Век просвещения

 

Согласно с Руссо, Бецкой признает, что человек от природы не зол, а добр, и душа ребёнка подобна воску, на котором можно писать что угодно

В русском искусстве трудно найти более известную серию картин, чем семь портретов воспитанниц Смольного института благородных девиц художника Д.Г. Левицкого. Портреты смолянок, экспонирующиеся в Государственном Русском музее (зал № 10), выделяются в творчестве живописца и предвосхищают портретные образы следующих эпох.

Левицкий первым в русском светском искусстве стал изображать людей на фоне привычных предметов. Барочная мода того времени диктовала многоподробный пышный антураж, окружающий персонажей. А на портретах смолянок предметный мир строг, немногословен, подчеркивает особенности личностей героинь.

…Если мы изучим все музеи и дворцы Европы, пересмотрим все, что было сделано за вторую половину XVIII столетия, и затем взглянем на произведения Левицкого, то принуждены будем сознаться, что в них лучшим, вернейшим образом отразилось это слегка усталое, помешанное на утонченности и в то же время жаждущее простоты время. Если сопоставить его портреты с любым произведением Вивьена, Рослина, госпожи Лебрён, даже с произведениями англичан, то нас сразу поразит одно чрезвычайно значительное обстоятельство: равные тем по техническим достоинствам, они отличаются еще какой-то особенной серьезностью, вескостью, добросовестной и внимательной правдивостью.

Совершенно бесподобны в этом отношении портреты смолянок в Большом Петергофском дворце и среди них сцена из какой-то, вероятно, приторнейшей пасторали, где ученицы Хованская и Хрущева изображены в виде Use et Colin. Это истинный XVIII век во всем его жеманстве и кокетливой простоте, и положительно этот портрет способен произвести такое же сильное, неизгладимое впечатление, как прогулка по Трианону или Павловску. Очаровательная ложь, очаровательная по совершенству и выдержанности своей системы, а может быть, и по отчаянной жажде правды, природы, которая действительно лежала в основании всего этого ломанья и кое-где проглядывала! В Шёнбрунне, в Трианоне и в Гатчине встречаешь немало картин-портретов с аналогичными сюжетами: какие-то детские спектакли, среди театральных садов вельможи и дамы, не то в маскарадных, не то в церемонных нарядах, пасторали, турниры, карусели, в которых участвуют эрцгерцоги, графы и князья. Обыкновенно эти портреты, исполненные неизвестными художниками, полуремесленниками, производят очень сильное впечатление, несмотря на все убожество их техники, по той непосредственности, которая сквозит из них, по необычайно верному отражению вкусов и самых слабостей того времени, чего не встретишь в хороших вещах, “устроенных” по всем правилам искусства. То же и в портретах Левицкого. Они в высшей степени интересны и занятны, но для любования ими совсем не нужно непременно становиться на такую историческую точку зрения; они действуют прямо и просто, сами по себе, всем своим высокоаристократическим изяществом, великолепием живописи, красочной прелестью (какой аккорд, например, розового с белым платья и серого кафтана travesti в вышеупомянутом портрете!), а та нотка исторической пикантности, не так уж невольно вложенная Левицким в эти вещи, как теми наивными ремесленниками-художниками, лишь обостряет очарование, очень тонко проглядывая в лукавых и простодушных улыбочках, в остроумном пользовании костюмом, в ужимках, позах, поворотах. От пальчика до башмачка – все исполнено жеманной грации, какого-то яда с еле заметной, тончайшей и уместной подчеркнутостью, вполне понятной в здоровом и веселом малороссе, порядочно-таки издевавшемся в душе над всей этой комедией, но способном в то же время оценить художественную ее прелесть.

Среди современных Левицкому иностранных живописцев Антон Графф и Гейнсборо только и могут поспорить с ним, и если Графф не переспорит, то Гейнсборо уже наверное возьмет верх, так как в нем все есть, что и у Левицкого, плюс явная и несомненная сознательность, постоянное превосходство художника над моделью, взгляд на натуру сверху вниз, не в силу какой-либо ходячей эстетики, но прямо по гениальной природе, тогда как в Левицком взгляд хоть и не робкий, не подобострастный, как у Рокотова, слегка даже насмешливый, но и не с высоты превосходства художника над своим предметом, а “дружественный”, простодушно хитроватый. В Левицком отразился современный ему стиль, но не стиль вообще: он стоял вполне на высоте своего времени и общества, но не выше его, и нигде не видно, чтобы он подозревал о возможности таких высот… (Из книги: А. Бенуа. История русской живописи в XIX в. СПб., 1902)

Екатерина II заказывала портреты отличившихся в учебе и искусствах смолянок своему личному секретарю, президенту Императорской академии искусств Ивану Ивановичу Бецкому, а тот уже руководителю портретного класса Д.Г. Левицкому.

Покоренный обаянием молодости своих моделей, Левицкий не теряет остроты взгляда и прекрасно видит индивидуальные особенности каждой девушки. Он не делает ни малейшей попытки скрыть или приукрасить далеко не идеальные черты своих героинь. Взрослые ситуации, в которые они поставлены, дают художнику возможность раскрыть истинные свойства, в том числе и возрастные, через призму поведения в заданной роли. В портретах старших воспитанниц стержнем образной характеристики становится демонстрация того, сколь искусно овладели они достоинствами, необходимыми светской даме. Неподдельное удовольствие, которое испытывают сами девушки от сознания собственной привлекательности, придает их образам искренность и естественность. Красота материального мира, столь созвучная очарованию юности, воплощена в живописном совершенстве каждого полотна и рождает единое впечатление праздничного театрального действия, развернувшегося на наших глазах.

Не нимфы ли богинь пред нами здесь предстали?
Иль сами ангелы со небеси сошли,
Ко обитанию меж смертных на земли,
Что взоры и сердца всех зрителей питали,
Как солнечны лучи, так взоры их сияют,
С красой небесною краса всех нимф равна;
С незлюбием сердец невинность их явна;
Конечно, божество они в себе являют.
Как сад присутствием их ныне украшался
Так будет краситься вся русская страна.
Александр Петрович Сумароков

Поначалу серия портретов смолянок не имела единого замысла, поводы для их написания были разные.

Первый портрет, Феодосии Степановны Ржевской (справа) и княжны Настасьи Михайловны Давыдовой, появился благодаря их хорошей декламации на экзамене. Давыдова одета в коричневое форменное платье воспитанницы “первого возраста”. Младших поэтому называли “кофейницами”. Ржевская — в голубое платье среднего возраста. (Девочек старшего возраста называли “белыми”, хотя на уроки они ходили в зеленых платьях, а в белых — на балы.)

Композиция этого двойного портрета очень хорошо продумана: девочки разного возраста и роста изображены органично благодаря занавесу, который и уравновешивает построение. В то же время взгляд Давыдовой на Ржевскую и жест руки последней придают композиции подвижность. Простота, лаконичность портрета воспринимается здесь как предчувствие гармонии классицизма. А белый цветок в руке Давыдовой и выгнутая ножка столика, на который она опирается, — дань барочной моде

Феодосия Степановна Ржевская происходила из прославленной и соcтоятельной семьи. Ее отец – генерал-поручик С. М. Ржевский, мать – урожденная баронесса Строганова. В институт она поступила вместе с сестрой, Прасковьей. Феодосия в числе шести лучших выпускниц была пожалована золотым шифром.

В 1786 году 26-летняя Феодосия Степановна вышла замуж за овдовевшего князя Михаила Николаевича Голицына. Со временем он дослужился до тайного советника, был ярославским губернатором. Но жизнь княгини Феодосии Голицыной оказалась недолгой, она умерла совсем молодой 22 июля 1795 года и была погребена вместе с дочерью на Урусовском кладбище Толгского монастыря в Ярославле.

У Федосии Степановны было двое детей:

• Софья (10.10.1788—1793)
• Николай (1790—1812), погиб в Бородинском сражении.

Княжна Настасья Михайловна Давыдова. Настасья, как и Феодосия, отличилась декламацией на экзамене, потому и была выбрана для первого портрета  Левицкого . Происходила из грузинского княжеского рода. Ее отец, генерал-майор Михаил Михаилович Давыдов, в 1780-х был губернатором в Тамбове.

В 1782 году Настасья Михайловна оканчивает Смольный институт с золотой медалью. Дальнейшая её судьба неизвестна.

