необычайно подняла патриотический дух английской нации. Ведь эта победа, потребовавшая от англичан огромного напряжения сил, мужества и инициативы, не только спасла страну от порабощения. Она означала торжество над силами феодально-католической реакции, мрачной тучей нависшей над Европой. Широкие общественные круги поддерживали внутреннюю и внешнюю политику королевы Елизаветы.

И хотя окрепшая английская буржуазия уже начала тяготиться абсолютистским режимом, еще не пришло время открытой оппозиции, которая лишь при Якове I Стюарте (1603-1625) превратилась в реальную политическую силу. В XVI в. в Англии происходило также интенсивное духовное «накопление», которое к исходу века превратилось в огромное богатство. Прав выдающийся русский историк Т.Н. Грановский (1813-1855), говоривший, что «в истории народов вообще можно найти благоприятные эпохи, когда силы народа особенно напрягаются и талантливые личности являются во всех сферах: такова была для Англии эпоха Елизаветы»[Лекции Т.Н. Грановского по истории позднего средневековья. М., 1971. С. 308.] . Достаточно вспомнить, что в английской литературе в это время появилась гигантская фигура У. Шекспира, что английскую философию представлял Ф. Бэкон, что больших успехов достигла английская музыка («вирджиналисты»), а живопись проявила себя в превосходных портретных миниатюрах ( Н. Хиллиард и др.).

Еще Чосер проявлял живой интерес к литературе раннего итальянского Возрождения. И в дальнейшем гуманистическая культура Италии продолжала оказывать благотворное воздействие на английских ученых и писателей, стремившихся обновить духовную жизнь своей отчизны. Встречались такие люди уже в первой половине XV в. Были это преимущественно образованные клирики и представители аристократических кругов.

К числу таких ревнителей гуманистической образованности принадлежал, например, брат Генриха V, герцог глостерский Гемфри (умер в 1447 г.), который выписывал из Италии педагогов, поддерживал отношения с итальянскими гуманистами и не жалел средств на приобретение ценных рукописей.

Однако сформировался английский гуманизм лишь на рубеже XV и XVI вв. и с этого времени начал играть заметную роль в культурной жизни страны. Гуманисты старшего поколения, объединяясь в кружки, штудировали классическую филологию, естествознание и медицину (врач Томас Линакр, переведший на латинский язык сочинения знаменитого древнегреческого врача Галена), выступали против средневековой схоластики, стремились реформировать образовательную систему. Благодаря их стараниям Оксфордский университет стал видным центром гуманистической культуры. Однако реакционные церковно- католические круги всячески противодействовали их начинаниям, и только Реформация, закрывшая монастыри и изгнавшая монахов из учебных заведений, привела к победе новых педагогических принципов.

Естественно, что в стране, приближавшейся к Реформации, глубоко взволнованной проповедью Джона Уиклифа, вопросы, связанные с христианством и его историей, не могли не привлекать к себе пристального внимания передовых ученых.

Один из наиболее значительных представителей раннего английского гуманизма Джон Колет (1467-1519) в лекциях о посланиях апостола Павла к римлянам, читанных им в Оксфордском университете, доказывал, что схоласты исказили смысл первоначального христианства, осуждавшего насилия и войны. Эразм Роттердамский, не раз посещавший Англию, с большим уважением относился к английским гуманистам, в частности к Колету, которому как мыслитель и ученый он был многим обязан. Критическое издание Нового завета, сыгравшее немаловажную роль в подготовке Реформации, было принято Эразмом под влиянием Колета.

Будучи настоятелем собора Св. Павла в Лондоне, Колет в 1509 г. организовал при соборе школу, послужившую прообразом позднейших светских «грамматических» школ, в одной из которых обучался {[именной указатель]} Шекспир. В своих проповедях Колет смело отвергал такие незыблемые догмы католицизма, как безбрачие духовенства или поклонение иконам, а также обличал порочные нравы католического клира, особенно резко выступая против монашества.

Самым выдающимся представителем раннего английского гуманизма был Томас Мор, близкий друг Эразма Роттердамского, первый великий гуманист Англии. В отличие от Колета он не склонялся к реформационным идеям. Его прежде всего привлекали социально-политические проблемы, приобретшие в то время огромную остроту. Родился Томас Мор (1478-1535) в Лондоне, в семье состоятельного юриста. По словам Эразма Роттердамского, «классической литературой он начал зачитываться уже с ранних лет. Юношей принялся он за изучение греческой литературы и философии, но отец его, человек вообще разумный и достойный, до такой степени не поощрял этой затеи, что отказал ему во всякой поддержке да и чуть было не лишил сына наследства за то, что тот явно уклонялся от занятий отца, бывшего ученым законоведом по части британского права» (из письма Ульриху фон Гуттену от 23 июля 1519 г.)[Цит. по: Мор Т. Утопия / Перевод с латинского и комментарий А.И. Малеина и Ф.А. Петровского. Вступительная статья В.П. Волгина. М., 1953. С. 236.] .