Имеются не подтвержденные данные о том, что Настасья Михайловна в 1780-х годах активно участвовала в театральных постановках тамбовского любительского театра вместе с помещицей М.Г. Орловой. На основе этого театра, Г.Р. Державин (1743 – 1816), будучи правителем Тамбовского наместничества (1786 – 1788), 24 ноября 1786 года открывает Тамбовский драматический театр постановкой М.И. Веревкина (1732 – 1795) «Так и должно» (1773), в работе которого принимает активное участие его жена Екатерина Яковлевна.

Следующие по времени портреты — Е.И. Нелидовой и двойной Е.Н. Хрущевой и Е.Н. Хованской — рокайльные, на что указывают манерные позы и движения героинь, пастельный колорит, изысканность изображений смолянок, разыгрывающих театральные сценки. Это самые известные, часто воспроизводимые портреты серии.

На портрете Екатерины Хрущевой (слева) и Екатерины Хованской разыгрывается пасторальная сцена Нинетты и Кола из оперы Киампи “Капризы любви, или Нинетта при дворе” (поначалу мужские роли в Смольном исполняли воспитанницы, позже стали приглашать воспитанников Кадетского корпуса). Хрущевой (на портрете ей десять лет), с крупными чертами лица, удавались мужские роли. Левицкий, не приукрашивая девочку, изобразил ее задорно обаятельной даже в длинном мужском сюртуке. Хочется обратить внимание на то, как написано серебристо-розовое платье с передничком из прозрачной кисеи с мушками Хованской-Нинетты, чтобы еще раз убедиться в мастерстве Левицкого-живописца.

Хованская Екатерина Николаевна (1762 — 1813)

Княжна, в замужестве Нелединская-Мелецкая, принадлежала к древнему княжескому роду.
Дочь полковника князя Н.В. Хованского и княгини Марии Николаевны (урождённой Щепотьевой). С 1767 по 1779 воспитывалась в Смольном институте, который окончила с шифром Екатерины II. С 1786 супруга Ю.А. Нелединского-Мелецкого, поэта, статс-секретаря императора Павла I, сенатора, почетного опекуна Петербургского Воспитательного дома. С 1798 жила в Москве.
Умерла в Ярославле, куда выехала с мужем во время Отечественной войны 1812 года, покинув Москву, занятую французами.

Екатерина   Николаевна   Хрущева  ( 1761 — 1811 ), в замужестве фон Ломан. Дочь генерал-майора Николя Васильевича Хрущева и Прасковьи Михайловны, урожденной княжны Волконской. Воспитанница Смольного института благородных девиц (1767-1779), который окончила с отличием. Ее успех в занятиях был отмечен  Екатериной  II и королем Швеции Густавом III, который наградил девочку драгоценностями.

Театральные представления занимали в институте особое место и поощрялись императрицей, которая выделяла на них большие средства (в 1773 г., например, 1564 руб.). Костюмы привозили из театров или шили специально к спектаклю, в больших количествах доставляли румяна и мушки. В письмах Вольтеру Екатерина рассказывала, что представление готовится всеми воспитанницами, выбирающими роли по вкусу. Потом из них выбирают лучших. “Воспитанницы исполняют свои роли, — писала императрица, — лучше здешних актеров”. Д. Дидро, увидев на сцене Екатерину Нелидову, назвал ее достойной соперницей знаменитых французских актрис и пообещал писать пьесы специально для театра смолянок.

Стены той части зала, где устраивалась сцена, были расписаны ландшафтами, на этом фоне героини театральных портретов как будто выступают, приближаются к зрителю из темноты задника.

Пятнадцатилетняя Екатерина Нелидова изображена на портрете в роли служанки Серпины, героини оперы-буфф “Служанка-госпожа” Перголези. По всем признакам это парадный портрет, но не Нелидовой, а хитроумной служанки, сумевшей женить на себе богача Пандолфа, переодевшись в платье госпожи и подражая манерам светской кокетки. За эту роль императрица пожаловала воспитаннице тысячу рублей и бриллиантовый перстень. А поэт Алексей Ржевский, последователь А. Сумарокова, посвятил стихи (иногда цитируются как стихи Сумарокова или анонимные):

Как ты, Нелидова, Сербину представляла,
Ты маску Талии самой в лице являла,
И, соглашая глас с движением лица,
Приятность с действием и с чувствиями взоры,
Пандолфу делая то ласки, то укоры,
Пленила пением и мысли, и сердца.
Игра твоя жива, естественна, пристойна;
Ты к зрителям в сердца и к славе путь нашла –
Не лестной славы ты, Нелидова, достойна;
Иль паче всякую хвалу ты превзошла!..

В 1776 году назначена фрейлиной к великой княгине Наталье Алексеевне, после её смерти в 1777 году — к великой княгине Марии Фёдоровне.

С восшествием на престол Павла I Нелидова становится камер-фрейлиной.

Была фавориткой Павла I. Некоторые придворные должности были заняты её друзьями и родственниками (Куракины, Буксгевден, Нелидов, Плещеев и др.) Она не раз спасала невинных от гнева императора; иногда ей случалось оказывать покровительство самой императрице; она успела отклонить Павла Петровича от уничтожения ордена Святого Георгия Победоносца.

Была награждена орденом Екатерины малого креста.

В 1798 году Павел Петрович почувствовал страсть к А. П. Лопухиной; когда та, по его приглашению, переехала в Санкт-Петербург, Нелидова удалилась в Смольный монастырь. Вскоре Нелидовой пришлось испытать на себе немилость императора: разгневанный заступничеством её за императрицу, которую он хотел отправить на жительство в Холмогоры, Павел приказал ей удалиться из Санкт-Петербурга. До самой смерти Павла I Нелидова жила в замке Лоде, близ Ревеля.

Вернувшись в 1801 году в Санкт-Петербург, в Смольный монастырь, она помогала императрице Марии Фёдоровне в управлении воспитательными учреждениями.

Похоронена в Санкт-Петербурге на Охтинском кладбище.

Очень женственной, совсем не семнадцатилетней, изображена остановившаяся в танце среди колонн и ваз Александра Левшина. Фигура героини в пышном театральном платье смотрится богато и солидно на фоне роскошной дворцовой обстановки. Благожелательная полуулыбка, внимательный взгляд девушки дают почувствовать, что годы в Смольном институте не прошли даром: вот она, вышколенная выпускница, достойная золотой медали, места фрейлины императрицы и в будущем — бравого мужа, капитана Измайловского полка П.А. Черкасского.

«Черномазая Левушка»… Таким именем подписывала свои письма Екатерине II воспитанница Смольного института первого выпуска Александра Петровна Левшина . Дочь небогатого армейского майора Петра Ивановича Левшина , она родилась то ли в 1759, то ли в 1760 году. Мать Александры, Татьяна Ивановна, происходила из древнего русского рода Кольцовых-Массальских, Рюриковичей, потомков князя Михаила Черниговского, убитого в Орде. Несмотря на знатность, этот род к 18 в. уже давно обеднел. Когда в 1764 г. был объявлен прием в новое Воспитательное общество благородных девиц, Петр Иванович не задумываясь отдал туда дочь. Переписка с императрицей началась, когда Александре было 12-13 лет. Вероятно письма императрице составляла не только Александра, но и ее институтские подруги. Императрице нравились детские письма, их шутливый тон, проявления живого характера воспитанниц. Послания воспитанниц передавал Екатерине И.И. Бецкой, один из попечителей Смольного. Несмотря на закрытость института, благородные девицы не были так уж изолированы от жизни за его стенами. Для них придумывались различные развлечения — катания в экипажах, на лодках, посещения дворцов.

Александра Петровна Левшина – любимица императрицы Екатерины II. Закончила институт с золотой медалью и пожизненной пенсией, после чего стала фрейлиной императрицы. Впоследствии вышла замуж за капитана Измайловского полка князя П. А. Черкасского, но брак был недолгим – Александра рано скончалась. Похоронили А . П . Левшину-Черкасскую в Донском монастыре в Москве, могила ее затерялась. Детей после Александры Петровны не осталось. Князь Петр Александрович так и прожил жизнь вдовцом.

Е. И. Молчанова изображена в белом шелковом платье, установленном в то время для воспитанниц старшего (четвертого) возраста Воспитательного общества благородных девиц. Справа на столе – антлия (вакуумный насос), использовавшийся как учебное пособие. В левой руке она держит книгу. Этот атрибут позволяет воспринимать изображение и как Аллегорию Науки (или Декламации). Эта картина, вместе с двумя следующими, судя по всему, экспонировались в интерьере как триптих.

Екатерина Ивановна Молчанова происходила из старинной московской семьи. Её отец — скромный коллежский советник Иван Яковлевич Молчанов, семья которого находилась в бедственном положении — у него было всего 30 душ крепостных, к тому же заложенных. Была взята на воспитание влиятельной дамой-супругой обер-егермейстера С. К. Нарышкина Марией Павловной. В 1764 году она определила Екатерину в Смольный институт, положила на её имя две тысячи рублей, которые были выданы девушке после окончания учёбы. Нарышкина назначила Екатерине также ежегодную выплату двухсот рублей, а также обещала (в завещании) наградить приличным приданым, смотря притом и на качество её избранника.

В Смольном Екатерина отличалась серьёзностью, сосредоточенностью, выделялась среди воспитанниц любовью к наукам, любила больше читать, чем участвовать в играх и развлечениях, хотя не раз выступала на сцене устроенного в институте театра. Она хорошо рисовала и вышивала — об это известно из письма Екатерины II, написанного другой смолянке А. Левшиной:

…Бецкой поставил софу в турецком стиле в мою комнату Зимнего дворца. Сама я поместила там лишь ваше изображение, сделанное девицей Молчановой; это моя любимая вещь, которая не покидает своего места, которое я ей отвела.

В 1776 году Екатерина окончила курс второй, с золотой медалью и «знаком отмены» (золотым шифром императрицы) на ленте с тремя золотыми полосками, она получила также и пенсию по 250 рублей в год из процентов с капитала в 100 тыс. рублей, пожертвованного Екатериной II при первом выпуске смолянок :

…на содержание и снабжение приданым тех, которые сей помощи по выходе из Общества, а паче когда поступят в супружество, ниоткуда не могут иметь.

19 июня 1776 года Екатерина Молчанова была взята ко двору и определена во фрейлины. Вместе со своей подругой по институту Г. И. Алымовой она была послана навстречу прибывавшей в Россию невесты великого князя Павла Петровича принцессы Софии-Доротеи Вюртембергской. После Екатерина была назначена к ней в свиту. В конце 1770-х гг Молчанова стала фрейлиной Екатерины II.

В 1780 году, в возрасте двадцати двух лет Екатерина вышла замуж за Сергея Адамовича Олсуфьева (1755—1818), второго сына статс-секретаря Екатерины II А. В. Олсуфьева и Марии Васильевны Салтыковой, сестры Сергея Салтыкова, возлюбленного Екатерины II. Свекор Молчановой был человек влиятельный. Его сына Сергея в 1769 году направили по повелению императрицы, в числе других молодых дворян, в Лейпцигский университет, впоследствии он дослужился до чина генерал-майора.

Екатерина Ивановна Молчанова-Олсуфьева скончалась 3 сентября 1809 года в Петербурге и похоронена в Александро-Невской лавре на Лазаревском кладбище, супруг пережил её на девять лет и похоронен там же

Г. И. Алымова. Одна из лучших арфисток своего времени изображена с любимым инструментом, который одновременно делает ее и Аллегорией Музыки. Она одета в форменное парадное платье из белого шелка, установленное для воспитанниц IV (старшего) возраста, которое выглядит особенно роскошно: это платье «полонез» с «хвостом» и «крыльями» на большом панье (каркасе из китового уса). Подол юбки украшен фалбалой, а лиф – пышными бантами.

Алымова Глафира Ивановна — дочь полковника Ивана Анкифьевича Алымова родилась в селе Голяжье (ныне Отрадное) Брянского уезда Севской провинции Белгородской, губернии которым владел её отец, в 1758 г. Глафира была 19-м ребёнком в семье.
С 1764 по 1776 воспитанница Смольного института. Пользовалась особой любовью и покровительством Екатерины II, отличавшей музыкальные дарования юной Алымовой. По окончании обучения с золотой медалью первой величины и шифром Екатерины II (золотым вензелем Екатерины на белой ленте с 3 золотыми полосками) была взята ко Двору.
Фрейлина Екатерины II (с 1776), впоследствии статс-дама.
За 11 лет, проведённых в Смольном, «Алимушка», как её звала императрица, стала всеобщей любимицей благодаря своему веселому характеру. Екатерина писала ей: «Алимушка… ты заслуживаешь великую мою благодарность за приятное приветствие, тобою мне сделанное, и что ты умеешь выманивать монахинь из келий своею игривостью, и ещё по многим другим причинам». Также её любила великая княгиня Наталья Алексеевна, которая занималась с ней музыкой и обещала взять в свою свиту — уже будучи больной княгиня посылала Глафире записки и цветы вместе с графом Разумовским.
Ее первый муж — литератор, масон, вице-директор АН А.А. Ржевский, второй — И.П. Маскле, учитель французского языка и переводчик басен И.А. Крылова, впоследствии русский консул в Ницце.
Глафира была кавалерственной дамой ордена Святой Екатерины Малого креста (5.04.1797).
Одна из первых русских арфисток, предмет старческой страсти Ивана Ивановича Бецкого.
Пожилой Иван Иванович Бецкой, куратор Смольного института, обратил на неё особенное внимание ещё когда девушка воспитывалась в Смольном. В своих воспоминаниях она писала:
«Чем более я о нём думаю, тем смутнее становится он для меня. Было время, когда влияние его на меня походило на очарование. Имея возможность делать из меня, что ему вздумается, он по своей же ошибке лишился этого права. (…) Вскоре г-н Б. перестал скрывать свои чувства ко мне, и во всеуслышание объявил, что я его любимейшее дитя, что он берет меня на свое попечение и торжественно поклялся в этом моей матери, затеплив лампаду перед образом Спасителя. Он перед светом удочерил меня».
Ещё в институте Бецкой шутливо предлагал ей: «Кем Вы меня хотите видеть — мужем или отцом?». Она отвечала, что отцом. Тем не менее, он не желал ни удочерять её, ни жениться, и безумно ревновал девушку. После выпуска увёз её к себе в дом, чем поставил их обоих в двусмысленное положение, которое она в своих воспоминаниях выставляет исключительно целомудренным.
Глафира была назначена встречать вторую невесту Павла на русской границе, и затем была приставлена в свиту к Марии Федоровне, жене Павла, с которой вначале была в дружеских отношениях, а потом рассорилась, то ли из-за ревности великой княгини к мужу, то ли из-за появления Нелидовой. Казимир Валишевский указывает, что симпатия Павла к Глафире получила свое кратковременное удовлетворение.
Формальным поводом покинуть двор стал её брак в 1777 году с А.А. Ржевским (1737—1804) — поэтом, масоном, вице-директором Акаде-мии наук, вдовцом после кончины Александры Ржевской, бывшим её старше на 20 лет, ради которого она отказала графу Брюлю. Этому браку способствовали граф Орлов и Протасова, желая доставить неприятность Бецкому.
Бецкой, хотя продолжал ревновать, не сумел расстроить одобренный императрицей брак.
Кстати, на другой день после свадьбы Ржевскому пришлось заплатить за платья, которые Бецкой покупал для Глафиры ещё при выпуске из института.
Бецкой предложил молодоженам жить в своем доме:
«Тогда он вывел на сцену давно забытое условие, а именно: обещание поселиться у него в доме, которое прежде пугало Ржевскаго и на которое он рассчитывал, чтобы расстроить свадьбу. Он унижался до мольбы передо мной, представляя необходимым, для нашей репутации, чтобы мы хотя на несколько месяцев поселились в доме, который он устроил для нас. Я окончательно уговорила Ржевскаго согласиться. Тогда интриги прекратились, но Ив. Ив-ч все-таки надеялся поколебать мою решимость и добиться моей руки с помощию своего настойчиваго постоянства. Перед алтарем, будучи посаженым отцем, он представлял мне примеры замужеств расходившихся во время самаго обряда венчания, и подстрекал меня поступить таким же образом».
Он так активно вмешивался в их семейную жизнь, что масла в огонь добавляла и незаконная дочь Бецкого, А.И. Дерибас, которая опасалась, что Бецкой перепишет завещание в пользу Ржевской. Обстановка в доме была невыносимой и Ржевским пришлось бежать от старика в Москву. Бецкого от расстройства сразил паралич.
В новом доме супруги воспитывали четырех сыновей и дочь, в будущем фрейлину, должность которую Глафира обеспечила благодаря своим связям.
Державин посвятил супругам Ржевским одну из своих од — «Счастливое семейство»:

В дому его нет ссор, разврата,
Но мир, покой и тишина:
Как маслина плодом богата
Красой и нравами жена (…)
Как розы, кисти винограда
Румянцем веселят своим,
Его благословенны чада
Так милы вкруг трапезы с ним.