Подчиняясь воле отца, Томас покинул Оксфордский университет и занялся юриспруденцией, не утратив, однако интереса к классической филологии. Круг его интересов вообще был очень широк, он включал и математику, и астрономию, и зоологию, и философию, и историю, и музыку. Вскоре перед молодым, но уже известным адвокатом открылся широкий путь общественной деятельности. В 1504 г. Томаса Мора избирают в члены парламента. Однако вскоре он навлекает на себя ненависть Генриха VII, так как во время парламентских дебатов выступает против финансовых домогательств короля. Только после смерти Генриха VII Томас Мор смог вернуться к общественной деятельности. Он становится судьей, помощником шерифа города Лондона, доверенным лицом английского купечества. Новый король Генрих VIII, на которого одно время английские гуманисты возлагали большие надежды, привлекает к себе знаменитого человека, осыпает Мора милостями и в 1529 г. даже назначает его лордом-канцлером, т.е. возносит на самую большую высоту, которая только была в то время возможна. Со своей стороны Мор не искал монарших милостей. Близость к трону его даже, видимо, удручала. На это неоднократно обращал внимание Эразм Роттердамский, хорошо знавший великого английского гуманиста. По свидетельству Эразма, «двора и общения с королевской фамилией он раньше чуждался, потому что ему всегда была особенно ненавистна тирания, а равенство чрезвычайно привлекательно»[Цит. по: Мор Т. Утопия / Перевод с латинского и комментарий А.И. Малеина и Ф.А. Петровского. Вступительная статья В.П. Волгина. М., 1953. С. 236.] .

Поначалу Генрих VIII благоволил к умному, образованному и бескорыстному помощнику в делах. Он охотно делил с ним свой досуг, прислушивался к его словам. В 1521 г. Мор редактировал книгу, написанную королем против Мартина Лютера в защиту римско-католической церкви. Это было то время, когда Генрих VIII еще не помышлял о разрыве с папой. А в 1523 г. появился резкий «Ответ Т. Мора на глумления, которыми Мартин Лютер осыпает английского короля Генриха Восьмого». Мор неприязненно отнесся к лютеровской Реформации, и поэтому ему не пришлось в названном «Ответе» кривить душой. Впрочем, он всегда отличался прямодушием, всегда решительно отстаивал свои взгляды, даже если это могло повредить его благополучию. Был он человеком принципиальным, смелым, не желавшим раболепствовать перед высшей властью. Сложность его положения заключалась в том, что Генрих VIII, «притянувший» его к трону, был деспотом, не терпевшим инакомыслия, человеком необузданных страстей, способным на любые тиранические поступки. Рано или поздно между коронованным деспотом и свободолюбивым гуманистом должно было произойти столкновение, и оно в конце концов произошло.

Камнем преткновения послужил вопрос о Реформации. По ряду причин как политического, так и личного характера Генрих VIII в 1534 г. порвал отношения с папским Римом и добился того, что парламент провозгласил его главой английской церкви. Томас Мор отрицательно отнесся к королевской Реформации, так же как и женитьбе Генриха VIII при живой жене на фаворитке Анне Болейн. Во всем этом, можно полагать, он видел проявление самодержавного произвола.

В знак протеста против действий короля Томас Мор в 1534 г. подал в отставку. Он отказался присутствовать при коронации Анны Болейн и не пожелал признать короля главой английской церкви. В ответ на это Генрих VIII обрушил на своего недавнего любимца жестокие гонения. Мор был предан суду по обвинению в государственной измене, в частности в том, что с помощью колдовства заставил короля написать книгу против Лютера, и приговорен к смертной казни.

До самого конца жизни Томас Мор сохранял стойкость, удивительное присутствие духа и свойственный ему юмор. Подойдя к эшафоту, он сказал сопровождающему его офицеру: «Пожалуйста, помогите мне взойти, вниз уж я как-нибудь сам спущусь». А затем, простившись с семьей, он обратился к палачу со словами: «Шея у меня короткая, целься хорошенько, чтобы не осрамиться».

В молодости Томас Мор писал латинские эпиграммы, в которых отражалось его гуманистическое вольномыслие. Так, в одной из эпиграмм он утверждал, что власть дана монарху народом, а поэтому не следует венценосцу мнить о себе слишком много. На английском языке написана Мором «История Ричарда III», использованная впоследствии Шекспиром в его известной исторической хронике.

Но мировую славу приобрел Томас Мор своей книгой «Утопия», или, точнее: «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии» (1516), написанной на латинском языке и изданной во Фландрии. Никто из европейских гуманистов до Томаса Мора не ставил с такой решительностью вопроса о социальной справедливости и о политических принципах, на которых она может быть утверждена. Будучи человеком наблюдательным и при этом принимавшим деятельное участие в общественной жизни страны, Томас Мор хорошо знал, какой ценой достигалось обогащение больших господ. Он не был равнодушен к страданиям народа. На заре капиталистической эры он возвысил свой голос в защиту обездоленных, в защиту тех, кто устилал своими костями крутую дорогу буржуазного прогресса. Не идеализируя феодального прошлого, Мор не без основания полагал, что в новых исторических условиях положение трудовых масс стало еще более тяжелым. Но, имея ясное и, в сущности, очень верное представление о современном мире, Томас Мор не находил в нем сил, которые смогли бы превратить его в царство социальной справедливости. Зато в мечте, вознесенной не только над Англией времен Генриха VIII, но и над всем собственническим миром, смело намечал он очертания совершенного общества, в котором нет места для социального неравенства, для эксплуатации человека человеком, для пороков и недостатков уходящего феодального и наступающего буржуазного строя. В творении Томаса Мора впервые были обозначены некоторые черты, Характерные для современного социализма. Но, конечно, гениальные догадки Мора так и остались догадками, лишенными твердого исторического основания.