После вступления на престол Павла Алымова хотела вернуться ко двору, впуталась в интриги, поссорилась и с Нелидовой, и с Бенкендорф и потерпела неудачу. Её муж также впал в опалу у Павла и скончался.
Одна из интриг привела, в частности, к тому, что Ржевские на 2 часа опоздали на венчание своей дочери Марии в Петергофе, чем привели Павла I в жгучую ярость.
От нового государя, Александра I вдова получила большую пенсию за мужа и 63 тысячи рублей на уплату его многочисленных долгов.
Мужем её дочери Марии Ржевской стал Николай Свистунов. Их сын Пётр Свистунов — станет декабристом. Из мемуаров Долгорукова известно, что Елизавета Рубановская, свояченица и впоследствии гражданская жена Александра Радищева, была близкой подругой Глафиры ещё со времён Смольного. Когда Елизавета уехала вслед за Радищевым в Сибирь, Алымова не только переписывалась с ней, но и активно помогала посылками, заботилась о старших сыновьях Радищева, оставшихся в Петербурге, а после её смерти взяла на себя заботу о всех осиротевших детях Радищева.
Её второй муж савоец Ипполит Петрович Маскле; — был учителем французского языка и переводчиком басен И.А. Крылова и Хемницера. Брак вдовы с недворянином на 20 лет её младше был мезальянсом. В сентябре 1805 года Я. Булгаков писал сыну:
«Из Петербурга есть странные известия. Глафира Ивановна Ржевская, жена умершего сенатора, образец девиц воспитанных в монастыре, на которой хотел жениться Бецкой, пример жен добродетельных, гордая, умная, строгая мать, имеющая уже внучат и около 50-ти лет, влюбилась в моторыгу, провиантского капитана, потерявшего место и находящегося даже теперь под судом, и за него вышла. Ни советы приятелей, но слезы родни, ни увещания Государя, к которого покровительству фамилия прибегла, ничто на свете не могло ее удержать от подобного дурачества».
Вероятно, чтобы избежать скандала, Глафира добилась аудиенции у Александра I, который сказал ей:
«Никто не вправе разбирать, сообразуется ли такое замужество с нашими летами и положением в свете. Вы имеете полное право располагать собою и, по-моему, прекрасно делаете, стараясь освятить таинством брака чувство, не воспрещаемое ни религией, ни законом чести. Так должно всегда поступать, если это только возможно. Я понимаю, что одиночество Вам в тягость; дети, будучи на службе, не могут оказывать Вам должного ухода. Вам нужен друг. По уважению, которое Вы внушаете, в достоинстве Вашего выбора нельзя сомневаться».
Император пожаловал молодожёну дворянство, затем Глафира помогла ему получить камергерский ключ и пост русского консула в Ницце.
Умерла в Москве 14 апреля 1826 г. Похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.

Н. С. Борщова изображена танцующей на фоне театральной декорации, что позволяет ее представить Аллегорией Танца. Возможно, также как и Нелидова, она тут представлена в роли Пандолфы из пьесы «Служанка-госпожа», где играла с ней вместе. Любопытно, что в ее правой руке присутствует анатомическая ошибка.

Борщова, в опере с Нелидовой играя
И ей подобным же талантом обладая,
Подобну похвалу себе приобрела,
И в зрителях сердца ты пением зажгла;
Хоть ролю ты себе противну представляла,
Но тем и более искусство ты являла,
Что нежность лет и пол умела претворить
И несогласность ту искусству покорить.
Всем зрителям своим ты делая забаву,
Приобрела себе хвалу, и честь, и славу.

А.А. Ржевский, 1773
(будущий муж Глафиры Алымовой)

Наталья Семёновна — дочь лейб-гвардии отставного фурьера Семёна Ивановича  Борщова  (или Барщова, как писали тогда). Кроме Натальи у него и его жены Екатерины Алексеевны было еще шесть детей, а все состояние семьи составляли 113 душ крепостных, к тому же заложенных. В 1764 году Наталья была приняти в Смольный институт. В институте, обладая хорошим голосом, она принимала участие в театральных постановках.

В 1776 году, как одна из лучших учениц, Наталья закончила институт с Большой золотой медалью, вензелем императрицы и пенсией 250 рублей в год. Будучи предназначенной к пожалованию фрейлиной при дворе великой княгини Наталии Алексеевне, скончавшейся за несколько дней до первого выпуска смолянок, она была принята ко двору 14 июня 1776 года и назначена состоять вместе с любимой своей подругой по институту Е. И. Нелидовой фрейлиной при второй супруге цесаревича, великой княгини Марии Феодоровны.

В этом официальном звание Наталья сопровождала « графа и графиню Северных» в их путешествии по Европе в 1782 году и вместе с Екатериной Нелидовой во всех официальных случаях «имела шаг» перед княгиней Салтыковой и госпожой Бенкендорф, сопровождавших великокняжескую чету неофициально. Наталья  Борщова  не пользовалась, однако, особенным расположением великой княгини, которая во время путешествия всегда тяготилась присутствием своих фрейлин, мешавших ей оставаться в обществе г-жи Бенкендорф. Но  Борщову  ценили при «малом дворе» за её сценический талант, где она не раз принимала участие в спектаклях, которые устраивала великая княгиня.

В 1809 году Наталья была назначена состоять гофмейстериной при фрейлинах, а вслед за тем была пожалована в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины меньшого креста.

Судя во всему, жизнь  Н .  С .  Борщовой  прошла вполне спокойно и счастливо. Прожила она дольше всех своих подруг по первому и, как оказалось, самому знаменитому выпуску Смольного института.
Первым браком Наталья Семёновна  Борщова  была замужем за вдовцом Клавдием Семёновичем Мусин-Пушкиным.
Клавдий Семенович Мусин–Пушкин (1741 г.–?) Артиллерийский подпоручик. Заседатель Даниловского Уездного Собрания в первое трехлетие. Заседатель Ярославского Верхнего Земского Суда в пятое трехлетие.

Они имели пять сыновей и двух дочерей:

— Пётр Клавдиевич (1765—1834) — пасынок  Борщовой , генерал-лейтенант.
Его дочь Екатерина (1816—1897) была фавориткой Николая I, в замужестве за С. В. Трубецким (декабристом).Т.е.  Борщова   Н .С. фактически неродная бабушка Екатерины Трубецкой — известной жены декабриста.

— Сергей Клавдиевич (ок. 1780—1853) — майор Черниговского драгунского полка, участник бородинской битвы, награжден орд. Св. Георгия 4 класса за отличие. Полковник (1815) Черниговского конно-егерского полка. В 1839 году был в отставке.

— Иван Клавдиевич (1781—1822) — генерал-майор
— Павел Клавдиевич, генерал-майор. Бездетный.
— Александр Клавдиевич
— Николай Клавдиевич
— Екатерина Клавдиевна, девица.
— Александра Клавдиевна, в замужестве Маслова.

Овдовев Наталья  Борщова  вышла замуж за генерал-майора барона Вильгельма Людвига фон дер Ховена.

Умерла Наталья Семёновна 31 октября 1843 года и была похоронена на Смоленском кладбище в Петербурге.

Портреты смолянок представляют собою ансамбль из семи полотен. Три более ранних портрета изображают учениц младшего и среднего возраста. На двойном портрете — Ф.С.Ржевская и А.М.Давыдова, самые юные ученицы, в форменных парадных платьях, демонстрируют свои навыки светского поведения. Девочки-подростки Е.Н.Хованская и Е.Н.Хрущева, наряженные пастушкой и пастушком, разыгрывают сценку из пасторали. Их ровесница Е.И.Нелидова (тоже в пастушеском платье) исполняет грациозное па менуэта. Девушки старшего возраста запечатлены в четырех портретах. А.П.Левшина в театральном платье остановилась в танце среди пышной дворцовой обстановки. Три других портрета составляют единое целое по композиции и колористическому решению. Центральным является портрет П.С.Борщовой, танцующей в черном бархатном платье на террасе регулярного сада. Слева от него размещался портрет Е.И.Молчановой, сидящей с раскрытой книгой. Правый портрет изображает Г.И.Алымову, играющую на арфе. Обе девушки одеты в парадные платья из белого атласа. Их фигуры повернуты почти в профиль и обращены к центру, своим спокойствием и устойчивостью подчеркивая динамичный поворот, в котором предстает легкая фигурка Борщовой.