Непреходящее значение Томаса Мора в том, Что он явился первым выдающимся социалистом-утопистом, автором первого утопического романа, за которым последовало множество других произведений этого жанра. Характерно, что самый жанр утопического романа сложился в эпоху Возрождения, когда во все сферы жизни проникали глубокие изменения, и мысль передовых людей, окрыленная дерзкими надеждами, опережая ход истории, устремлялась к лучезарным далям идеала. Утопические романы эпохи Возрождения были во многом различны, но все их объединяла горячая вера в человека и в то, что человек имеет право на земное счастье. Средневековые аскеты, все свои надежды возлагавшие на царствие небесное, угрюмо твердили, что земля есть «юдоль слез и страданий». Гуманисты, создававшие утопические романы, стремились показать, что при определенных условиях земля перестанет быть царством скорби. Их задача прежде всего и заключалась в том, чтобы в соответствии с требованиями человеческого разума «открыть» эти условия (а эпоха Возрождения была временем сенсационных открытий) и, опираясь на них, сконструировать убедительную модель идеального человеческого общежития. Так поступает уже Томас Мор. Только он не ограничивается изображением «наилучшего устройства государства», но касается также темных сторон современной ему европейской, и прежде всего — английской, действительности. В соответствии с этим и роман его состоит из двух книг.

В первой книге автор повествует о том, как он однажды, находясь в Антверпене, встретился с португальским путешественником Гитлодеем, побывавшим в различных далеких странах. Движимый любознательностью, Гитлодей примкнул к флорентийскому мореплавателю Америго Веспуччи (1451-1512), который вслед за Колумбом неоднократно посещал Новый Свет. То ли недалеко от берегов Южной Америки, то ли где-то на Востоке Гитлодей обнаружил остров Утопию (греч.: u — отрицание, topos — место, т.е. несуществующее место), совершенно неизвестный европейцам. В течение пяти лет внимательно наблюдал он «нравы и законы», существовавшие на этом острове, и был так восхищен ими, что «никогда не уехал бы отсюда, если бы не руководился желанием поведать европейцам об удивительном государстве», имеющем «более разумный по сравнению с нами способ правления» и процветающем «среди большого счастья».

Но прежде чем подробно рассказать Томасу Мору о своих заморских впечатлениях, Гитлодей затрагивает ряд вопросов, связанных с политической и социальной жизнью Европы и прежде всего Англии, в которой ему пришлось побывать некоторое время тому назад. Само собой понятно, что смелые мысли Гитлодея являются мыслями самого Томаса Мора, так же как и его обширная классическая эрудиция, его интерес к юридическим проблемам. Сближает Гитлодея с Томасом Мором также неприязнь к придворной жизни и неверие в способность тиранов, «зараженных с детства превратными мнениями», «повиноваться добрым советам». На вопрос одного из собеседников, почему Гитлодей, с его богатым жизненным опытом, умом и знаниями, не стремится быть советником какого-либо могущественного короля, он отвечал вопросом: «Как, по-твоему, если я при дворе какого-нибудь короля предложу проекты здравых распоряжений и попытаюсь вырвать у него злые и гибельные семена, то разве я не подвергнусь немедленно изгнанию и не буду выставлен на посмешище?» Слова эти писались в 1516 г., а два десятилетия спустя с автором «Утопии» стряслась великая беда.

Гитлодей начинает с того, что решительно отвергает жестокие английские законы против воров и бродяг, которые ему представляются бесчеловечными. Ведь в народной нищете, которая, собственно, и порождает воровство и бродяжничество, а также прочие пороки, виновен не сам народ, но те несправедливые пороки, которые утвердились в стране. Народ обречен на жалкое существование, в то время как «огромное число знати» «подобно трутням, живет праздно, трудами других». Среди разных причин, которые в разных странах порождают народную нищету, Гитлодей особое внимание обращает на причину, «присущую специально» Англии, а именно на «огораживания». «Ваши овцы, — говорит он, — обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такие прожорливые и неукротимые, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города. Именно во всех тех частях королевства, где добывается более тонкая и потому более драгоценная шерсть, знатные аристократы и даже некоторые аббаты, люди святые, не довольствуются теми ежегодными доходами и процентами, которые обычно нарастали от имений у их предков… Так вот, в своих имениях они не оставляют ничего для пашни, отводят все под пастбища, сносят дома, разрушают города, оставляя храмы только для свиных стойл. Эти милые люди обращают в пустыню все поселения и каждую пядь возделанной земли, как будто и без того у вас мало ее теряется под загонами для дичи и зверинцами»[Мор Т. Утопия. С. 62-63.] .

Гитлодей говорит о том, как трудолюбивые землепашцы превращаются в бездомных бродяг и воров, как «ненасытная алчность немногих лиц» приносит горе многим. Его характеристика социально-экономических процессов, связанных с «огораживаниями», настолько точна и исторически достоверна, что К. Маркс в первом томе «Капитала» цитирует книгу Мора как ценный исторический документ. В то же время Гитлодей не тешит себя иллюзиями, возлагая надежды на государя, который охотнее согласится с придворными шаркунами, утверждающими, «что главный оплот его власти заключается в том, чтобы не дать народу избаловаться от богатства и свободы», чем со здравомыслящим философом, склонным утверждать, что честь и безопасность короля «заключаются скорее в благосостоянии народа». Все дело в той общественной системе, которую автор во второй книге метко называет «заговором богачей». Поэтому Гитлодей приходит к мысли, что основной причиной социального неустройства, царящего в мире, является частная собственность. Ибо «где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел: иначе придется считать правильным то, что все лучшее достается самым дурным, или удачным то, что все разделено очень немногим…»[Мор Т. Утопия. С. 95-96.] .

Вторая книга посвящена изображению идеального с точки зрения автора общественного устройства, не знающего частной собственности. В Утопии «не существует неравномерного распределения продуктов, нет ни одного нуждающегося, нет ни одного нищего, и хотя никто ничего не имеет, тем не менее все богаты». Как же устроено это удивительное государство? Утопия представляет собой свободную федерацию городов, возглавляемую князем (Princeps), которого пожизненно избирает сенат из числа кандидатов, предложенных народом. Забота об общем благе является характерной чертой жизненного уклада утопистов, в результате чего, по словам Гитлодея, «весь остров составляет как бы одно семейство». Войной утопийцы гнушаются как «деянием поистине зверским», хотя, в случае необходимости, умеют отстаивать независимость своей страны, оказывать помощь союзникам или «из человеколюбия» освобождать какой-нибудь народ от ига тирана. Земля в Утопии принадлежит всему народу. Государство ведет внешнюю торговлю, равномерно распределяет рабочую силу, наблюдает за производственным процессом. Основной хозяйственной ячейкой Утопии является семья, занимающаяся тем или иным ремеслом. Все, что семья изготовляет, она безвозмездно передает государству, в свою очередь «совершенно без всякой уплаты» получая с государственных складов необходимые ей предметы. При царящем в стране изобилии вовсе не трудно удовлетворять насущные потребности граждан, тем более что утопийцы чуждаются роскоши и всякого рода излишеств. Это всеобщее благоденствие объясняется тем, что в Утопии труд является естественной и непреложной обязанностью всех граждан, независимо от их пола. От физического труда освобождены только должностные лица и ученые, да и то при условии, что они оправдывают оказанное им доверие. На острове отсутствуют бездельники, которые в Европе поглощают продукты, производимые трудами других, здесь нет праздной толпы священников и монахов, владельцев поместий и их многолюдной челяди, а также представителей бесполезных ремесел, обслуживающих богачей и аристократов. Всеобщий полезный труд, освобожденный от эксплуатации, приводит в Утопии к всеобщему благосостоянию. Рабочий день продолжается здесь всего лишь 6 часов, и этого вполне достаточно для процветания государства. Между прочим, Томас Мор делает интересную попытку преодолеть противоположность между городом и деревней. Сельским хозяйством в Утопии занимаются горожане, которые на два года переселяются в деревню, а затем уступают место новой группе приезжих. В день уборки урожая из города на помощь деревне прибывают в нужном количестве труженики, помогающие в кратчайший срок успешно справиться с работой.

Так как для получения необходимых вещей утопийцы не нуждаются в деньгах, то к золоту и серебру, из-за которых пролито столько человеческой крови и совершено столько злодейств, на острове относятся с пренебрежением и ценят их значительно ниже такого действительно полезного металла, каким является железо, без которого «люди не могут жить так же, как без огня и воды». Ведь сами по себе золото и серебро не приносят людям пользы и только «людская глупость наделила их ценностью из-за редкости». Стремясь как можно сильнее развенчать золотого тельца, утопийцы демонстративно изготовляют из драгоценного металла ночные горшки и «всю подобную посуду для самых грязных надобностей», вырабатывают из него цепи, которыми сковывают рабов, либо заставляют носить золотые украшения людей, «опозоривших себя каким-либо преступлением». В связи с этим примечательно следующее происшествие: однажды чужеземные послы, ничего не знавшие о местных обычаях и нравах, вступили в столицу Утопии, город Амаурот, пышно одетые, в изобилии украшенные золотом и самоцветами. А утопийцы, приняв их за рабов и преступников, не оказали им никакого почета и вместо господ почтительно приветствовали всех низкопоставленных, скромно и просто одетых, как это было принято в Утопии. Утопийцам представляется в высшей степени нелепым, что в других странах «какой-нибудь медный лоб, у которого ума не больше, чем у пня, и который столь же бесстыден, как и глуп, имеет у себя в рабстве много умных и хороших людей, исключительно по той причине, что ему досталась большая куча золотых монет»[Мор Т. Утопия. С. 144.] . Впрочем, зная, какой силой обладает золото за пределами Утопии, правительство этой страны стремится накопить его как можно больше с тем, чтобы, например, во время войны использовать в интересах Утопии. Между прочим, у чужих народов утопийцы охотно приобретают преступников, приговоренных к смертной казни, превращая их у себя дома в рабов.