Последние три портрета были написаны Левицким так, чтобы при развеске на центральной стене в одной из гостиных Большого Петергофского дворца составить единую композицию (остальные полотна должны были висеть на боковых стенах). Это картины, изображающие лучших воспитанниц первого выпуска: Наталью Борщову, начавшую свой танец под звуки арфы Глафиры Алымовой, и Екатерину Молчанову, которая, услышав музыку, отвлеклась от физических опытов (на столе у нее антлия — воздушно-вакуумный насос).

Замкнутую композицию трех портретов создают драпировка атласных юбок Молчановой и Алымовой, движения рук смолянок, повороты головы, перекличка поблескивающего грифа арфы и физического прибора. Некоторые исследователи считают, что такая композиция была задумана художником, чтобы показать единство музыки, танца и декламации (если предположить, что в руках у Молчановой томик французской поэзии).

Что же объединяет портреты смолянок, разнящиеся по стилю, содержанию и задачам, в серию (или сюиту)? Можно назвать ритмичную плавность движений, которая подчеркнута грациозными жестами. И колористическое решение, основанное на сочетании оттенков оливкового, серого, розового, бежевого и других “благородных” тонов. А еще — шуршание драгоценного атласа, неправильные, но обаятельные русские лица и глаза, отражающие душу. Эти молодые особы — мечта государственных мужчин. Они идеальные, но в то же время живые, благовоспитанные девушки. Эксперимент Екатерины II по созданию настоящих граждан (по словам французских просветителей), точнее, матерей будущих граждан в отдельно взятом Смольном институте удался. Это они — настоящие первые эмансипе, образец женщин будущего, а не народоволки и не “синие чулки” конца XIX века.

Смолянок обучали пользоваться главным оружием женщин — “образованной привлекательностью”, что, невзирая на правила и каноны общепринятых стилей, воплотил в портретах Д. Левицкий.

Иван Иванович Бецкой – видный деятель русского Просвещения. По его инициативе было создано первое в России женское учебное заведение – Смольный институт благородных девиц, а также Воспитательный дом для сирот и детей подкидышей. Он был личным секретарём Екатерины II в 1762 – 1779 годах и президентом Императорской Академии Искусств.

Иван Иванович Бецкой родился 3 февраля 1704 года в Стокгольме. Его отец – князь Иван Юрьевич Трубецкой, попавший в ходе Северной войны в плен к шведам. Точных сведений о матери нет. Под одной версии — это баронесса Вреде, по другой — графиня Шпарр, иные версии утверждают, что его мать вообще была простого звания. Вот что об этом писал князь Михаил Михайлович Щербатов:
Князь Иван Юрьевич Трубецкой, быв пленен шведами, имел любовницу, сказывают, единую благородную женщину в Стокгольме, которую уверил, что он был вдов, и от нее имел сына, которого именовали Бецким, и сей еще при Петре Великом почтен был благородным и уже был в офицерских чинах.

В 1718 году Ивана Трубецкой и Автоном Головин были обменены на находившегося в русском плену шведского фельдмаршала Реншильда. По возвращении Ивана Юрьевича из плена его семья приняла маленького Ваню как родного. По прошествии нескольких десятилетий Иван Юрьевич, не имевший законных наследников по мужской линии, предложит сыну сменить фамилию и стать Трубецким. Однако он получит отказ. Иван Иванович ответит, что «известен стал под именем Бецкого и с этим именем останется и умрёт».

Бецкой был послан для получения образования в Копенгаген, в местный кадетский корпус; затем недолго служил в датском кавалерийском полку, во время учения был сброшен лошадью и сильно помят, что, по-видимому, и принудило его отказаться от военной службы. Он долго путешествовал по Европе, а 1722—1728 годы провел «для науки» в Париже, где, вместе с тем, состоял секретарем при русском после и был представлен герцогине Иоанне Елизавете Ангальт-Цербстской (матери Екатерины II). Существует версия, что именно Бецкой и является настоящим отцом Екатерины II.

В 1729 г. приехал в Россию, служил в Коллегии иностранных дел, состоя одновременно адъютантом при отце.

При воцарении Анны Иоанновны князь Трубецкой, вместе с А.Кантемиром, Ягужинским и другими, был среди главных сторонников самодержавия и сам вручил императрице известную челобитную, которую подписал и молодой Бецкой. С 8 апреля 1730 года Бецкой был определён Трубецким в звание генерал-адъютанта, но утверждён в этом звании Военной коллегией был только 5 сентября 1733 года и притом в майорском ранге, а через год был произведён в подполковники. Продолжая служить при отце, Бецкой ездил в начале 1739 г. с его дочерью Анастасией Ивановной (которая в 1738 г. вступила во второй брак с принцем Людвигом Гессен-Гомбургским) за границу и посетил разные места Германии, а также Дрезден, Лейпциг, Берлин, и зимою 1740 г. возвратился опять в Россию.
В перевороте 1741 г. Бецкой лично деятельного участия не принимал, а только являлся к Шетарди с различными поручениями от Императрицы Елизаветы немедленно после вступления ее во дворец. Его сестра Анастасия Ивановна сумела завоевать особое расположение императрицы Елизаветы Петровны, находясь при ней во время дворцового переворота в 1741 году, за что была пожалована 25 ноября 1741 года статс-дамой. Благодаря ей он стал близок ко двору Елизаветы Петровны.
18 февраля 1742 г. Бецкой, будучи в чине подполковника, был пожалован камергером к наследнику престола Петру Феодоровичу. В этой должности Бецкой часто появлялся при Дворе и неоднократно виделся с принцессой Ангальт-Цербстскою Иоанной-Елизаветой, прибывшей в 1744 г. в Москву с дочерью своею, которая вскоре вступила в брак с Петром Федоровичем. За это время, по словам самой Екатерины II, «мать ее очень близко привязалась к супругам Гессен-Гомбургским и еще более — к камергеру Бецкому. Это очень не нравилось графине Румянцевой, маршалу Брюмеру и вообще всем».
Кроме того, состоя камергером малого двора вместе с Петром Сумароковым, Лилиенфельдом, Дикером, Петром Девиером, Бецкой, хорошо владевший французским и немецким языками и уже видевший немало на своем веку за границей, имел возможность как интересный собеседник обратить на себя внимание наследника престола и его супруги, предпочтительно перед прочими лицами великокняжеского двора, состоявшего преимущественно из немцев. В 1747 г. Бецкой разделил участь последних и, по настояниям канцлера Бестужева-Рюмина, был удален вместе с прочими приближенными великого князя, так как они влияли на Его Высочество в духе, не соответствующем политическим видам канцлера.
Бецкой, однако, остался камергером, но уже весьма редко появлялся при Дворе и даже совершил снова поездку за границу в 1756 г., вместе с князем Димитрием Михайловичем Голицыным, женатым на его племяннице, Екатерине Дмитриевне Кантемир (дочери Анастасии Ивановны Гессен-Гомбургской от первого ее брака). Во время этого продолжительного пребывания за границей Бецкой посетил Германию, Голландию, Францию и Италию, осматривал различные учреждения и богоугодные заведения. Познакомился в Париже с многими художниками, учеными и писателями (как, например, с Гриммом, Дидеро и т. д.), а также с госпожой Жоффрен и посещал ее салон, в котором собирались корифеи французской литературы и художеств. Вероятно, тогда же в Париже Бецкой ознакомился с учениями и взглядами как энциклопедистов, так и Руссо и его последователей. Это знакомство во многом отразилось в различных проектах Бецкого, представленных им впоследствии Екатерине II.

Итак, будущая императрица и И. И. Бецкой познакомились сразу после прибытия юной принцессы в Россию. Вскоре после восшествия Екатерины II на престол И. И. Бецкой стал ее главным помощником по вопросам просвещения и общественного призрения. Первым итогом их совместной работы явился «Генеральный план» воспитательного дома, по которому в России появилось учебно-воспитательное учреждение нового типа и были заложены основы светской благотворительности.

Государственная деятельность, прославившая его, началась с приходом Екатерины II к власти. Указом 3 марта 1763 года на него было возложено управление, а в 1764 он был назначен президентом Академии художеств, при которой он устроил воспитательное училище. 1 сентября 1763 года был обнародован манифест об учреждении московского воспитательного дома по плану, составленному, согласно одним данным, самим Бецким, согласно другим — профессором Московского университета А. А. Барсовым, по указаниям Бецкого. По мысли Бецкого, в Петербурге было открыто «воспитательное общество благородных девиц» (впоследствии Смольный институт), вверенное его главному попечению и руководству.

Бецкой мечтал о новом дворянстве — просвещенном и трудолюбивом. Думал он не только о дворянстве. Он предложил воспитать в России «третий чин людей», необходимый для торговли, промышленности и ремесел. Иными словами, русскую просвещенную буржуазию, которая была бы столь же трудолюбива, как и западная, но при этом была бы воспитана не на любви к деньгам, а на любви к людям. Если пофантазировать, это был хороший фундамент для построения капиталистического общества «с человеческим лицом». Более того, Бецкой считал, что из «третьего чина» должны выйти не только коммерсанты и фабриканты, но и люди, живущие интеллектуальным трудом, то есть интеллигенция. Идеи Бецкого опередили время почти на сто лет: и буржуазия, и интеллигенция в России XVIII века только нарождались.
Бецкой ратовал за обучение «легкое и естественное». Он писал, что «приводить детей к учению надобно, как в приятное, украшенное цветами поле, а тернии, в оном находящиеся, только раздражают природу, особливо сначала, а сие происходит единственно от неразумения воспитателя». Бецкой был уверен, что преподаватели должны учитывать возрастную психологию учеников и не заставлять их слишком много учить наизусть, перегружая память. По его мнению, преподаватели должны стараться заинтересовать детей, «используя их естественную детскую любознательность». Здесь Бецкой возлагал большие надежды на наглядную методику: детям как можно больше нужно показывать различные предметы, чтобы они изучали «вещи, а не слова». Поэтому он рекомендовал держать в классах глобусы, чучела, макеты и коллекции камней, а также чаще устраивать с детьми познавательные прогулки. Тем, кто постарше, надо наблюдать за трудом ремесленников. Выбрав ремесло себе по душе, они сначала будут играть в него, но именно в процессе игры усвоят основы труда. Конечно, Бецкой был против телесных наказаний, считая, что они развивают мстительность и притворство. Вместо них он ставил «осуждение», которое для нравственного человека сильнее розги.
По мнению Ивана Ивановича, воспитание новых людей должно проходить вдали от общества, его законов и морали. Именно по таким принципам были организованы Смольный институт и Воспитательный дом в Москве.
С самого основания Воспитательного дома важное значение придавалось медицинским аспектам деятельности учреждения. Согласно Генеральному плану «О начальниках и служителях Воспитательного дома», в Воспитательном доме предусматривался штат медицинских работников, состоящий из докторов, лекарей и повивальных бабок. Таким образом, Императорский Московский воспитательный дом по праву можно считать колыбелью российской педиатрии.
Воспитательный дом управлялся Опекунским советом и финансировался частными пожертвованиями (в том числе от имени монархов и великих князей) и налогами — четвертью сбора с публичных зрелищ и особым налогом на клеймение карт. Все игральные карты, продаваемые в России, облагались налогом в пять копеек с колоды российского производства и десять — с заграничных, принося 21 тысячу рублей в 1796 и 140 тысяч в 1803. С 1819 до 1917 Воспитательный дом обладал монополией на производство карт, которые выпускала только принадлежавшая ему Александровская мануфактура в Петербурге.
С 1772 Опекунский совет также управлял банковскими учреждениями — Ссудной, Сохранной и Вдовьей казнами, ставшие в XIX веке основным источником дохода. В том же году на средства П.А.Демидова было открыто Демидовское коммерческое училище и театральная студия антрепренёра Медокса. Дети до 11 лет обучались письменности и основам ремёсел в стенах учреждения, а с 1774 отдавались в обучение на сторонних фабриках и мастерских. Одарённые воспитанники посылались для продолжения образования в МГУ, Академию художеств, а 180 человек были отправлены для обучения в Европу. Большинство же выпускников не имело таких привилегий — им давали одежду, один рубль денег, и паспорт свободного человека, разрешающий вступать в купечество и открывать собственные предприятия.

Разработанная философией и педагогикой Просвещения мысль о приоритетной роли воспитания в формировании личности была близка как И. И. Бецкому, так и Екатерине. В 1763 г. эта идея, очевидно, еще не проявилась в четких, определенных формах. В «Предуведомлении» к плану И. И. Бецкой писал: «Без сомнения справедливо всего света общее мнение, что доброе или худое состояние нравов каждого человека, во всю его жизнь, зависит от первого его доброго или худого воспитания», в соответствии с чем он и собирался прививать питомцам «прилежание и трудолюбие» и не допускать того, чтобы они «возрастали б в праздности и невежестве».

«Генеральный план» 1763 г. имел сложный характер, и три из пяти входивших в него документа — манифест Екатерины, доклад и «Предуведомление» И. И. Бецкого — содержали элементы диалога между ним и императрицей. Именно эти документы позволяют выяснить, как определяли И. И. Бецкой и утвердившая план императрица причины учреждения воспитательного дома. В манифесте Екатерина утверждала, что «призрение бедным и забота о умножении полезных обществу жителей суть две верховные должности и добродетели каждого боголюбивого владетеля». Действительно, согласно рационалистическим и просветительным идеям, процветание государства связывалось с ростом численности его населения. Эту точку зрения разделяли как европейские философы, так и русские мыслители, а вслед за ними и Екатерина. В своем докладе ей вторил и И. И. Бецкой: «Коликого скипетр Ваш ежегодно числа подданных таким образом [из-за гибели младенцев. — Т. Ф.] лишается, которые по надлежащем воспитании и по разным своим способностям могли б быть годными и полезными членами общества». Таким образом, императрица преследовала, в первую очередь, политические цели, о чем прекрасно знал и ее сподвижник.

Екатерина заявляла, что всегда питала названные выше добродетели в своем сердце и потому «восхотела» конфирмовать проект И. И. Бецкого. Она определила дому «быть государственным учреждением» и повелела всем «местам правлений нашей империи» почитать его права и преимущества «гражданским узаконением» и высказала надежду, что доброму примеру последуют ее преемники и все подданные, которые «потщатся снабдевать боголюбивым подаянием» строительство и содержание дома.

Несмотря на отсутствие статистических данных, считалось, что брошенных детей, в первую очередь, рожденных вне брака, в России очень много, и большая часть из них погибает. В докладе 1763 г. И. И. Бецкой писал: «Но сколь ни велико в здешнем пространном городе число быть может для бедности отринутых, и разными образы на удачу оставленных детей; однако то бесспорно, что несравненно больше таких, которые, едва успев принять дыхание, лишаются оного в тайне от немилосердых своих родительниц и их бесчеловечных помощников, или помощниц; между тем однако ж такого беззакония и убийства предостеречь и страхом наказания отвратить не можно». На нескольких страницах доклада и «Предуведомления» к плану неоднократно повторяется мысль о том, что необходимо спасти умерщвляемых матерями младенцев, утверждается, что государство «толь многими убийственными беззакониями отягощается», выдвигается требование предотвратить «бесчисленное множество убийств, которые как над происшедшими уже на свет, так и над заключенными еще в матерней утробе младенцами бесчеловечно предприемлются». Автор плана был убежден, что учреждением воспитательного дома «отвращены будут вдруг бесчисленные зверские злодеяния»1 .

Американский историк Д. Рэнсел предпринял попытку выяснить, насколько серьезные основания имели утверждения И. И. Бецкого об убийствах большого числа внебрачных детей, и пришел к выводу, что автор доклада и плана отнюдь не преувеличивал масштабы трагедии16. Создание дома, согласно И. И. Бецкому, не только должно было предотвратить «бесчисленное множество убийств», но и предоставить «способ к доброму и полезному воспитанию сих бедствующих», а воспитание должно было со временем уменьшить «число шатающихся по всем улицам и бесстыдно нищенствующих молодых людей», которые обыкновенно, <…> жизнь свою потом от несчастного воспитания злоключительно оканчивают». Автор доказывал, что работа дома выгодна для государства и общества с рациональной точки зрения: уменьшится преступность, а правильное воспитание увеличит число полезных граждан.

В самом начале доклада его автор просил Екатерину о «милосердии, соболезновании и высокой помощи именем великого множества несчастнейших в роде человеческом, коих бедственное состояние от Вашего императорского величества всегда, да и от всего света по большой части скрыто бывает, и которые сами о своей бедности принесть жалобы не в состоянии». Далее автор проекта определял, кто, по его мнению, особенно нуждается в защите со стороны государства. И. И. Бецкой имел в виду тех «невинных детей, которых злосчастные, а иногда и бесчеловечные матери покидают, оставляют (или, что злее) и умерщвляют, которые хотя от законного супружества, но в крайней скудости родясь, от родителей оставлены и слепому счастию преданы бывают, для того, чтоб от тягости воспитания их освободиться и самим удобнее пропитаться было». Итак, воспитательный дом предназначался в первую очередь для детей, рожденных вне брака, над жизнью которых нависала прямая угроза, как после появления на свет, так и в утробе матери. Однако И. И. Бецкой с самого начала не предполагал ограничиваться «сими несчастными детьми». Дом создавался для всех «невинных детей», лишившихся попечения родителей и родственников, о чем недвусмысленно сообщалось в докладе.