Итак, в благословенной Утопии есть рабы (servi). Как же согласуется это обстоятельство с гуманными принципами, на которых зиждутся утопические порядки? Тут надо иметь в виду ряд моментов. Существенно то, что рабское состояние не передается в Утопии по наследству. Да и сам раб может получить свободу, если проявит себя наилучшим образом. Чаще всего рабами на острове становятся лица, совершившие какое-либо позорное деяние. В Утопии редко применяется смертная казнь, ее обычно заменяет тяжелый принудительный труд. Тем самым утопийское рабство, по мысли Т. Мора, противопоставлено жестокости судебных приговоров тогдашней Англии и должно оттенять гуманный характер общественного строя Утопии. Конечно, Томас Мор верил в человека, но не идеализировал его настолько, чтобы полагать, что при более совершенном государственном устройстве навсегда исчезнут всяческие преступления. К тому же доля утопийских рабов, можно полагать, не была чрезмерно тяжелой, если многочисленные батраки из различных стран добровольно меняли свою голодную и холодную свободу на сытое рабство в Утопии. По истечении ряда лет они при желании могли стать и часто становились полноправными гражданами островного государства. Наконец, поскольку в Утопии физический труд отнюдь не считался чем-то зазорным, рабы не превращались в презренную касту чернорабочих, отвергаемых белоручками, как это было в древнем рабовладельческом мире.

Но жизнь утопийцев заполнена не только трудом. К их услугам обширные столовые, предлагающие «роскошную и обильную» пищу. Больных принимают отлично оборудованные лечебницы, располагающие опытными врачами. Утопийцы отдыхают и развлекаются, не нарушая, однако, благопристойности. Особенно высоко ценят они духовные удовольствия, хотя и телесными удовольствиями вовсе не пренебрегают. Останавливаясь на этических воззрениях утопийцев, близких к эпикуреизму, Томас Мор попутно отвергает угрюмую этику стоиков и средневековых аскетов. Благая «матерь-природа» и человеческий разум руководят поступками утопийцев. Полагая, что человеку свойственно стремиться к удовольствиям, утопийцы в то же время, по словам Гитлодея, понимают, что счастье «заключается не во всяком удовольствии, а только в честном и благородном», иными словами, в следовании требованиям добродетели, приглашающей смертных «к взаимной поддержке для более радостной жизни». Добровольное отречение от мирских радостей, умерщвление плоти представляется им бессмысленным и противоестественным. Подобно древним грекам, высоко ценят утопийцы «красоту, силу, проворство как особые и приятные дары природы». Высшим духовным удовольствием считают они «созерцание истины» и надежду на «будущее блаженство».

В своих религиозных воззрениях утопийцы также опираются на разум и природу. Какими бы именами они не называли Бога, как бы к нему они не подходили, в конечном счете Бог оказывается у них природой, божественную силу и красоту которой утопийцы не устают прославлять. Зато религиозный фанатизм, нетерпимый к инакомыслящим, ими решительно отвергается, равно как гадание, вера в приметы, астрология и прочие суеверия.

Будучи «неутомимыми» в «умственных интересах», жители Утопии очень быстро усвоили произведения древнегреческих писателей и ученых, с которыми их познакомил Гитлодей, в том числе труды Платона, Аристотеля, Лукиана, Гомера, Фукидида, Гиппократа и других авторов, высоко чтимых в кругах европейских эллинистов эпохи Возрождения. У Гитлодея даже возникло предположение, не ведут ли утопийцы свое происхождение от греков, тем более что язык их сохраняет некоторые следы греческой речи. Ничего более лестного не мог сказать писатель- гуманист о небольшом народе, столь отменно себя проявившем в построении разумного общества.

При написании «Утопии» Томас Мор, как и подобало ученому-гуманисту, опирался на античную традицию. На Платона и его мечты о государстве без частной собственности («Государство») он прямо ссылается в романе. Известны были ему и различные космографии и описания путешествий от древности до новейшего времени, в том числе «Четыре плавания» Америго Веспуччи, вышедшие в латинском издании в 1507 г. и вскоре переведенные на английский язык (1511). О жителях Нового Света итальянский мореплаватель между прочим писал: «Люди живут согласно природе и скорее могут быть названы эпикурейцами, чем стоиками… Они не имеют собственности, и все у них общее». В средневековом «Путешествии сэра Джона Мандевиля», напечатанном около 1496 г., Т. Мор мог найти рассказ о легендарном царстве пресвитера Иоанна, расположенном где-то на Востоке. В этом царстве люди ведут счастливую жизнь, подчиняя свои поступки требованиям благочестия и добродетели. Несомненно, знал Томас Мор и об уравнительных идеалах народных еретических движений, стремившихся возродить древнехристианскую общину. В Англии это были левеллеры, в Чехии — табориты. При этом знания свои Мор черпал не только из книг, но и из своего богатого жизненного опыта, из рассказов друзей и знакомых. Из таких рассказов он мог, например, узнать о патриархальных общинах («Большие семьи»), сохранявшихся в славянских землях Адриатического приморья и в чем-то напоминавших патриархальные «большие семьи» Утопии[См.: Алексеев М.П. Славянские источники ] .