И. И. Бецкой просил, чтобы ему было дозволено учредить «дом для найденных и оставленных родительми детей» под протекцией императрицы, а также убеждал вверить ему дальнейшее попечительство о новом воспитательном заведении, с чем императрица и согласилась. Кроме денежных сумм, выделенных Екатериной для будущего воспитательного дома, по его мнению, следовало передать для размещения дома Гранатный двор с Васильевским садом на берегу Москва-реки, а также обеспечить «потребное число караулу <…> от воинской команды».

Изучавшие план по заданию императрицы и поддержавшие его тайные советники и будущие почетные благотворители — князь Я. П. Шаховской, Н. И. Панин и граф Э. Миних — заявили, что при начале работы всякого нового «и никогда не бывалого учреждения» невозможно продумать заранее «все установленные обряды», потому его руководитель должен иметь «пристойную свободу». Они предложили Екатерине «пожаловать на время основания и приведения в действо всего учреждения, из особливой монаршей доверенности первого попечителя, яко всему состроителя, такою властью, чтоб он мог собою и без Опекунского совета, к лучшему и способнейшему производству исправлять и переменять по своему благоизобретению во внутренних обрядах воспитания и домоводства того дома; дабы без дальнейших трудностей и помешательства он мог дать всему доброе и твердое основание»17. Это предложение императрица также поддержала.

В «Предуведомлении» к «Генеральному плану» И. И. Бецкой остановился на вопросах, которые, по-видимому, волновали его в тот момент больше всего. Во-первых, он представил на суд императрицы и других читателей краткое рассуждение о системе управления домом. По его мнению, первую роль должен был играть главный надзиратель, которому предполагалось вручить единоличную власть — человек непременно «несколько в летах и женатой». Жизненному опыту И. И. Бецкой придавал первостепенное значение. «Холостой и притом молодой» человек, был убежден он, не сможет поддерживать установленный порядок. Первым помощником главного надзирателя становился эконом. Всех служащих предполагалось снабдить подробной инструкцией.

Во-вторых, в «Предуведомление» вошли рассуждения о том, как следует вскармливать принесенных младенцев. Автор проанализировал разные точки зрения по этой проблеме и показал себя решительным сторонником грудного вскармливания.

В-третьих, он кратко осветил некоторые направления воспитания будущих питомцев. Важнейшим из них он считал «приваживание с молодых лет к трудолюбию» и профессиональное обучение подростков «мастерствам». Детям, имевшим «острые умы», предполагалось преподавать «высшие науки и художества». Весьма эмоционально И. И. Бецкой настаивал на необходимости воспитания и образования как мальчиков, так и девочек: «Пренебрежение оного не меньше было бы несправедливо, сколь и неблагорассудно и вредно». Женской половиной воспитанников и служащих должна была руководить главная надзирательница, замужняя женщина или вдова, которая бы «своим примером и властию девушек лучше к добродетели приводить могла». Столь же энергично И. И. Бецкой выступал и против жестоких наказаний как лучшего способа к исправлению.

В-четвертых, он доказывал, что первоначальные затраты на воспитательный дом непременно окупятся, а собранных средств может хватить на воспитание и обучение бедных детей из разных сословий, что доказывает пример европейских государств, в которых благотворительными учреждениями занимаются самые знатные и богатые люди. В России же следует ожидать, что по примеру императрицы «все без различия, как духовные, так и светские чины единодушно и по сущей христианской должности подавать будут руку помощи невинным сим тварям». В самом деле, новое воспитательное учреждение предполагалось создать без учета отечественных наработок, по примеру тех заведений, которые автор плана видел в Голландии, Франции, Италии и других странах. Таким образом, в-пятых, главный попечитель основывал свои утверждения на зарубежных впечатлениях и рассчитывал на неограниченную поддержку Екатерины.

«Предуведомление», обращенное к августейшей «любезной читательнице», было написано с полемическим задором и содержало отсылки к европейскому опыту. Скорее всего, оно стало результатом дискуссий с теми, кому план был отдан на отзыв. «Предуведомление» позволяет нам увидеть, что было дороже всего автору, что, по его мнению, нуждалось в защите и что вполне разделяла Екатерина: это система управления домом, проблема естественного и искусственного вскармливания младенцев, просветительские методы воспитания, общественная составляющая в содержании дома, особая роль монарха в организации нового учреждения.

Текст «Генерального плана» 1763 г. был поделен на шесть глав. В них определялся штат «начальников и служителей воспитательного дома», излагались правила приема, содержания и повседневной жизни детей, основанные на педагогических идеях Просвещения. Важная часть плана посвящалась финансовой стороне работы благотворительного учреждения и привилегиям воспитательного дома.

21 апреля 1764 г., в день, когда Екатерине исполнилось 35 лет, Московский воспитательный дом начал прием детей — подобные подарки императрица любила получать, или, может быть, точнее, дарить себе в день рождения.

Бецкой стал инициатором создания в России первого светского женского образовательного учреждения — Воспитательного общества двухсот благородных девиц (Смольного института), торжественное открытие которого состоялось 4 августа 1764 года. В качестве модели для Воспитательного общества был выбран французский королевский воспитательный дом Сен-Луи в Сен-Сире, созданный в 1686 году морганатической супругой короля Людовика XIV (Louis XIV, 1648–1715) маркизой де Ментенон (de Maintenon,1635–1719).

Воспитательный дом в Сен-Сире (La Maison Royale de Saint-Louis) был закрытым учебным заведением для представительниц дворянского сословия (поступающие должны были представить документы, подтверждающие их дворянское происхождение до четвертого колена). В возрасте семи лет представительницы благородных фамилий поступали на обучение в Сен-Луи, где должны были провести двенадцать лет, не выходя за ограду воспитательного дома. Задачей воспитательниц Сен-Луи являлось интеллектуальное и моральное развитие учениц, которые должны были овладеть определенным набором знаний, научиться почитанию Бога и уважению к правящему монарху. Демуазели изучали историю, географию, французский язык, музыку, рисование и танцы. Всех учениц, от самых маленьких до самых старших, обучали ведению хозяйства и рукоделию.

Каждый день девочек поднимали в семь утра, после завтрака они посещали утреннюю службу; с восьми до одиннадцати часов шли занятия; в одиннадцать часов — второй завтрак, затем перемена; с тринадцати до пятнадцати часов — снова занятия; в пятнадцать часов — обед, после которого все воспитанницы должны были петь псалмы и гимны. В семнадцать — начиналась вечерняя молитва. В восемнадцать часов девочки ужинали, затем они занимались чтением книг, после чего ложились спать.

В Смольный принимали в шесть лет, но распорядок был примерно такой же. Как и во Франции, обучение длилось двенадцать лет. Так же, как и там, поступающим надо было представить документы о своем благородном происхождении, но в России было достаточно дворянства родителей. В первом классе воспитанницам преподавали русский и иностранные языки, а также арифметику и, конечно, разные рукоделия. Во втором вводились география и история. В третьем — словесность, архитектура, геральдика, музыка, танцы. Занятия последними должны были сделать воспитанниц института приятными членами общества. С этого же времени смолянки должны были сами шить себе платья. Четвертый класс посвящался полностью практическим занятиям. Старшие воспитанницы по очереди занимались с младшими, чтобы научиться воспитывать детей. Они приучались также к поддержанию порядка и домашней экономии. Их учили договариваться с поставщиками, производить подсчет расходов, платить по счетам и определять цену продуктам. Особое внимание уделялось воспитанию в смолянках религиозного благочестия, хотя, по сравнению с Сен-Луи, на это отводилось меньше времени. Бецкой рекомендовал обращаться с девицами кротко, «постоянно иметь в виду их характер» и наказывать только в редких случаях.
Смольный институт по мысли Екатерины II должен был стать образцовым учебным заведением, равного которому не было тогда в Европе. По уставу дети должны были поступать в заведение не старше шестилетнего возраста и оставаться там двенадцать лет, причем с родителей бралась расписка, что они не будут требовать их назад ни под каким предлогом до истечения этого срока. Императрица надеялась, удалив детей на долгий срок от невежественной среды и вернув туда уже развитую и облагороженную девушку, способствовать смягчению нравов и создать «новую породу людей». Сенату было повелено напечатать и разослать устав этого заведения по всем губерниям, провинциям и городам, «чтобы каждый из дворян мог, если пожелает, поручить дочерей своих в младенческих годах сему учрежденному воспитанию». Указ предусматривал воспитание двухсот благородных девиц в новостроящемся Новодевичьем монастыре.
В 1765 году при институте, учрежденном первоначально как закрытое привилегированное учебное заведение для дочерей дворянской знати, открылось отделение «для мещанских девиц» (недворянских сословий, кроме крепостных крестьян). Здание для Мещанского училища было возведено архитектором Ю. Фельтеном.

31 год – с 1763 по 1794 Бецкой был президентом академии художеств.Академия содержалась на средства казны и соединяла в себе собственно академию и художественное училище. Управление осуществлял директор, у которого хранилась большая академическая печать. Директора избирали из числа ректоров каждые четыре месяца, но не более трех раз подряд, в его обязанности входил надзор за общим порядком в Академии художеств, воспитанием и обучением. В училище принимались мальчики всех сословий пяти-шести лет (с этого возраста Бецкой считал возможным начать воспитывать достойных граждан отечества), и в течение девяти лет их учили общеобразовательным дисциплинам, а также копированию гравюр и рисунков. Наиболее способных переводили в специальные классы и в течение шести лет из них готовили скульпторов, живописцев, граверов и архитекторов.

27 июня 1769 г. Бецкой испросил разрешение Императрицы содержать на собственном иждивении, начиная с 1770 г., по десяти мальчиков, принимая их всякие три года. К 1785 г. было уже 60 человек, воспитывавшихся на счет Бецкого при Академии художеств. С последовавшим в 1786 г. изменением размеров процентов, платимых банком, Бецкой не нашел более возможным продолжать это дело и уведомил о том совет ранее предстоявшего в 1788 г. нового приема воспитанников.
Художественные предметы преподавали академики. В Академии художеств были запрещены телесные наказания. В своем письме опекунскому совету академии (1784) Бецкой писал: «…человек, почитая себя человеком, не должен допускать поступать с собою, как с животным». Сам Бецкой любил театр и старался передать эту любовь своим воспитанникам. При Академии художеств был открыт театр, в котором играли учащиеся (они же изготовляли и декорации к спектаклям). Часто устраивались балы, иллюминации, живые картины. Музыкальное образование воспитанников включало обучение игре на клавесине, скрипке, виолончели, музыкально-теоретические дисциплины и пение. Были сформированы ученический оркестр и хор воспитанников училища.
Бецкой завещал Академии два шкафа с гравированными антиками, весьма древними, и с редкими слепками изображений различных исторических лиц, сделанных по преимуществу французскими художниками. Эта коллекция была собрана им еще во время его заграничных путешествий.
В 1765 году он был назначен шефом Сухопутного шляхетского корпуса, для которого составил устав на новых началах. Согласно утвержденным в том же 1765 г. «пунктам для перемены» кадетского корпуса (в числе которых положительно предписывалось «всякие телесные наказания кадетам ныне отрешить»), Бецким был составлен новый устав, утвержденный Императрицей 11 сентября 1766 г. Здесь также повторялись начала, находимые и в прочих уставах, составленных Бецким: принимались в корпус дети только дворян, не старше шести лет, причем родители давали подписку, что отдают детей добровольно, не менее как на пятнадцать лет, в продолжении которых не будут брать детей даже в отпуск. Корпус был заведением закрытым, имел пять возрастов (или классов), в каждом возрасте пребывали три года. Вступая в 4-й возраст, кадет имел право выбрать гражданскую службу и сообразно этому обучался некоторым другим наукам, которым остальные кадеты не обучались. Предписывалось заботиться о физическом и нравственном развитии кадет, обходиться с ними ласково, никогда не бить шпагою или фухтелем, стараться предупреждать и отвращать ошибки и проступки и т. д. Окончившие полный курс поступали в военную службу, лучшие награждались медалями, а наиболее достойные имели право, с согласия родителей, путешествовать три года за границей на счет корпуса. Все уставы, составленные Бецким, требовали особенно хороших наставников и преподавателей, в которых в то время ощущался большой недостаток; приходилось поэтому прибегать к содействию иностранцев. Желание отстранить иноземное влияние побудило Бецкого в 1772 г. представить Императрице особый доклад, в котором предлагалось учредить при сухопутном корпусе особое отделение для воспитания мещанских детей, из которых могли со временем образоваться достойные преподаватели и воспитатели для корпуса. Императрица утвердила этот проект 27 октября. В 1773 г. директором корпуса был назначен генерал-поручик Пурпур, а Бецкой оставался только членом совета, до его упразднения в 1785 г.

В 1768 году Екатерина II произвела Бецкого в чин действительного тайного советника. В 1773 году, по плану Бецкого и на средства Прокопия Демидова, было учреждено Воспитательное коммерческое училище для купеческих детей.
Вверив Бецкому руководство всеми учебными и воспитательными заведениями, Екатерина одарила его большими богатствами, значительную долю которых он отдавал на дела благотворительности и особенно на развитие воспитательных учреждений. По образцу московского Бецкой открыл воспитательный дом в Петербурге, а при нем учредил вдовью и сохранную казны, в основу которых легли сделанные им щедрые пожертвования.

Бецкой мечтает, открыв различные воспитательные учреждения, создать в них «особую породу людей», свободную от пороков современного ему общества, улучшить нравы людей. При этом задачу истинного воспитания Бецкой видел в том, чтобы внушить человеку уважение к себе: «Человек, почитая себя человеком… не должен допускать поступать с собою, как с животными». Он оптимистически относится к просвещенному абсолютизму, верит в силу разумного законодательства – все это было присуще большинству деятелей века Просвещения. И несмотря на то что его благородное стремление – путем воспитания преобразовать весь народ, изменить жизнь – потерпело неудачу, труд его имел большое значение, так как он показал обществу великую силу воспитания; после него остались в России не только идеи, но и реальное их воплощение.

По разработанным Бецким докладам и уставам были открыты:

Воспитательный дом в Москве (1764) и позже в Петербурге.

Училище при Академии художеств для мальчиков (с 5–6 лет) всякого звания, исключая крепостных (1764).

Такое же училище при Академии наук (1765).

Воспитательное общество благородных девиц при Смольном монастыре (Смольный институт благородных девиц) (1764).

Мещанское отделение при нем (1765).

Преобразован Сухопутный шляхетский корпус (1766).

Коммерческое училище (1772).

Все это строго сословные закрытые учебно-воспитательные заведения, открытые при Екатерине II.

В 1773 году Сенат в торжественном заседании поднес Бецкому выбитую в его честь, согласно Высочайшей воли, за учреждение на свои средства стипендий в 1772 году, большую золотую медаль, с надписью: «За любовь к отечеству. От Сената 20 ноября 1772 года». В качестве директора канцелярии строений Бецкой много способствовал украшению Петербурга казенными постройками и сооружениями; самыми крупными памятниками этой стороны его деятельности остались монумент Петру Великому, гранитная набережная Невы и каналов и решетка Летнего сада.
К концу жизни Бецкого Екатерина охладела к нему, лишила его звания своего чтеца. Из её выражения: «Бецкой присвояет себе к славе государской» можно думать, что причина охлаждения коренилась в уверенности императрицы, что Бецкой единственно себе приписывает заслугу воспитательной реформы, между тем как Екатерина и сама претендовала на значительную роль в этом деле.

Бецкой был холост. Анастасии Соколовой (в замужестве — Дерибас), которая считается его внебрачной дочерью, завещал 80 000 рублей серебром и 40 000 ассигнациями, а также два каменных дома на Дворцовой набережной. Являлся куратором Смольного института, и, будучи уже пожилым человеком, забрал в дом к себе жить 17-летнюю выпускницу Глафиру Алымову, которую очень ревновал. Когда девушка вышла замуж и, не выдержав постоянного контроля Бецкого, бежала с мужем в Москву, Бецкого сразил удар, он чуть не умер и отошел от большинства своих дел.

Использованы материалы:

• Левицкий Дмитрий Григорьевич – русский художник-портретист
• Смолянки Левицкого

• Смолянки Левицкого: единство непохожих

• Иван Бецкой: биография
• И.И. Бецкой — теоретик и организатор учебно-воспитательных заведений
• Первое сентября личного секретаря императрицы
• Т. Г. Фруменкова, доцент кафедры русской истории. ЕКАТЕРИНА II и И. И. БЕЦКОЙ (1762-1763 гг.)
• Иван Иванович Бецкий — автор одной из самых известных реформ российского образования.