Но если даже Томас Мор подчас и заимствовал свой материал из различных источников, его «Утопия» остается произведением глубоко самобытным. Конструируемая им социально-политическая система не имеет прямых аналогий с прошлым. Она не могла возникнуть ни в античности, ни в средние века. Утопический роман Томаса Мора мог возникнуть только в эпоху Возрождения, когда уже ясно обозначились темные стороны буржуазного прогресса, преодолеть которые можно было только в мечте. Сам Томас Мор это хорошо понимал. Поэтому он и закончил свою книгу меланхолическими словами: «Я охотно признаю, что в утопийской республике имеется очень много такого, чего я более желаю в наших государствах, нежели ожидаю».

Как литературное произведение, «Утопия» послужила образцом для последующих утопических романов. Она написана живо, автор стремится к правдоподобию, достигаемому очень точным рисунком, фиксирующим намеченные ситуации. Однако в романе отсутствуют запоминающиеся человеческие характеры, да автор и не ставит перед собой подобной задачи. Утопический роман- это четко сконструированная модель совершенного миропорядка, или, если угодно, большой чертеж, не претендующий на то, чтобы быть живописным полотном. Только Рафаил Гитлодей является в романе по-настоящему живой фигурой. В его лице автор изобразил любознательного гуманиста, философа и мореплавателя, стремящегося познать мир. У него лицо, опаленное от зноя, отпущенная борода и плащ, «небрежно свесившийся с плеча». Подобные люди, овеянные духом странствий, нередко встречались в эпоху Возрождения.

Прошло сто с лишним лет, и в Англии появился второй замечательный утопический роман «Новая Атлантида» (1627), принадлежащий перу великого философа и ученого Фрэнсиса Бэкона. Оба романа хотя и возникли в одну и ту же эпоху и объединены единым порывом к более совершенной жизни, все же различны по своему характеру и по своим тенденциям. Не только десятилетия разделяли этих выдающихся представителей английской гуманистической мысли. И как люди, и как мыслители были они во многом различны.

Выходец из кругов новой знати, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) родился в семье влиятельного царедворца. Образование он получил в Кембридже, занимался юридической практикой, а в 1593 г. был избран в палату общин. Склоняясь поначалу к оппозиции, он в дальнейшем уже не вступал в конфликт с королевской властью и даже стал одним из наиболее влиятельных фаворитов Якова I. Король осыпал Бэкона милостями, а в 1618 г. сделал его лордом-канцлером и пэром Англии. Правда, через несколько лет, обвиненный парламентом во взяточничестве, Бэкон по решению суда лишился высокой должности и вынужден был отойти от политической деятельности, но король по-прежнему благоволил к нему.

В буржуазном прогрессе Томас Мор прежде всего увидел страдания народа. Для Фрэнсиса Бэкона этот прогресс означал величие Англии. К его времени английское государство окрепло, развилось, превратилось в могущественную державу, нанесшую сокрушительный удар Испании. Бэкон с удовлетворением наблюдал за тем, как его отчизна становилась повелительницей морей. И от государственных деятелей он все настойчивее требовал, чтобы они стремились «возвысить государство и увеличить его силу»[Здесь и далее тексты Ф. Бэкона цитируются по изданию: Бэкон Ф. Сочинения / Сост., общ. ред. и вступ. ст. А.Л. Субботина. М., 1971. Т. 1-2.] .

Однако, не посягая на существующую политическую систему, являясь сторонником сильной королевской власти, Бэкон в то же время полагал, что дворянство и знать не должны быть слишком многочисленны и что наиболее разумны те порядки, при которых «за плугом ходил бы сам владелец его, а не наемный батрак». Но грезы о коренном социальном переустройстве мира не посещали Бэкона. Зато ему все время сопутствовало ощущение, что мир подошел к какому-то важному рубежу, что стоит сделать несколько решительных шагов и люди вступят в новую счастливую эру. И не политике, сеющей рознь среди людей, а науке, освобожденной от бессмысленных абстракций и обращенной к реальной жизни, или «естественной философии», как он ее называл, надлежит сделать эти шаги. Об этом Бэкон настойчиво твердил в своих философских трактатах: «О достоинстве и преумножении наук» (1605), «Новый Органон» (1620) и др. Главную задачу своей жизни, как ученый и философ, он видел в «великом восстановлении наук», которые, по его мнению, еще не вышли из примитивного состояния, в коем они находятся со времен античности, несмотря на то что «дальние плавания и странствия», участившиеся в новое время, «открыли и показали в природе много такого, что может подать новый свет философии» («Новый Органон», «Афоризмы об истолковании природы и царстве человека», XXIV).

Знамением времени считал Бэкон также подъем «механических искусств», основанных на природе и опыте. Ведь искусство книгопечатания, применение пороха и мореходной иглы «изменили облик и состояние всего мира». Но естественная философия только тогда начнет играть подобающую ей роль, когда сумеет глубоко заглянуть в природу. Там, где на протяжении столетий царил «мрак преданий, круговращение силлогизмов или случайность», должен утвердиться опыт, коренящийся в эксперименте. Теология не должна вторгаться во владения естествознания. И Бэкон без устали трудился над возведением величавого здания новой науки, то выступая в роли «архитектора», а то и «простого рабочего, грузчика».

Но, давая людям боле правильное представление о мире, естественная философия не должна останавливаться на этом. Ее наиболее важная задача заключается в том, чтобы помочь людям овладеть силами природы, дабы положить «более прочные основания действенному могуществу и величию человеческому и расширить его границы». К этой мысли Бэкон возвращается неоднократно. Он хочет, чтобы люди устремлялись к науке не ради славы или забавы, но «ради пользы для жизни и практики». Бэкон склонен отвести «знаменитым изобретениям», которые должны быть поставлены выше политических реформ, ведущих зачастую к «насилию и смятению», в то время как «открытия обогащают и приносят благодеяния, не причиняя никому ни обиды, ни печали». О себе и своих целях Бэкон писал: «Я всего лишь трубач и не участвую в битве… И наша труба зовет людей не к взаимным распрям и сражениям… а, наоборот, к тому, чтобы они, заключив мир между собой, объединенными силами стали на борьбу с природой, захватили штурмом ее неприступные укрепления и раздвинули… границы человеческого могущества».

Вот эти мысли Фрэнсис Бэкон и положил в основу своего (неоконченного) утопического романа «Новая Атлантида», написанного в 1623-1624 гг. и изданного на английском языке в 1627 г. Подобно Утопии, Новая Атлантида, или, точнее, Бенсалем, — это остров, омываемый водами Тихого океана. Только о социальной структуре Новой Атлантиды мы почти ничего не узнаем. Ф. Бэкон спокойно проходит мимо этого вопроса, сообщая лишь, что на острове есть король, покровительствующий добродетели и наукам. Зато весьма обстоятельно и с явным восхищением рассказывает он о той огромной роли, которую играет там наука. Еще в древности по инициативе одного мудрого монарха в Бенсалеме был создан влиятельный орден ученых, получивший название «Дом Соломона». Благосостояние, а следовательно, и благополучие страны зависит от деятельности этого ордена, служащего «путеводным светочем» Новой Атлантиды. Целью его является «познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою».

Сообщая о достижениях Бенсалемских ученых, Ф. Бэкон нередко далеко опережает свое время. Он подчас ставит перед европейскими учеными задачи, к решению которых им удалось подойти только спустя несколько веков. Мы узнаем о необычайно глубоких рудниках и башнях, достигающих в высоту полумили, которые служат различным научным и практическим целям; о потоках и водопадах, используемых для получения многих видов движения; о лабораториях, в которых можно искусственно вызывать снег, дождь, гром и молнии; о садах, где выращиваются новые, более ценные виды плодовых деревьев; об оживлении организма, «после того как, по всем признакам, наступила смерть»; о создании новых лекарств, а также иных полезных и нужных вещей. Ученым из Дома Соломона удается воспроизводить «жар Солнца и других небесных светил», передавать свет на большое расстояние, у них есть усовершенствованные подзорные трубы и зрительные приборы, позволяющие «отчетливо рассмотреть мельчайшие предметы», невидимые глазом, например вещества, из которых состоит кровь. Создавая неведомые европейским музыкантам гармонии, они располагают способами «передавать звуки по трубам» на любые расстояния. Они владеют летательными аппаратами, подводными лодками и многими другими замечательными созданиями человеческого гения.

В двух просторных галереях бенсалемцы бережно хранят образцы всех наиболее ценных изобретений, а также скульптурные изображения всех великих изобретателей, начиная с первого хлебопашца и винодела, создателей стекла и письменности, музыки, обработки металлов, пороха и огнестрельного оружия и кончая изобретателем книгопечатания и отважными мореходами, открывшими новые земли. Есть здесь и статуя Колумба, открывшего Вест-Индию. «За каждое ценное изобретение» в Новой Атлантиде воздвигается автору статуя и присуждается «щедрое и почетное вознаграждение». Рассказ одного из отцов Дома Соломона о достижениях бенсалемских ученых является наиболее важной частью романа Ф. Бэкона. Это гимн во славу науки и ее безграничных возможностей и одновременно урок, преподаваемый ученым и учебным заведениям Старого Света, в которых продолжает царить рутина, подобно «тяжелому бремени» подавляющая рост передового знания. Другие эпизоды (в океане, прибытие на остров, праздник семьи, возвращение в Новую Атлантиду одного из отцов Дома Соломона) служат лишь более или менее занимательным обрамлением вышеназванного рассказа.

Но не только как ученый проявляет Бэкон обостренный интерес к миру вещей. Он и как писатель все время тянется ко всему тому, что можно увидеть глазом или ощупать рукой. Поэтому, повествуя, например, о въезде в город отца Дома Соломона, он не устает сообщать, как и во что были одеты люди, какого качества были ткани, из каких материалов изготовлены те или иные предметы. Мы узнаем, что на ученом «было облачение из превосходного черного сукна с широкими рукавами и капюшоном», а нижнее платье изготовлено было «из отличного белого полотна», что были на нем «искусно сделанные перчатки, шитые драгоценными каменьями, и бархатные башмаки персикового цвета», что повозка, в которой он ехал, была «сделана из кедрового дерева, украшенного позолотой и хрусталем», и т.д. Все это придает повествованию известную живописность и конкретность, несколько смягчающую дидактическую сущность замысла.

Называя остров Бенсалем Новой Атлантидой, Ф. Бэкон имел в виду древнюю, рассказанную еще Платоном легенду об Атлантиде. Как и другие гуманисты эпохи Возрождения, Бэкон превосходно знал античных авторов. При всем том безоговорочным почитателем древних он вовсе не был. Утверждая, что «правильно называют Истину дочерью времени, а не авторитета», он предостерегал от канонизации ряда устаревших или неверных с его точки зрения античных концепций. Поэтому почти совсем забытого философа-материалиста Демокрита он ставил значительно выше Аристотеля и Платона, стяжавших громкую славу. А в сочинении «О мудрости древних» (1609-1623) самым неожиданным образом истолковывал античные мифы, находя в них созвучие своим взглядам. Рассматривая мифы как своего рода параболы или поэтические аллегории, Бэкон, например, видел в Купидоне, породившем «богов и все сущее», олицетворение атома. По его словам, «миф рассказывает о самой колыбели, самых истоках природы. Этот Амур, как мне кажется, есть стремление, или побуждение первичной материи, или, чтобы яснее выразиться, естественное движение атома. Ведь это та самая сила, первоначальная и единственная, которая создает и формирует из материи все сущее» («Купидон, или Атом»). Миф о Сфинксе, по мнению Бэкона, «рассказывает о науке, и в особенности о ее связи с практикой» («Сфинкс, или Наука») и т.п. Подобная интерпретация лишала древние мифы их поэтической непосредственности и первозданной наивности, зато превращала их в практическое руководство по вопросам науки, морали, политики и т.п.

Те же черты утилитаризма характерны и для книги Ф. Бэкона «Опыты, или Наставления нравственные и политические» (1597, последнее дополненное автором издание — 1625). Обратившись вслед за М. Монтенем к жанру эссе (опыт, очерк), Бэкон прежде всего интересуется поведением людей в повседневной жизни. При этом он предпочитает иметь дело не с абстрактным человеком, но с людьми обычными, нуждающимися в полезных советах и наставлениях. Своих современников он не идеализирует, но и не принижает. Не будучи ни фанатиком, ни доктринером, он снисходительно относится ко многим человеческим слабостям и только требует от человека, чтобы тот не забывал о своих гражданских обязанностях. «Муравей сам по себе существо мудрое, — пишет Бэкон, — но в саду или огороде он вреден. Точно так же люди чрезмерно себялюбивые вредят обществу. Избери разумную середину между себялюбием и общественным долгом: будь верен себе настолько, чтобы не оказаться вероломным в отношении других, в особенности же государя и родины» («О себялюбивой мудрости»). Родителям Бэкон советует не быть скаредными в содержании своих детей («О родителях и детях»). Подробно останавливается он на зависти, которая так часто и с такой силой врывается в жизнь людей. Ведь «никакая страсть так не околдовывает человека, как любовь и зависть», замечает философ («О зависти»). Иногда советы Бэкона напоминают советы рачительного хозяина, знающего цену деньгам. По его словам, «расходы надобно соразмерять с достатком, не допуская расхищения имущества слугами и производя траты наиболее выгодным образом» («О расходах»). Есть в писательской манере Бэкона что-то крепкое, кряжистое. Умеет он сгущать свои мысли и наблюдения в плотные, весомые афоризмы. Вот некоторые из них: «Счастье похоже на рынок, где, если немного подождать, цена не раз упадет» («О промедлении»); «В каждом человеке природа всходит либо злаками, либо сорной травой; пусть же он своевременно поливает первые и истребляет вторую» («О человеческой природе»). Подобные афоризмы либо венчают эссе, либо, как хорошо обработанный камень, служат его прочным основанием. По словам Бэкона, «Опыты» получили наибольшее распространение из всех его сочинений, «надо полагать, потому, что они ближе всего к практическим делам и чувствам людей». Автор также считает нужным заметить, что материал для своего труда он предпочитал «черпать больше из опыта, нежели из книг».
Читать по теме:

• Предисловие
• Введение
• Лекция 1. Возрождение в Италии.
• Лекция 2. Боккаччо.
• Лекция 3. Историческое развитие Италии в XV-XVI вв.
• Лекция 4. Новелла после Боккаччо.
• Лекция 5. Драма и театр в Италии.
• Лекция 6. Возрождение в Германии и Нидерландах.
• Лекция 7. Возрождение во Франции.
• Лекция 8. Франсуа Рабле.
• Лекция 9. Поэзия Плеяды.
• Лекция 10. Возрождение в Испании.
• Лекция 11. Сервантес.
• Лекция 12. Роман Сервантеса «Дон Кихот».
• Лекция 13. Возрождение в Англии.
• Лекция 14. Историческая характеристика Англии в XVI в.
• Лекция 15. Английская поэзия XVI в.
• Лекция 16. Шекспир.
• Лекция 17. Трагедии Шекспира.
• Приложение. Живопись и ваяние в Италии в эпоху Возрождения.